<<

ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА: «ПРАВОГЛОБАЛИЗАЦИЯ» ИлИ НАЦИОНАЛЬНО-КОНСТИТУЦИОННАЯ ИНТЕГРАЦИЯ?

Правоглобализационные процессы ориентируют на оценку их влияния не только на национальные системы правовой государственности, но и в аспекте взаимодействия национальных конституционных юстиций на международной арене.

В особой степени это касается европейского континента с тенденциями интеграции национальных правовых систем, прежде всего, на основе выработки международных европейских стандартов прав человека, механизмов их защиты и утверждения ценностей современного конституционализма. При этом особенно важно понимание того, что в эпицентре этих интеграционных процессов, во многом связанных с конституционализацией европейского правового пространства, находятся проблемы соотношения и взаимодействия национальных правовых институтов нормоконтроля с европейской конвенционной юрисдикцией.

В конституционном развитии государств европейского континента, включая страны новых демократий, достаточно очевидно проявляются находящиеся в противоречивом единстве общие закономерности современного правового прогресса. Они касаются, с одной стороны, объективно развивающихся процессов правовой глобализации, которая сводится не только к сближению, но и конкуренции, соперничеству ведущих правовых систем современности и на этой основе — к унификации нормативно-правовой жизни современной цивилизации; с другой стороны, это тенденции конституционно-правовой суверенизации, усиливающиеся в последнее время, в том числе в системе западноевропейских демократий, осознание необходимости защиты суверенных прав, учета, сохранения социокультурных особенностей национально-государственных конституционных систем, функционирующих в тесном взаимодействии с международно-правовыми институтами.

Это порождает проблемы, связанные не только с сотрудничеством и взаимодействием национальных правовых систем (между собой и с международными юрисдикциями), но и неизбежные конфликты, что актуализирует проблему поиска оптимальных механизмов преодоления противоречий, нахождения компромиссов. При этом процессы правовой интеграции объективно нуждаются в конституционных оценках — на уровне как национальных государственно-правовых систем, так и международно-правовых механизмов. Главными сферами возникающего в связи с этим нормативно-правового интеграционного взаимодействия на европейском континенте становятся европейские институты международного публичного права, с одной стороны, и национальные институты конституционного права, с другой, имея в виду, что в современных условиях эти две отрасли — международное публичное и конституционное право — регулируют отношения, во многом сходные по своей природе и значительно совпадающие по сферам1. Именно на этой основе становится возможным возникновение качественно нового транснационального правового явления, связанного с формированием европейского конституционализма. Его можно, в определенной мере, рассматривать как международно-правовой результат модернизации системы современного конституционализма.

при этом важно учитывать, что европейский конституционализм не есть некий региональный «правоглобализм» в европейских масштабах его распространения, который отражал бы исключительно западное видение прав человека, иных конституционных ценностей как [172] порождение правовой культуры «немногих и избранных» (в лице, прежде всего, западного протестантизма).

На таких политико-правовых началах формирование европейского конституционализма невозможно. Ведь это качественно новая философско-мировоззренческая категория, призванная отразить не столько наднациональную (глобалистскую) правовую универсализацию, сколько национально-конституционную интеграцию государственно-правовых систем Европы на основе их взаимообогащения при сохранении юридического суверенитета правовых систем. Этому обстоятельству не противоречит и тот факт, что европейский конституционализм естественным образом — не только в силу глобальных для европейского правового пространства последствий, но и по самой своей природе, с учетом обретения новых качеств — выходит далеко за пределы простого (суммарного) сложения национальных конституционно-правовых систем; в этом плане он нуждается в универсальных, международно-правовых доктринальных, нормативных и правоприменительных решениях. Такому пониманию европейской правовой интеграции соответствуют также подходы ЕСПЧ, в соответствии с которыми невозможно вычленить единообразное для всей Европы представление о демократии и ее отдельных институтах, об избирательных системах, значении религии в обществе, свободе слова, допустимых пределах вмешательства в права и свободы и т. п. Поэтому «национальные власти обладают широким полем усмотрения» при решении соответствующих вопросов1, «каждая Договаривающаяся Сторона вправе сама формировать свое видение демократии»[173] [174].

