Т. Ф. Берестова «Раскрытые и нераскрытые тайны библиогра­фической науки»

Читать эту книгу я начала с легким предубеждением, а закончила с чувством благодарности к ее создателям, с восхищением их умением гово­рить о сложном просто, интересно, ясно и убедительно. Предубеждение было вызвано названием, а вернее словами “terra incognita”.

Благодарность вызвана тем, что после прочтения книги сложилась целостная картина развития библиографоведения. До знакомства с этим изданием мне не удавалось провести четкое разграничение между по­строениями и умозаключениями разных авторов, оценить их нововведения в библиографическую теорию. Пособие помогло выявить суть публикаций не только ее авторов, но и многих других современных библиографоведов. При чтении его вновь задумываешься, «что такое библиография», и в оче­редной раз восхищаешься неутомимостью поиска ответа на этот вопрос, который, по словам О. П. Коршунова, является сакраментальным для биб- лиографоведов¹.

Форма диалога выдающихся библиографоведов Аркадия Васильеви­ча Соколова и Валерия Александровича Фокеева позволяет представить сущность их концепций и специфику взглядов в сопоставлении с позиция­ми друг друга, а также в сравнении с наиболее значимыми научными воз­зрениями исследователей библиографии советского и постсоветского пе­риодов. Диалог хорошо передает индивидуальность ученых: их способ мышления, манеру речи и черты личности. Представленный текст отчет­ливо демонстрирует бескомпромиссную, горячую, почти юношески мак­сималистскую позицию В. А. Фокеева и мягкую, интеллигентную, толе­рантную и мудрую позицию А. В. Соколова. Многоплановость и много- цветие теоретической панорамы, развернутой в процессе диалога, работает на интеграцию научных течений современной библиографии и дает наде­жду на ее дальнейшее продуктивное развитие. В этом достоинство данного издания.

Пособие включает четыре главы, в которых анализируются понятия библиография и библиографоведение, достижения теории и методологии библиографоведения: «Библиография и библиографоведение: экспликация понятий», «Библиография и библиографоведение в контексте истории», «Теоретический раздел библиографоведения», «Методологический раздел библиографоведения». Книга представляет собой очерки библиографиче­ской науки и практики. А. В. Соколов недавно опубликовал статью «Тео­рия библиографии в лабиринте концепций»^[69], которая представляет собой обзор взглядов современных библиографоведов. В данной же книге харак­теризуются не только информационно-документографическая, информо- графическая, информационно-книгографическая, информационно­управленческая, когнитографическая (знаниевая), духовно­производственная (когнитивно-коммуникационная) концепции, но и сла­бые и сильные стороны этих научных построений, отмечается вклад каж­дого из создателей концепций в развитие библиографоведения.

Издание подготовлено представителями двух разных научных школ, и уже потому их диалог динамичен, в нем чувствуется накал борьбы, им чуждо самолюбование, зато в разговоре явно присутствует тревога за бу­дущее библиографии.

Молодых ученых, только приступающих к научным исследованиям, обрадует наличие огромного фактического материала, изложенного пре­красным русским языком в полном соответствии с канонами (правилами) научного стиля. По существу, пособие является нитью Ариадны в лаби­ринте знаний по методологии и теории библиографоведения, это - провод­ник в огромном массиве публикаций о понятийном аппарате библиографи­ческой науки, об унификации и стандартизации библиографической тер­минологии, об организации и технологии библиографической деятельно­сти. Заслуживает похвалы вступительная статья «От авторов», которую открывает глубокое и многозначительное высказывание И. Канта о вечно­сти и трудности научного поиска. Эта цитата может быть отнесена и к на­учному творчеству А. В. Соколова, который уже не единожды поправлял самого себя, и к поискам научной истины В. А. Фокеевым, который готов ниспровергать общепризнанные теоретические положения для того, чтобы предложить иное толкование библиографических явлений и фактов. Вве­дение к книге изящно характеризует современный этап развития библио­графоведения и, главное, указывает на задачи, стоящие перед современ­ными библиографоведами: дальнейшее углубление теории библиографии с привлечением и уточнением исторических, методологических, методико­технологических, организационно-управленческих положений; определе­ние места библиографоведения в системе наук и установление его инте­грационных связей и генетических взаимосвязей с научной информатикой, когнитологией, культурологией; распознание тех концептуальных, техно­логических, профессионально-мировоззренческих достижений и теорети­ко-методологических ресурсов, которые могут стать достоянием будущей библиографической науки.

