<<
>>

Постмодернизм

Постмодернизм в науке и искусстве – очень широкое, очень «модное» и не строго очерченное явление. «Постмодернизм и постструктурализм – сложны для определения и понимания»,[288] – сетует один из их исследователей.

Постмодернизм зарождается во второй половине XX в. как реакция на крушение иллюзий и мифов относительно человеческого разума, порядка, прогресса, развеянных страшными реалиями Освенцима, Холокоста, ГУЛАГа и т. п. Основоположниками постмодернизма обычно называют Ж. Лиотара и М. Фуко, хотя последний не считал себя постмодернистом.

Постмодернизм характеризуется интенсивным скептицизмом по отношению к науке, релятивизацией всех знаний.

Релятивны (относительны) и являются социальными конструктами – ценности, нормы, то, что называют преступностью, а также само общество как источник преступлений. Преступления причиняют вред, но он порождается и всей рутинной практикой, социальными институтами, такими как труд, бюрократия, правительство, право и семья. Знания и «истина» – также социальные конструкты. Одна из главных причин конфликтов и зла в обществах – результат вложения человеческой энергии в «дискурсивные различия»,[289] веры в их реальность, защиты их и навязывания их другим.

Постмодернизм отражает переход от классовой структуры к обществу фрагментарному. Но чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а, следовательно, и вариантов «отклонений»). И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что есть «отклонение»?

На сегодняшний день лучшей отечественной работой, специально посвященной постмодернизму в праве, является, с моей точки зрения, книга И. Честнова «Правопонимание в эпоху постмодерна».[290] Обратимся к некоторым характеристикам постмодернизма, представленным в ней.

«Постмодерн выступает, прежде всего, рефлексией, критической позицией относительно эпохи модерна и показывает, что индустриальное общество достигло пределов своего развития и дальнейшее экспоненциальное его развитие невозможно – оно неизбежно приведет к глобальной катастрофе. Постмодерн ставит под сомнение такое исходное основание эпохи модерна, как вера во всемогущество человеческого разума, в его возможность познать абсолютную истину и на этой основе преобразовать весь мир».[291] Критицизм постмодерна распространяется и на представления о праве, демократии, привычном правопонимании. Главные проявления постмодернизма, по мнению Честнова, – релятивизм как взгляд на мир, отказ от истины, новое представление о социальной реальности.[292] Отсюда и присущая постмодернизму ироничность.[293] (Ироничность как необходимое условие деятельности исследователя, ученого отмечалось еще в 1975 г. В. С. Библером: «Постоянная ирония восприятия и делания пронизывает все сознание исследователя… Теоретик Нового времени встает над этой своей деятельностью, он необходимо ироничен, гиперкритичен, отстранен от своей собственной деятельности, он должен – хочет, не хочет – учитывать и свою роль „дурака“, и роль „шута“, и роль „мудреца“»[294]).

Постмодернисты рассматривают связи между человеческой активностью и языком в конструировании значений, истины, справедливости, власти, знаний.

Основная претензия постмодернизма к модернизму заключается в том, что последний вел скорее к угнетению, чем к освобождению. «Должна ли социология, наряду с другими типами гуманитарного знания участвовавшая в создании бентамовского Паноптикона, – т. е., в конечном счете, всеобщей тюрьмы, – с прежним миссионерским жаром взяться за построение всеобщего постмодернистского Бедлама?», – вопрошает 3. Бауман.[295]

Различают постмодернизм скептический и утверждающий. Сторонники первого сосредоточены на отрицании, критике предшествующих постмодернизму представлений о социальных реалиях, включая преступность. Представители второго стремятся к «реконструкции», переоценке, «перестройке» знаний и представлений об изучаемых феноменах.

Хотя Фуко, как уже упоминалось, сам не относил себя к постмодернистам, его идеи явно находятся в русле постмодернистских концепций. Девиантность относительна. В Древней Греции, да и в Древнем Риме, «нормальна» была как гетеро-, так и гомосексуальность.

В книгах «История безумия» (1961), «Рождение клиники» (1963), «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы» (1975) Фуко исследует преступность, проституцию, бродяжничество, нищету, безработицу, сумасшествие в контексте власти. Книги Фуко представляют «через посредство изучения мира отклонений, далеко идущие разоблачения условностей и механизмов в нашем совершенно нормальном обыденном обществе».[296] В конечном счете, новая дисциплинарная общественная формация с ее всеохватывающей дисциплинарной властью ассоциируется с тюрьмой. Этот образ «общество-тюрьма» не раз будет повторяться в исследованиях современных зарубежных и отечественных авторов.[297]

Фуко сам был «девиантом»: творцом, разрушителем привычных догм в науке, да и «сомнительной» сексуальной ориентации. «Мы имеем дело с аутсайдером, который пошел собственным путем, который перевернул привычные представления и условности. В этом смысле его жизнь и творчество представляют единое целое».[298] Да, пожалуй, и смерть: Фуко стал одной из первых жертв СПИДа.

