Я думаю, что такой подход к Интенциональности позволит нам увидеть способ решения нескольких традиционно известных проблем, касающихся ментальных состояний.

1. Вопрос, образующий заглавие этой статьи, ‘Что такое Интенциональное состояние?’, не есть, или, по крайней мере, не должен конструироваться как онтологический вопрос, поскольку то, что делает ментальное состояние Интенциональным, – это не его онтологическая категория, а скорее, его логические свойства.

Традиционные онтологические проблемы, касающиеся ментальных состояний, по большей части просто безразличны к их Интенциональным характеристикам. Как осуществляются интенциональные состояния? Являются ли они конфигурациями нейронов в мозге, модификациями картезианского Эго, юмовскими идеями или образами, проплывающими в сознании, словами, имеющими место у нас в мысли, или каузальными предрасположенностями к поведению? Такие вопросы попросту безразличны по отношению к логическим свойствам Интенциональных состояний. Не имеет значения, как осуществляется Интенциональное состояние, поскольку это осуществление есть осуществление его Интенциональности. Для нас ответ на вопрос о том, каким образом репрезентативное содержание и психологический модус реализуются в человеческой психике, является решающим не в большей степени, чем решающим является вопрос о том, как реализуется определенный лингвистический акт. Лингвистический акт может быть реализован в речи или письме, по-французски или по-немецки, по телефону или через громкоговоритель, на киноэкране или в газете. Но такие формы реализации безразличны к его логическим свойствам. К тому, кто интересуется вопросом, идентичны ли речевые акты физическим феноменам типа звуковых волн, мы должны оправданно относиться как к недостигающему цели. Форма реализации Интенционального состояния безразлична к его логическим свойствам, точно так же, как безразлична к логическим свойствам речевого акта форма его реализации. Логические свойства Интенциональных состояний вырастают из их бытия в качестве репрезентаций. Дело в том, что они, подобно лингвистическим сущностям, могут иметь логические свойства в том смысле, в котором камни и деревья не могут иметь таковых (хотя логические свойства могут иметь высказывания о камнях и деревьях), потому что Интенциональные состояния, подобно лингвистическим сущностям, и в отличие от камней и деревьев, являются репрезентациями.

Знаменитая проблема Витгенштейна относительно интенции – Когда я поднимаю руку, что останется, если исключить факт поднятия руки? – не поддаётся решению лишь постольку, поскольку мы настаиваем на онтологическом ответе. При условии, что здесь предполагается неонтологический подход к Интенциональности, ответ вполне прост. Остается репрезентативное содержание, что я поднимаю руку, в определенном психологическом модусе – интенциональном модусе. Я думаю, что в том отношении, в котором нас не удовлетворяет этот ответ, наша неудовлетворенность обнаруживает, что мы имеем ошибочную модель Интенциональности; мы все еще ищем вещь, соответствующую слову ‘интенция’. Но единственная вещь, которая могла бы ему соответствовать, – это интенция и для того, чтобы узнать, что такое интенция или что такое любое другое Интенциональное состояние с направлением соответствия, нам не нужно знать материальные или психологические свойства его реализации, но, скорее, мы должны знать: во-первых, что представляют собой его условия выполнимости; во-вторых, в каком аспекте (аспектах) эти условия репрезентированы репрезентативным содержанием; и, в-третьих, о каком из психологических модусов состояния – убеждении, требовании, намерении и т.д.

– идет речь. Знать второе из этих трех – значит уже знать первое, поскольку репрезентативное содержание в определённых аспектах дает нам условия выполнимости, а именно, в тех аспектах, в которых эти условия репрезентированы. Знания третьего достаточно, чтобы дать нам знание направления соответствия между репрезентативным содержанием и условием выполнимости.

