§ 1. Смерть как одна из форм обретения свободы и начало мудрости

Крупнейший римский поэт, писатель и философ 1 в. н.э. Луций Анней Сенека, занимаясь проблемами практической философии, а также выбора и обоснования жизненного поведения (209. 5-30), высказал ряд оригинальных мыслей о смерти.

Эти мысли он высказывает в "Нравственных письмах к Луцилию". Последний, выбившись из нищеты во всадническое сословие, страстно хотел стать философом. Сенека сделался его духовным вождем. Это было в рамках античных традиций: долгом знающего было поучать жаж- дующего, алчущего знаний.

Прежде всего Сенека пишет своему ученику: "Отвоюй себя для себя самого", не трать попусту время, ибо мы умираем живя, с каждым часом мы укорачиваем свой жизненный путь (258. 33). Смерть неминуема, если ее час настал, как нам поступать? Сенека считает, что мы должны стоически встретить ее с подобающим мужеством. Так он пишет: "Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе", т.е. страшно было бы состояние постоянной смерти, ужас без конца, а так она преходяща, и этим можно утешиться (258. 37). По Сенеке, "надо уметь равнодушно расстаться с жизнью, жалки те, кто мечется между страхом смерти и мучениями жизни. Жалкие, они и жить не хотят, и умереть не умеют" (258. 37). Соглашаясь с Эпикуром, он пишет: "... Размышляй о смерти!" - Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж, наверное, вне всякой власти. Что ему тюрьма и стража, и затворы? Выход ему всегда открыт!" (258. 73). Т.е. Сенека впервые говорит о свободе воли человека, о том, что человек - хозяин даже над своей смертью, и это делает его свободным. Но "есть лишь одна цепь, которая держит нас на привязи, - любовь к жизни". И не надо от этого чувства стараться избавляться, надо лишь умерить, убавить его силу, нужно быть готовым к тому, что следует сделать, т.е. принять смерть спокойно (258. 73). "Смерть стоит за пределами зла, а значит, и страха перед злом" (258. 78). Сенека нам говорит, что смерть - это личный факультативный опыт стоика; смерть - это борьба, где надо сохранять "лицо", достоинство. Это все должное. А как же основная масса людей, не знающая философии, т.е. искусства умирать, уходят из жизни?

По данному вопросу Сенека спорит с Эпикуром, который считал, что "каждый уходит из жизни так, словно только, что вошел. ... Возьми кого угодно - хоть юношу, хоть старика, хоть человека средних лет: ты обнаружишь, что все одинаково не знают жизни. .. каждый уходит из жизни таким, каким родился". С этим не согласен Сенека: "Неправда! В час смерти мы хуже, чем в час рождения. И виновные тут мы, а не природа" (258. 63). Все мы пытаемся постигнуть одну мудрость: как правильно жить. А ведь главная мудрость в другом - как суметь подольше прожить. Кто это постиг и "кто умирает таким же безмятежным, каким родился, тот постиг мудрость" (258. 63-64). Хотя Энгельс называл Сенеку "дядей христианства", с ним трудно согласиться, если иметь в виду, что христианство считало "... день смерти лучше дня рождения" (114.

332). Сенека - наоборот: ребенок чище, он непорочен. Он - tabula rasa. И люди сами виноваты в своих пороках, слабостях, которые они обнаруживают к концу жизни.

Сенека считал, что в час смерти, умирая, доблестный римлянин ведет себя мужественнее, чем в суете перед смертью: "Когда смерть пришла, она и невежде даст силу духа не бежать от неизбежного" (258. 78). И вообще, по Сенеке, "смерть или уничтожает нас, или выпускает на волю" (258. 63). И тогда "у отпущенных, когда снято с них бремя, остается лучшее, у уничтоженных не остается ничего: ни хорошего, ни плохого - все отнято" (258. 63). Т.е. трусость, проявленная в час смерти, "съела" и имя, и "лицо", и "persona" - маска снята. У потомков по поводу этого имени в памяти будет зиять провал. И как бы после историографы не обеляли это имя, воистину справедливы слова из Ветхого завета: "лучше доброе имя (при жизни и смерти - М. Ш.), чем добрый елей" после смерти (114. 332).

