<<
>>

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

В 1818 году в Нидерландах Благотворительное общество открыло сеть колоний, призванных помочь безработным. Этим своим поступком оно как бы продолжало старую традицию возвращения ленивых на путь истинный.

[влтдвия]. В одной из колоний, например, трудились 4000 человек, осужденных за попрошайничество. В другой колонии, в Лейдене, жили нуждающиеся женщины. Три «свободные колонии» в Фредериксорде, Виллемсорде и Вильгельминасорде были предназначены для обучения желающих сельскохозяйственным наукам. Со временем аналогичные колонии стало основывать государство. Подобные институты существовали и в Германии, Швейцарии и Бельгии. Часто в таких колониях вводилась суровая воинская дисциплина. Это примеры как роста программ по социальному обеспечению в Европе XIX века, так и растущей регламентации. В Великобритании после принятия поправки к Закону о бедных в 1834 году стали появляться "работные дома". По логике их хозяев, те постояльцы, которые были физически способны работать, непременно должны были это делать.

Благотворительность во многих ее проявлениях практиковалась еще с древнейших времен. Однако настоящую основу помощи бедным заложил св. Фома Аквинский, который дал определение «духовной помощи» и семи «добрым делам». К первой группе относились consule (совет), carpe (поддержка), doce (обучение), soare (утешение), remitte (избавление), fer (прощение) и от (молитва). Ко второй — vestio (одеть), poto (напоить), cibo (накормить), redimo (выкупить из заточения), tego (укрыть), colligo (ухаживать) и condo (погребать). Этот список давал христианину представление не только о том, что он должен сделать, но и о том, кто достоин его помощи: сбившиеся с пути, слабые, неграмотные, сироты, притесняемые, преступники, грешники, странники, одетые в лохмотья, голодные, заключенные в темницах, бездомные, больные, сумасшедшие и мертвые. Священное Писание учит христиан, что вера, надежда и любовь суть три духовные опоры. "Но любовь из них больше", — пишет Св. Апостол Павел, а любовь к ближнему предполагает щедрое даяние.

Во времена средневековья бремя заботы об убогих лежало на Церкви и финансировалось из церковной десятины. Св. Бернард принес благотворительные традиции в монастыри. Св. Франциск стал основателем социальной помощи внутри общин. У обоих были последователи. Члены королевских семей, аристократы и муниципальные власти стали основателями обширных сетей Домов Божьих для больных и убогих, гостиниц для пилигримов и странников, богаделен и лепрозориев. В крупных городах, например, в Лондоне, существовали и более специализированные учреждения: госпиталь Св. Варфоломея, Св. Марии из Вифлеема {Бедлам) для умалишенных, "гостиница Св. Марии для обращенных", в которой жили выкресты из евреев, изгнанные из своих общин. Как и везде, щедрые пожертвования для подобных благотворительных институтов оставляли преуспевающие торговцы, вроде сэра Ричарда Виттингтона (ум. в 1423 г.), бывшего лорда- мэра. [ПРОКАЗА] [MERCANTE]

ные школы, классы изучения Библии — развивался евангелический фундаментализм. В католических странах Церковь организовала первые индустриальные приходы, появились рабочие-священники и частные католические начальные школы.

В университетах, где ученые пытались постичь меняющийся мир, появился ряд новых общественных наук: экономика, этнография, антропология, лингвистика, социология. Причем каждая новая дисциплина внесла также неоценимый вклад в традиционные области знаний: философию, естественные науки, историю, литературу.

