ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО
Голландское правительство было слабым и непрочным. Фернан Бродель заключает отсюда, что незначительный политический аппарат благоприятствовал подвигам капитализма, даже был их условием. Многие историки подтверждают суждения П.В.Клейна, а именно — что относительно Соединенных Провинций едва ли можно говорить «о чем- то большем, что было бы государством».
Пьер Жаннэн, правда, не столь категорично, утверждает, что голландское процветание практически ничем не было обязано «государству, мало способному на вмешательство». Так же примерно думали и современники. По словам Созы Котинью, португальского посланника, который весной 1647 года вел в Гааге переговоры и пытался подкупить всех.кого можно, это правительство «было правлением стольких различных голов и умов, что его представители редко могли сойтись на том, что для них лучше».
Тюрго около 1753—1754 гг. говорил о «Голландии, Генуе и Венеции, где государство немощно и бедно, хотя частные лица богаты». Суждение это верно для Венеции XVIII века (хотя явно несправедливо для города, господствовавшего в XV веке).
Ну, а для Голландии? — задается вопросом Бродель. Верно ли? Ответ будет зависеть от того, что понимать под правительством или под государством. Если, как это слишком часто случается, не рассматривают совместно государство и социальную базу, которая его поддерживает, то риску- ютприйтикошибочнымсуждениямонем.
Это правда, подтверждает Бродель, что учреждения Соединенных Провинций были архаизирующими; по своим корням они были довольно старым наследием. Правда, что семь провинций считали себя суверенными, что вдобавок они разделялись на крохотные городские республики, правда и то, что центральные институты — Государственный совет (который был, «собственно говоря, главным надзирателем всех дел республики», своего рода исполнительной властью или, лучше сказать, министерством финансов), Генеральные штаты, которые тоже заседали в Гааге и были постоянным представительством послов провинций, — правда, что эти институты в принципе не имели никакой реальной власти.
Любое важное решение должно было направляться провинциальным штатам и единодушно ими одобряться. Принимая во внимание расхождения интересов между провинциями и, в особенности, между провинциями приморскими и провинциями внутренними, система эта была постоянным источником конфликтов.
У. Темпл в конце XVII столетия утверждал, что это не Соединенные Провинции, а Разъединенные. Эти внутренние столкновения и конфликты выражались на правительственном уровне в непрерывной борьбе между Голландией, которая использовала свою финансовую власть, чтобы навязать свое лидерство, и принцами Оранскими, которые правили пятью провинциями из семи, председательствовали в Государственном совете и командовали морскими и сухопутными вооруженными силами, выполняя функции адмирала и генерал-капитана республики.
B зависимости от военной ситуации, складывавшейся в Европе, центр политической власти в Соединенных Провинциях колебался между правителями, с одной стороны, и Голландией и громадной мощью Амстердама, с другой.
Для регентов провинций и городов такие чередования означали либо «чистки», либо настоящую систему «добычи»; в любом случае — потери, урон или выгода для групп социальной элиты, но не было ли важнее всего то, что и в том и в другом случае Соединенные Провинции пеклись о своем престиже и своем могуществе?
Что различало противников, так это цель и средства.
Голландия подчиняла все защите своих торговых интересов, она желала сохранять мир, а военные усилия республики ориентировать на обладание сильным флотом — условие се безопасности (в 1645 году этот флот вмешался на Балтийском морс в войну между Швецией и Данией, чтобы положить ей конец, поскольку война наносила ущерб голландским интересам).Co с.воей стороны, провинции, верные правителям (стат- хаудерам), занимались больше армией, которая защищала их от угрозы всегда опасных соседей и открывала возможность карьер для их дворян. Эти провинции охотно поддавались соблазну вмешаться в постоянную игру военных страстей на европейском континенте.
СОСЛОВИЯ
Перемены в ориентации власти имели огромное значение. B результате одного из кризисов богатое семейство могло быть отстранено от политической и экономической ЖИЗНИ. Спустя десяток лет следующий кризис мог вернуть представителей этого семейства на прежнее место. Многие государственные крупные чиновники отстранялись и заменялись. Отсюда проистекала мобильность привилегированного класса, хотя в своей совокупности господствующий класс оставался на месте, одерживала ли верх Голландия или принц Оранский.
Э. Коссман отмечал, что «принцы Оранские редко проявляли волю и никогда — способность упразднить голландскую плутократию». Несомненно, потому, как предполо-
жил другой историк, что «в конечном счете они сами были аристократами и защитниками существующего порядка».
К. Хенли писал: «Когда принц Оранский, став королем Англии, впервые возвратился в Гаагу, Генеральные штаты велели спросить его, желает ли он быть принят в их собрание как король Английский или же как адмирал и
Польдеры и плотины в Голландии.
Гравюра конца XVII в.
генерал-капитан Союза (естественно, имеется в виду Союз провинций).
Он ответствовал, что, сохранив с великим удовольствием те должности, кои он и предшественники его имели в республике, он желал бы быть принят именно в том звании, каковое они ему дали.
И в самом деле, он продолжал занимать обычное свое место в собрании Генеральных штатов, за исключением того, что вместо кресла, подобного креслу председателя, занимавшегося им ранее, ему дали кресло более высокое, на котором вышиты гербы королевства Великобритания».
Это всего лишь деталь протокола, подчеркивает Бродель, но в конечном счете разве уважение к институтам не
было в первую голову защитой нидерландской олигархии? B XVIII веке последняя даже не раз будет усматривать в существовании и деятельности статхаудерства гарантию сохранения социального порядка.