Сенека замечает, что как бы люди ни крепились перед смертью, их охватывает страх. Сила страха настолько сильна, что мирские угрозы врага ничего не стоят. Стоик знает: "Смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто (и более - М.Ш.) для нас не страшно" (258. 67-68). Человек настолько слабое существо что осознает, что тело его смертно и хрупко. .. и сами земные наслаждения оборачиваются муками, и лишь смерть избавляет от болезненных оков(258. 68, 69). Сенека прозорливо говорит Луцилию: "А сколько смятения приносит приближающаяся смерть, лучше всех объяснят те, кто был с нею рядом, видел ее приход и встретил ее", т.е. сведущи в смерти провожающие умирающего в иной путь. Здесь уместно вспомнить адыгскую поговорку: "Псэр ІэфІщ", т.е. душа, жизнь сладка; и потому, хотя в состоянии агонии умирающий человек уже не чувствует боли, все равно, его организм без участия его воли напрягается, борется за жизнь до последнего вздоха.

Сенека продолжает: "Бояться смерти так же глупо, как бояться старости. Здесь так же, как за молодостью, идет старость, следом за старостью приходит смерть". В данном случае адыги говорили: "дунейр чэзущ", т.е. все в мире имеет свой распорядок, черед, за одним неизбежно по природе вещей наступает другое явление. И потому "кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти, и сама есть лишь путь к ней" (258. 79). Естественно, мы не боимся смерти, а боимся мыслей о смерти, которые нас терзают. А так мы ее не боимся потому, что она рядом в двух шагах. И Сенека говорит Луцилию слова, идущие чуть ли не из Древнего Египта: "чтобы никогда не бояться смерти, всегда думай о ней" (258. 80). Не боятся смерти или дети, еще далекие от старости и не имеющие ставшего разума и опыта жизни, или повредившиеся в уме (не имеющие самосознания), т.е. люди безмятежного духа (258. 87).

Раскрывая природу страха на свой манер, Сенека размышляет: "Есть в нас любовь к себе и врожденная воля к самосохранению, и неприятие уничтожения; потому и кажется, что смерть лишает нас многих благ и уводит от всего, к чему мы привыкли. И вот, чем еще отпугивает нас смерть: здешнее нам известно, а каково то, к чему все перейдут, мы не знаем и страшимся неведомого. И страх перед мраком, в который, как люди верят, погрузит нас смерть, естествен" (258. 158). Для Сенеки, как и для любого человека античности, страшна мысль о бесприютности души после кончины. Душа и тело должны не блуждать, где попало, а должны быть преданы земле в одном месте, т.е. неизвестность судьбы тела и души после смерти - причина для

страха.

Надо научиться презирать смерть, слишком много вокруг нее суеверий, советует Сенека (258. 158). "Глупо ее бояться: ведь известного мы заранее ждем, а страшимся лишь неведомого. Неизбежность же смерти равна для всех и непобедима" (258. 79). Весело встретит приход смерти только тот, кто готовился к ней задолго (258. 79). Гуманистически важна мысль Сенеки о том, что надо к смерти идти без ненависти к жизни (258. 80). Как долгая жизнь хороша, так и долгая смерть мучительна и плоха, говорит Сенека, а потому, если я собрался уйти из жизни, то тщательно выберу род смерти. И тут с чисто римским спокойствием в духе своего времени он заявляет: "Ни в чем мы не должны угождать душе так, как в смерти: пускай куда ее тянет, там и выходит; выберет ли она меч или петлю, или питье, закупоривающее жилы, - пусть порвет цепи рабства, как захочет. Пока живешь, думай об одобрении других; когда умираешь - только о себе. Что тебе по душе, то и лучше" (258. 131).

К самоубийству у Сенеки двоякое отношение. Первое: идти к смерти как к самоосвобождению. Нельзя преграждать путь к свободе, надо выбрать смерть поблагороднее, и вообще, не принимать чужое мнение: "глупо думать, а что скажут люди о форме моей смерти" (258. 131). Сенека по- философски метко замечает: "Лучшее из устроенного вечным законом то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество - прочь из жизни" (258. 131). И чтобы не мучиться от болезней и от палача, лучше выйти из круга мира, отбросить все бедствия. И добавляет: "В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит" (258. 131). По Сенеке, "стыдно красть, чтобы жить, красть (у себя жизнь - М.Ш.), чтобы умереть - прекрасно" (258. 133), т.е. красть время и средства к существованию, чтобы жить - это стыдно, а красть у себя свои годы, идя на смерть - на это не всякий решится. И это в глазах Сенеки и римского общества - прекрасно. И вообще жизнь, как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна" (258. 148). И потому Сенека с воодушевлением восклицает: "Так разве не мужественно пойти наперекор всему, что внушено нам давним убеждением", и не есть ли это один из самых славных и великих подвигов человеческого духа? (258. 159).