Определенные начала европейского конституционализма могут проявлять себя (в различных социально-политических, правовых формах) уже на начальных этапах становления единого конституционного пространства Европы. Имеется в виду, что конституционализм вообще и европейский в частности можно представить как взаимосвязанный комплекс различных компонентов, включая: его доктринальную составляющую как особую философско-правовую теорию конституционализации экономического, политического, правового пространства Европы; нормативно-правовой компонент, представляющий собой специфическое иерархическим образом (в том числе с точки зрения международно-правовых, наднациональных и национальных составляющих) организованное европейское правовое поле; онтологический компонент, воплощающий практику формирования и развития европейского конституционализма, включая конвенционную (европейскую) юрисдикционную и национальную конституционную практику реализации европейских конституционных ценностей; наконец, это одна из форм проявления общественного сознания, выступающая предпосылкой, условием формирования и, в определенной мере, проявлением нового типа юридического видения мира — европейского конституционного мировоззрения.

В сегодняшних условиях, когда отсутствует единый нормативный массив «европейского конституционного права», нормативную правовую основу формирования европейского конституционализма составляет сложная, достаточно своеобразная нормативная система, воплощающая единство международно-правовых европейских компонентов и национально-государственных конституционных институтов. Применительно к государствам — членам Совета Европы это выглядит в виде нормативного комплекса, который формируется: во-первых, на основе конвенционного регулирования, имея в виду Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод и прецедентную практику ее толкования Европейским Судом, а также иное международное договорное (европейское) правовое регулирование; во-вторых, на основе национального конституционного регулирования, включая практику национальных органов конституционной юрисдикции, которые наиболее органично и активно включаются в систему охраны европейских демократических ценностей, приобретающих конституционное значение как для отдельных государств, так и для европейского правового пространства в целом. Важной проблемой является обеспечение непротиворечивого взаимодействия соответствующих нормативно-правовых компонентов.

Особым образом и наиболее рельефно эти проблемы проявляются в тех случаях, когда конституционным проводником, интегратором международно-правовых норм в национальные правовые системы выступают не сами по себе национальные государства, принявшие на себя соответствующие обязательства, а наряду с ними — и специализированные юрисдикционно-контрольные органы, призванные обеспечивать соблюдение норм и принципов международного права, в том числе посредством привлечения национальных государств к ответственности за нарушение международных (договорных) обязательств. Именно таким юрисдикционно-контрольным институтом по отношению ко всем государствам — участникам Европейской Конвенции по правам человека выступает ЕСПЧ. Оценивая достигнутый уровень единства правового пространства Европы и степень его конституционализации, следует признать, что именно эти процессы являются на сегодняшний день определяющими с точки зрения перспектив формирования европейского конституционализма.

при этом важным является вопрос о самой природе, месте и роли конвенции по правам человека в системе европейского конституционализма. Не касаясь ее оценки как международного договора особого рода, следует признать, что Конвенция, без сомнения, регулирует универсальные для европейских стран — членов Совета Европы вопросы конституционного значения. Этот факт сам по себе, независимо от особенностей национальных конституционных систем с точки зрения их отношения к общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам, можно квалифицировать — в аспекте формирующегося европейского конституционализма — как, своего рода, квазиконституционный акт. Вместе с тем, в этом качестве Конвенция не может рассматриваться в виде составной части национальной конституционной системы, по крайней мере, до тех пор, пока сама конституционная система государства (как, например, это имеет место в Австрии) не признает за ней такое значение. Но не менее важен и другой аспект: даже для тех стран, которые не придают приоритетного значения Конвенции в соотношении с национальными законами (например, Венгрия1), очевидным является конституционное значение этого акта, прежде всего, с точки зрения закономерностей формирования общеевропейского конституционного пространства.

Что касается Российской Федерации, то этот вопрос решается в ч. 4 ст. 15 Конституции на основе не только признания общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров составной частью ее правовой системы, но и приоритета признанных российской Федерацией правил международного договора перед законами РФ. Это означает, что Конвенция, обладая приоритетом перед законами рФ, не только в международно-правовом аспекте, но и с точки зрения национальной правовой системы, может рассматривать- [175] ся как квазиконституционный акт, что находит свое подтверждение, в том числе, в практике конституционного Суда рФ.