В области психологии городская жизнь способствовала появлению таких особенностей личности, которые были совершенно чужды сельским жителям. Фабричный гудок, расписание поездов, необходимость быть собранным и пунктуальным — все это показалось бы деревенскому жителю чуждым и утомительным. Система защиты интересов потребителя и вынужденная бережливость в тратах помогали осторожному потребителю не растерять-

Мировой двигатель, 1815-1914 575

ся в условиях широкого рынка товаров. Сознание классовой принадлежности родилось у людей озабоченных и неуверенных в своем положении в новом, на редкость мобильном обществе. Национальное самосознание сложилось у только что "просвещенных" поколений, которые раньше, в деревне, и на минуту не задумывались о своей национальной принадлежности или национальном языке. Политическое сознание вызревало у тех, кто перестал быть беспомощным крепостным и мог теперь культивировать собственное мнение о том, что верно и не верно в политических событиях. Национальное и политическое самосознание особенно яростно поднималось на щит там, где угнетенное население было лишено свободы слова и права голоса. Наконец, появилась империалистическая психология конца XIX в., когда целое поколение выскочек-европейцев привыкло смотреть свысока на другие нации, расы и культуры, что обычно не приветствуется в устоявшихся обществах.

В политике правительства столкнулись с новой трудностью. Теперь они обращались не к узкой элите, к которой принадлежали сами, но к массам налогоплательщиков, которые имели самые разнообразные взгляды, причем выражали их все более уверенно и изощренно. Больше невозможно было ограничивать политическую жизнь кастой мужчин — владельцев собственности, и политики все чаще сталкивались с организованными кампаниями за всеобщее избирательное право (suffrage) для мужчин, а позднее — за избирательное право для женщин. Большинство европейцев получило избирательное право в период между 1848 г. и 1914 г. В результате возникло множество партий, и у каждой, выражавшей интересы либералов, консерваторов, католиков, крестьян, рабочих или кого-нибудь еще, было множество последователей. Правительствам приходилось вводить множество

специализированных министерств, управлять непрерывно растущей бюрократией, которая имела собственное разумение и волю. Правительства становились работодателями, причем крупными, и должны были заботиться о благополучии служащих, работающих у них по найму. Они делали это через национальное страхование и пенсии. Приходилось реорганизовывать местное управление с учетом интересов городов с их возросшим значением и недавно заселенных регионов. Затем пришлось вообще пересмотреть отношения столицы с

периферией. Правительствам приходилось сотрудничать со множеством

профессиональных, коммерческих и промышленных объединений, а в конце века — и с профсоюзами, которые заявляли о своих правах, действовали как группы давления задолго до того, как были интегрированы в политическую жизнь.

Наконец, в военной сфере генералы и политики вынуждены были теперь считаться с возможностью таких конфликтов, в ходе которых к участию в военных усилиях страны приходилось бы привлекать гражданское население и женщин, а также ставить под ружье неслыханных размеров армии; а штабные офицеры, вооруженные расписаниями поездов, должны были отправлять войска, вооруженные пулеметами, на позиции, подвергавшиеся интенсивнейшему обстрелу, когда за час на квадратный фут площади могло обрушиться 20 т начиненных взрывчаткой снарядов. В 1914 г. из всех проблем к этой они оказались готовы меньше всего. Но размышляя о страшных последствиях войны, европейцы, однако, не сокращали вооруженных сил. Еще в 1797 г. Кант определенно осудил войну. «Войне, — писал он в «Метафизике нравов", — не должно быть здесь места». Но более распространенным было мнение де Местра, что война — это "обычное состояние человеческого рода». Трактат «О войне» (1832 г.) прусского генерала Карла фон Клаузевица (1780-1831) стал и самой откровенной, и самой влиятельной книгой века. «Война, — писал он, — есть продолжение политики другими средствами».

Рассказывая о поступательном ходе модернизации, легко ввести в заблуждение, представляя будто путь модернизации был легким, а направление — очевидным. Это не так. Путь часто пролегал по враждебной территории, препятствия были громадными, а аварии — беспрерывными. На каждого предпринимателя находился аристократ, который не желал, чтобы железная дорога прошла по его земле. На каждую машину находился обездоленный ремесленник, желавший эту машину уничтожить. На каждую вновь построенную фабрику приходилось несколько опустевших деревень; на каждую великолепную мэрию — трущобы. Из каждых 10 детей, родившихся в Европе в этот век гордого прогресса, умирало 3-4. Экономический прогресс не шел непрерывно в гору: новый капитализм был капризен. Невероятный подъем сме- 576 DYNAMO