Но при всем при этом, по Сенеке, природа человека сопротивляется боли и смерти. Но в определенных случаях надо нести свой крест, избегать самоубийства. Так, он против сладострастной жажды смерти. "Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни. а уходить" (258. 70), т.е. последнее слово и дело должны быть за самосознающим себя человеком. Особенно важна мысль Сенеки, выраженная в его напутствии к Луцилию: нельзя из-за страха смерти на себя накладывать руки (258. 130). Свободнорожденный человек не может быть палачом даже над самим собой, им может быть лишь грубый варвар, скиф или раб - таково общественное мнение античности. Таково и мнение аристократа духа Сенеки. Он не хочет пачкать кровью свои руки. Но судьба над Сенекой распорядилась немного иначе, чем он писал. Когда император Нерон из зависти приказал ему умереть, философ вместе с женой вскрыли себе вены.

По Сенеке, не надо спешить навстречу смерти и по другой причине: надо дать возможность родным и друзьям быть напоследок около себя подольше, как это сделал Сократ.

Сам же Сенека, исповедуясь, говорит и о другой причине неприятия им суицида: "Часто меня тянуло покончить с собою, но удерживала мысль о старости отца, очень меня любившего. Я думал не о том, как мужественно смогу я умереть, но о том, что он не сможет мужественно переносить тоску. Поэтому я и приказал себе жить: ведь иногда и остаться жить - дело мужества" (258. 148).

В этих словах мы видим истинного Сенеку, гибкость его мышления. Это отход от ортодоксального стоицизма, который отвергает как "страсти" страдания, так и любовь к родным. Сенека же наравне с долгом человека перед самим собой ставит и долг перед другими, любовь и привязанность к ближним. Для наших родных жизнь подчас имеет смысл и ценность, если мы, их дети, живы. Значит, мы для себя и для них должны жить - делает вывод уже неправоверный стоик Сенека. Исходя из предыдущих рассуждений, правомерно поставить вопрос: смерть - это добро (благо) или зло? Жизнь - это благо или зло? В своих рассуждениях Сенека начинает с того предположения, что если кто-нибудь ожил бы после смерти, то он сказал бы нам, что в смерти нет никакого зла. "Смерть - небытие; но оно же было и раньше, и я знаю, каково оно: после меня будет то же, что было до меня" (258. 107. 234). А "небытие не причиняет муки: что может чувствовать тот, кого уже нет? Но и быть немучительно: кто существует, тот ушел от самой большой беды, приносимой смертью, - небытия" (258. 216). Т.е., по Сенеке, если смерть понимать как небытие, а жизнь - как бытие, то в смерти нет зла. Это правдиво на его рассудочном уровне, т.е. "жизнь есть не благо и не зло, а только вместилище блага и зла".

Сенека не согласен с формальнологической уловкой Зенона: "Зло не может быть славным, смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло", или "безразличное не бывает славным, смерть бывает славной, значит, смерть небезразлична" (258. 157). Такое рассуждение приводит к выводу, что "не смерть бывает славной, а мужественная смерть", а на самом деле, "сама смерть не добро, и не зло" (258. 158). Т.е. хвалить надо не смерть, а человека, принявшего смерть и проявившего высокие гражданские доблести. Для одних она послужила чести (Сенека в пример приводит Катона), для других - позору (например - Брут). "Смерть не зло, но имеет обличье зла" (258. 158). Человек не сможет подняться к добродетели, если он считает смерть злом. Он сможет это сделать, если примет смерть как явление безразличное. Человеческая натура, "природа не допускает, чтобы кто- нибудь отважно шел на то, что считает злом; всякий будет медлить и мешкать, а сделанное поневоле, с желанием увильнуть, не бывает славным" (258. 159).

Сенека, высмеивая уловку Зенона, показывает, что такими словами людей не бросишь в бой. И что царь Леонид (с 300 спартанцами закрывший собой Фермопилы) просто сказал своим воинам: "Давайте-ка завтракать, соратники: ведь ужинать мы будем уже в преисподней" (258. 160). Они знали, что не победят полчища персов, не вернутся домой, и им это место будет могилой. Как верно отметил Ошеров, у Сенеки, "как часть божественной воли муж добра воспринимает и смерть. Смерть предустановленна мировым законом и потому не может быть безусловным злом. Но и жизнь не есть безусловное благо: она ценна постольку, поскольку в ней есть нравственная основа" (209. 19). Единственное, что мы можем определенно сказать о смерти, - это то, что "смерть становится честной, благодаря тому, что честно само по себе: добродетели и душе, презирающей все внешнее" (258. 158).

