<<
>>

Сущность

Сущность — это рефлексия, движение становления и перехода, остающегося внутри самого себя.

Сущность — это движение через разли­ченные моменты, абсолютное опосредствова­ние с собой.

Гегель. Наука логики

Но что же такое сущность? Не что иное, как жизненность.

А что такое действительная жизненность? Не что иное, как целый орга­низм.

Гегель. Философия природы, § 371

Сущность — категория действительности, представляющая собой органическое единство, взаимоопосредствование закона и явления. Если закон определяет единообразие действительности, а явление ее многообразие, то сущность определяет единство дей­ствительности в ее многообразии или многообразие многообра­зие действительности в ее единстве. Единообразие и многообра­зие предстают в сущности как форма и содержание.

Форма — единство многообразного; содержание — много­образие единства или многообразие в единстве. Иными словами, форма и содержание — это закон и явление, взятые в аспекте сущности, существующие как моменты сущности.

Сущность — сложная органическая действительность, соеди­няющая ее внутреннюю и внешнюю стороны. В сфере возможно­сти ей соответствует свобода. В сфере видов материи — организм и сообщество. В сфере качества — индивидуальное и типиче­ское. В сфере меры — норма. В сфере видов движения — разви­тие и поведение. В сфере противоречия — сложное противоре­чие, единство, гармония и борьба, антагонизм. В сфере станов­ления — деятельность, субъект, объект.

Категория сущности прошла длинный и трудный путь фор­мирования, становления, развития. Это, пожалуй, одна из наибо­лее сложных и спорных категорий.

Так, философы эмпирического направления до сих пор не признают этой категории, считают ее принадлежащей исключи­тельно к сфере сознания, но никак не действительности. Более того, некоторые из них просто третируют ее. Б. Рассел писал, на­пример: ""сущность" представляется мне бестолковым понятием, лишенным точности". Или: "Понятие о сущности является сокро­венной частью каждой философской системы после Аристотеля, пока мы не подходим к Новому времени. Это, по-моему, безна­дежно сбивающее с толку понятие"[697].

Б. Рассел следующим образом объясняет свою точку зрения:

"По-видимому, понятие "сущности" вещи означает "те из ее свойств, которые нельзя изменить, чтобы она не перестала быть сама собой". Сократ может иногда быть счастлив, иногда печален; иногда здоров, иногда болен. Поскольку эти его качества, свойства, могут из­меняться, причем он не перестанет быть Сократом, они не являются ча­стью его сущности. Но, как предполагается, сущность Сократа — то, что он человек, хотя пифагореец, который верит в переселение душ, этого не признает. В действительности вопрос о "сущности" есть вопрос о том, как употреблять слова. Мы употребляем одно и то же имя в раз­личных случаях для довольно разнообразных явлений, которые рас­сматриваем как проявление одной и той же "вещи" или "лица". Факти­чески, однако, это лишь вербальная конвенция. "Сущность" Сократа со­стоит тем самым из таких свойств, при отсутствии которых нельзя употреблять имя "Сократ".

Вопрос это чисто лингвистический: слово может иметь сущность, но вещь — не может.

Понятие "субстанции", как и понятие "сущности" — это перенесе­ние в область метафизики того, что является лишь лингвистической конвенцией. Описывая мир, мы находим удобным описывать какое-то количество случаев как события из жизни "Сократа", а другие случаи — как события из жизни "мистера Смита". Это заставляет нас думать о "Сократе" или "мистере Смите" как означающем что-то, что существует на протяжении целого ряда лет и в некотором смысле является более "прочным" и "реальным", чем те события, которые случаются с ним. Если Сократ болен, мы думаем, что в другое время он здоров, и тем са­мым бытие Сократа не зависит от его болезни; с другой стороны, бо­лезнь требует, чтобы кто-то был болен. Но, хотя Сократу нет необходи­мости быть больным, все же что-нибудь должно с ним случиться, если он рассматривается как существующий. Поэтому в действительности он не более "прочен", чем те события, которые с ним происходят.