нялся неожиданным кризисом; первое мирное десятилетие после 1815 г. ознаменовалось продолжительной рецессией но всей Европе. Затем рецессия наступала после 1848 г. и после 1871 г. В каждом периоде были свои короткие циклы прогресса и отступления. Заработки и цены судорожно менялись. В прошлом экономические кризисы были следствием каких-то видимых вещей вроде чумы или голода. Теперь же констатировали, что они — следствие таких необъяснимых вещей, как перепроизводство, особенности рынка или крах платежеспособности. В целом материальные условия определенно улучшались, но для каждой отдельной семьи это означало или невиданную роскошь, или

отчаянную нищету. Материально европейское общество преуспевало, психологически европейцы были весьма обеспокоены.

Тем не менее, мир, созданный европейской модернизацией, предоставлял невероятные богатства среднему классу, который и выигрывал от него в первую очередь: богатства материальные, богатство разнообразия, культуры и стиля, богатство нового опыта. Университетский профессор в Шотландии в 1880-е гг. мог заработать 600 фунтов в год, что было в 10 раз больше, чем самый высокий заработок рабочего, и на эти деньги можно было купить дом с 6 спальнями. В 1890-1891 гг. 17 национальностей, официально входивших в состав Австро-Венгрии, делили между собой 215 зарегистрированных курортов и 1801 газету и периодическое издание. Это была «прекрасная эпоха» {La Belle Epoque) — время, когда люди вальсировали, обедали в "Кафе-Руаяль", покупали кар- тины импрессионистов и жили в роскоши стиля Art Nouveau ("новое искусство"). «Французский политик вроде Эдуара Эррио, мэра Лиона, прекрасно говорил по-немецки и мог постоять за себя в споре о Вагнере и Канте.» В 1895 г. у американского писателя Генри Джеймса, жившего в Европе, появился электрический свет; в 1896 г. он ездил на велосипеде; в 1897 г. он уже пользовался пишущей машинкой. Все это происходило в то время, которое британская королевская комиссия назвала «великой депрессией». По мере того, как цены падали, увеличивалась реальная стоимость денег. И бедные могли, по крайней мере, по купать дешевую еду. Пищала лишь землевладельческая аристократия, в ужасе наблюдавшая, как сокращаются ее богатства. Свыше сорока лет не было больших войн. «Казалось, такой жизни не будет конца»10.

Рост народонаселения был вернейшим показателем динамичного развития Европы. На сухом языке цифр население выросло с примерно 150 млн. в 1800 г. до более 400 млн. к 1914 г. Ускоряющийся прирост более чем в два раза превышал прирост за предыдущие три столетия. О последствиях европейцев предупреждали с самого начала. В 1816 г. английский экономист Томас Мальтус (1766-1834) опубликовал последнее издание своего неутешительного Essey on the Principle of Population («Опыт о законе народонаселения»). Он предсказывал, что, если производство продуктов питания будет возрастать в арифметической прогрессии, то население будет расти в геометрической прогрессии. Если бы это предсказание сбылось, то европейцы начали бы умирать от голода всего через несколько десятков лет. И в самом деле, некоторые полагали, что "картофельный голод" в Ирландии в 1840-е гг. был предвестником еще худшего бедствия. [голод]

Особенно уязвимыми представлялись Британские острова с их ограниченным запасом пахотной земли и стремительно растущим населением. Но предсказанное всеобщее бедствие так никогда и не наступило. Если наступал голод, как в Ирландии, то только в самых отсталых сельскохозяйственных районах Европы (Галиция, Поволжье), а не в перенаселенных городах. Перелом наступил в 1870-е гг., когда громадное количество зерна стало импортироваться из Северной Америки. Однако некоторые европейские страны имели и собственные большие излишки (Украина, Франция), и в 1870-1900 гг. цены на продукты питания начали повсеместно падать. Никогда общая ситуация не была критической.