И если "человек умер, то что от него остается?" - мимо этого вопроса не может пройти и Сенека. Здесь он приводит замечательные слова Метро- дора: "Всякое благо смертных смертно", но это относится только к благам преходящим. Подлинные блага - мудрость и добродетель - не умирают, они неизменны и постоянны. В уделе смертного только они бессмертны (258. 209).

Любой человек рано или поздно задумывается: по какой логике, схеме, в какой очередности смерть прибирает к себе людей? Социальная психология нашего времени считает: "если смерть и бывает разборчивой, то только в том смысле, что останавливает свой леденящий взор прежде всего на лучших из нас" (295. 4). Как же решает эту проблему Сенека? Прежде всего он считает, что "смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым" (258. 206), а также "судьба не соблюдает черед, и младшие могут раньше нас уйти", что "все смертны, и для смерти нет закона", "что может случиться всякий день, может случиться и сегодня" (258. 120). Т.е. в явлении смерти нет определенной схемы, закона. И "сетующий на чью-нибудь смерть сетует на то, что умерший был человеком. Все мы связаны уделом: кто родился, тому предстоит умереть. Сроки разные, исход один" (258. 212), т.е. мы все фатально приговорены к смерти, и притом у каждого из нас здесь будет свой факультативный опыт, который мы никому не сможем передать, ибо смерть - это миг, а за ним - полное бесчувствие, т.е. мы за пределами этого мига не имеем обратной связи, так как являем собой уже не человека, а труп.

Сенека замечает, что римские солдаты часто рассчитывали на то, что после военной службы и лагерных трудов, получив награды, наконец-то, заживут в свое удовольствие. На самом деле - "смерть (и здесь - М.Ш.) стоит рядом": чужие смерти нам напоминают, что мы смертны (258. 217). И не столько природа или война, а гражданская жизнь и в ней "человек человеку грозит (смертью - М.Ш.) ежедневно, чем случайность", т.е. угроза смерти есть и в обыденной жизни (228. 225). Замечательно здесь то, что Сенека не говорит о боге (о богах) и о судьбе, отнимающей жизнь, а о людях и людских делах, которые радикально грозят человеку. Мысли Сенеки легко понять, если его слова соотнести с его временем и биографией. Угроза ему и любой человеческой индивидуальности в это время исходила от полубезумного императора Нерона. "Человек, бойся прежде всего человека", - вот, что нам примерно говорит и сейчас Сенека.

Как себя прилично вести, если умер родной человек? По-своему отвечает на этот вопрос Сенека: "Ты схоронил, кого любил; ищи, кого полюбить! Лучше добыть нового друга, чем плакать", "если скорби не прекратит разум, ей положит конец время". Женщина должна скорбеть не больше года (258. 119). А мужчине он предоставляет больше прав, как главе семьи, а то и рода: "для мужчин нет законного срока, ибо всякий срок для них постыден" (258. 119). Да и женщины в эпоху Сенеки не слишком скорбели о мужьях. "Ничто не становится ненавистно так быстро, как горе; недавнее (горе - М.Ш.) находит утешителя и некоторых привлекает к себе, застарелое вызывает насмешки. И не зря: ведь оно или притворно, или глупо" (258. 119), т.е. надо и в горе соблюдать меру, сдержанность. Сенека так и пишет к Луцилию: и в скорби есть приличья; скорбь не должна превращаться в лицедейство". "И радость, и горе льются через край только у неразумных" (258. 214).

Вместе с тем, "бесчеловечно забывать близких, хоронить вместе с прахом память о них, щедро лить слезы, а вспоминать скупо" (258. 214). Сенека как философ и моралист призывает всех иметь твердую память об умерших, соблюдать дедовские установки, обычаи и традиции, т.е. меньше притворяться при похоронах и оказывать больше внимания и уважения к могилам и именам умерших.

И еще по одной причине, по Сенеке, не надо слишком внешне скорбеть: наш век - темница для души, но она (душа) вернется к богам, а "мы зреем для нового рождения" (258. 223). Т.е. здесь сказываются идеи христианства, которые в 1 веке н.э. распространялись из Ближнего Востока в Рим.