"Субстанция", если принимать ее всерьез, вызывает непреодолимые трудности. Предполагается, что субстанция — это носитель свойств, нечто отличное от всех своих свойств. Но когда мы отбросим свойства и попробуем вообразить субстанцию саму по себе, мы убеждаемся, что от нее ничего не осталось. Поставим вопрос по-иному: что отличает одну субстанцию от другой? Не разница в свойствах, так как, согласно логике субстанции, различие свойств предполагает численное различие между "субстанциями", о которых идет речь. Поэтому две субстанции должны быть именно двумя, не будучи сами по себе различимы каким-либо пу­тем. Но как же тогда мы сможем установить, что их две? "Субстанция"

— это фактически просто удобный способ связывания событий в узлы. Что мы можем знать о "мистере Смите"? Когда мы смотрим на него, мы видим определенное соединение красок; когда мы прислушаемся к то­му, как он разговаривает, мы слышим серию звуков. Мы верим, что по­добно нам, у него есть мысли и чувства. Но что такое "мистер Смит", взятый отдельно от всех этих явлений? Лишь воображаемый крюк, на котором, как предполагается, должны висеть явления. В действительно­сти им не нужен крюк, так же как земля не нуждается в слоне, чтобы покоиться на нем. Каждый может видеть на примере из области геогра­фии, что такое слово, как, скажем, "Франция", — лишь лингвистическое удобство и что нет вещи, называемой "Франция", помимо и вне ее раз­личных частей. То же относится и к "мистеру Смиту"; это собиратель­ное имя для ряда явлений. Если мы примем его за нечто большее, оно будет означать что-то совершенно непознаваемое и поэтому ненужное для выражения того, что мы знаем.

Одним словом, понятие "субстанция" — это метафизическая ошиб­ка, которой мы обязаны переносу в структуру мира структуры предло­жения, составленного из субъекта и предиката"[698].

Во-первых, Рассел смешивает три категориальных определе­ния: сущность с субстанцией; сущность и субстанцию с вещью, определяемой в категориальном блоке "вещь-свойство- отношение".

Во-вторых, он не дает себе труда довести до логического кон - ца свои рассуждения, иначе он увидел бы, к какой бессмыслице они приводят. Он, например, заявляет: субстанция (сущность, вещь) "это фактически удобный способ связывания событий в уз­лы". Если так рассуждать, то и событие можно представить как удобный способ связывания впечатлений в узлы, и впечатление

— как удобный способ связывания ощущений в узлы, и ощуще­ние — как удобный способ связывания того, что нас раздражает, и раздражение — как удобный способ связывания того, что с на­ми что-то происходит. Да почти все человеческие понятия что-то "связывают". Иными (грамматическими, лингвистическими) фе­номенами, которым в действительности ничего не соответству­ет?!

В-третьих, Рассел сам себе противоречит, объявляя, с одной стороны, понятие субстанции (сущности, вещи) фактически удобным способом связывания событий в узлы, а, с другой, — метафизической ошибкой, которой мы обязаны переносу в структуру мира структуры предложения. Одно из двух: либо суб­станция, сущность, вещь — хорошие, нужные понятия, либо они — метафизическая ошибка, бестолковые понятия.

В-четвертых, односторонне интерпретируя сущность, суб­станцию, вещь как нечто лишь отдельное от явлений, свойств, частей, как остаток от вычета последних, Рассел этим оглупляет их, делает бестолковыми и пустыми. На самом деле стоящая за этими понятиями реальность, хотя и отлична от явлений, свойств, частей, все же составляет вместе с ними одно. Вещь, например, отлична и от свойств, и от отношений, но как категориальное оп­ределение реальности она существует лишь в блоке, связке со свойствами и отношениями, т. е. ее содержание определено в рамках категориальной подсистемы "вещь-свойство-отношение". Отдельная вещь может не зависеть от того или иного свойства, отношения, но в целом как вещь, как нечто особенное, имеющее статус вещи, она выступает лишь благодаря свойствам и отноше­ниям. То же самое, кстати, можно сказать и о свойствах- отношениях. Они имеют статус свойств-отношений лишь благо­даря вещам.