причем, речь идет не только о значении Конвенции для отправления национального конституционного нормоконтроля (что само по себе тоже важно), но и о фактическом признании конституционной природы за конвенционными правами и свободами в их соотношении с национальным институтом прав человека. пожалуй, впервые национальный орган конституционного правосудия Европы (в лице Конституционного Суда РФ) сделал столь определенный вывод на предмет юридической природы конвенционных прав и свобод: «...Права и свободы человека и гражданина, признанные Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, — это те же по своему существу права и свободы, что закреплены в Конституции Российской Федерации»1.

Речь идет, таким образом, о признании принципиальной идентичности конвенционных и национальных конституционных прав и свобод2, из чего Конституционный Суд РФ делает еще один не менее принципиальный вывод: «Подтверждение их нарушения соответственно Европейским Судом по правам человека и Конституционным Судом Российской Федерации — в силу общей природы правового статуса этих органов и их предназначения — предполагает возможность использования в целях полного восстановления нарушенных прав единого [176] [177] институционного механизма исполнения принимаемых ими решений»1. таким образом, признается — наряду с едиными сущностными характеристиками конвенционных и конституционных прав — общая природа ЕСПЧ и национального органа конституционного правосудия, а также возможность использования единого институционного механизма исполнения решений этих органов по защите прав и свобод человека и гражданина; это получило свое подтверждение, в частности, в признании тем же Постановлением Конституционного Суда РФ за решениями ЕСПЧ значения вновь открывшихся обстоятельств и на этой основе — возможности пересмотра по заявлению гражданина судебного постановления в случае, если ЕСПЧ будет установлено нарушение Конвенции о защите прав человека и основных свобод2.

В этом находит свое подтверждение тот факт, что происходит не только прямое влияние международных (европейских) институтов защиты прав человека на национальные конституционные системы, но и, своего рода, конституционализация общепризнанных принципов и норм международного права и на этой основе — проникновение внутригосударственных юридико-правовых (конституционных) начал в сферу международных отношений, определяющих, в частности, сферу европейского конституционного пространства.

В то же время нельзя не признать, что взаимоотношения ЕСПЧ с национальными органами конституционной [178] [179] юрисдикции — пожалуй, наиболее чувствительный сегмент формирующейся системы европейского конституционализма. Речь идет, в частности, о степени обязательности решений Европейского Суда для национального конституционного правосудия.

Для конституционного правосудия России проблемы взаимоотношений с ЕСПЧ все предметнее обозначаются в практической плоскости. Наибольшую остроту этот вопрос приобрел в связи с принятием несовпадающих решений по одной и той же жалобе Конституционным Судом РФ, с одной стороны1, и ЕСПЧ, с другой, который в своем постановлении (по делу «Константин Маркин против России» от 7 октября 2010 г.) в отличие от Конституционного Суда РФ признал наличие дискриминации заявителя и нарушение его конвенционных прав тем, что по условиям национального законодательства ему как военнослужащему было отказано в предоставлении отпуска по уходу за ребенком, в то время как для военнослужащих женского пола такая возможность предусмотрена. Таким образом, возникла ситуация, при которой одни и те же юридические обстоятельства квалифицированы по-разному различными юрисдикционными органами.

допустимо ли такое положение и каковы его последствия, в том числе для правоприменительных органов? Мог ли в принципе ЕСПЧ выносить решение по вопросу, который ранее уже был оценен с точки зрения конституционности соответствующих норм? Если да, то каковы пределы конвенционной проверки? Оживленная дискуссия по этим вопросам, которая состоялась в последнее [180] время1, имела не только концептуально-теоретический, но и практический характер. Речь идет о том, что Федеральным конституционным законом от 4 июня 2014 года №9 — ФКЗ[181] [182] были внесены поправки в статьи 43 и 101 ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», направленные на формирование конституционно-правового механизма разрешения возможных коллизий между решениями ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ.

При решении этих чрезвычайно важных и порой весьма сложных вопросов необходимо во главу угла ставить вопрос о юридической природе и степени обязательности решений Конституционного Суда РФ, с одной стороны, и Европейского Суда, с другой, в национальной правовой системе. При этом следует учитывать, прежде всего, то обстоятельство, что решения ЕСПЧ являются актами казуально-правоприменительного характера. Соответственно, их юридические свойства таковы, что о прецедентном характере данных актов можно говорить в ограничительном аспекте: это не классические нормативные, а, прежде всего, толковательные прецеденты, они определяют не правила поведения в обществе и государстве, а правила понимания смысла тех или иных норм Европейской конвенции.