Одной из «классических» постмодернистских работ является книга Э. Янг, название которой весьма условно можно перевести как «Образ преступления: Человек, объявленный вне закона и криминальные беседы».[299] Автор рассматривает преступление как понятие, используемое работниками уголовной юстиции, криминологами, социологами, политиками, журналистами (различные дискурсы). К исследованию проблемы привлекается материал философский, литературоведческий, криминологический, феминистский и др. В соответствии с постмодернистским подходом, Янг сосредоточивает внимание на «материальной» роли языка в изображении преступления посредством метафор, символов и т. п. Одна из ее задач – показать репрессивность понятия общности. Нарушителя («человека вне закона») следует исключить из общества. Для Дюркгейма общность двойственна – общность горожан, она же общность правонарушителей. Янг интересуется структурой этой двойственности и тем, как она влияет на создание образа преступления. Другая тема – феминистическая. Автор исследует проблему семьи, одинокой матери, которая оказывается единственным лицом, ответственным за преступления детей. Казалось бы медицинские проблемы больных СПИДом и ВИЧ-инфицированных Янг рассматривает с юридико-криминологических позиций (их положение в пенитенциарных учреждениях, лишение их страховых полисов и др.). Одна из задач автора – «делать невидимое видимым». Этого она пытается достичь и с помощью анализа детективной литературы. Для Янг как представительницы постмодернизма (в феминистическом варианте) и история, и культура – открытые тексты, позволяющие бесконечно по-разному их прочитывать. Она призывает читателя «прочесть криминологию не криминологически».

Переоценка всего и вся, «реконструкция» и «перестройка» заставляют постмодернизм существенно переосмысливать саму методологию исследования. Как упоминалось в гл. 1 нашей книги, постмодернизм в криминологии обращается к таким общенаучным концепциям, как теория хаоса, теория катастроф, синергетика, квантовая механика, к таким понятиям, как «странный аттрактор», бифуркация. Не имея возможности сколь либо подробно изложить методологические основы постмодернизма, отсылаем заинтересованного читателя к соответствующей литературе.[300]

Одной из разновидностей постмодернизма является конститутивная криминология.[301] Ее суть заключается в том, что преступность и контроль над ней не могут быть отделены от тотального (всеобщего) структурного и культурного контекста, в котором они продуцируются. Это утверждение противостоит мнению традиционной криминологии о возможности самостоятельного (раздельного) анализа преступлений, независимо от контекста. Преступность – интегральная часть тотального продукта общества. Поэтому криминологический анализ преступности должен осуществляться в общей социальной картине, наравне с другими составляющими общества. И это непростая задача.

Преступление – социально сконструированная категория. «Право – это игорный дом властей, преступление – их мышеловка».[302]

Конститутивная криминология переосмысливает преступление как вредные последствия вложения человеческой энергии во властные отношения. Преступление – это «власть отрицать других». Такие человеческие беды, как «преступления», вытекают из отношений неравенства. В современных индустриальных странах Запада зло группируется вокруг следующих различий: экономических (класс, собственность), политических (власть, коррупция), морально-этических, прав человека, социального статуса (статус, престиж, неравенство), психологического состояния (безопасность, благополучное существование), самореализации/актуализации, биологической целостности и др.[303]

Д. Гарланд (D. Garland), не относясь, строго говоря, к постмодернистам, продолжает линию Фуко, исследуя роль власти в определении стратегии социального контроля.[304] Гарланд увязывает социальные изменения последних десятилетий, сконцентрированные в изменяющейся культуре, новые вызовы среднего класса (middle class), обеспокоенного преступностью с противоречивой политикой властей. С одной стороны, это адаптивная стратегия приоритета превенции и партнерства (разновидностью является концепция community policing, о которой пойдет речь в ч. IV). С другой стороны, стратегия полновластного государственного контроля и «экспрессивного» (expressive) наказания.[305]

Если уж произнесено слово «культура» (в связи с работами Гарланда), нельзя не сказать о «культуральной криминологии», которую развивают, прежде всего, Дж. Янг (J. Young),[306] а также Дж. Феррел (J. Ferrel), К. Хейворд (К. Hayward) и др. В самом общем виде культуральная криминология есть рассмотрение преступности и контроля над ней в контексте культуры, взгляд на преступность и агентов контроля как на культуральные продукты, созданные конструкции (as creative constructs).[307] В этом отношении культуральная криминология, с нашей точки зрения, есть дальнейшее углубленное развитие современных конструктивистских идей «сотворенности» социальных феноменов (преступности, проституции, коррупции, терроризма, наркотизма и др.).

Тенденциями современной культуры, влекущими криминологически значимые последствия, служат фрагментаризация общества с увеличением числа субкультур, углубление социально-экономического неравенства, консьюмеризация ценностей и морали («общество потребления»), динамичность перемещения людей в пространстве (соответственно – смешение культур), усиление репрессивного сознания (прежде всего – среднего класса), репрессивность власти.

Д. Янг является одним из тех криминологов, которые применяют социологическую концепцию дифференциации людей на «включенных»/«исключенных» (inclusion/exclusion) для объяснения преступности в современном мире.[308] Но об этом подробнее в гл. 6.