Пафос Рассела понятен. Он был эмпирически ориентирован­ным философом, причем с естественнонаучным небиологическим уклоном. Отсюда и его нелюбовь к понятиям-категориям, соот­ветственным целому, вещи, тождеству, всеобщему, и его нелю­бовь к сложным органическим понятиям-категориям, таким как сущность.

Нигилизм в отношении сущности так же губителен, как и ни­гилизм в отношении живого существа, организма, его жизне­деятельности, развития. Специфика сущности — это специфика живого по сравнению с неживым, органического по сравнению с неорганическим, развивающегося по сравнению с простым изме­нением, нормы по сравнению с неорганической мерой, единства по сравнению с простой связью и т. д. и т. п.

Итак, мы рассмотрели одну крайность в понимании сущно­сти. Существует и другая крайность. Философы, исповедующие органицизм и идеализм, склонны абсолютизировать сущность и даже наделять ее самостоятельным существованием.

Абсолютизация сущности выражается, в частности, в том, что ее видят и там, где ее нет и быть не может. Например, в неорга­ническом мире, где никаких сущностей нет. (Смешно говорить о сущности грозы, камня, молекулы, планеты). Или в выдуманном, воображаемом мире одухотворенных, одушевленных сущностей, в религиозном представлении о сверхъестественном личном су­ществе как сущности вселенной.

Абсолютизировал сущность и Гегель. Но он же первый дал ее категориально-логический портрет, первый попытался разумно (логически) оценить ее, очистить от религиозно-мистических и схоластических наслоений. Вообще учение Гегеля о сущности очень сложно, неоднозначно, полно одновременно спекуляций и гениальных прозрений.

С одной стороны, он явно гипертрофировал это понятие, включив в его содержание категории и категориальные семейст­ва, стоящие над ним или относящиеся к другому срезу реально­сти (действительность, возможность, необходимость, случай­ность, свободу, противоречие, тождество, различие, противо­положность, взаимодействие, целое, части, закон, явление, вещь, свойство, отношение, причину, действие, следствие и т. д.). С другой, искусственно объединив указанные категории под эгидой сущности, он во многом угадал их близкородственность и соот­ветственность друг другу, принадлежность к одному семейству или к группе родственных семейств. (В самом деле, почти все понятия гегелевского учения о сущности в нашей версии катего­риальной логики группируются в рамках категорий противоре­чия и становления)

С одной стороны, Гегель преувеличил значение сущности, подчинив ей явление, т. е. подчинив внешнее внутреннему. С другой, он рассматривал сущность как единство внутреннего и внешнего, закона и явления, т. е. рассматривал ее как сложную органическую категорию, включающую в себя противоположные стороны действительности в качестве опосредующих друг друга моментов.

С одной стороны, Гегель вслед за Аристотелем расширитель­но толковал сферу действия сущности, допуская в отдельных случаях ее "функционирование" в неорганической природе (см., например, его "Философию природы", §§ 272, 274) или рассуждая о сущности вещи и т. п. С другой, он первый провел водораздел между бытием и сущностью, т. е. между категориями, так ска­зать, неорганического порядка и категориями сложноорганиче­скими. Сущность у него соответственна жизненности, организму (см. эпиграф к параграфу). Здесь можно добавить, что именно по отношению к сущности он употребляет термин "опосредствова­ние". И хотя стоящее за этим гегелевским термином содержание порой темно и абстрактно (спекулятивно), через него (т. е. через термин) Гегель правильно угадывает специфику сущности и со­ответственных ей категорий.

«О сущности и глубине вещей в противо­положность поверхностности являющегося» Первые слова царя Берендея из весенней сказки А.Н.Островского "Снегурочка"

Остановимся подробнее на отношении сущности и явления. Это отношение часто рассматривают как отношение внутреннего и внешнего. Это несколько упрощенный взгляд. Говорят, напри­мер: явление дано непосредственно, в наших ощущениях, а сущ­ность скрыта за явлениями, дана не непосредственно, а опосре­дованно, через них. Действительно, в познании человек может идти от непосредственно наблюдаемого явления (явлений) к об­наружению сущности. Последняя как познавательный феномен часто оказывается тем внутренним, которое пытаются постиг­нуть.