Но следует ли из этого, что Российская Федерация признает для себя обязательными все решения ЕСПч, в том числе те, которые вторгаются в сферу нормотворчества? Ответ на этот вопрос следует искать не в области целесообразности, а в сфере правового анализа специфики статуса данного конвенционного органа. Она такова, что ЕСПЧ реализует двуединую функцию: а) по контролю за соблюдением положений Конвенции посредством установления наличия или отсутствия их нарушения государствами — участниками (казуально-правоприменительная функция) и б) по толкованию положений конвенции в рамках каждого конкретного дела (функция толкования). Этим предопределяется необходимость учета двуединой юридической природы судебных актов ЕСПЧ: во-первых, как казуальных решений конкретных дел, находящихся в сфере юрисдикции европейского судебного органа; во-вторых, с точки зрения содержащегося в них официального толкования положений конвенции, имеющих значение не только для разрешения данного конкретного спора, но и — в силу сложившегося общеевропейского правового обыкновения — прецедентное значение для разрешения последующих аналогичных споров.

Отсюда вытекает, что обязывающее значение решений Европейского Суда также как бы раздваивается: по конкретным спорам оно распространяется, по общему правилу, на те государства — участники конвенции, которые являлись стороной в споре; для иных государств, не участвовавших в деле, решения Европейского Суда по правам человека обязательны в части содержащегося в них официального толкования конвенционных положений, приобретающих значение правовых позиций Европейского Суда. прецедентно-обязывающая сила таких решений проистекает из того обстоятельства, что толкование международного договора органом, юрисдикция которого признана государствами-участниками, является неотъемлемым элементом юридического содержания договорных норм, которые не могут применяться в отрыве, а тем более вопреки данному толкованию. Именно в таком двойственном качестве — как акты казуального решения споров о соответствии Конвенции действий российских национальных властей и как акты официального (нормативного) толкования конвенционных положений — решения ЕСПЧ включаются в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ в правовую систему Российской Федерации, а нормативное пространство европейского конституцицио- нализма приобретает, в свою очередь, новые качественные характеристики, своего рода, конвенционно-судебного конституционализма1.

При этом, говоря о вхождении решений ЕСПЧ в состав российской правовой системы, следует учитывать, что из ч. 4 ст. Ст. 15 Конституции РФ вытекает, что правовые позиции ЕСПЧ, как положения конвенционного истолкования, имеют большую по отношению к положениям национального законодательства юридическую силу. Вместе с тем, этот вывод не касается Конституции РФ: ее высшая юридическая сила в национальной правовой системе имеет универсальный характер, и она распространяется, в том числе, на международно-правовые акты и договоры, являющиеся составной частью правовой системы Российской Федерации[183] [184]. Такой подход в принципиальном плане впервые был сформулирован Конституционным Судом РФ в Постановлении от 30 ноября 2000 года №15-П[185] и получил развитие в последующих решениях[186].

Такое понимание роли решений ЕСПЧ в рамках национальной правовой системы подтверждается и общеюрисдикционной судебной практикой. Так, из п. 11 Постановления Пленума Верховного Суда рФ от 10 октября 2003 года №5 (в редакции от 5 марта 2013 года) «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»1 следует, что выполнение постановлений ЕСПЧ, касающихся Российской Федерации, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, а также меры общего характера (выделено мною. — H. Б.) с тем, чтобы предупредить повторение подобных нарушений.

но наиболее сложным в проблеме взаимоотношений европейской конвенционной и национальной конституционной юрисдикций остается вопрос о нормоконтрольной функции ЕСПЧ.

При его решении представляется важным обратить внимание на то, что в настоящее время понятие «конвенционный нормоконтроль» носит во многом условный характер. По крайней мере, из Европейской конвенции по правам человека со всей очевидностью не вытекает, что осуществление такой функции возложено на европейские органы.

