Вместо предисловия

Хотелось бы, чтобы читатель сразу, еще не зная, о чем пойдет речь в этой книге, настроился на определенную волну (проблему).

Приведенные ниже выдержки должны дать такую настройку: «Для

доказательства необходимы два лица; мыслитель раздваивается при доказательстве; он сам себе противоречит, и лишь когда мысль испытала и преодолела это противоречие с самой собой, она оказывается доказанной.

Д. Фейербах

«...Ужасно тесно спаяны между собой темы о Двойнике и Собеседнике: пока человек не освободился еще от своего Двойника, он, собственно, и не имеет еще Собеседника, а говорит и бредит сам с собою; и лишь тогда, когда он пробьет скорлупу и поставит центр тяготения на лице другого, он получает впервые Собеседника.

Двойник умирает, чтоб дать место Собеседнику. Собеседник же, т. е. лицо другого человека, открывается таким, каким я заслужил всем моим прошлым и тем, что я есть сейчас... Нужно неусыпное и тщательнейшее изо дня в день воспитание в себе драгоценной доминанты безраздельного внимания к другому, к alter ego».

«... Я вот часто задумываюсь над тем, как могла возникнуть у людей эта довольно странная профессия — «писательство». В чем дело? Я давно думаю, что писательство возникло в человечестве «с горя», за неудовлетворенной потребностью иметь перед собою собеседника и друга! Не находя этого сокровища с собою, человек и придумал писать какому-то мысленному, далекому собеседнику и другу, неизвестному, алгебраическому иксу, на авось, что там где-то вдали найдутся души, которые зарезонируют на твои запросы, мысли и выводы... Особенно характерны... платоновские «Диалоги», где автор все время с кем-то спорит и, с помощью мысленного Собеседника, переворачивает и освещает с разных сторон свою тему... Тут у «писательства» в первый раз... мелькает мысль, что каждому положению может быть противопоставлена совершенно иная, даже противоположная точка зрения. И это начало «диалектики», т. е. мысленного собеседования с учетом, по возможности, всех логических возражений. И, можно сказать, это и было началом науки».

А. А. Ухтомский

«Я знал, что пожизненный мой собеседник, Меня привлекая сильнейшей из тяг, Молчит, крепясь из сил последних, И вечно числится в нетях».

Б. Пастернак

«Достоевский, в противоположность Г ете, самые этапы стремился воспринять в их одновременности, драматически сопоставить и противопоставить их, а не вытянуть в становящийся ряд. Разобраться в мире значило для него помыслить все ,его содержания как одновременные и

угадать их взаимоотношения в разрезе одного момента.

...Даже внутренние противоречия и внутренние этапы развития одного человека он (Достоевский.—В. Б.} драматизирует в пространстве, заставляя героев беседовать со своим двойником, с чертом, со своим alter ego, со своей карикатурой... Из каждого противоречия внутри одного человека Достоевский стремится сделать двух людей, чтобы драматизировать это противоречие и развернуть его экстенсивно».

«Ведь диалогические отношения это — почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение... Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, вещи,— с ними можно только диалогически общаться... В каждом слове звучал... спор (микродиалог) и слышались... отголоски большого диалога».

М. Бахтин

«Мыслить — значит говорить с самим собой... значит внутренне (через репродуктивное воображение) слышать себя самого».

И. Кант

«...Подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге... Слово умирает во внутренней речи, рождая мысль».

Л. С. Выготский

«Вероятно, в порядке общего предположения можно сказать, что в истории человеческого мышления наиболее плодотворными часто оказывались те направления, где сталкивались два различных способа мышления. Эти различные способы мышления, по-видимому, имеют свои корни в различных областях человеческой культуры, или в различных временах, в различной культурной среде... Если они действительно сталкиваются, если по крайней мере они так соотносятся друг с другом, что между ними устанавливается взаимодействие, то можно надеяться, что последуют новые и интересные открытия».

В. Гейзенберг

В человеке «рассудок умозаключает и — не знает, о чем он умозаключает без ума, а ум оформляет, делает ясным и совершенствует способность рассуждения, чтобы знать, что именно он умозаключает».

Николай

Кузанский

Пока — достаточно. Буду исходить из того, что в сознании читателя уже возникла некая неясная проблемная установка (только установка, еще не раздумье), и сформулирую теперь — уже от себя — важнейшие предположения, связанные с проблемой Творческое мышление и Собеседник.