2. Если подход к Интенциональности, предложенный в этой статье, корректен, тогда на традиционные онтологические проблемы о статусе Интенциональных объектов есть теперь очень простое решение. Интенциональный объект – это такой же объект, как и любой другой; он не имеет особого онтологического статуса. Назвать нечто Интенциональным объектом – значит просто сказать, что он есть то, относительно чего имеется некоторое интенциональное состояние. Так, например, если Билл восхищается президентом Картером, тогда объект его восхищения – это президент Картер, реальный человек, а не какая-то призрачная промежуточная сущность между Биллом и этим человеком. Как в случае речевых актов, так и в случае интенциональных состояний, если нет объекта, выполняющие пропозициональное или репрезентативное содержание, тогда не могут быть выполнены речевой акт и интенциональное состояние. В таких случаях точно так же, как нет ‘объекта референции’ речевого акта, нет и ‘Интенционального объекта’ Интенционального состояния. Если нет ничего, что выполняло бы референциальную часть репрезентативного содержания, тогда Интенциональное состояние не имеет Интенционального объекта. Так, например, высказывание, что король Франции лыс, не может быть истинным, поскольку короля Франции нет. Точно так же и убеждение в том, что король Франции лыс, не может быть истинным, поскольку нет короля Франции. Приказу королю Франции облысеть и желанию, чтобы король Франции был лыс, с необходимостью недостает выполнимости, и обоим по одной и той же причине, по причине, что короля Франции нет. Тот факт, что нашим высказываниям недостает истинности из-за отсутствия референции, более не склоняет нас к предположению, что мы должны соорудить мейнонговскую сущность, к которой относятся такие высказывания. Мы понимаем, что они обладают пропозициональным содержанием, которое ничто не выполняет, и в этом смысле, они не есть ‘о’ чем-то. Точно так же я предполагаю, что тот факт, что нашим Интенциональным состояниям может недоставать выполнимости, поскольку нет объекта, на который указывает их содержание, более не должен озадачивать нас там, где мы чувствуем склонность соорудить для них промежуточную мейнонговскую сущность или Интенциональный объект, к которому они относятся. Интенциональное состояние имеет репрезентативное содержание, но оно не соотносится со своим репрезентативным содержанием и не направлено на него.

Конечно, некоторые наши Интенциональные состояния являются упражнениями в фантазии и воображении, но аналогично и некоторые из наших речевых актов являются вымышленными. Возможность вымышленного дискурса, продукта фантазии и воображения, не заставляет нас создавать класс ‘указываемых’ или ‘описываемых’ объектов, отличных от обычных, а предполагает объекты всего дискурса. Точно так же я полагаю, что и возможность фантазийной и вообразительной форм интенциональности не заставляет нас верить в существование класса ‘Интенциональных объектов’, отличных от обычных, а предполагает существование объектов всех наших Интенциональных состояний. Я не говорю, что нет проблем, относящихся к фантазии и воображению, скорее, я настаиваю на том, что эти проблемы имеют ту же самую форму, что и проблемы анализа вымышленного дискурса¹.

3. Если я прав, думая, что Интенциональные состояния состоят из репрезентативных содержаний в различных психологических модусах, тогда просто ошибочно говорить, что убеждение является, к примеру, двухместным отношением между тем, кто убеждён, и пропозицией. Аналогичной ошибкой было бы сказать, что утверждение – это двухместное отношение между говорящим и пропозицией. Скорее, следует сказать, что пропозиция – это не объект утверждения или убеждения, но его содержание. Содержание утверждения или убеждения, что де Голль был французом, – это пропозиция, что де Голль был французом. Но эта пропозиция не то, к чему относится или на что направлено утверждение или убеждение. Нет, утверждение или убеждение относится к де Голлю и репрезентирует его как француза, поскольку имеет пропозициональное содержание и относящийся к этому содержанию модус презентации – иллокутивный или психологический. ‘Джон ударил Билла’ в известном смысле описывает отношение между Джоном и Биллом таким образом, что удар Джона направлен на Билла; предложение же ‘Джон убежден, что р’ не описывает отношение между Джоном и р так, что убеждение Джона направлено на р. В случае утверждений более точным было бы сказать, что утверждение идентично пропозиции, понятой как высказанное, а в случае убеждения – убеждение идентично пропозиции, понятой как принятое к убеждению. Описываемое отношение действительно имеет место, когда Интенциональное состояние приписывается человеку, но оно не является отношением между человеком и пропозицией, скорее оно является отношением репрезентации между Интенциональным состоянием и репрезентируемыми им вещами; единственное, что нужно помнить, так это то, что Интенциональное состояние, как и репрезентации вообще, может существовать без реального существования того, что его выполняет.

