<<
>>

Раздел IV. Сознание, мышление и наука

1.

Макс Вебер

Наука как призвание и профессия

«Сегодня среди молодёжи очень распространено представление, что наука стала чем-то вроде арифметической задачи, что она создаётся в лабораториях или с помощью статистических картотек одним только холодным рассудком, а не всей «душой», так же как «на фабрике».

При этом прежде всего следует заметить, что рассуждающие подобным образом по большей части не знают ни того, что происходит на фабрике, ни того, что делают в лаборатории. И там и здесь человеку нужна идея, и притом идея верная, и только благодаря этому условию он сможет сделать нечто полноценное. Но ведь ничего не приходит в голову по желанию. Одним холодным расчётом ничего не достигнешь. Конечно, расчёт тоже составляет необходимое предварительное условие...

Идея подготавливается только на основе упорного труда..

Только оба указанных момента - и именно оба вместе - ведут за собой догадку..

Научный работник должен примириться также с тем риском, которым сопровождается всякая научная работа: придёт «вдохновение» или не придёт? Можно быть превосходным работником и ни разу не сделать собственного важного открытия. Однако было бы заблуждением полагать, что только в науке дело обстоит подобным образом и что, например, в конторе все происходит иначе, чем в лаборатории. Коммерсанту или крупному промышленнику без «коммерческой фантазии», то есть без выдумки - гениальной выдумки, лучше было бы оставаться приказчиком или техническим чиновником; он никогда не создаст организационных нововведений. Вдохновение отнюдь не играет в науке, как это представляет себе учёное чванство, большей роли, чем в практической жизни, где действует современный предприниматель. И с другой стороны, чего тоже часто не признают - оно играет здесь не меньшую роль, чем в искусстве. Это ведь сугубо детское представление, что математик приходит к какому-либо научно ценному результату, работая за письменным столом с помощью линейки или других механических средств: математическая фантазия, например Вейерштрасса, по смыслу и результату, конечно, совсем иная, чем фантазия художника, то есть качественно от неё отличается, но психологический процесс здесь один и тот же. Обоих отличает упоение (в смысле платоновского «экстаза») и «вдохновение».

Однако хотя предварительные условия нашей работы характерны и для искусства, судьба её глубоко отлична от судьбы художественного творчества. Научная работа вплетена в движение прогресса. Напротив, в области искусства в этом смысле не существует никакого прогресса. Неверно думать, что произведение искусства какой-либо эпохи, разработавшее новые технические средства или, например, законы перспективы, благодаря этому стоит выше в чисто художественном отношении, чем произведение искусства, абсолютно лишённое всех перечисленных средств и законов, если только оно было создано в соответствии с материалом и формой, то есть если его предмет был выбран и оформлен по всем правилам искусства без применения позднее появившихся средств и условий. Совершенное произведение искусства никогда не будет превзойдено и никогда не устареет; отдельный индивид лично для себя может по-разному оценивать его значение, но никто никогда не сможет сказать о художественно совершенном произведении, что его «превзошло» другое произведение, в равной степени совершенное.

Напротив, каждый из нас знает, что сделанное им в области науки устареет через 10, 20, 40 лет. Такова судьба, более того, таков смысл научной работы, которому она подчинена и которому служит, и это как раз составляет её специфическое отличие от всех остальных элементов культуры; всякое совершенное исполнение замысла в науке означает новые «вопросы», оно по своему существу желает быть превзойдённым. С этим должен смириться каждый, кто хочет служить науке. Научные работы могут, конечно, долго сохранять своё значение, доставляя «наслаждение» своими художественными качествами или оставаясь средством обучения научной работе. Но быть превзойдёнными в научном отношении - не только наша общая судьба, но и наша общая цель. Мы не можем работать, не питая надежды на то, что другие пойдут дальше нас. В принципе этот прогресс уходит в бесконечность...

Вспомните удивительный образ, приведённый Платоном в начале седьмой книги «Г осударства», - образ людей, прикованных к пещере.

Страстное воодушевление Платона в «Государстве» объясняется в конечном счёте тем, что в его время впервые был открыт для сознания смысл одного из величайших средств всякого научного познания - понятия. Во всем своём значении оно было открыто Сократом. И не им одним. В Индии обнаруживаются начатки логики, похожие на ту логику, какая была у Аристотеля. Но нигде нет осознания значения этого открытия, кроме как в Греции. Здесь, видимо, впервые в руках людей оказалось средство, с помощью которого можно заключить человека в логические тиски, откуда для него нет выхода, пока он не признает: или он ничего не знает, или это - именно вот это, и ничто иное, - есть истина, вечная, непреходящая в отличие от действий и поступков слепых людей. Это было необычайное переживание, открывшееся ученикам

Сократа. Из него, казалось, вытекало следствие: стоит только найти правильное понятие прекрасного, доброго или, например, храбрости, души и тому подобного, как будет постигнуто также их истинное бытие. А это опять-таки, казалось, открывало путь к тому, чтобы научиться самому и научить других, как человеку надлежит поступать в жизни, прежде всего в качестве гражданина государства. Ибо для греков, мысливших исключительно политически, от данного вопроса зависело все. Здесь и кроется причина их занятий наукой.