Динамику европейской демографии понять легче, если проследить ее на протяжении XIX столетия. Швеция провела всеобщую перепись еще в 1686 г.; теперь же все европейские правительства проводили регулярные переписи: Франция и Великобритания — с 1801 г., Таможенный союз в Германии — с 1818 г., Австро-Венгрия — с 1857 г., Италия — с 1861 г., Россия — с 1897 г. К концу века имелась разработанная статистика по всем странам. (В Восточной Европе она превосходила почти все, что было сделано в XX веке.) Мировой двигатель, 1815-1914 577

Прирост населения в Европе был вызван естественными причинами. Ежегодная рождаемость была самой высокой в начале века, когда смертность также была высокой; и в 1900-е гг. рождаемость была все еще высокой - во многих странах до 40 на 1000 человек населения. Однако в это время благодаря прогрессу в медицине смертность упала с 40 до 20 человек на тысячу. За любопытным исключением Франции, рождаемость и энтузиазм воспроизводства были гораздо выше, чем когда-нибудь до того или после. Невероятно выросли города: к 1914 г. в Европе было около дюжины конурбаций, население которых перевалило за миллион. Лондон, Париж, Берлин, Вена, Санкт-Петербург и Стамбул имели этот статуе и раньше; теперь к ним присоединились Глазго, Манчестер, Лидс, Ливерпуль, Бирмингем, Рур, Гамбург и Москва. Еще около 20 городов (от Мадрида до Одессы) перешагнули полумиллионный рубеж. Количество сельских жителей оставалось неизменным в развитых странах, хотя пропорционально оно сокращалось. В Великобритании в 1900 г. сельские жители составляли 8%, в Германии — 40% (сократившись с 75% за 30 лет). В слаборазвитых странах, где сельские жители составляли до 80 %, как в России, количество их, как это ни удивительно, росло. 25 млн. европейцев эмигрировало в США в последней четверти века. Четверть населения Галиции эмигрировало всего за два десятилетия до 1914 г.

Некоторые историки считают, что поразительные социально-экономические перемены XIX века были всего лишь фоном культурной жизни того времени; другие считают, что именно эти перемены обусловили культуру. Маркс, например, был в этом смысле детерминистом; «он считал, что все формы мысли и сознания обусловлены классовой борьбой, которая, в свою очередь, обусловлена экономическими отношениями». (Если это так, то Маркс и сам был не оригинальным мыслителем, но лишь продуктом своего времени.) Противоположную крайнюю позицию занимают те, кто считает, что культура живет собственной жизнью. В наши дни люди склонны придерживаться срединного мнения, считая, что культуру невозможно правильно понять вне политического, социального и экономического контекста.

Романтизм, который стал преобладающим интеллектуальным течением во многих странах Европы во второй четверти XIX века, многими

учеными рассматривается как реакция на Просвещение. Другие считают романтизм эманацией тех воззрений, которые были порождены промышленной революцией и наполеоновскими войнами. На самом деле все имело значение. Условия, в которых зарождался романтизм в 1770-е гг., были тесно связаны с тем, что Просвещение теряло свою привлекательность (см. главу IX). В то же время особая привлекательность романтизма в 1820-е гг. и 1830-е гг. связана с тем, что пришлось пережить поколению, прошедшему через испытания революции, почувствовавшему новое влияние машин и фабрик, тому поколению, которое кипело от злобы под давлением реакционных режимов после 1815 г. Романтизм появляется повсюду, даже в России, невзирая на разделения католиков и протестантов, католиков и православных. Романтизм проявил себя во всех искусствах, но особенно в поэзии, живописи и музыке, а также во всех гуманитарных науках. Очень силен был романтизм в Германии. Он был хорошо представлен в Англии, хотя первые британские романтики, вроде лорда Байрона, получили большее признание на континенте, чем у себя дома. С некоторым опозданием романтизм обретает силу во Франции и Италии и становится здесь своего рода противовесом глубоко укоренившейся традиции классицизма и рационализма. Романтизм становится преобладающим стилем мышления в Польше и Венгрии, где он был окрашен горечью национального поражения.