4. Такое описание Интенциональности предполагает очень простой подход к отношению между t-Инциональностью [Intentionality-with-a-t] и s-Интенсиональностью [Intensionality-with-an-s]^{^[89]}. s-Интенсиональность – это свойство определенного класса предложений, высказываний и других лингвистических сущностей. О предложении говорится как об s-Интенсиональном, если оно не удовлетворяет определенным критериям экстенсиональности, таким как подстановка тождественного и экзистенциальное обобщение. Обычно говорят, что предложение типа ‘Джон убежден, что король Артур обхитрил сэра Ланселота’ является s-Интенсиональным, поскольку оно имеет, по крайней мере, одну интерпретацию, в которой может быть использовано для формулировки высказывания, не допускающего экзистенциального обобщения над референциальными выражениями, следующими за словом ‘убежден’; к тому же оно не допускает подстановку выражений с тем же самым референтом. Затруднения относительно таких предложений по традиции связываются с проблемой следующего типа. Почему случается так, что при формулировке высказываний их использование не допускает стандартных логических операций, хотя (а видимо, так оно и есть) слова, содержащиеся в этих предложениях, имеют свое обычное значение и логические свойства этих предложений являются функцией их значений, а их значения, в свою очередь, являются функцией значения слов, из которых они состоят. Ответ, предполагаемый вышеуказанным подходом, который я не буду здесь развивать, состоит просто в том, что, поскольку предложение ‘Джон убежден, что король Артур обхитрил сэра Ланселота’ используется для формулировки высказывания об интенциональном состоянии (а именно, убеждении Джона), и поскольку интенциональное состояние является репрезентацией, постольку это высказывание является репрезентацией репрезентации, и поэтому его истинностные условия будут зависеть от характеристик репрезентируемой репрезентации (в данном случае от характеристик убеждения Джона), а не от характеристик объектов или положений дел, репрезентируемых убеждением Джона. То есть поскольку высказывание является репрезентацией репрезентации, его истинностные условия не включают истинностные условия репрезентируемой репрезентации. Убеждение Джона может быть истинно только в том случае, если был такой человек, как король Артур, и такой человек, как сэр Ланселот, и если первый обхитрил второго. Однако мое высказывание об убеждении Джона в том, что король Артур обхитрил сэра Ланселота, имеет такую интерпретацию, в которой оно может быть истинным, если не выдерживается ни одно из этих истинностных условий. Его истинность требует только того, чтобы Джон имел убеждение и чтобы слова, следующие в предложении за ‘убежден’, в точности повторяли репрезентативное содержание его убеждения. В этом смысле мое высказывание о его убеждении есть не столько репрезентация репрезентации, сколько презентация репрезентации, поскольку я представляю содержание его убеждения, не связывая себя истинностными условиями последнего.

Одно из самых распространенных недоразумений в современной философии – это ошибочное убеждение в том, что существует какая-то тесная связь, возможно даже тождественность, между s-Интенсиональностью и t-Интенциональностью. Нет ничего более далекого от истины. Между ними нет даже отдаленного сходства. t-Интенциональность – это такое свойство сознания, посредством которого можно репрезентировать другие вещи; s-Интенциональность [Intentionality-with-an-s] – это недостаточность определенных предложений, высказываний и т.д. тому, чтобы соответствовать определенным логическим критериям экстенсиональности. Единственная связь между ними заключается в том, что некоторые предложения о t-Интенсиональности [Intensionality-with-a-t] s-Интенсиональны. Подробнее об этом ниже.

5. Иногда необоснованно утверждают, что Интенциональное состояние, типа потребности или желания, не может быть причиной действия, поскольку потребность или желание сделать нечто логически соотнесено с деланием этого нечто, а потому, в продолжение сюжета, они не могут быть соотнесены также и каузально. Но если к Интенциональности подходить так, как делаю здесь я, то потребность выполнить действие как раз и является репрезентацией выполняемого действия. Способ, которым потребность выполнить действие логически соотнесена с этим действием, – это способ, которым любая репрезентация логически соотнесена с вещью, которую она репрезентирует. Эта репрезентация внутренне соотнесена с вещью в том смысле, что она не могла бы быть именно этой репрезентацией, если бы не репрезентировала эту вещь. Но подобная форма логической связи не является каким-то препятствием для того, чтобы эта связь была также и каузальной. В самом деле, способ, которым потребность сделать нечто каузально связана с деланием этого нечто, не только совместим с существованием репрезентативной логической связи, но он определенно требует такую логическую связь. Последнее не противоречит ни тому, что мои потребности логически связаны с моими действиями, ни тому, что мои потребности могут вызвать действия; напротив, только потому, что посредством репрезентации мои желания логически соотнесены с моими действиями, они и могут быть одним из видов причин действий, которыми они и являются. Если я хочу поднять руку, а затем, следуя этому желанию, ее поднимаю, то только это желание может заставить меня поднять руку. В этом смысле только желание объясняет действие, если желание на самом деле было желанием поднять руку. Если это желание было потребностью сделать что-то еще, достичь какого-то результата с помощью руки, то, хотя это желание и могло быть причиной движения моей руки, оно не объясняет мое действие как раз потому, что оно не обладает нужной логической связью. Желания мотивируют, и мотивируют именно те вещи, желанием сделать которые они и являются. Как раз поэтому желания являются репрезентациями этих вещей. Таким образом, каузальная связь требует логическую связь.