Кто же они - особо избранные для смерти? Кто из живущих легче всего перенесет смерть? Сенека считает, что есть мудрецы, которые являются избранными, и только они умеют быть царями и правителями. Мудрость - знание божественных и человеческих начал и причин. Мудрость выше философии. Она как итог и награда. Философия всегда в пути, а мудрость является в его конце. Философия отыскивает истину в делах божественных и человеческих. Мудрость - наставница душ (258. 187-197). И лишь мудрец всемерно стоек: "А та смерть, что близка и наверняка придет, требует долгой стойкости духа, качества редкого, которое может явить лишь мудрец" (258. 78). Мудрость заключается и в умении долго жить, и "если кто прочь подальше отправил старость, тот должен благодарить богов" (258. 79).

Мудрость есть также умение умереть. Пока не пришла старость, я заботился о том, чтобы хорошо жить, в старости - чтобы хорошо умереть; а хорошо умереть - значит умереть с охотой", - заявлял он (258. 117). И как бы подытоживая свои мысли, он говорит следующее об отношениях мудреца с запредельным, трансцендентным: "Мудрец говорит: я смело ухожу туда не в надежде на то, что мне открыт, по моему разумению, путь к моим богам. Я заслужил быть принятым в их число и уже был среди них: я послал к ним мою душу, а они мне ниспослали свою. Но допустим, что я исчезаю совершенно, что от человека ничего не остается, мое мужество не меньше, даже если я ухожу в никуда" (258. 206). т.е. мудрецы считали себя кандидатами в небожителей, достойными быть в обществе богов. И даже возможность материалистического превращения их в ничто их не смущает: мужество, твердость сердца с ними остается до конца.

Но как бы интересно не писал Сенека о мудрецах, его сердце все-таки отдано философии. И по античным традициям он высоко превозносит ее, называя "высочайшей из всех наук и искусств". Что она может дать? "А вот что: ты предпочтешь нравиться самому себе, а не народу, будешь взвешивать суждения, а не считать их, будешь жить, не боясь ни богов, ни людей, и либо победишь беды, либо положишь ей конец" (258. 77), т.е. философия даст тебе такое самосознание и свободу, что общественное мнение толпы для тебя покажется нипочем. Но и философией, по Сенеке, нельзя заниматься урывками, философии надо отдать все свои мысли, надо не разлучаться с ней и чтить ее. При этом надо помнить, что в руках философии царская власть, что она распоряжается твоим временем. Она повелительница, ей и приказывать (258. 107). Сам же Сенека признает, что философия и любовь друзей удержали его в свое время от смерти (258. 149). А потому философия еще и целительница от душевных невзгод: "вот, что дает философия: веселость, несмотря на приближение смерти, мужество и радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря на бессилие" (258. 77).

И потому Сенека советует Луцилию уйти в философию, приобрести ее как мать, как духовную наставницу. Так он пишет: "Укройся, насколько сможешь, в философии: она тебя спрячет в своих объятиях, в ее святилище ты будешь или в полной, или в большей безопасности" (258. 225).

Таким образом, впервые в античности Сенека создал законченную танатологическую систему - стоическую философию о смерти. Он впервые подчеркнул, что человек волен ради свободы и освобождения от мук рабства идти навстречу смерти. Он же волен ради родных и друзей уйти от суицида. Если уж смерть пришла, надо ее встретить как муж добра, не потеряв лицо, без трусости. А так лучше всего умеют поступать мудрецы, ибо они уже при жизни нашли себе место среди богов, обменялись взаимно душами, значит, стали заранее, до смерти, почти богами, ибо лишь боги и их души никогда не умирали, по мнению людей поздней античности. А простым земным людям Сенека советует укрыться в недрах, в объятиях философии; она и утешит, и исцелит душу.

В эпоху Возрождения мысли и идеи Сенеки развивал Мишель Мон-

тень.

Мишель Эйкен из замка Монтень (1533-1592) вошел в историю общественной мысли под именем Монтень как скептик и стоик. Последнее особенно проявляется в вопросах, касающихся проблемы смерти. Он впервые, перефразируя Платона, вводит в широкий оборот выражение: "философствовать - это значит учиться умирать". Одна из глав его книги "Опыты" так и называется. В целом, продолжая во многом идеи Сенеки, он вводит и свой ракурс рассмотрения в, казалось бы, уже устоявшие вещи, т.е. приводит свои примеры, намечает свои подходы и новации по теме смерти.