Основные принципы романтизма были противоположны всему, за что ратовало Просвещение. Если Просвещение опиралось на силу разума, то романтиков привлекало все иррациональное, с чем сталкивается человек: страсти, сверхъестественное и паранормальное, суеверие, боль, безумие и смерть. Если для Просвещения была важна власть человека над природой, то романтики преклонялись перед неукротимой силой природы, испытывали восторг и трепет перед ревущим штормом и низвергающимся водопадом, могучими вершинами и бескрайними пустынями, перед безлюдным морским простором. Если Просвещение придерживалось классического вкуса — гармонии и сдержанности, а также тех правил, на которых держатся все условности цивилизации, то романтиков привлекало любое отрицание условностей: дикое, странное, экзотическое, чуждое, безумное. Если Просвещение стремилось найти порядок в основа- 578 DYNAMO

ниях кажущегося хаотическим мира, то романтики взывали к тайному духовному началу всего, что живет и движется. Если Просвещение было нерелигиозным или антирелигиозным, то романтики были глубоко религиозны по своему душевному складу даже тогда, когда выказывали презрение к условностям христианского культа. Если Просвещение угождало интеллектуальной элите, то романтики угождали новым освободившимся и образованным массам. [ПАРНАС] [ДОСУГ] Привлекательность

Романтизма можно продемонстрировать по-разному, но лучше всего — в поэзии. Вот Джон Китс (1795-1821) томится, как встарь, очарованный средневековой девой:

Зачем, о рыцарь, бродишь ты,

Печален, бледен, одинок?

Поник тростник, не слышно птиц,

И поздний лист поблек.11

В то же время Альфонс де Ламартин (1790-1869) наслаждается красотой озера Бурже и предается мыслям о вечности:

О Время, не лети! Куда, куда стремится Часов твоих побег?

12

О дай, о дай ты нам подоле насладиться Днем счастья, днем утех!

Джакомо Леопарди (1798-1837) поет «Ночную песнь пастуха-кочевника в Азии»:

Что делаешь на небе ты, Луна?

Безмолвная, ответь.

Восходишь вечером, бредешь одна,

Пустыни созерцая, — и заходишь.

Ужель ты не пресытилась опять Извечною тропою Идти и вновь долины узнавать Все те же пред собою?13

Йозеф фон Эйхендорф (1788-1857) писал у себя в Силезии на такие излюбленные темы как: Lust (желание), Heimat (родина) и Waldeinsamkeit (лесное уединение):

Кому Господь дает благословенье,

Тому свои откроет чудеса:

Луга, поля и горы, и леса,

И чистых рек спокойное теченье.

Того Он в свой далекий мир пошлет,

Где нет заботы о насущном хлебе,

Где луч зари сверкает в синем небе,

Где мысли вольной радостен полет.

Меж светлых тучек жаворонок вьется,

Ручьи, звеня, бегут с высоких гор,

Слезой затмился мой печальный взор,

Моя душа напрасно к небу рвется.14

А Юлиуш Словацкий (1809-1849) возвышенно и выразительно воспевает напряженную внутреннюю жизнь:

<< | >>
Источник: Дэвис. Н.. История Европы. 2005

Еще по теме БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ:

  1. Статья 5.16. Подкуп избирателей, участников референдума либо осуществление в период избирательной кампании, кампании референдума благотворительной деятельности с нарушением законодательства о выборах и референдумах Комментарий к статье 5.16
  2. Статья 5.16. Подкуп избирателей, участников референдума либо осуществление в период избирательной кампании, кампании референдума благотворительной деятельности с нарушением законодательства о выборах и референдумах.
  3. Некоммерческий маркетинг
  4. Дошкольное образование
  5. ОКСФОРДСКИЙ КОМИТЕТ
  6. § 3. Понятие и виды общественных объединений
  7. Статья 14.23. Осуществление дисквалифицированным лицом деятельности по управлению юридическим лицом Комментарий к статье 14.23
  8. 2.6.7. Негосударственные социальные внебюджетные фонды
  9. Особенностью конституционно-правового института является
  10. Социальная ответственность бизнеса