Я считаю, что этот пункт совершенно очевиден, но, поскольку он противоречит определенной традиции обсуждения таких проблем, возможно, стоит разъяснить его с помощью аналогии. В каузальной истории того, как сооружалось здание, обыкновенно фигурирует проект здания. Строители и подрядчик обычно работают по проекту архитектора. Предположим теперь, что кто-то доказывает, что проекты не могут быть каузально соотнесены с сооружением здания на том основании, что, поскольку проекты являются репрезентациями этого здания, они были соотнесены с ним логически, и по некой таинственной причине это мешает им быть соотнесенными с ним каузально. Но, отвечая на это, предполагать, что существует какой-то конфликт между проектом, логически соотнесенным посредством репрезентации с домом, и этим же проектом, соотнесенным каузально с этим же домом как план его сооружения, очевидно, по крайней мере в этом случае, есть образец полнейшей мифологии. Более того, столь же очевидным мне представляется то, что условием проектов, в некотором смысле каузально соотнесенных со зданием, является то, что для такого соотнесения они обыкновенно должны логически соотноситься со зданием. Они являются репрезентациями строящегося здания. Некоторые люди, осознающие, что нет никаких логических препятствий для двух вещей быть как каузально, так и логически соотнесенными, думают, что способ устранить мнимый парадокс состоит в том, чтобы сказать, что члены логического отношения имеют более глубинную характеристику, при наличии которой они могут быть охарактеризованы как находящиеся в каузальном отношении. Так, они полагают, что желания могут фигурировать как причины действий, поскольку желания можно описать с точки зрения их нейрофизиологии или чего-то подобного. С другой стороны, я доказываю, что способ устранения парадокса состоит прежде всего в том, чтобы увидеть, что никакого парадокса нет. Никто, я полагаю, не доказывал бы, что проекты каузально фигурируют в сооружении здания только потому, что они имеют некоторую внутреннюю характеристику в виде целлюлозных волокон бумаги или химического состава краски, отпечатанной на бумаге. Скорее, каузальное отношение существует только благодаря тому факту, что имеется логическое отношение. Иными словами, проект является репрезентацией сооружаемого здания, и в точно таком же смысле, в котором, что я и хочу доказать, потребность выполнить действие является репрезентацией осуществляемого действия.

Раз уж мы видим, что часто часть каузального описания действия, когда это относится к волевым человеческим действиям, состоит в том, что последнее выполняется согласно определенным репрезентациям, другие примеры привести легко. Например, отдача приказа может фигурировать в каузальном объяснении действия того, кто исполняет приказ, потому что приказ является репрезентацией действия, которое приказано выполнить адресату. Повиновение человека приказу каузально соотносится с приказом, но тогда оно и логически соотносится с ним, поскольку приказ является приказом выполнить именно это действие. Каузальность требует, чтобы причина и следствие были раздельными явлениями или, по крайней мере, отдельными аспектами одного и того же явления. Но от них не требуется, чтобы одно не должно было быть репрезентацией другого. Напротив, многие каузальные отношения, особенно там, где речь идет о человеческом действии, требуют, чтобы одно было репрезентацией другого.

6. Первоначально мы ввели понятие t-Интенциональности таким способом, чтобы оно применялось к ментальным состояниям, а понятие s-Интенсиональности – таким способом, чтобы оно применялось к предложениям и другим лингвистическим сущностям. Но теперь, когда дана наша характеристика t-Интенциональности и ее отношение к s-Интенсиональности, легко видеть, как обобщить каждое понятие, чтобы охватить как ментальные, так и лингвистические сущности.