Рядом с этим открытием эллинского духа появился второй великий инструмент научной работы, детище эпохи Возрождения - рациональный эксперимент как средство надёжно контролируемого познания, без которого была бы невозможна современная эмпирическая наука».

Контрольные вопросы

1. В чём сходство и различие науки и искусства, с точки зрения Вебера?

2. Какие средства научного познания выделяет Вебер?

3. Какова, по мнению Вебера, роль «вдохновения» в науке?

2.

А.С. Арсеньев, Э.В. Ильенков, В.В. Давыдов Машина и человек, кибернетика и философия

«Мечтая о мыслящей машине, столь же, а может быть, и ещё более совершенной, чем человек, многие кибернетики исходят из представлений, будто мыслит мозг. Поэтому им кажется, что достаточно построить модель мозга, чтобы получить и искусственное мышление.

Увы, нет. Ибо мыслит не мозг, а человек с помощью мозга...

Дело в том, что для возникновения такой функции, как мышление, требуются ещё кое-какие материальные предпосылки, кроме структурно приспособленного к тому мозга. В частности, это органы, обеспечивающие чувственно-предметный контакт этого мозга с вне его находящимся миром, что-нибудь вроде глаз, ушей, осязающих рук и других «внешних рецепторов». Или, выражаясь языком кибернетики, мозгу, чтобы он мыслил, требуется ещё и непрерывный поток «информации». Иначе он быстро затормаживается (засыпает).

Может быть, делу может помочь система искусственных органов восприятия?.. Нет ...

Материалистическая философия и психология давно установили то принципиальное обстоятельство, что способность мыслить не наследуется человеком вместе с мозгом, что эта способность не «закодирована» в нем генетически, биологически. Она «наследуется», передаётся от поколения к поколению совсем другим путём - через формы предмет- ного мира, созданного трудом, через тело цивилизации. Чтобы отдельный мозг обрёл способность мыслить, его обладатель должен быть с детства включён в систему общественно-человеческих отношений и развит в согласии с её требованиями и нормами. Приучаясь активно действовать с вещами окружающего мира сообразно нормам культуры, человек только и становится человеком - обретает способность ходить на двух ногах, говорить и мыслить...

Способность использовать свой мозг для мышления, - так же как и руки для труда, как язык для говорения, - это от начала до конца, на все сто процентов, общественный продукт, деятельная функция общественного человека. Эта функция определяется не самой по себе морфологической организацией тела индивида, а организацией той грандиозно сложной системы, которая на языке науки именуется «совокупность общественных отношений между людьми». И эта система включает в себя, кроме массы людей, связанных между собою взаимными отношениями, ещё и всю ту совокупность орудий труда, машин и предметов потребления, в производстве коих эти отношения только и формируются.

«Мышление» есть деятельная функция этой системы. Производная от её структуры, от её «морфологии», от её организации, от её потребностей и возможностей. Сам мыслящий индивидуум - только орган этой системы.

Поэтому степень и мера развития способности мыслить в отдельном индивидууме определяются вовсе не его индивидуальноморфологическими особенностями, а совсем иными обстоятельствами. И прежде всего объёмом той сферы (области) культуры, которую этот индивидуум лично усвоил, превратил в личное достояние. Последнее же определяется опять-таки не биохимическими особенностями его тела, а только социальными условиями - формой разделения труда. Мышление всегда было и остаётся индивидуально осуществляемой функцией общего всем людям тела цивилизации...

Искусственное существо не может и не должно быть создано «готовым», ни в смысле «программы» его действий, ни даже в смысле «структуры» его органов, включая прежде всего мозг. Ибо реальный человеческий мозг «структурно» как раз тем и отличается, что он максимально освобождён от цепей биологически унаследованных схем действия и именно поэтому способен к выполнению любой схемы действия, диктуемой ему постоянно меняющимися условиями, - тем, что сама «структура» его есть прижизненное образование, формируемое в согласии с «функциями». Здесь «структура» есть производное от «функции», а не наоборот. Но функции, выполняемые мозгом, определяются всей совокупностью исторически развивающихся условий деятельности человека со всеми драматически-противоречивыми коллизиями внутри этих условий. Поэтому и искусственный мозг должен обладать способностью радикально изменять любую из схем своей прежней деятельности, а, стало быть, и обеспечивающую её «структурную схему».

Короче говоря, эта «структура» должна быть способной к полной перестройке всех своих схем, иными словами, абсолютно пластичной, т.е. универсальной, «формой (всех возможных) форм». Таков именно реальный человек и его мозг.

