<<
>>

Общая концепция каузы договоров

Позиции комментаторов относительно каузы в договорном праве развивались под влиянием старой глоссаторской традиции и новых тенденций XIV в. Комментаторы, прежде всего, выступили продолжателями авторитетных мнений поздних глоссаторов, прежде всего, Ацо и Аккурсия.

Суммы и глоссы последних определили направление дискуссий комментаторов, круг обсуждаемых вопросов, не говоря об общих основах средневековой цивилистики (методология, источники, университетская среда). Однако активная консультационная деятельность комментаторов побуждала их корректировать некоторые положения глоссаторских доктрин в угоду их практической применимости.

Практическими потребностями могли быть обусловлены целенаправленные поиски общего значения каузы в источниках римского права. Образцом для подражания могла стать каноническая общая доктрина каузы. Она основывалась на церковных канонах, а не источниках римского права, и потому не подходила для прямого заимствования комментаторами- цивилистами. Однако последних, несомненно, привлекала упорядочивающая функция данного обобщающего понятия.

1. Преемственность с доктриной глоссаторов.

Преемственность прослеживается, прежде всего, в выборе основного фрагмента источника для разработки концепции каузы. Таковым осталось высказывание Аристола и Ульпиана о каузе как основе контрактов без специального наименования (D. 2.14.7.2), а невозможность установить обязательство по римскому праву без признанного основания (D. 2.14.7.4). Большинство комментаторов, включая Бартола, связывали данные фрагменты с безымянными контрактами после и до начала их исполнения.

И Бартол и его именитый ученик Бальд пишут об «исполнении законной каузы», подчеркивая тем самым, что кауза в безымянном контракте имеется тогда, когда произошла передача имущества (для контрактов «я даю, чтобы...») или совершено действие (для контрактов «я делаю, чтобы...»), предусмотренные соглашением сторон.

«Безымянные же контракты, - пишет Бальд в комментарии к D. 2.14.7pr., - порождают иск по исполнении... В тексте... это исполнение называется каузой». Из слов Бартола по поводу фрагмента D. 2.14.7.5 явствует, что комментатор, подобно Ацо и Аккурсию, отождествляет такую каузу с «одеянием» безымянного контракта: «...вторым одеянием является «вмешательство вещи» или исполнение законной каузы».

Далее Бальд отметил неприменимость каузы в указанном смысле к поименованным контрактам. Поскольку для их заключения нет необходимости начинать исполнять договорные обязанности, поименованные контракты сразу возникают «одетыми», что дает Бальду основание утверждать: «...другие индивидуально определенные контракты, например, аренда, купля-продажа и им подобные, которые сами себе кауза» (Комментарий к C. 4.30.13).

Известны комментаторам и особые разновидности каузы контрактов стипуляции и дарения. Продолжая дискуссии средневековых правоведов о необходимости основания стипуляции как абстрактного контракта, итальянский комментатор Альберико де Розата поддержал мнение заальпийских докторов (прежде всего Жака де Ревиньи) о действительности стипуляции даже без предполагаемого основания. Анализируя конституцию императора Юстина о недопустимости оспаривать письменную стипуляцию по причине отсутствия «предшествующего основания» (C.

4.30.13), итальянский профессор заметил: «Если правильно исследовать титулы о вербальных обязательствах, то [в них] в целом не предписывается какая-либо causa, поскольку достаточно одной стипуляции, без causa...».

Однако большинство комментаторов отвергли мнение о действительности стипуляции без каузы и подтвердили господствующее мнение глоссаторов о том, что и стипуляция всегда предполагает действительное основание, несмотря на то что ее вопросно-ответная форма не предполагает упоминание каузы. Об этом, в частности, писал Бальд в комментарии к той же конституции Юстина (C. 4.30.13).

Преемственность с глоссаторами сохраняется и в интерпретации каузы дарения у комментаторов. Как отметили еще первые болонские профессора, дарение не предполагает возмездности со стороны одаряемого, а потому его кауза не соответствует каузе безымянных контрактов. Посему достаточным основанием действительности дарений является намерение дарителя.

Тем не менее, мнения комментаторов разделились относительно того, предусматривает ли римское право презумпцию намерения одарить. Поясняя C. 4.30.13, Альберико де Розата подчеркивал, что намерение совершить дарение является осознанным актом, который способен совершить только тот, кто знает об отсутствии другого основания. Если же обещание дается в результате ошибочного представления о существовании долга, то подобные действия следует квалифицировать как стипуляцию без основания, требованию об исполнении которой должник вправе противопоставить возражение об обмане (exceptio doli):

«(Дарение имеет место, когда) некто обещает, твердо зная, что не обязан, и такое сознание порождает основание дарения... если же он по ошибке полагает, что обязан по какому-либо основанию, то [иску об исполнении обещанного] препятствует эксцепция об обмане... Если же не ясно, [дано ли обещание] по ошибке или с твердым знанием, то поскольку действует презумпция, что никто не отказывается от своих денег... предполагается, что обещание дано по ошибке и поэтому, если только основание не будет доказано, [иску об исполнении обещанного] препятствует эксцепция об обмане)».