(а) s-Интенсиональность высказываний о t-Интенциональных состояниях исходит из того факта, что такие высказывания являются репрезентациями репрезентаций. Но, поскольку t-Интенциональные состояния являются репрезентациями, нет ничего такого, что препятствовало бы существованию t-Интенциональных состояний, которые были бы также репрезентациями репрезентаций; и поэтому такие состояния обладали бы свойством s-Интенсиональности, которое предполагается соответствующим предложением и высказываниями. Например, мое высказывание, что Джон убежден, что король Артур обхитрил сэра Ланселота, s-Интенсионально, поскольку это высказывание является репрезентацией убеждения Джона. Точно так же и мое убеждение в том, что Джон убежден, что король Артур обхитрил сэра Ланселота, является s-Интенсиональным ментальным состоянием, поскольку оно есть Интенциональное состояние, являющееся репрезентацией убеждения Джона, и, поэтому, его условия выполнимости зависят от свойств репрезентируемой репрезентации, а не от вещей, репрезентируемых первоначальной репрезентацией. Но из того факта, что мое убеждение об убеждении Джона является s-интенсиональным, конечно, не следует, что убеждение Джона – это s-интенсиональное убеждение. Если его убеждение состоит в том, что король Артур обхитрил сэра Ланселота, то это убеждение вполне экстенсионально. Такое убеждение будет выполняться тогда и только тогда, когда существует единственный в своем роде х, причём такой, что х – это король Артур, и единственный в своем роде у, причём такой, что у – это сэр Ланселот, и х обхитрил у. По причинам, которые совершенно неясны, часто говорят, что все Интенциональные сущности, типа пропозиций и ментальных состояний, являются в некотором смысле s-Интенсиональными. Но это просто путаница. Некоторые из этих состояний, как показывают предыдущие примеры, действительно s-интенсиональны, но в t-интенциональности нет ничего такого, что по своему существу было бы s-интенсиональным.

(б) В этой статье я объяснял Интенциональность ментальных состояний, апеллируя к нашему пониманию речевых актов. Но черта речевых актов, к которой я апеллирую, – это конечно же их репрезентативные свойства, т.е. их t-Интенциональность. Таким образом, понятие t-Интенциональности относится равным образом и к ментальным состояниям, и к лингвистическим сущностям типа речевых актов и предложений, не говоря уже о картах, диаграммах, списках из прачечной, картинах и множестве других вещей. Следующий вопрос, который мы должны теперь обсудить, это вопрос о том, как это возможно? Или, вернее, каково отношение между Интенциональностью наших ментальных состояний, где ментальное состояние, по-видимому, является как-то внутренне Интенциональным, и интенциональностью определенных материальных явлений в мире, таких как языковые выражения, картины и т.д.

Между Интенциональными состояниями и речевыми актами есть одно очевидное несоответствие, предполагаемое самой терминологией, которая разрабатывается нами. Ментальные состояния – это состояния, а речевые акты – это акты, т.е. интенциональные действия [performances]. И это различие имеет важное следствие для того способа, которым речевой акт соотносится со своей физической реализацией. Актуальное действие, в котором производится речевой акт, продуцирует (использует или презентирует) некоторую физическую сущность, такую как произведенные ртом звуки или знаки на бумаге. С другой стороны, убеждения, страхи, надежды и требования внутренне Интенциональны. Охарактеризовать их как убеждения, страхи, надежды и требования – значит уже приписать им интенциональность. Но речевые акты, qua речевые акты, имеют физический уровень реализации, они не являются внутренне Интенциональными. В акте же выражения, т.е. в звуках, которые исходят из моего рта, или в знаках, которые я пишу на бумаге, нет ничего внутренне Интенционального. Итак, проблема значения в ее самой общей форме заключается в том, каким образом мы переходим от физики к семантике; иными словами, как, например, мы переходим от звуков, которые исходят из моего рта, к иллокутивному акту? И предыдущее обсуждение, представленное в этой статье, я полагаю, дает нам новый способ видения проблемы. С точки зрения этого обсуждения проблема значения может быть поставлена следующим образом. Каким образом сознание придаёт интенциональность сущностям, внутренне не являющимся интенциональными, таким сущностям, как звуки и знаки, которые, возникнув присущим им способом, являются лишь физическими явлениями в мире, подобными любым другим?

