<<
>>

Нормативно - ценностное пространство

включает в себя ядро (нравственно - религиозный и эстетико - традиционный компоненты), периферию (политико-правовой и экономико-институциональный аспекты) и научный компонент, обладающий наиболее значительным интегративным потенциалом.[374] Выяснение особенности формирования и становления нормативно-ценностного пространства России дает объективная оценка не только его особенностей, но и его интегративного потенциала, что позволяет отойти от сформировавшегося убеждения о том, что Россия является ареалом постоянного внутреннего конфликта и неразрешимых противоречий. Преодолению подобного отношения способствовали бы такие условия, как прекращение отождествления России только с одной нацией, только с религиозной традицией православия, одностороннее рассмотрение российской культуры либо как некого абсолютного единства, либо как ареала проживания десятков различных этнокультурных социумов, генетически и духовно почти не связанных между собой, а также отход от рассмотрения российской действительности как некой крайности по отношению к дихотомии «Запад-Восток».

К особенностям основных элементов (ядра) нормативно-ценностного пространства России следует отнести религиозно-нравственные элементы, находящиеся под заметным влиянием эстетико-традиционных стереотипов, которые определяют адекватность восприятия населением новшеств, возникающих на периферии; все религии, определяющие мультиконфессиональность российского ареала, отличаются крайней степенью консерватизма, значительным догматизмом, переходящими порой в бескомпромиссность по отношению друг к другу; богатство эстетико-традиционного элемента России выражается в многообразии форм его проявлений не только внутри целостного российского ареала, но и внутри отдельно взятой этнической группы; тесная взаимосвязь религиозно-нравственных и эстетико-традиционных элементов, фактически размывающая любые границы между ними.

Среди особенностей периферийных элементов можно выделить неустойчивость формируемых экономических ценностей и соответствующих им институциональных норм; постоянное обращение к экономическим ценностям прочих (в первую очередь западных) ареалов вследствие стойкого нежелания создавать собственные экономико-институциональные разработки; в отличие от нормативно-ценностного пространства большинства социокультурных сообществ Европы и Северной Америки, в которых экономико-институциональный компонент занимает ведущие позиции, в России приоритет всегда отдавался политико-правовым аспектам, оказывающим колоссальное влияние на экономические ценности и их регулятивные механизмы; в основе формирования политико-правовых элементов при этом выступает жесткий централизм ее власти; и, наконец, связь между политико-правовыми и экономико-институциональными компонентами нормативно-ценностного пространства России, с одной стороны, и его ядерными компонентами, с другой, характеризуется повышенной взаимозависимостью друг от друга.

Если целостное восприятие западных норм и ценностей в России как-то признано, то об азиатской составляющей говорится недостаточно. Многие исследователи полагают, что, продолжая традицию поисков культурно-исторического своеобразия России в русле противополагания России и Европы, заложенную славянофилами, евразийцы судьбу России связывали с осознанием истоков национальной самобытности. Если славянофилы, развивая идею гегелевской философии об исторических и неисторических народах, идеализировали славянскую, русскую старину, то лидеры евразийства своеобразие русского типа цивилизации связывали, прежде всего, с ее восточными корнями.

Символичным стало название программного труда евразийцев «Исход к Востоку» (1921). Евразийцы подчеркивали, что нельзя считать Россию «отсталой частью Европы» или «развивающейся частью Азии». Как особое «месторазвитие» (Г.В.Вернадский), как географический мир, Евразия совпадала с пределами СССР. Как особая цивилизационная сущность, понятие «Евразия» потребовало анализа и выявления внутреннего содержания евразийской природы России. Лидеры движения много писали о духовной близости России к Азии. Наиболее известной и значительной явилась работа Н.С.Трубецкого «О туранском элементе в русской культуре» (1925), в которой рассматривается роль туранских этнопсихологических черт («душевная ясность и спокойствие», отсутствие «разлада между мыслию и внешней действительностью, между догматом и бытом»), подчеркивается, что, в общем, эта роль была положительной. После выхода этой работы евразийство стало восприниматься как попытка философски обосновать «азиатский» облик России и связанную с этим ее уникальность.