Бартол, рассуждая над D. 44.4.2.3 о действительности стипуляции без указания каузы, напротив, склонился в пользу презумпции намерения совершить дарение:

«Когда не выражена никакая кауза, рассмотрим, предполагается ли кауза дарения? Доктора [по этому поводу] говорят все, что им угодно. Мы рассмотрели данный вопрос в казусе из предыдущего фрагмента о дарении, [и пришли к выводу], что достаточной каузой является щедрость. Лучше всего это подтверждает нижеследующий фрагмент «Если после развода...» из титула «О вербальных обязательствах» (т.е. D. 45.1.21), где указано, что стипуляция с ложной каузой действительна; следовательно, где нет никакой каузы, она (стипуляция) действительна».

Позиция Бартола отражает ряд новых тенденций в толковании каузы комментаторами XIV в.

2. Поиск общей каузы договоров.

Фрагмент D. 44.4.2.3 и ранее становился объектом толкования. Аккурсий ссылался на него, чтобы подтвердить необходимость основания для любой стипуляции, поскольку иначе на требование кредитора о ее исполнении должник может выдвинуть возражение об обмане. Бартол намеренно расширяет круг действительных стипуляций, находя каузу даже там, где она прямо не выражена - с помощью презумпции дарения (точнее, намерения одарить, достаточного для действительности стипуляции).

Позиция Бартола соответствует общему стремлению комментаторов найти каузу во всех договорах и тем самым ограничить применение римского правила о голых пактах. Как известно, последнее все чаще рассматривалось как сдерживающий фактор развития торговли, и комментаторы, вовлеченные в практическую деятельность, пытались «обойти» данное ограничение римского права либо путем поиска исключений из правила, либо через расширение смысла каузы-основания договоров.

Целенаправленная установка комментаторов обнаружить каузу если не во всех, то в большинстве договоров, побудила их иначе толковать основной фрагмент учения о каузе - D. 2.14.7.2-4). Бартол взял на себя смелость «поправить» Ульпиана: римский юрист-де имел в виду, что в простых соглашениях («голых пактах») нет никакой исполненной каузы, однако контракты и пакты всегда заключаются на определенном основании: «(Фраза)

”нет никакого основания” означает “(никакого) исполненного”, но соглашение несомненно заключено по (определенному) основанию)».

«Найти» основание-каузу во всех пактах и контрактах и доктринально его обосновать комментаторам помогли философские идеи аристотелевской философской традиции, а также определенное влияние канонистики.

Философское и этическое учение Аристотеля получило распространение в Западной Европе благодаря законченному в середине XIII в. переводу на латинский язык всех основных трактатов древнегреческого ученого и их христианской интерпретации в произведениях Фомы Аквинского.

Частью аристотелевско-томистского учения была известная еще глоссаторам концепция четырех причин (материальная, формальная, производящая и конечная), а также представление о человеческих добродетелях справедливости и щедрости как о движущих силах поведения всех людей.

В комментариях Бартола встречаются прямые указания на то, что этот правовед не просто знал основные философские концепции своего времени, но и применял их для толкования правовых проблем. Бартол рассматривал договор (контракт и пакт) как своеобразную «искусственную» (бестелесную) вещь (res artificialis), сотворенную контрагентами. «Искусственные» вещи «приобретают существенную форму ввиду некоторой годности для определенной цели, для которой они сделаны мастером»155. Таким образом, правовед связывал друг с другом цель, форму и сущность договора.

Следующий шаг в рассуждениях Бартола - отождествление цели договора с конечной причиной. Ассоциация напрашивалась сама собой, поскольку латинское название конечной причины - causa finalis - производно от существительного finis (граница, цель). Учитывая природу договора, такая цель должна присутствовать в каждом контракте и пакте. Следовательно, ни одно соглашение не может существовать без конечной причины (она же кауза, она же основание).

Например, в договоре купли-продажи каузой продавца Бартол называет покупную цену, а каузой покупателя - товар: «... конечная цель (продажи для продавца) - цена» (к D. 12.4.16). Очевидно, речь идет о юридически значимой цели, ради которой оба контрагента заключили контракт. В данном смысле кауза поименованного контакта купли-продажи отличается от каузы безымянных контрактов - передачи вещи или совершения действий - только тем, что ее исполнение или неисполнение не влияют на действительность контракта, тогда как безымянный контракт до начала исполнения обязанности остается простым («голым») пактом. [117]

Однако кауза-исполнение присутствует только в возмездных контрактах. Чтобы объяснить обязательность безвозмездного договора дарения Бартол выделяет вторую разновидность каузы - щедрость. В приведенном выше комментарии к D. 44.4.2.3 болонский профессор расширительно толкует мнение Ульпиана о действительности стипуляции без указания основания, усматривая в ней конечную цель совершить акт щедрости.