Контрольная функция ЕСПЧ связана с разрешением обоснованных предположений частных лиц о том, что они явились жертвой нарушения одной из Высоких Договаривающих Сторон их прав, признанных в конвенции или в Протоколах к ней (ст. 34 Конвенции), что предполагает исследование Судом фактических и юридических обстоятельств, послуживших основанием для обращения заявителя за конвенционной защитой. Следовательно, именно каузально-правоприменительная практика конкретного государства в конкретном деле является объектом контроля Европейского Суда. [187]

Вместе с тем, поскольку правоприменительная практика имеет своим основанием национальное законодательное регулирование соответствующих общественных отношений, постольку, принимая решение по делу, ЕСПЧ неизбежно реализует и элементы конвенционно-надзорной функции в отношении национального законодательства, выявляя, в частности, нормативные правовые условия, ставшие поводом для оценки конвенционного правонарушения. Но соответствующие полномочия ЕСПЧ могут быть реализованы лишь «попутно», в рамках конкретного дела по оценке правоприменительной практики государства — участника Конвенции. Напрямую же в функции ЕСпч не входит рассмотрение соответствия законодательных или конституционных норм требованиям Конвенции не только в порядке абстрактного, но и конкретного нормоконтроля (в связи с рассмотрением конкретного дела по жалобе гражданина). Задача Европейского Суда состоит в определении того, привело ли применение национального законодательства к нарушению Конвенции, к ограничению в осуществлении прав, гарантируемых в соответствии с Конвенцией. Суд не уполномочен ни отменять национальные законы, ни давать указания национальному законодателю или органу конституционного правосудия отменить (признать неконституционными) те положения, которые касаются дела заявителя.

В то же время нельзя не отметить определенную непоследовательность практики ЕСПЧ по этим вопросам. Так, например, Европейским судом была признана приемлемой жалоба Класса и ряда других заявителей из Федеративной Республики Германия, в которой ими обжаловались положения п. 2 ст. 10 Основного закона Германии и Закона от 13 августа 1968 года (Закон G10) на предмет несоответствия ст. ст. 6 (п. 1), 8 и 13 Конвенции. При этом Суд указал, что «... в принципе для индивидуального заявителя недостаточно утверждать, что само существование закона нарушает его право, установленное Конвенцией; необходимо, чтобы закон был применен с причинением ему вреда. Тем не менее... закон может сам по себе нарушать права отдельных лиц, если они испытывают его действие даже в отсутствие каких-либо конкретных мер по его применению (выделено мною. — H. Б.)». В другом решении (по делу «Маркс против Бельгии» от 13 июня 1979 года1) Суд отметил: «...Ст. 25 Конвенции предоставляет лицу право утверждать, что закон нарушает его права, если он подвергается риску быть непосредственным объектом таких нарушений... Именно таковой и является позиция заявительниц. Они возражают против нескольких статей Гражданского кодекса, которые автоматически применялись или применяются по отношению к ним. Утверждая, что эти статьи противоречат Конвенции и Протоколу №1, заявительницы требуют от Суда не абстрактной оценки внутреннего законодательства, что не соответствовало бы ст. 25 Конвенции».

Вторжение ЕСПЧ в сферу нормоконтроля неизбежно приводит к конфликтам, столкновениям, противоречиям между Судом и национальными властями, включая национальные конституционно-контрольные органы. но в данном случае, вероятно, следует выяснять не ««кто виноват», а «что делать»? Необходима выработка конкретных механизмов, обеспечивающих конвенционный нормоконтроль. так, например, в ряде стран эту функцию осуществляют национальные органы конституционного контроля, которые проверяют действующее законодательство не только на его соответствие основному закону государства, но и на соответствие Европейской конвенции о правах человека. В России, однако, сами по себе конвенционные нормы не могут быть критерием для оценки конституционности законодательства. Конституционный Суд РФ может лишь учитывать их при вынесении реше- [188]

ния и формировании конституционно-правовых подходов к поставленной перед ним проблеме.

Вместе с тем, если исходить из того, что Конституция РФ не противоречит Европейской конвенции и в то же время является актом, преобладающим над Конвенцией по уровню юридической силы, то можно предположить, что осуществление конституционной проверки той или иной нормы действующего права означает, что конвенционный нормоконтроль состоялся, а потому «повторный» («постконституционный» и даже... «метаконституционный») нормоконтроль со стороны каких бы то ни было других субъектов невозможен: по крайней мере, до тех пор, пока не будут выработаны иные, в том числе дополнительные, механизмы взаимодействия европейского конвенционного и национального конституционного нормоконтроля на договорных началах заинтересованных сторон в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права.