Четкая формулировка нерешенных задач - ценное указание для оп­ределения направлений научных поисков начинающих исследователей, очень своевременная подсказка для их кураторов. Подобные подсказки по выбору тем будущих научных изысканий, кандидатских и докторских дис­сертаций присутствуют во всех главах. Молодым ученым надо только вы­брать из предложенного богатства тот тезис, который будет развернут, «расцвечен» в их научных трудах, окажется основной темой исследования на многие годы, а может быть, станет содержанием всей их научной жиз­ни.

Для тех, кто уже не один год занимается проблемами теоретического библиографоведения, панорамная картина развития библиографической мысли, представленная в пособии, позволяет провести ревизию собствен­ных теоретических взглядов, еще раз отметить совпадения с взглядами коллег и/или осознать различия позиций. Например, ноосферно- культурологические идеи В. А. Фокеева о библиографическом квадрате показались мне теперь более убедительными, чем при предшествующем прочтении его статей и учебных пособий. Видимо, умелые вопросы и ком­ментарии собеседника ярко высветили то рациональное, чт. е. в концепту­альных положениях Валерия Александровича. Появление близости или общности по тем или иным вопросам со своими коллегами после знаком­ства с данным изданием - один из важных результатов дискуссии, которая безусловно, интересна и полезна не только ее участникам, но и всем, кому приходится заниматься проблемами библиографоведения по необходимо­сти или зову души.

Первый параграф «Экспликация понятия “библиография”» первой главы содержит существующие определения библиографии и в завершение предлагает сложную и развернутую и потому трудную для употребления дефиницию В. А. Фокеева и предельно краткую и ясную дефиницию А.

В. Соколова. Выработка и формулировка дефиниций потребовала обраще­ния к проблеме определения функций библиографической информации и библиографии. Существующая и поныне многоголосица и несовпадение позиций по этому вопросу отмечается участниками представленного диа­лога. А это значит: проблема определения функций библиографической информации по-прежнему актуальна и значима, и очень хочется привлечь внимание к ее решению молодых библиографоведов, которые, возможно, будут более свободны от ограничений, связанных с отнесенностью много­численных ученых, уже высказавшихся по этой теме, к той или иной науч­ной школе.

Радуясь обретению нового знания из когнитографической концепции

В. А. Фокеева, не могу не сознаться в том, что позиции А. В. Соколова мне показались более убедительными. Несогласие с В. А. Фокеевым в первую очередь касается вопросов, изложенных во втором параграфе первой гла­вы, названном «Основополагающие категории библиографии».

Особое неприятие вызывает определение объекта библиографии, по- второенное В. А. Фокеевым в данном издании и впервые представленное в его монографии «Природа библиографического знания» (М., 1995). Конеч­но, знания могут передаваться и в изустной, и в фиксированной форме, а функционирование знаний порождает необходимость их переработки, свертывания - развертывания. Но это не может быть основанием для ут­верждения знаний объектом библиографии. Рассуждения В. А. Фокеева о тексте - носителе знаний как об основполагающей библиографической ка­тегории снова возвращают нас к проблеме фиксирования текста, т. е. к до­кументу, а его слова о тексте, не отягощенном материальным носителем, вызывают у меня недоумение. Возникновение информации, зафиксиро­ванной на каком-либо носителе, т. е. рождение документа, - необходимое и обязательное предварительное условие существования библиографической информации. Эти положения научной концепции О. П. Коршунова оче­видны, и оспорить их вряд ли возможно. А то, что библиография по своей природе вторична, единогласно признается всеми библиографоведами и библиографами-практиками. Но феномен вторичной информации неодно­роден, и понятие библиографическая информация только частично закры­вает это явление. Для объяснения появления информации, повторяющей смыслы и при этом обладающей новой формой изложения, требуется вве­дение особого понятия. В связи с этим взамен термина вторичная факто­графическая информация предлагаю понятие вторично-семантическая информация. Этот вид вторичной информации является основным объек­том не библиографической, а научно-информационной деятельности^[70].