Он, как и Сенека, замечает, что существуют люди, всей душой стремящиеся к смерти, это у них как страсть (201. 45). Сам Монтень не из их числа. Он заявляет: "что касается смерти, то ощущать мы ее не можем; мы постигаем ее только рассудком, ибо от жизни она отделена не более, чем мгновением" (201. 47). Здесь Монтень, как философ, четко фиксирует, что смерть - явление запредельное, она - чужой опыт, мы можем лишь рассудочно (а не разумом и не чувствами) ее фиксировать. Не обошел вниманием Монтень и проблему страха, сопровождающую смерть. Здесь новизна заключается в том, что "тысячи животных, тысячи людей умирают прежде, чем успевают почувствовать приближение смерти" (201. 47), т.е. чувство страха убивает людей раньше появления самой смерти. Когда страшимся смерти, думаем о боли, ее обычной предшественнице. Монтень в подтверждение своих мыслей приводит стихи своего друга Этьена де ла Боэси: "Смерть была или будет, она не имеет отношения к настоящему", и добавляет сюда слова Овидия: "Менее мучительна сама смерть, чем ее ожидание". И из всего этого делает вывод, приводя слова Августина: "Смерть - зло лишь в силу того, что за ней следует" (201. 47).

Мишель Монтень жил во Франции в эпоху жестоких гугенотских войн и нестабильности страны, в эпоху позднего Возрождения. И как сын своей эпохи он говорит: "Можно сожалеть о лучших временах, но нельзя уйти от своего времени", "смерть всечасно дает мне о себе знать; она непрерывно сжимает мне грудь и почки", "лучше всего умереть в том месте, где родился" (201. 507, 526).

Расшифровывая мрачное, но крылатое выражение: "Философствовать - значит учиться умирать", - Монтень говорит, что философствование означает приготовление к смерти. Это потому, что исследования или размышления ведут нашу душу за пределы нашего бренного "я", отрывают ее от тела. В это время добродетель дает нам "одно из главнейших благодеяний - презрение к смерти" (201. 63), т.е. благородные поступки превышают наш страх над смертью, отсюда, мы становимся выше смерти.

Смерть неотвратима для каждого из нас. Он приводит стихи Горация: "Все мы влекомы к одному и тому же, для всех встряхивается урна, позже ли, раньше ли выпадет жребий и нас для вечной погибели обречет ладья (Харона)". Эту мысль он усиливает словами Цицерона: "Она всегда угрожает как скала Тантала", и эта "конечная точка нашего жизненного пути. .. смерть, предел наших стремлений", и лишь невежественные люди вовсе не думают о ней (201. 65-66).

Но сила философского подхода к этому грозному явлению заключается в том, что мы как образованные люди смело встречаем ее: "научимся встречать ее грудью и вступать с нею в единоборство", и тем самым "лишим ее загадочности (201. 66), будем, как египтяне, ждать ее всегда по принципу: "Memento mori". Философствовать, т.е. стоически размышлять о смерти, - предполагает, в свою очередь, и размышления о свободе, считает Монтень. Смерть, по Монтеню, освобождает от рабства: "Кто научился умирать, тот разучился быть рабом", и что "готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения" (201. 70), т.е. в данном случае Монтень как широко эрудированный человек знавший Сенеку, следует его словам и потому героизирует смерть.

При этом его не покидает постоянное чувство опасности: "Меня постоянно преследует ощущение, будто я все время ускользаю от смерти" (201. 71). Монтень конкретизирует слова Сенеки, что смерть всегда близка: "Смерть действительно всегда рядом с нами: и тогда, когда мы веселы и когда горим в лихорадке, и когда мы на море, и когда у себя дома, и когда в сражении, и когда отдыхаем" (201. 71). В подтверждении своих мыслей Монтень приводит слова Сенеки: "Всякий человек столь же хрупок, как все прочие; всякий одинаково не уверен в завтрашнем дне" (201. 71). Видимо, совпадение взглядов Монтеня и Сенеки объясняется тем, что оба мыслителя жили в тревожное время. Но Монтень тревожится и еще по одной причине. И в этом сказывается новизна его взглядов: "Мне всегда кажется, что до прихода смерти я так и не успею закончить то дело, которое должен выполнить" (201. 71). Если Сенека говорит, что следует жить ради отца, друзей, то, по Монтеню, надо успеть сделать дела, и ради долга перед обществом надо жить. Он полностью согласен с Овидием и приводит его слова: "Я хочу, чтобы смерть застигла меня посреди трудов" (201. 72). Монтень как дворянин под трудом понимает, естественно, не физический, крестьянский тяжелый труд, а труд аристократа: дела управленческо-распорядительного характера, а также законотворчество, решение литературно-философских проблем и т.д.

