Как же разрешить эту как будто неразрешимую задачу?

Экспроприация при такой постановке вопроса, конечно, отпадает. Огильви предлагает выкуп земли государством у землевладельцев, притом с сохранением за ними верховных прав на эту землю. Особая государственная комиссия должна определять, какие земли и на каких условиях следует изъять из непосредственного владения собственников.

Несмотря на несомненный привкус реакционности в построениях Огильви, его книжка имела довольно большое влияние, притом отнюдь не в реакционных кругах, но в среде вождей английского рабочего движения, которое в течение долгого времени не могло окончательно освободиться от мелкобуржуазной идеи национализации земли. Характерно, что книга Огильви была дважды переиздана: в первый раз чартистами первой половины XIX в., во второй раз — вождем английской рабочей партии Макдональдом в конце XIX в.

Как социальный теоретик гораздо более интересен, чем Спенс или Огильви, автор книги «О действии цивилизации на народные массы» — Голл. Голл был, по-видимому, почти неизвестен при жизни и надолго забыт после смерти. О жизни Голла мы знаем очень мало. Работа его вышла в свет в 1805 г., когда он был уже 60-летним стариком, и не имела сколько-нибудь значительного успеха. Умер Голл 20 лет спустя в долговой тюрьме.

Между тем у этого в свое время не пользовавшегося никаким влиянием мыслителя имеются чрезвычайно интересные теоретические построения, как экономические, так и социологические, сближающие его — эгалитариста по своей практической программе — с коммунистами XIX в.

Единственным творцом всякого богатства, утверждает Голл, является человеческий труд. Поэтому, согласно естественной морали, богатства должны были бы распределяться пропорционально труду. Трудящийся имеет право на весь продукт своего труда. В действительности он этого справедливого вознаграждения за труд не получает. Это происходит потому, что небольшая часть нации владеет на правах частной собственности большей частью ее богатств и использует их для присвоения продукта труда неимущих. Так как все вещи имеют своих собственников, то к этим собственникам неизбежно приходится обращаться неимущему, если он хочет работать. Не имея средств, необходимых для труда, неимущие могут работать лишь с разрешения владельцев земли и других средств производства. Собственники получают возможность диктовать неимущим любые условия, и они пользуются своей властью для беззастенчивой эксплуатации.

Та часть богатства, которой предприниматель снабжает рабочих в виде средств труда и заработной платы, за что он получает в свою пользу часть продуктов их труда, называется капиталом. Капитал, следовательно, — не просто совокупность средств производства, это — известное общественное отношение; богатства делаются капиталом только тогда, когда они становятся орудием эксплуатации трудящихся со стороны собственника. Или иначе: капитал есть имущество, дающее власть над трудом людей.

Свободный договор, на основе которого происходит соглашение между трудящимся и предпринимателем, конечно, по существу отнюдь не является свободным. В то время как у капиталиста — все возможности заставить рабочего пойти на его условия, ибо в противном случае последний умрет с голоду, рабочий, ничего не имея, не может оказать противодействия давлению предпринимателя. Если рабочие и пытаются сопротивляться, они неизбежно обречены на поражение. Помимо того, что они слабее экономически, на стороне предпринимателей и закон, запрещающий забастовки, и — в крайнем случае — военная сила. Капиталист стремится дать рабочему как можно более низкую заработную плату. Заработная плата часто падает ниже стоимости существования рабочего. Разница между ценностью произведенного рабочим продукта и его заработной платой образует прибыль, которая затем делится между предпринимателем, землевладельцем и торговцем.

Голл пытается иллюстрировать свою теорию статистическими данными, характеризующими распределение богатств в Англии его времени. Общий национальный доход, говорит он, составляет 312 млн. фунтов. 8 млн. рабочих получают 40 млн. фунтов, остальное достается 2 млн. граждан, составляющих высший класс. Таким образом, рабочие образуют 45 населения и получают 18 продукта, 78 продукта даром достается богатым, т.е. 15 населения. Результатом подобного рода экономических отношений является сокращение хлебопашества и рост производства предметов роскоши, удовлетворяющих потребности этих высших классов или рассчитанных на внешний рынок.

Анализируя социальный состав современного ему общества, Голл приходит к тому заключению, что все старые общественные группировки потеряли былое значение, заменились по существу двумя: богатыми и бедными. Существует только два класса в обществе: один из них, обладая землей и капиталом, эксплуатирует другой, который располагает исключительно личным трудом. Развитие общества идет в направлении роста полярных противоположностей: с одной стороны — крупнейших богатств, с другой — нищеты бедных классов. Интересно, что в противоположность аграрным уравнителям, о которых мы говорили выше, Голл считает главным источником зла не частную собственность на землю, а рост капиталистической промышленности. Его утопия сложилась явным образом под впечатлением промышленного переворота. Из наблюдений над явлениями, происходившими на фабрике, вывел он, конечно, и свою теорию эксплуатации.