Культуральная криминология по сути является мультидисциплинарной концепцией, сочетающей исследование культуры, урбанистики, философии, постмодернистской критической теории, антропологии и др. Очевидно, это одна из интегративных теорий, к краткому анализу которых мы и перейдем.

Множество криминологических теорий и обширный эмпирический материал привели с конца 70-х гг. прошлого века к попыткам создания обобщающих, интегративных теорий на основе наиболее плодотворных элементов уже существующих.[309] Характерно, что практически все интегративные (да и многие другие) криминологические теории исходят из единого объяснения девиантности, включая преступность.

М. Ланье и С. Генри различают два вида интеграции: модернистскую и «холистскую» (холизм предполагает рассмотрение общества как единого целого, как системы).[310] Теоретическая интеграция представляет собой комбинацию из двух и более уже существующих теорий. Например, интегративная теория может ориентироваться на теорию научения, используя при этом теорию социального контроля с учетом влияния классовой структуры и социальной экологии. Так, Эйкерс (Akers) в своей концепции «поглощения» заимствует понятия теории научения и теории социального контроля, переосмысливая их по-своему. Аналогично Пирсон и Вайнер на основе тех же теорий (научения и контроля) создают свою интегративную концепцию.

Д. Эллиот (1979) с коллегами, пытаясь объяснить делинквентность подростков, построил интегративную теорию на основе теории напряжения, контроля и социального научения. В конечном итоге делинквентное поведение объяснялось через напряжение и неадекватную социализацию, которые приводят к ослаблению разрешенных связей и к усилению делинквентных связей с учетом процесса социальной дезорганизации.[311]

К интегративным относится и теория баланса контроля Ч. Титтла (Tittle).[312] Прежде всего Титтл подчеркивает взаимосвязи девиантности и преступности. Общая теория девиантности должна быть применима ко всем девиантным проявлениям. Баланс контроля предполагает соотношение (пропорции) суммарного количества того контроля, который осуществляют индивиды, и того контроля, который осуществляется по отношению к ним. При нарушении баланса контроля появится дефицит свободы. Для подтверждения и конкретизации теории баланса контроля требуются многочисленные эмпирические исследования, – утверждает Титтл. Только тогда можно будет показать, как пропорции контроля варьируют в зависимости от обстоятельств и широкого социального контекста.

Несколько амбициозно представляет Дж. Брейтуэйт свою интегративную теорию «восстановленного стыда».[313] Он называет те концепции, которые интегрированы в его общую теорию: теория контроля, субкультур, дифференцированной ассоциации, напряжения, стигматизации.

Автор исходит из того, что общества, в которых у людей, с одной стороны, развито чувство стыда, а с другой стороны, порицания за постыдный поступок корректны и не чрезмерны, характеризуются низким уровнем преступности (например, Япония). Брейтуэйт считает необходимым восстановить чувство стыда там, где оно утратило значение, не прибегая к позорящей стигматизации. Очень важно, чтобы общество было солидарно в оценках дозволенного и недозволенного, постыдного и не постыдного.

Формального контроля явно недостаточно для решения столь сложной социальной задачи. «Я уверен, – пишет Брейтуэйт, – что если к решению проблемы преступности и исправлению нравов не будет привлечена община, то власть закона сведется к бессмысленному набору процедур и санкций, которые будут иметь в глазах людей произвольный характер». Если стыд – путь к законопослушанию в результате свободного выбора, то репрессивный социальный контроль – путь к законопослушанию принудительному т. е. ненадежному кратковременному. Воссоединяющий стыд – средство предупреждения преступлений, клеймение же толкает правонарушителя к криминальной субкультуре. Внушение стыда, если оно не переходит в клеймение, служит наилучшим средством социального контроля.

Завершая краткий обзор зарубежных криминологических теорий, остается лишь напомнить, что за рамками сказанного остается море идей.

<< | >>
Источник: Яков Гилинский. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2009

Еще по теме Постмодернизм:

  1. Постмодернизм
  2. Архитектурное и телесное пространство эпохи постмодернизма
  3. Постмодернизм
  4. Шестидесятые годы и постмодернизм
  5. §4. Современные криминологические теории. Постмодернизм.
  6. § 4. Современные криминологические теории. Постмодернизм
  7. Воин александр.. От Моисея до постмодернизма. Движение идеи. 1999, 1999
  8. § 36. Философия постмодернизма. Ценности и цели философии в эпоху постмодерна
  9. Положение христианства в эпоху постмодернизма. Необходимость христианского просвещения
  10. ГЛАВА 12. СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ (аналитическая философия 80-90-х годов, герменевтика, постмодернизм)
  11. 3. Постмодернистская концепция
  12. Постмодернистская позиция
  13. СОДЕРЖАНИЕ
  14. 2.6. Концепция дисциплинарной власти М. Фуко
  15. S ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ЗАДАНИЯ:
  16. Критика концепции постиндустриализма: в поисках исторических аналогов.