По-своему гедонистически интерпретирует Монтень и действия древних египтян, видя в их делах пример для подражания всем и выделяя крепость их духа. Так, древние египтяне в конце трапезы показывали всем присутствующим огромное изображение смерти, и державший его говорил: "Пей и веселись сердцем, ибо, когда умрешь, ты будешь таким же". Т.е., по Монтеню, это означало, что тот, "кто учит людей умирать, тот учит их жить" (201. 73). Т.е. мертвые или посредники между миром живых и миром мертвых (жрецы, старики, а в данном случае - философы) учат жить по принципу: жить каждым мгновением жизни.

Старость - осень жизни, а иногда - живое напоминание о смерти, т.е. живая смерть, если, особенно, старый человек немощный. Мимо проблемы старости и смерти и их взаимосвязи не смог пройти и Монтень. Он живописно это описал, пересказав известную ему историю о том, как один из старых телохранителей Цезаря попросил его отпустить домой умереть, т.е. уйти со службы. На это Цезарь жестоко, но остроумно ответил: "Так ты, оказывается, мнишь себя еще и живым", - и отпустил старого солдата(201. 74).

Монтень, говоря о ранних христианах, замечает, что их презрение к смерти (речь идет о том, что в Риме их бросали в бой со львами и тиграми), когда они погибали фанатично за веру, влекло к ним и к новой вере все большее число сторонников.

Как стоик, он замечает: "И раз смерть неизбежна, не все ли равно, когда она явится?" (201. 76). В подтверждение этого он приводит эпизод с осуждением Сократа. Тому, кто сказал Сократу: "Тридцать тиранов осудили тебя на смерть", последний ответил: "А их еще раньше осудила на смерть сама природа" (201. 76). Т.е. природа так или иначе всех приберет: и Сократа, невиннообвиненного, и тиранов, которые мнят себя вечными. И потому, по Монтеню, не следует огорчаться из-за перехода туда, где мы будем избавлены от каких бы то ни было огорчений.

Немного солипсизмом отдается высказывание Монтеня, когда он говорит: "Подобно тому, как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего" (201. 76), т.е. здесь, наверное, имеется ввиду, что с нашим рождением произошло со-рождение тысяч связей, и вместе со смертью будет со- отмирание этих связей, т.е. для умирающего человека его смерть равносильна отмиранию всего окружающего его мира. Но со смертью одного человека или существа вселенная не замирает, ибо, как мудро замечает Монтень: "Смерть одного есть начало жизни другого" (201. 76). И потому мудро скроенная природа нам говорит: "Ваша смерть есть одно из звеньев управляющего вселенной порядка; она звено мировой жизни" (201. 76). И потому смерть есть обязательное условие нашего возникновения, от нее не убежать, не отмахнуться; мы звено в цепи, череде вселенских событий, считает Монтень.

А как ведет себя сама смерть, когда она выходит на авансцену? Мон- тень замечает, что жизнь не есть чистая жизнь, что "пребывая в жизни, вы пребываете в смерти, ибо смерть отстанет от вас не раньше, чем вы покинете жизнь" (201. 77). Только сделав свое дело, смерть отойдет от человека. "Или, - продолжает Монтень, - если угодно, вы становитесь мертвыми, прожив свою жизнь, но проживаете вы ее, умирая: смерть, разумеется, несравненно сильнее поражает умирающего, нежели мертвого, гораздо острее и глубже" (201. 77). При этом, "страху смерти подобает быть ничтожнее, чем ничто, если существует что-нибудь ничтожнее, чем это последнее" (201. 79), т.е. надо загнать страх смерти в угол, до размера ничто, т.е. сделать так, чтобы можно было пренебречь им.

Ни бог, ни люди не заберут время из твоей жизни, а потому, по Мон- теню, "никто не умирает прежде своего часа", и "то время, что останется после вас, не более ваше, чем то, что протекало до вашего рождения" (201. 79). "Где бы (на каком бы году жизни - М.Ш.) ни окончилась ваша жизнь, там ей и конец. Мера жизни не в ее длительности, а в том, как вы использовали ее: иной прожил долго, да пожил мало", т.е. не видел ничего, кроме своего местечка, где родился, не видел никаких красот жизни. Жизнь есть постоянное усилие, воление: "Ваша воля, а не количество прожитых лет, определяет продолжительность вашей жизни" (201. 79).