По всей видимости, свести все многообразия оснований к каузе- исполнению и каузе-щедрости Бартола подтолкнула аристотелевская идея основных человеческих добродетелей как конечных причин их поведения. В числе таких добродетелей - справедливость и щедрость, которые греческий философ проанализировал в Никомаховой этике.

Внимание Аристотеля к справедливости (правосудности) обусловлено его убеждением, что эта добродетель объединяет в себе все другие (Никомахова этика, кн. V. 3 1131 a). Для развития договорной теории важно, что Аристотель отождествлял частную справедливость с правом и признавал добровольный обмен имущественными благами (синаллагму) одной из ее разновидностей.

«Другой (вид справедливости) - направительное (также компенсаторное, уравнительное - Д.П.) право при взаимном обмене (синаллагма). Оно состоит из двух частей; дело в том, что обмен бывает произвольный и непроизвольный, а именно: произволен такой, как купля, продажа, ссуда, залог, заем, задаток, платеж (произвольными они называются потому, что начало этих обменов зависит от нашей [воли]), а непроизвольный обмен осуществляется тайком... или подневольно» (Никомахова этика, кн. V. 3 1131 a).

Человек может получить слишком много из меновых актов при обмене неравноценными объектами. Справедливость заключается в возврате излишка контрагенту (Никомахова этика, кн. V. 4. 1131 b - 1132 b).

Добровольную передачу имущества другому в отсутствие синаллагмы Аристотель рассматривал как проявление добродетели щедрости со стороны отчуждателя. Щедрость, согласно Аристотелю, выражается прежде всего в передаче «того, что следует, тому, кому следует»: «...свойство добродетели (щедрости) состоит, скорее, в том, чтобы делать добро, а не принимать его, и в том, чтобы совершать прекрасные поступки, более, чем в том, чтобы не совершать постыдных» (Никомахова этика, кн. IV. 1. 1119 b. - 1120 a).

Влияние Аристотелевской философии на ведущих комментаторов XIV в. оценивается неоднозначно. Бартол воздерживался от прямых ссылок на Аристотеля, хотя, скорее всего, был знаком с этическими произведениями греческого философа. Зато его ученик Бальд не скрывал своего интереса к философии и использовал отдельные философские концепции для толкования правовых вопросов. Применительно к концепции каузы Бальд последовательно проводил мысль о конечной цели как основании, присутствующем во всех

контрактах и пактах. По его словам, именно из «этого корня произрастает (договорное) обязательство» (к C. 6.44.1).

В комментариях Бальда можно отметить использование концепций щедрости и компенсаторной справедливости в Аристотелевском смысле. Акты щедрости или обмена комментатор признавал единственно правильными способами распоряжения своим имуществом, а безосновательная передача собственности, по его мнению, служит проявлением глупости, но не щедрости отчуждателя (к C. 4.30.13).

Другой пример влияния идей древнегреческого философа - толкование конституции Диоклетиана о допустимости расторгнуть контракт купли земельного участка, проданного за полцены (C. 4.44.2). Бальд придерживается близкой Аристотелю позиции о недопустимости обогащения за счет контрагента в процессе обмена имущественными благами. Чрезмерно низкая цена (в половину рыночной стоимости товара и ниже) нарушает «естественную справедливость», а потому предоставленное Диоклетианом продавцу средство защиты должно распространяться на все контракты доброй совести и строгого права. Кроме того, близкое по смыслу употребление слов «справедливый» и «равноценный» (например, «...в контрактах следует соблюдать справедливость или равноценность как при толковании, так и при их обосновании») также может указывать на аристотелевскую концепцию равноценности как основы «частной справедливости» (т.е. права) в договорных отношениях.

3. Влияние канонической доктрины каузы.

Влияние канонической концепции каузы не привело к существенному изменению цивилистической доктрины.

Показательна позиция доктора обоих прав Бальда. Комментируя папские декреталии, он сформулировал общй прицнип, связавший исковую защиту пактов и контрактов с их каузой: «... (соглашение) не должно быть лишено основания, поскольку без основания справедливость не предписывает родиться иску, (за исключением случаев,) если (контрагент) злоупотребит ее существом и получит необоснованное обогащение»156. Из пояснений комментатора следует, что исковое требование основывается или на каузе определенного соглашения, или на каузе неосновательного обогащения («как бы договоре» Юстинианова права).