Критикуя ее, исследователи продолжают воспринимать неприемлемым положением о том, что русские – не славяне и не тюрки, не арийцы и не азиаты, что из двух этнических компонентов – арийско-славянского и туранского появился уникальный синтез. Правда, влиятельный современник евразийцев Н.А.Бердяев в одной из значительных своих работ признавал: «Русский народ не есть чисто европейский и не чисто азиатский»,[375] это – особая региональная общность людей, которая характеризуется пространственно-временными параметрами в синтезе с религиозно-историческими. Достижением евразийского обоснования «туранского элемента»[376] явилось то, что оно представляло собой синтез истории, этнографии, географии, геополитики.

Может потому, что Евразия – это уникальное явление, особый мир, несхватываемый в нормальных категориях, то и философия ее иная. Особенностью русского философствования выступает размытость границ между собственно философской проблематикой и жизненно-смысловыми явлениями текущей повседневности. Подобная многозначность и расплывчатость философских установок сближает русскую философскую мысль с восточной философией – индийской, китайской и японской. В центре внимания у них – человек, его нравственное, эстетическое и религиозное совершенство, его связь с другими, отношение человека к природе и обществу, человека к государству. Проблема культуры для евразийцев есть проблема «Симфонической Личности», которая не только обладает собственной индивидуальностью, но и сообщает другим общие интересы и требования в процессе взаимодействия; так утверждается необходимость диалога-общения, что играет решающую роль в развитии культуры, предстающей «живым и органическим многообразием» дополняющих друг друга сторон мира.

Перспективы активизации интегративных процессов между Россией, Европой и Азией на основе конвергенции их нормативно-ценностного пространства определяются существованием в социокультурных сообществах неких нормативно-ценностных установок, обладающих определенными конвергентными характеристиками и способными интенсифицировать межкультурный диалог между данными ареалами. В российской общине, как и в Западной Европе, действовала триада «замок (двор) – храм - рынок» как институциональное воплощение основополагающих и периферийных элементов, задействованных в формировании системы нормативно-ценностных установок средневекового индивида, а через него и всего средневекового сообщества в Европе. Сегодня конвергенция составляющих компонентов нормативно ценностных пространств России и Запада обрела еще более явные очертания, но их можно найти и на Востоке.

Начнем с того, что западные образцы государственности базируются на гражданском обществе, в основе которого лежит принцип приватности и раздельности между частными интересами. Известно, что идея демократии в ее европоцентристском понимание основана на постулате, согласно которому индивид важнее группы. Иное дело на Востоке, где приоритет отдается групповым правам и интересам. Здесь, прежде всего, следует подчеркнуть, что в принципе является недоразумением рассматривать восточные культуры как исключительно коллективистские. Коллективистские и индивидуалистические начала присутствуют во всех культурах, но выражаются и проявляются они с разной интенсивностью. В этом смысле можно лишь говорить о преобладании в том или ином регионе того или иного начала. Более того, если вникнуть в сущность ценностей, норм и установок демократии, то обнаружится, что в них в принципе отсутствует какое бы то ни было противопоставление коллективизма индивидуализму. В этом контексте весьма показателен опыт Японии и других стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

В поисках причин, способствовавших бурному развитию японской экономики, многие исследователи обнаружили сходства отдельных базовых элементов японской культуры с западной. Начало такому подходу положил К.Наито в 1941 г., который по аналогии с М.Вебером, проанализировал роль протестантизма в формировании капиталистического духа, пытаясь выявить роль этики буддийской секты «Дзедо Синсей» в модернизации Японии. Эту линию продолжили западные исследователи. В частности Р.Белла в книге «Религия Тогукава». Как считал американский японовед М.Дзе, «японское трудолюбие, бережливость и дисциплина, близкие к протестантской этике, имели глубокие корни в японских обычаях и идеях, не обязательно связанных с каким-то особым религиозным опытом. Фактически вполне возможно, что экономическое развитие и индустриализация Японии произошли бы независимо от традиционных японских ценностей».[377]

В учении японской секты «Дзедо Синсей» можно найти целый ряд наставлений вроде: «Бодрствуй и не уклоняйся от усердного труда утром и вечером”, “Будь умерен в бесцельной роскоши”, «Работай усердно дома», «Не играй в азартные игры» и другие, которые весьма напоминают наставления Б. Франклина в его знаменитом “Альманахе Бедного Ричарда”.