Природа, по Монтеню, говорит человеку, что смерть никому не причиняла несчастья. "Еще до завершения сроков твоих, жизнь твоя уже завершилась. Маленький человечек такой же цельный человек, как и большой (201. 80). И если человеку было даровано бессмертие, он от нее отказался бы, узнав свойства этого бессмертия. Оно было бы тягостным и нестерпимым. Поэтому не надо отвращаться от жизни, пока живешь, и пытаться бежать от смерти, когда она пришла. "Все дни твоей жизни ведут тебя к смерти; последний только подводит к ней", - таковы, по Монтеню, благие наставления нашей родительницы - природы" (201. 80).

Монтень не согласен с ходячим выражением: не все ли равно, где умереть? Так он писал: "Я часто задумывался над тем, почему смерть на войне кажется нам несравненно менее страшной, чем у себя дома; в противном случае армия состояла бы из одних плакс и врачей; и еще: почему, несмотря на то, что смерть везде и всюду все та же, крестьяне и люди низкого звания относятся к ней проще, чем остальные?" (201. 80). Он полагает, что дело тут в том, что сама обстановка вокруг умирающего творит и печальные лица, и устрашающую атмосферу. Все это порождает еще больший страх, чем сама смерть; т.е. стоны и рыдания женщин и детей, смущенные и растерянные посетители, заплаканная челядь, занавешенные окна, зажженные свечи, врачи и священники у изголовья умирающего, короче говоря, вокруг нас ничего, кроме испуга и ужаса. Умирающий еще живой, но заживо облачен в саван и предан уже погребенью. На лицах у всех маски скорби, печали, сочувствия (201. 81). И если мы уберем эту обстановку таинственности происходящего, т.е. сорвем иногда маску лицемерного приличия, соблюдаемое по случаю, то увидим, что смерть сановника ничем не отличается от смерти до того раньше почившего камердинера или служанки. И потому, "благостна смерть, не давшая времени для этих пышных приготовлений" (201. 81).

Таким образом, мы видим у Монтеня своеобразную систему взглядов на смерть; и он называет ее философией, т.е. наукой, как встречать смерть. Философская встреча смерти означает: иметь олимпийское спокойствие, быть в самосознании, избавиться от мишуры таинственности, сорвать маску со смерти. И тогда увидим, по Монтеню, что все люди умирают одинаково. И вообще, многие, по Монтеню, умирают раньше физиологической смерти. Это происходит из-за страха перед смертью. "Я не боюсь смерти", - так примерно мыслит Монтень. "Я боюсь не успеть завершить своих трудов", т.е. мыслитель осознает уникальность хода, строя своего мышления и боится, что с его смертью человечество не приобретет эти мысли. Так примерно мыслили и ученые осажденного Ленинграда Пиотровский Б.Б. и Фрейденберг О. Выношенные и выстраданные ими идеи они боялись потерять, не передав дальше потомкам, если внезапно погибнут. Блокадники в данном случае боялись не за себя, не за свое бренное тело, а за дело, за долг перед обществом, за то умное и нужное человечеству, что имелось в их головах и что могло быть потеряно безвозвратно раз и навсегда для всего человечества. Это могло случиться от нелепой, слепой, неразборчивой смерти. И это сознание своего долга перед обществом придало ученым силу выжить, пережить блокаду.

Интересна так же мысль Монтеня о том, что жизнь - это постоянное воление, т.е. постоянное преодоление себя, природы. И смерть может прийти к живому человеку, т.е. он будет жить, но живой смертью, так как перестал волеть, желать большего, чем имеет, т.е. человек пассивно подчинился потоку жизни, стал, как говорят, "растительным существом". Сам же Монтень себе этого не желает и хочет встретить смерть среди трудов.

В целом можно сказать, что Монтень закладывает основы самостоятельного деятельного отношения человека как к жизни, так и к смерти. А это есть то, что будет развито позже самой буржуазией и его новыми апологетами. Все, сказанные Монтенем мысли, как нельзя кстати пришлись по душе, а значит, и менталитету, зарождавшемуся тогда классу капиталистов. Монтень всегда современен. Примечательно, что "каждая новая эпоха склонна не только говорить о Монтене, но и разговаривать с ним; он всегда будоражил и до сих пор продолжает будоражить живую философскую и художественную мысль" (149. 5-32).

<< | >>

↑

Источник: Шенкао М.А.. Основы философской танатологии. 2002

Еще по теме § 1. Смерть как одна из форм обретения свободы и начало мудрости:

- История философии - Логика - Онтология научного познания - Основы философии - Политическая философия - Современные философские исследования - Учение про ноосферу - Философия науки - Философия религии и религиозная философия - Этика -