Но предварительно несколько слов о характере этой книги. В 60-70-е годы в философской литературе резко возросло внимание к проблемам диалога как основы творческого мышления. Своеобразным культурологическим введением здесь оказались книги М. М. Бахтина, и прежде всего «Проблемы поэтики Достоевского» (переиздана в 1972г.). Дело не в новизне самой проблемы. Дело в глубине, точности и продуктивности анализа, в будоражащей силе идей, исторических реконструкций, в способности Бахтина входить в самый глубокий подтекст человеческого творчества. Дело в том, что сами книги Бахтина стали серьезнейшим культурным событием, во многом определяющим направление мысли самых различных теоретиков в самых различных сферах исследования: в философии, лингвистике,

искусствознании, логике.. , Но, кроме того, книги Бахтина «пришлись к слову, к мысли», они, написанные гораздо раньше, неожиданно стали типичным явлением современной культурной эпохи. Рядом с книгами Бахтина, до них (до их переиздания) и после них выходили и выходят книги, статьи, сборники, посвященные той же проблеме — диалогу как феномену культуры. В логике такую же плодотворную роль сыграли книги И. Лакатоса, и особенно великолепная работа «Доказательства и опровержения». В этой книге диалог вокруг конкретных математических проблем, представленный исторически, развернутый сквозь века, оказался ключом для нового и поразительно глубокого понимания истории науки и ее современных перспектив. Творческий конструктивный характер мышления предстал в книге Лакатоса как стержень логики, в ее самых изощрённых и формализованных отсеках. Развитие идей И. Лоренцена и К. Лоренца привело к «диалогическому обоснованию логических законов», к конкретной «логике спора», и это произошло в самой цитадели математической логики. В языкознании осмысление концепции Н. Хомского (и критика ее в работах Гудмана, Путнама и др.) все определеннее обертывается теми же антиномиями спора, диалога, как решающей, порождающей речевой стихии. Но тут снова обнаружилось, что наиболее глубокие и плодотворные мысли, проникающие в самую суть «разговора, обращенного к самому себе», были развиты уже несколько десятилетий назад в гениальной (не надо бояться этого слова) книге Л. Выготского «Мышление и речь».

Поворот совершился. Мне думается, что в нем заключено будущее современного знания. Особые перспективы таятся в проблемах «логики диалога» для развития диалектики, для разрешения и переформулировки многих давно назревающих проблем диалектической логики.

В книге, предлагаемой сейчас вниманию читателя, я пытаюсь как бы заново, с историологических, философских позиций продумать вопрос о решающей роли логики диалога в развитии творческого мышления, в особенности в развитии теоретического творчества.

«Как бы заново» здесь означает, что мы — вместе с читателем — размышляем над проблемой в ее исходном определении, заостряем эту проблему, поворачиваем разными углами и гранями, совместно участвуем в «мысленном эксперименте» над «диалогическими» формами теоретизирования, но пока что, в пределах этой работы, не входим в «историю вопроса», не отвергаем иных точек зрения и не ведем специальных дискуссий. Мне просто хотелось ввести читателя в саму лабораторию философского мышления и одновременно с основной содержательной проблемой решать еще одну, эвристическую задачу: дать читателю возможность ощутить сам процесс «философствования», возможность побыть в «шкуре» философа.

Эта дополнительная задача (впрочем, столь же, как и основная) многое объясняет в структуре, композиции книги, в ее внутренней логике. Я не раз «возвращаюсь назад», переформулирую сказанное «выше», сталкиваю между собой близкие формулировки или близкие логические ходы.

Чтобы следить за движением моей мысли, читатель должен то и дело «перелистывать» страницы к началу, потом заглянуть на последующие листы (до которых он еще не дошел в систематическом чтении), сравнить наш анализ и собственную позицию того или другого автора.

Читатель (впрочем, и автор также) все время спорит с собой, уточняет, опровергает,

развивает свои собственные положения и предположения. Книга сама построена по схеме «диалога», но эта схема осуществлена не внешне, не в форме «спора персонажей», как в античном диалоге, но внутренне, в самой манере развивать мысль (но, значит, и тормозить ее, останавливать, обращать вспять и т. д. и т. и.). Я прекрасно понимаю, что такая форма не облегчит читателю жизнь, сделает чтение (особенно в начале) более сложным и продолжительным. Но в целом, надеюсь, труд оправдается.

Развивая позитивное решение поставленных проблем или выдвигая какие-то предварительные предположения, я мало занимаюсь критикой каких-то иных интерпретаций той же проблемы или иных толкований реальной теоретической ситуации в современной науке.

Отсылаю читателя к тщательному и тонкому анализу позитивистских и неопозитивистских интерпретаций современной научной ситуации, проделанному в книгах В. С. Швырева, В. А. Лекторского. Интересны и плодотворны экскурсы в критику позитивизма в последней книге Э. В. Ильенкова. Мне серьезно помогли работы А. С. Арсеньева (развивающие общую концепцию науки) и Э. Ю. Соловьева, анализирующего исходные позиции экзистенциализма. Необходимо также напомнить читателю о книге Ю. М. Бородая, особенно о его анализе кантовского «схематизма». Благодарю Б. С. Грязнова за обсуждение некоторых специальных проблем книги.