В действии речевого акта имеет место двойной уровень интенциональности. Прежде всего, имеет место выраженное Интенциональное состояние, но, кроме того, во-вторых, интенция (в обычном, не техническом смысле этого слова), с которой озвучивается выражение. Именно это второе Интенциональное состояние (т.е. интенция, с которой осуществляется речевой акт) наделяет Интенциональностью физические явления. Как же это происходит? Все, что напоминало бы адекватный ответ на этот вопрос, находится за рамками этой статьи. Но в самых общих чертах ответ следующий. Сознание наделяет Интенциональностью сущности, не являющиеся внутренне Интенциональными, интенционально перенося условия выполнимости выраженного психологического состояния на внешнюю физическую сущность. Двойной уровень Интенциональности в речевом акте можно описать, говоря, что, выражая нечто интенционально с определенным набором условий успешности, которые специфицированы сущностным условием для этого речевого акта, я произвел выражение Интенционально и, таким образом, с необходимостью выразил соответствующее психологическое состояние. Я не мог произвести высказывание без того, чтобы выразить убеждение или дать обещание, без того, чтобы выразить интенцию, поскольку по сущностному условию речевой акт имеет в качестве условий выполнимости точно такие же условия выполнимости, как и выраженное Интенциональное состояние. Таким образом, я наделяю Интенциональностью свои выражения, перенося на них определенные условия успешности, которые являются условиями успешности определенных психологических состояний. Это также объясняет внутреннюю связь между сущностным условием и условием искренности в речевом акте.

Как обычно, синтаксические и семантические особенности соответствующих глаголов обеспечивают нас полезными намеками относительно того, что происходит. Если я говорю ‘Джон убежден, что р’, такое предложение может говорить само за себя. Но если я говорю ‘Джон подразумевает, что р’, кажется, что такое предложение требует или, по крайней мере, ожидает завершения в форме ‘Выражаясь так-то и так-то’ или ‘Говоря то-то и то-то, Джон подразумевает, что р’. Джон не мог бы подразумевать, что р, если бы он не говорил или не делал чего-то такого, посредством чего он подразумевал бы, что р, тогда как Джон может быть просто убеждён, что р, не делая ничего. Подразумевать, что р, – это не интенциональное состояние, которое может говорить само за себя тем же способом, которым само за себя говорит убеждение, что р. Для того чтобы подразумевать, что р, необходимо некоторое явное действие. Когда мы приходим к ‘Джон утверждает, что р’, явное действие становится эксплицитным. Процесс утверждения – это акт, в отличие от убеждения и подразумевания, которые актами не являются. Утверждение – это иллокутивный акт, который на другом уровне описания является актом выражения. Утверждение – это осуществление акта выражения с определенным множеством интенций, которое превращает акт выражения в иллокутивный акт и, таким образом, налагает на выражение Интенциональность.

III

Поскольку, в этой статье я сделал несколько довольно решительных утверждений, вероятно, хорошо было бы в заключение прояснить некоторые вещи, которые я не утверждал.

1. Я ни анализировал, ни пытался анализировать понятие Интенциональности. Если характеристика Интенциональности с точки зрения репрезентации была бы направлена на анализ в классическом философском смысле задания необходимых и достаточных условий с точки зрения более простых понятий, тогда она заключала бы безнадёжный круг. Понятие репрезентации – это такое же Интенциональное понятие, как и любое из тех, что я использовал. Ключом к этому является тот факт, что предложения формы “х репрезентирует у” имеют как экстенсиональное, так и Интенсиональное прочтения. На самом деле, я не верю, что можно дать анализ Интенциональности в классическом смысле философского анализа, где пытаются логически задать необходимые и достаточные условия некоторого понятия с точки зрения более простых понятий. Любая попытка охарактеризовать Интенциональность с неизбежностью должна использовать Интенциональные понятия, и, таким образом, любая такая попытка будет двигаться в рамках того, что я как-то в другом месте назвал кругом Интенциональности¹.

Я довольно часто пользовался понятием репрезентации, но делать это вовсе не обязательно; все те же самые положения можно было бы получить с точки зрения условий выполнимости или условий успешности Интенциональных состояний и без эксплицитного использования понятия репрезентации. Но опять же использовать эти иные понятия таким способом значит по-прежнему двигаться в рамках круга Интенциональности. В пользу понятия репрезентации говорит то, что то, что я высказал, используя его, истинно буквально, и экспозиция этих идей с точки зрения репрезентации чрезвычайно облегчает их толкование.