Для обеспечения же суверенного верховенства национального конституционного нормоконтроля вряд ли необходимы некие «надконвенционные» механизмы проверки решений ЕСПЧ. Высказанная в рамках казуального решения позиция ЕСпч по вопросу о степени соответствия национального законодательства Европейской Конвенции относится к «мерам общего характера», которые государство должно учитывать при выполнении конкретного постановления ЕСПЧ и принятии обязательных для государства «мер частного характера» в связи с установленным Европейским Судом нарушением прав заявителя-гражданина данного государства. Если же государство, исполнив решение ЕСПЧ в части восстановления нарушенных прав своего гражданина-заявителя, исходя из своих суверенных прав, не посчитает необходимым вносить изменения в законодательство (в рамках указанных в постановлении ЕСПЧ «мер общего характера»), оно должно быть готово и в дальнейшем, при принятии подобного рода, в том числе «клонированных», решений

4. Конституционная модернизация

в современных условиях глобализации

ЕСПЧ исполнять эти решения, по крайней мере, в части, касающейся восстановления нарушенных прав заявителей (что составляет «меры частного характера»), т. е., условно говоря, государство должно расплачиваться материальными (финансовыми) и морально-политическими издержками за нежелание реализовать рекомендации ЕСпч в части внесения изменений в свой национальный закон. Однако какие-либо юридические санкции по отношению к государству, не бравшему на себя при ратификации Европейской Конвенции обязательств по исполнению решений ЕСпч в области конвенционного нормоконтроля, в этом случае недопустимы.

Все это, однако, не исключает высокого авторитета и активного влияния правовых позиций ЕСпч как на саму по себе практику Конституционного Суда, так и (опосредованно) нанациональнуюправовуюсистему.Самижевопро- сы соотношения национальной судебно-конституционной и конвенционной юрисдикций при всей их сложности и противоречивости представляют собой, как это подтверждается практикой правового развития суверенных европейских государств, важные характеристики формирующегося европейского конституционализма, что является, своего рода, международно-правовым фактором конституционной модернизации.

В заключение хотелось бы отметить, что в настоящей работе, публикуемой в рамках серии «Библиотечки судебного конституционализма», представлены лишь отдельные проблемы конституционной модернизации российской государственности. Нет сомнений, что их дальнейшее исследование, в том числе в аспекте модернизацион но-преобразовательной деятельности Конституционного Суда РФ, будет иметь как научно-теоретическое, доктринальное, так и практико-прикладное значение.

<< |
Источник: Бондарь Н.С.. Конституционная модернизация российской государственности: в свете практики конституционного правосудия. 2014

Еще по теме ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА: «ПРАВОГЛОБАЛИЗАЦИЯ» ИлИ НАЦИОНАЛЬНО-КОНСТИТУЦИОННАЯ ИНТЕГРАЦИЯ?:

  1. § 14. Европейская интеграция
  2. Европейская интеграция. Во второй половине ХХ в. наметились тенденции к интеграции стран во многих регионах, особенно в Европе. Еще в 1949 г. возник Совет Европы. В 1957 г. 6 стран во главе с Францией и ФРГ подписали Римский договор
  3. 2.3. рЕШЕния конституционного СудА — нормлтивно-доктринАльный Эквивалент СудЕвного конституционализма
  4. 2.1. конституционный СУД — ХРАНИТЕЛЬ И МОДЕРНИЗАТОР РОССИЙСКОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
  5. 2.2. коыСтитуционноЕ прлвоСуциЕ — глАвный ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ СУДЕБНОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
  6. Глава IV. Конституции Франции 90-х гг. XVIII в. и их влияние на развитие европейского конституционализма
  7. Аристократический или олигархический конституционализм
  8. конституционный суд — ГЕНЕРАТОР СУДЕБНОГО («ЖИВОГО») КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
  9. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВОСУДИЕ КАК ИНСТРУМЕНТ СОЦИОИСТОРИЧЕСКОй МОДЕРНИЗАЦИИ КОНСТИТУЦИИ, гЕНЕРАТОР «живого» Конституционализма
  10. 6.1. Конституционно-правовая сущность национальной безопасности
  11. 6.3. Конституционно-судебный контроль в сфере национальной безопасности
  12. Влияние теоретических аспектов конституционного принципа презумпции невиновности на решение проблем в сфере обеспечения национальной безопасности и решение проблем обеспечения и защиты прав и свобод человека Конституционным судом Российской Федерации (В. М. Абдрашитов)