Однако, в познании мы можем двигаться и другими путями, в частности, от внутреннего к внешнему. Внешнее, явления могут быть скрыты от нас, непосредственно не наблюдаемы. Таковы многие физические явления (например, радиоактивность, радио­волны). Открывая, познавая их, мы ведем себя примерно так же, когда обнаруживаем сущность.

Вообще сущность как познавательный феномен не совсем то же, что сущность как категориальное определение действитель - ности. Она может быть сутью вещей, т. е. характеризовать неор­ганические или воображаемые объекты. Она может быть явле­нием, если это явление скрыто, не обнаружено, не познано, т. е. опять же является объектом познания (особенно это касается яв­лений, которые носят весьма сложный, запутанный или масштаб­ный характер, т. е. напоминают в какой-то мере явления живой природы). И т. д. и т. п. Сущность только как познавательный феномен воображаема, мнима, недействительна. Она существует, действует лишь в нашей познавательной деятельности, как ха­рактеристика одной из сторон деятельности, а именно объекта деятельности (вспомним, что деятельность, объект — это все категории, соответственные сущности). Она светит, так сказать, отраженным светом, получаемым от действительной сущности, каковой является деятельность человека.

Сущность как категориальное определение действительности внутрення и внешня, непосредственна и опосредована, короче го­воря, сложна и органична. Это хорошо видно на примере нашей собственной, человеческой сущности.

Каждый из нас носит в себе сущность; она безусловно дана нам непосредственно, она здесь, тут — в силу нашего рождения, развития, нашей жизнедеятельности. Она внутрення, поскольку "сидит" внутри нас, не всегда проявляется, не всегда дает о себе знать и мы не в полной мере знаем ее. Она внешня, поскольку проявляется, выступает в нашем поведении, поступках, деятель­ности, в объективных результатах деятельности, поскольку мы ее знаем. Так, Бетховен умер давно, а его сущность художника - творца продолжает жить, "выступать" в его музыкальных произ­ведениях (ясно ведь, что музыкальные произведения Бетховена внешни ему самому как объективированные результаты его твор - ческой деятельности).

Говоря об отношении "сущность-явление", нельзя не упомя­нуть об отношении "закон-явление". Философы часто путают эти два отношения, благо есть одна, общая для них категория — яв­ление. Когда отношения "сущность-явление" и "закон-явление" рассматривают изолированно друг от друга, как самостоятельные пары категорий, категориальных определений, то возникает представление о противоположности сущности явлению по ана­логии с противоположностью закона явлению. Отсюда нередкое уподобление и приравнивание сущности закону, когда сущность рассматривают как категорию, однопорядковую и соответствен­ную закону, следовательно, как внутреннее, всеобщее и т. д. и т. п. Никто не задавался вопросом: а почему, собственно говоря, существуют две разные пары категориальных определений, имеющие в своем составе одну и ту же категорию (явление)? От­чего такая аномалия? Этой аномалии не было бы, если бы фило­софы рассматривали указанные пары категорий не как самостоя­тельные, независимые друг от друга подсистемы категорий, а как "части" одной подсистемы: "закон-сущность-явление". Сущность в таком случае выглядит не как однопорядковая с законом кате­гория, а как категория, объединяющая закон и явление, следова­тельно, имеющая черты того и другого. В самом деле, люди дав­но в практике словоупотребления различают закон и сущность. Если закон есть нечто всеобщее, общее в действительности, про­тивостоящее специфическому и единичному (в нашем случае — явлению), то всеобщего, общего, в то же время имеет качество явления, а именно чего-то конкретного, единичного, специфиче­ского. Выше мы приводили пример с сущностью человека. По­следняя и всеобща и специфична, и единственна и единична, и типична (типологична) и индивидуальна, и серийна и уникальна.