Короче говоря, этот привилегированный класс помещался в центре всей политической системы. Тем не менее, определить его не просто. Как и институты, которые поддерживали его и которые он вдохновлял, этот класс уходил своими корнями в давние времена. Долгая, с 1572 по 1609 год, война за независимость обеспечила первенство этой буржуазии; она разорила дворянство в большинстве провинций, а реформатская церковь, невзирая на религиозный кризис 1618 — 1619 rr., осталась подчинена провиниальным и городским властям.
Наконец «революция» освятила могущество классаре- гентов, то есть политической элиты, которая в каждом городе, в каждой провинции удерживала важные должности и практически обладала неограниченной властью в делах судебных, в локальной экономической деятельности.
Регенты эти образовывали особую группу над деловой буржуазией, которая в эту группу не могла проникнуть по своему желанию. Ho должности, которые они занимали, почти что не кормили своих носителей. Жалование было смехотворным. что отвращало от этих должностей людей, не имевших состояния.
Тем или иным способом, но регенты, разумеется, уча- ствовали в ростебогатства Соединенных Провинций. У них были связи с деловым миром, иные даже прямо происходили из него: семейства, которые обогащались в один прекрасный день, вступали в ряды на первый взгляд замкнутой политической олигархии, то ли путем браков, то ли в случае кризиса власти.
Эта политическая элита, тем не менее, образовала особую группу, своего рода патрициат. Существовало, быть может, две тысячи регентов, которые кооптировались, происходили из одних и тех же семейств, из одной и той же социальной среды, которые удерживали в своих руках разом города, провинции, Генеральные штаты, Государственный совет, Ост-Индскую компанию и были связаны с купеческим классом, которые зачастую продолжали участвовать в торговых и промышленных делах.
Тем не менее, на протяжении «золотого века» (имеется в виду экономический подъем XVII столетия) регенты определенно не поддавались соблазну патрицианского высокомерия и жизни напоказ. Долгое время они умели разыгрывать роль скромных отцов семейств перед лицом населения, об обычной дерзости которого говорили наши современники, как и о том, сколь силен его вкус к свободе.
Париваль, автор «Наслаждений Голландии» (1662 год) писал: «Не новость услышать, что какой-нибудь бездельник в перебранке с почтенным буржуа выкрикивает такие поносные слова: я так же хорош, как и ты, хоть ты меня и богаче... и тому подобные вещи, кои трудно переварить.
Ho люди благоразумные, достойные, избегают подобных столкновений, и богатые уклоняются, как только могут-, от сношений с простым народом, дабы быть более им почитаемыми».
Увы, даже в так называемом спокойном XVII веке уже существовала социальная напряженность. Деньги были средством призвать к порядку любого, но таким средством, которое следовало из осторожности скрывать. Очевидно, по склонности или же в силу инстинктивной хитрости богачи в Амстердаме долгое время довольно естественно и благодушно маскировали богатство и роскошь.
«Сколь бы абсолютна ни была власть магистрата, — замечает путеводитель 1801 года, — в нем не заметно никакой пышности, и вы видите сих знаменитых бургомистровхо- дящими по городу без свиты и прислуги и никоим образом не отличающимися от горожан, кои им подчинены».
Ho эта скромность, эта терпимость, эта открытость начали менятЬся с прихѳдом к:власти в 1650 году «республиканцев». B самом деле, с того времени олигархия взяла на себя новые и многочисленные задачи. Она поддалась бюрократизации, которая прогрессировала сама собой. Она больше чем наполовину отошла от дела. A затем для всего высшего голландского общества, баснословно разбогатевшего, возник сильный соблазн к роскоши.
«Семьдесят лет назад, — заметил в 1771 году Исаак де Пинто, — у самых крупных амстердамских негоциантов не было ни садов, на загородных домов, сравнимых с теми, какими владеют ныне их наследники. Строительство и громадные затраты на содержание таких волшебных дворцов, вернее, таких бездонных прорв — не самое большое зло. Ho рассеянность и небрежность, кои порождает эта роскошь, зачастую наносят немалый ущерб в делах и в коммерции».
B самом деле, отмечает Фернан Бродель, в XVIII веке коммерция все более становилась второстепенной для привилегированных обладателей денег. Чрезмерно обильные капиталы уходили из нее, чтобы быть вложенными в ренты, в финансовые операции и игры кредита.
И э.то общество слишком богатых рантье все более замыкалось. Чем дальше, тем больше оно отделялось от основной массы членов общества. Этот разрыв в высшей степени проявлялся в области культуры. Элита в ту пору забросила национальную традицию, восприняла французское влияние, которое затопило все.
Голландская жнвонисть, по мнению Броделя, едва переживет Рембрандта (1669 год). Если «французское нашествие 1672 года провалилось в военном и политическом отношениях, то оно одержало полный или почти полный успех в культурном плане», — писал Дж.Прайс.
Как и в остальной Европе, возобладал даже французский язык. И то было еще одним средством подчеркнуть дистанцию между собой и народными массами.
Уже в 1673 году Питер де Гроот писал Абрахаму де Ви- кефорту: «Французский существует для образованных... фламандский жс — только для невежд»..
Еще по теме ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО:
- 3. Формы государственного устройства.
- Форма государственного устройства
- 7.3. Форма государственного устройства
- § 3. Форма государственного устройства
- 1.11. Форма государственного устройства
- § 3. Форма государственного устройства
- § 3. Форма государственного устройства
- Форма государственного устройства
- 2. Проблема государственного устройства
- Форма государственного устройства
- § 3. Форма государственного устройства
- 9.3 Форма государственного территориального устройства
- Лекция 23. Государственное устройство зарубежных стран
- Форща государственного устройства