2. Я ничего не сказал о социальном характере многих наших Интенциональных состояний. Многие наши Интенциональные состояния нуждаются в формах социального взаимодействия, и в частности в языке как необходимом условии их существования. В конечном счёте, язык обеспечивает нас системой репрезентации, и используя эту систему, мы в состоянии обладать Интенциональными состояниями, которые не могли бы иметь отдельно от этой системы. Трудно усмотреть, как, например, существо, не имеющее языка, могло бы верить в теорему о биноме или бояться падения валового национального продукта.

3. Я ничего не сказал о восприятии – первичной форме Интенциональности. Например, когда я смотрю на стол перед собой, я обладаю визуальным переживанием этого стола. Но визуальное переживание не является репрезентацией стола, оно есть презентация этого стола. Визуальное восприятие – это непосредственное восприятие стола. Здесь нет вопроса о чем-то таком, что репрезентирует нечто еще. Ошибка всех теорий о чувственно данном, по крайней мере всех тех, с которыми я знаком, состоит в том, что они пытаются лишить визуальное переживание внутренне присущей ему Интенциональности. То, что это должно быть ошибочным, демонстрируется тем фактом, что даже если стол является моей галлюцинацией, т.е. даже если никакого стола нет и мое визуальное переживание – это просто галлюцинация, тем не менее мое визуальное переживание есть галлюцинация именно стола. Условия, удовлетворяющие визуальное переживание, требуют, чтобы стол был здесь, точно так же, как этого требуют мои убеждения и надежды. То, что визуальное переживание имеет таким образом свои внутренние условия выполнимости, показывает, что оно внутренне Интенционально. Поскольку оно презентация, а не репрезентация, постольку важно то, как реализуется эта презентация, и, в известном смысле, неважно, как реализуются наши репрезентации, такие как убеждения и желания. Сказать, что у меня есть визуальное переживание всякий раз, когда я воспринимаю стол визуально, – значит сделать онтологическое утверждение, утверждение о форме реализации Интенционального состояния; сказать же, что все мои убеждения имеют репрезентативное содержание, в известном смысле, не значит сделать онтологическое утверждение.

4. Я ничего не сказал об отношении Интенциональности к сознанию. То, что, как я действительно убежден, имеет место, хотя и не знаю, как это доказать, видимо, таково. Только способные к сознательным состояниям существа способны на Интенциональные состояния. И хотя любое данное Интенциональное состояние, такое как убеждение или страх, может никогда и не быть доведено до сознания, у агента в принципе всегда есть возможность привести свои Интенциональные состояния к сознанию. Сознание агента подобно сканирующему механизму, который способен просканировать любое из его Интенциональных состояний. Без этого условия, т.е. без предположения, что Интенциональное состояние может быть приведено существом к сознанию, приписывание Интенциональности существам как часть объяснения их поведения во многом теряло бы свою объясняющую силу.

Единственный аргумент, который я знаю в пользу этой точки зрения, заключается в том, что по существу языкового употребления мы приписываем Интенциональные состояния только тем существам, которым приписываем и сознание. То есть, только вследствие факта, относящегося к использованию языка, факта, относящегося к тому способу, каким мы употребляем эти понятия, мы не приписываем Интенциональность, например, растениям, несмотря на то, что приписываем им все виды телеологических и функциональных понятий. Затруднительно видеть, каким образом мы могли бы придать какой-то смысл понятию, что растения могут иметь страхи и убеждения в добавление к своим потребностям и болезням, если они не способны к сознательным состояниям. Можно буквально сказать, что растение нуждается в воде и повреждается засухой, но нельзя буквально сказать, что оно хочет воды или убеждено в том, что получает её недостаточно.

<< | >>

↑

Источник: В.А. СУРОВЦЕВ.. ЯЗЫК, ИСТИНА, СУЩЕСТВОВАНИЕ. 2002

Еще по теме Я думаю, что такой подход к Интенциональности позволит нам увидеть способ решения нескольких традиционно известных проблем, касающихся ментальных состояний.:

- История философии - Логика - Онтология научного познания - Основы философии - Политическая философия - Современные философские исследования - Учение про ноосферу - Философия науки - Философия религии и религиозная философия - Этика -