(К. Маркс был не совсем точен, когда утверждал что "сущ­ность человека не есть абстракт, присущий отдельному индиви­ду", что "в своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений"[699]. Справедливо критикуя Л. Фейербаха за то, последний видел в человеке только природную сущность, он однако, как и Фейербах, игнорировал индивидуальную сторону человеческой сущности, пренебрежительно отзываясь об абст­ракте, присущем отдельному индивиду. Для Маркса и его после­дователей эта неточность дорого обошлась. Сводя сущность че­ловека к социальной составляющей, марксисты сделали его (че­ловека) объектом социального экспериментирования и манипу­лирования и на этом сильно обожглись. Человек по своей сущно­сти и социальное существо, и природное. Как природное сущест­во он — родовое существо и особь. Как социальное существо он — член общества и индивидуум, личность. Игнорирование хотя бы одной из этих составляющих сущности человека ведет в ко­нечном счете к тяжким последствиям, чреватым гибелью челове­чества.)

В связи с проблемой сущности как единства закона и явления нельзя не упомянуть Аристотеля. Именно он первый подробно рассмотрел ее категориально-логический статус и, в отличие от Платона, увидел в ней не только черты всеобщего, но и единич­ного, "вот этого"[700], создав тем самым предпосылку для адекват­ного осмысления и познания категории.

Форма и содержание

Форма и содержание характеризуют не само явление и не са­му действительность, а сущность действительности.

В сознании людей эти категории еще недостаточно отдиффе­ренцированы от таких понятий, как целое, строение и части, структура и элементы, вид и род. Это и понятно. Исторически слово "форма" связывалось со словами "материя", "вещество". Часто под "формой" понимали и продолжают понимать внешнее очертание, наружный вид предмета1, а под "содержанием" — со­держимое, то, что в буквальном смысле содержится в чем-то. С другой стороны, люди интуитивно понимают, что "форма и со­держание" не то же самое, что "форма" в отдельности и "содер­жание" в отдельности. В искусстве, например, "форма и содержа­ние" давно уже выступают единым категориальным блоком, как пара сложноорганических категорий, характеризующих вместе художественную сущность произведения. Одним словом, пора этой паре категорий занять-определить подобающее ей место в ряду сложноорганических категорий.

Вслед за Гегелем мы рассматриваем форму и содержание как моменты, стороны сущности. Насколько это оправданно, судить трудно. С одной стороны, нам представляется, что сущность как категориальное определение действительности должна быть внутренне дифференцирована, иметь внутри себя различенные моменты, "структуру". С другой, нам представляется, что форма и содержание должны быть где-то "пристроены", т. е. должны принадлежать к какому-то категориальному семейству, объеди­няться "под шапкой" родительской категории. Вот эти два сооб­ражения плюс традиция, идущая от Гегеля, и легли в основу ука­занной версии.

В первую очередь следует сказать, что форма и содержание как моменты, стороны сущности взаимосвязаны. Форма содер­жательна, а содержание оформлено. Очень хорошо это показал Гегель. Вот что он пишет:

"Форма и содержание представляют собой пару определений, кото­рыми рефлектирующий рассудок часто пользуется и преимущественно так, что содержание рассматривается им как существенное и самостоя­тельное, а форма, напротив, как несущественная и несамостоятельная. Против этого следует, однако, заметить, что на деле оба одинаково су­щественны и что нет бесформенного содержания, точно (содержание и вещество, или материя) друг от друга тем, что вещество, хотя оно в себе и не лишено формы, однако в своем наличном бытии обнаруживает себя равнодушным к ней; напротив, содержание как таковое есть то, что оно есть, лишь благодаря тому, что оно содержит в себе развитую форму (...) Возьмем, например, книгу: для ее содержания, конечно, безразлич­но, написана она или напечатана, переплетена она в картон или в кожу. Но это отнюдь не значит, что (если отвлечься от такой внешней и без­различной формы) само содержание книги бесформенно. Существует, разумеется, достаточно много книг, которые справедливо можно на - звать бесформенными также и со стороны содержания. Но здесь имеет­ся в виду, однако, не отсутствие всякой формы, а лишь отсутствие над­лежащей формы. Но эта надлежащая форма так мало безразлична для содержания, что она, скорее, составляет само это содержание. Произве­дение искусства, которому недостает надлежащей формы, не есть имен­но поэтому подлинное, т. е. истинное, произведение искусства, и для художника как такового служит плохим оправданием, если говорят, что по своему содержанию его произведения хороши (или даже превосход­ны), но им недостает надлежащей формы. Только те произведения ис­кусства, в которых содержание и форма тождественны, представляют собой истинные произведения искусства. Можно сказать об "Илиаде", что ее содержанием является Троянская война или, еще определеннее, гнев Ахилла; это дает нам все, и одновременно еще очень мало, ибо то, что делает "Илиаду" "Илиадой", есть та поэтическая форма, в которой выражено содержание. Точно так же содержанием "Ромео и Джульетты" является гибель двух любящих вследствие раздора между их семьями; но это еще не бессмертная трагедия Шекспира". Далее, "если под со­держанием понимать лишь то, что можно ощупать руками, вообще чув­ственно воспринимаемое, то мы охотно согласимся, что как философия вообще, так и в особенности логика не имеют никакого содержания, т. е. не имеют такого чувственно воспринимаемого содержания. Но уже обычное сознание и всеобщее словоупотребление отнюдь не понимают под содержанием исключительно то, что может быть чувственно вос­принимаемо, или вообще только наличное бытие. Когда говорят о бес­содержательной книге, то под этим, как известно, понимают не только книгу с пустыми страницами, а и книгу, содержание которой таково, что оно почти равняется отсутствию всякого содержания. При более строгом рассмотрении окажется в последнем счете, что то, что образо­ванное сознание называет содержанием, есть не что иное как богатство мысли. Но тем самым признается, что не следует рассматривать мысли как безразличные к содержанию и в себе пустые формы и что как в ис­кусстве, так и во всех других областях истинность и деятельность со­держания существенным образом зависят от того, что оно оказывается тождественным с формой"[701].

Далее, форма — это законы, ставшие моментами сущности, а содержание — это явления, ставшие моментами сущности. Форма — закон, опосредованный явлением. Содержание — явление, опосредованное законом.

Форма и содержание, как опосредующие друг друга закон и явление, внутренни и внешни. То, что имеют в виду под формой, на самом деле есть некоторое единство внутренней и внешней форм. Аналогично и содержание есть не просто содержание, а единство внутреннего и внешнего содержаний. Здесь опять же мы обращаемся к авторитету искусства. Деятели искусства и его ценители обычно хорошо улавливают разницу между внутренней и внешней формой, внутренним и внешним содержанием худо­жественного произведения, образа. Теперь, если мы возьмем по­ведение человека, скажем его поступки, то увидим, насколько тонки и сложны сущностные характеристики человеческих по­ступков, насколько взаимосвязаны и дифференцированы их (внутренняя и внешняя) форма и (внутреннее и внешнее) содер­жание. Когда говорят, например, о внутренней и внешней куль­туре человека, то имеют в виду сложное гармоническое взаимо­действие или, напротив, дисгармонию внутренней и внешней формы, внутреннего и внешнего содержания человека как субъ­екта культуры. Или, когда говорят о внутренней и внешней кра­соте человека, то имеют в виду опять же гармонию-дисгармонию внутренней и внешней формы человека. Причем совершенно яв­ственно видно, что красота — это отнюдь не чистая форма; она тесно связана с содержанием, оплодотворяется им. Живая красо­та — это Форма Содержания.

3522.6.

<< | >>
Источник: Балашов Л.Е.. НОВАЯ МЕТАФИЗИКА. (Категориальная картина мира или Основы категориальной логики). 2003

Еще по теме Сущность:

  1. Концепция автопоэзиса: от понимания сущности жизни к пониманию сущности познания
  2. 3.Российское государство: сущность, форма и функции. Сущность государства
  3. Вступление Исторические источники либерализма.— Сущность либерализма.— Гражданский строй.— Административный строй.— Конституционный строй.— Политический радикализм.— Антиреволюционная сущность либерализма.
  4. 10.1. Понятие сущности
  5. 10.1. Понятие сущности
  6. 2.Сущность права.
  7. СУЩНОСТЬ ПРАВА
  8. СУЩНОСТЬ
  9. Сущность государства
  10. Сущность права
  11. § 3. Сущность государства
  12. § 1. Понятие сущности государства
  13. 4. СУЩНОСТЬ И СУЩЕСТВОВАНИЕ