В результате сравнения каузы цивильного и канонического права комментаторы пришли к выводу, что в цивильном праве существует два вида каузы, а в каноническом праве - только одна. Каузами для цивилистов являются, во-первых, передача имущества или совершение действий, «одевающие» безымянный контракт, во-вторых, правовая цель, которую [118] преследуют стороны, вступая в договорные отношения, которая должна присутствовать во всех контрактах и пактах. Две разновдиности каузы сопоставлялись с философским делением причин на производящую и конечную.

Каноническое право, по мнению комментаторов-цивилистов, признавало только каузу в смысле конечной цели, то есть правомерного результата, для которого лицо возлагает на себя юридическую обязанность. (Напомним, что канонисты усматривали суть договора не в соглашении, а в одностороннем обещании должника).

Примирить представления о каузах в цивильном и каноническом праве комментаторам удалось на основании дополненной глоссаторской доктрины одеяний. Исходя из представления о единстве концепции каузы в каноническом праве цивилисты сделали вывод об особом одеянии, облекающем соглашения по каноническому праву. Бальд назвал его «vestimentum roboris», или «canonis suffragium» по аналогии с цивильным одеянием «с помощью закона» (legis auxilium). Его рассуждения основываются на декреталии «Antigonus» (c. 1 X 1, 35), в которой «речь идет о торжественной форме обещания, а не о его каузе, поскольку по каноническому праву иск (точнее, кондикция из канона - Д.П.) из голого пакта возникает, только бы у него была causa».

Цивильной «внутренней» каузе в смысле передачи вещи или выполнения работ (datio vel factum) комментатор противопоставляет некую «внешнюю» causa (extrinseca). Данное сравнение обусловлено принятым в средневековой философии делением причин всех явлений на «внутренние» (формальная и материальная) и «внешние» (цель и побудительный мотив)[119]. В юридической науке указанное философское деление получило следующее толкование: кауза в цивильном праве представляла собой начало исполнения (безымянного) контракта, тогда как каноническое право считало достаточным простое упоминание цели в договоре (обещании):

«Обратите внимание на ограничение в отношении декреталии c. 1 X 1, 35... что голый пакт обяжет... когда выражена causa. Иначе предполагается, что обещание дано по ошибке...».

Под влиянием канонического права в трудах комментаторов XIV в. наметилась тенденция к обобщению нескольких разновидностей договорной каузы в Своде Юстиниана и формулировке общей концепции каузы в смысле правовой цели, на достижение которой направлена воля сторон.

Единая концепция каузы способствовала бы консолидации договорной доктрины и выработке обобщающего понятия договора, а также упростила бы

процедуру заключения сделок во все более оживленном торговом обороте позднего Средневековья.

Однако комментаторы-бартолисты не завершили формулировку общего понятия каузы и не добились практического применения правил о расторжении договорного обязательства ввиду отсутствия каузы. До конца XV в. требовать расторжения обязательства можно было, пожалуй, только в связи с передачей вещи без основания и совершением дарения по поводу не наступившей причины (ob causam).

4.2.3.

<< | >>
Источник: Полдников Д.Ю.. Доктрины договорного права Западной Европы XI-XVIII вв.. 2012

Еще по теме Общая концепция каузы договоров:

  1. Проблема основания (каузы) договоров.
  2. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДОГОВОРА УПРАВЛЕНИЯ МНОГОКВАРТИРНЫМ ДОМОМ И ЕГО МЕСТО В СИСТЕМЕ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВЫХ ДОГОВОРОВ
  3. 9.1. Общая концепция
  4. Концепция договора у комментаторов.
  5. § 1. Концепции построения системы криминалистики по типу «общая—особенная части»: научный анализ
  6. 1. Общая характеристика ипотечного договора.
  7. 105. Договор поставки (общая характеристика)
  8. 102. Общая характеристика договора купли-продажи
  9. 2.1. Общая характеристика договора возмездного оказания медицинских услуг
  10. Раздел 6 Общая характеристика договоров, регулирующих торговый оборот
  11. Неосновательное обогащение как юридический факт. понятие правового основания (каузы) обогащения
  12. Сделки с жилыми помещениями: договор купли-продажи, мены; договор ренты; договор дарения и др
  13. Договор безвозмездного пользования (договор ссуды) - один из классических гражданско-правовых договоров, известный еще в римском праве (commodatum).
  14. Наиболее известной субстанциальной концепцией времени является концепция абсолютного времени классической физики.
  15. Глава III. Условия действительности договора, его содержание, заключение договора § 1. Условия действительности договоров
  16. 101. Договор купли-продажи как общевидовая модель реализационных договоров
  17. Считается ли заключенным договор управления, в котором не определена цена договора?