Такого рода расслоение общества, такой рост общественной дифференциации не может не вызывать стихийного недовольства и брожения. Обществу, разделившемуся на резко противоположные классы, грозит опасность революции со стороны низших классов и гибели. От этой революции Голл не ждет ничего хорошего; он ее боится и для ее предотвращения предлагает свой план реформ — реформ, как мы уже указывали, уравнительных. По-видимому, Голл читал Мабли; во всяком случае он повторяет значительную часть рассуждений последнего. Он признает коммунизм исходной точкой развития человеческого общества, считает, что люди согласились отказаться от коммунизма лишь потому, что не представляли себе тогда всех зол, вырастающих из частной собственности. Но возвращение к коммунизму невозможно. Бедным недоступны сложные рассуждения об общественном устройстве, а богатые не могут возвыситься над своими интересами. Голл не вполне уверен даже в том, что его программа умеренных реформ будет принята власть имущими. Нетрудно найти лекарство от общественного зла. Но представляется почти невероятным, чтобы богатые, отрицающие наличие самого недуга, согласились для предотвращения социальной революции поступиться своей алчностью и пойти хотя бы на частичные уступки.

Этими соображениями объясняется чрезвычайная скромность практических предложений Голла. B них он опять-таки очень близок к Мабли. Он выдвигает в первую очередь два проекта: реформу права наследования и запрещение производства предметов роскоши. B качестве отдаленного идеала он мечтает, по-видимому, о равномерном распределении земельной собственности.

Таким образом, этот интересный мыслитель, давший изумительный для XVIII в. анализ экономических и социальных отношений зарождающегося промышленного капитализма, в своей практической программе не смог подняться над мелкобуржуазным реформаторством. Он сознавал неизбежность революции неимущих, но в этих неимущих он видел силу только разрушительную. Творческого значения складывающегося нового класса — пролетариата — он еще не мог понять. Отказываясь поэтому от разрушительных революционных перспектив, он обрек себя на мелочное прожектерство, на изобретение паллиативов, бессильных разрешить социальный вопрос и в то же время совершенно утопических.

Особое место среди английских социальных мыслителей XVIII в. занимает Годвин. Современный анархизм видит в нем своего родоначальника. И действительно, Годвин — создатель первой продуманной и систематически изложенной анархической системы.

Наличие анархических тенденций нам не раз приходилось отмечать при изложении социальных учений древности и средних веков. Эти тенденции чувствуются уже в греческой легенде золотом веке. Но полной отчетливости они достигают в литературе, исходящей из теории естественного права. Это и не удивительно. Можно сказать, что естественно-правовые положения в воем последовательном развитии дают для анархических построений «естественное» теоретическое основание. Естественное право предполагает устранение права положительного и замену его нормами, выводимыми из естественной сущности человека, 3 естественного закона. Положительные законы именно потому так сложны, что они идут против природы. Законы естественные — проще и разумнее положительных. Поскольку они соответствуют природе и легко доступны разуму, они не нуждаются в санкции насилия. Подобного рода уклон мысли есть даже у государственника Платона, поскольку он стоит на почве «прирост» и «разума». Но нетрудно представить себе дальнейшее развитие естественно-правовой мысли в направлении анархизма. Законы возникают вместе с удалением от природы. Восстановление природы уничтожает в них надобность. B естественном состоянии законы не нужны.

Этот ход рассуждений мы наблюдаем уже у некоторых софистов. Близки к этой концепции киники. Но во вполне развернутой форме были, по-видимому, выражены идеи естественноправового анархизма у Зенона, основателя стоической школы. Для Зенона человеческое общество, подчиняющееся естественному закону, представляет собой некое гармоническое целое, космос. Там, где все регулируется законом разума, этим осознанным законом природы, нет

нужды в регламентации внешнего закона.

B построениях раннего христианства и средних веков понятие естественного закона, облаченное в теологические одежды, превращается в понятие божьего закона. Однако это превращение не исключает анархических выводов. Вероятно, такие выводы, судя по полемике в посланиях апостола Павла, делались в ранних общинах нередко. Образец анархической аргументации, аналогичной зеноновской, но в религиозной оболочке, мы находим у Карпократа, основателя одного из еретических течений в христианстве II в. У Карпократа и его учеников понятие о теле связано с понятием о принуждении, понятие о духе — с понятием о свободе. Его идеал — преодоление плоти, торжество духовного начала в человеке, и это торжество духа есть в то же время торжество свободы над писаным законом. Последний, по мнению Карпократа и его сторонников, только мешает деятельности свободного духа, являясь выражением злого плотского начала в человеке.

Из средневековых сектантов мы находим очень сильную анархическую струю в учении Амальрика Венского в XII в. Для Амальрика идеалом является свобода от земных законов, такое состояние человека, в котором он непосредственно повинуется божественным велениям. Будущее рисуется Амальрику как анархическо-коммунистическое общежитие, регулируемое только законом божьим, а отнюдь не законом писаным.