Библиографическая практика - явление вторичное в системе доку­ментальной коммуникации, и потому размышления о причинах ее зарож­дения и науки, ее изучающей, о закономерностях их развития всегда будут нуждаться в опоре на научные определения первичных явлений докумен­тального мира. А. В. Соколов дал определение и характеристику докумен­та, но этого явно недостаточно. Если бы собеседники полнее обозначили свое понимание таких явлений, как информация, и особенно электронная информация и электронный документ, были бы сняты многие вопросы, связанные с вторично-информационными и вторично-документальными явлениями, существующими в традиционной и электронной форме, и мно­гое в высказываниях ученых-библиографоведов стало бы более доказа­тельным и понятным. Закономерности развития библиографии надо искать в явлениях, ее порождающих, т. е. в системах «информация-потребитель» и «документ-потребитель», и от выработки или заимствования определе­ний основополагающих категорий этих метасистем библиографической науке никуда не уйти.

Рассмотрение научных библиографических дефиниций авторы про­должают при определении эпистемологических оснований библиографо­ведения в третьем параграфе первой главы. А. В. Соколов включает в их состав предмет, объект, принцип отграничения, структуру, т. е. основную научно-исследовательскую проблематику, а также и методологию, т. е. подходы, методы и средства познания.

В. А. Фокеев блестяще характеризует научные дисциплины, входя­щие в полидисциплинарный комплекс современного библиографоведения. Особую ценность для дальнейшего продвижения в познании еще неоткры­тых «тайн» библиографоведения представляет очень четкая характеристи­ка специфических признаков современной отечественной теории библио­графии, данная В. А. Фокеевым, и структуризация используемых подходов к определению места библиографоведения в общей системе наук, обосно­вание его связей со смежными научными дисциплинами, проведенные А.

В. Соколовым.

Во второй главе разговор проходит по трем направлениям: рассмот­рение истории библиографии как научной дисциплины, обоснование пе­риодизации библиографической практики в России и анализ эволюции российской библиографоведческой мысли. Данная часть пособия обладает не только научно-познавательным содержанием, но и воспитательным воз­действием, насыщена огромным фактологическим материалом, пронизана чувством глубокой благодарности к нашим предшественникам, к ученым, внесшим вклад в развитие библиографоведения. Эта глава позволяет мо­лодым исследователям увидеть, как развивалась наука о библиографии в теснейшей взаимосвязи с библиографической практикой. Хочется отме­тить плодотворность замечания В. А. Фокеева о несовпадении периодиза­ции развития библиографической практики и развития библиографической мысли и вполне обоснованное предложение о необходимости отделения исторического изучения библиографической науки. Оба автора блестяще знают историю библиографической науки и библиографической практики и внесли свой вклад в их изучение^[71]. В процессе диалога об истории биб­лиографии В. А. Фокеев один из периодов развития библиографоведения, охватывающий десятилетие 1990—2000 гг., называет «неопротестан- тским», имея в виду зародившийся протест против монополии на научную истину, якобы существовавшей после опубликования монографии О. П. Коршунова «Проблемы обшей теории библиографии» и его учебных посо­бий «Основы общей теории библиографии», «Библиография. Общий курс»^[72].

Во-первых, многие ученые и в те годы публиковали статьи, выра­жающие несогласие со взглядами О. П. Коршунова^[73], но их доводы и аргу­менты явно уступали в доказательности лидеру советского библиогра­фоведения. Основательность проработки основных положений теоретиче­ских построений О. П. Коршунова, его «железная» логика и заостренная полемичность в выяснении сущности библиографии привели к признанию его теории как основополагающей большинством библиографоведов конца XX в. При этом сам О. П. Коршунов неоднократно подчеркивал, что его концепция - только начало изучения теории библиографии.

Во-вторых, хочется сказать о самом термине неопротестантский, он двусмыслен, и первым на ум приходит содержание термина, связанное с религиозным течением протестантизма, возникшим в Западной Европе в XIV в. и объединившим лютеранство, кальвинизм, баптизм и др. В целом данная глава позволяет каждому из авторов продемонстрировать ог­ромную эрудицию и собственный подход к решению проблем истории биб