Вместе с тем во всех восточных религиях можно встретить доводы в пользу таких добродетелей, как трудолюбие, бережливость, прилежание, умеренность и т.п. Х. Накамура даже нашел соответствие западным, особенно протестантским идеям индустриализма, трудовой этики, признания в учении дзенского монаха С. Судзуки (1576 - 1655), который, в частности, считал, что всякое дело является испытанием веры и все профессии – проявление Божественного Абсолюта. По его мнению, наилучший путь буддийской религиозной практики - это преданность земным делам человека, его трудовому признанию. Подытоживая позиции, Я. Накасоне и его соавторы писали: «Японской культурой, сохраняющей свою идентичность с древнейших времен, и западноевропейской культурой, завезенной в страну после реформации Мэйдзи, составляется основа уверенности народа».[378]

Как показывают многие исследования, в отличие от иудео-христианской и исламской традиций, которые основываются на вере в единого трансцендентного Бога, ценностные системы в японской и китайской традициях характеризуются преимущественной ориентацией на посюсторонние проблемы. К тому же, как конфуцианству, так и буддизму чужд монотеизм, что делало их, в сущности, открытыми вероисповедными системами, хотя буддизму не чужда вера в трансцендентную божественность.

С этой точки зрения большой интерес представляют исследования японского политолога Т. Ишиды. По его мнению, особенность японской традиции в ипостасях будь то японизированного буддизма или синтоизма состоит в том, что вера в бессмертие государства породила у японцев самоотверженную преданность государству, доходящую до его обожествления. Преданность роду или семейной чести, почитание предков породили идею, согласно которой отдельный индивид не должен быть озабочен проблемой своего благосостояния сейчас, а обязан верить в бессмертие рода и добровольно жертвовать собой за его честь. Даже культ императора, вера в его божественность вытекали из убеждения в том, что он символизировал бессмертие государства.

Японцы всегда проявляли большую гибкость и готовность принять иноземные элементы, если эти последние рассматривались как полезные для развития страны и государства. Как писал Т. Ишида, уже в 6 веке Япония заимствовала отдельные элементы из китайской, индийской и других культур. По мнению специалистов, превращение иностранных заимствований в нечто по сути японское уже само по себе является японской традицией. В силу этой традиции различные европейские “измы” были органически интегрированы в структуру японского менталитета. Это, по-видимому, облегчалось, прежде всего, вышеотмеченным отсутствием здесь идеи трансцендентного Бога и монотеизма, что служило фактором, в определенной степени амортизирующим возможный конфликт с автохтонной японской культурой.

<< | >>
Источник: Колесников А.С.. Мировая философия в эпоху глобализации. 0000

Еще по теме Нормативно - ценностное пространство:

  1. 48. Действие нормативных актов во времени и пространстве и по кругу лиц
  2. 16.4. Действие нормативно-правовых актов в пространстве и по кругу лиц
  3. 4. Действия нормативно-правовых актов во времени, пространстве и по кругу лиц
  4. Действие нормативных актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  5. § 11. Действие нормативных правовых актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  6. § 4. Действие нормативных правовых актов во времени, в пространстве и покругу лиц
  7. § 4. Действие нормативно-правовых актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  8. § 6. Действие нормативных правовых актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  9. Действие нормативных правовых актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  10. Вопрос 4. Действие нормативных правовых актов во времени, в пространстве и по кругу лиц
  11. 10. Пределы действия нормативных правовых актов во времени, пространстве и по кругу лиц, предметное действие.