Стало быть, если вы хотите создать искусственный ум на этом пути, будьте добры создать искусственно абсолютную копию живого человека и не забудьте снабдить его не только всеми «плюсами», но и всеми «минусами» человеческой породы, иначе вы его не сумеете подключить к аккумулятору нашей цивилизации...

Каждый человеческий мозг представляет собой готовую и весьма совершенную систему, способную - при надлежащих условиях - мыслить. Так не проще ли создавать его старым, дедовским способом и больше заботиться о создании тех надлежащих условий, при которых он работал бы на всю свою, так сказать, проектную мощность?

Ведь пытаться строить искусственный мозг вместо того, чтобы развивать «естественный», все равно, что строить посреди Каракумов завод, который путём сложнейших технологических процессов производил бы синтетический песок для кирпичных заводов Дальнего Востока. Ничуть не умнее и не экономнее, хотя такая задача может и увлечь какого-нибудь сверхизобретательного инженера-химика.

Гораздо разумнее мечтать не о машине умнее человека, не об электронном мозге, сравнимом с человеческим, а о том, чтобы каждый живой человеческий мозг работал бы на уровне подлинно современной человеческой культуры, чего он сейчас ещё, к сожалению, не может делать, будучи загружен машинной работой».

Контрольные вопросы

1. Что имеют в виду авторы, когда говорят, что мыслит не мозг, а человек с помощью мозга?

2. Какую главную особенность мышления выделяют авторы?

3. В чём философы видят принципиальное затруднение на пути создания искусственного интеллекта?

3.

Рассел Бертран Бесполезное знание

«На протяжении последних ста пятидесяти лет люди всё более и более энергично обсуждали ценность «бесполезного» знания и всё более и более приходили к убеждению, что имеет смысл обладать только тем знанием, которое применимо в какой-либо области экономической жизни общества.

В Америке, например, образовательные комиссии отмечают, что в деловой переписке большинство людей используют всего пятнадцать сотен слов, и поэтому предлагают избегать все остальные в школьных программах. В Великобритании, в основном в Англии, пошли ещё дальше и сократили необходимый словарь до восьми сотен слов. Концепция речи, как чего-то представляющего эстетическую ценность, вымирает, и это приводит к мысли, что единственное назначение слов - передавать практическую информацию...

На знание повсюду постепенно начинают смотреть не как на просто самоценность или средство создания широкого и гуманного мировоззрения в целом, а как просто на составную часть технического мастерства. Это часть все увеличивающейся интеграции общества, которая была вызвана научно-техническим прогрессом и военной необходимостью...

Тем не менее, помимо случаев, в которых культура напрямую связана с выгодой, овладение знаниями имеет различного рода непрямую выгоду, даже если не имеет практического применения. Я думаю, некоторые из худших черт современного мира могли бы быть устранены за счёт большей поддержки таких знаний и менее жёсткой ориентацией на простую профессиональную компетентность.

Культурный элемент в приобретении знаний, при условии успешного усвоения, формирует характер человеческих мыслей и желаний, побуждая людей, по меньшей мере частично, интересоваться различными имперсональными ценностями, а не только вопросами, имеющими сиюминутную ценность для них лично. Слишком легко было сделано допущение того, что если человек развивает определённые способности посредством знаний, он будет использовать их социально полезным способом. Узкоутилитарная концепция образования игнорирует необходимость воспитания в человеке, наряду с развитием его способностей, каких-либо устремлений. В невоспитанной человеческой натуре есть очень значительный элемент жестокости, который проявляет себя во многих мелких и крупных вещах.

Возможно, самое важное преимущество «бесполезного» знания в том, что оно способствует созерцательному складу ума. В мире существует слишком много готовности не только к действиям без надлежащего предварительного обдумывания, но также к случайным действиям, на которые мудрый человек не пошёл бы. Люди демонстрируют такое своё пристрастие различными любопытными способами. Мефистофель говорил юному студенту: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет», - и каждый цитирует это так, как будто это было мнение Гёте, хотя он просто предполагал, что мог бы сказать дьявол студенту- выпускнику. Гамлет представляется как ужасное предостережение против мысли без действия, но никто не представляет Отелло как предостережение против действия без мысли. Профессора, такие, как Бергсон, из-за своего определённого снобизма по отношению к практичному человеку умаляют значение философии и говорят, что жизнь в своих лучших проявлениях должна быть похожа на кавалерийскую атаку. Со своей стороны, я думаю, что наилучшее действие - то, что осуществляется на основе глубокого понимания Вселенной и человеческой судьбы, а не только из необузданно страстного импульса романтического, но несоразмерного самоутверждения. Привычка находить удовольствие в мысли более, чем в действии - это гарантия против неблагоразумия и чрезмерном любви к власти, средство сохранять спокойствие в несчастии и спокойствие духа среди волнений. Жизнь, ограниченная только личным, вероятно, рано или поздно становится непереносимо тягостной, только окно в больший мир делает многие трагические ситуации жизни переносимыми...

Т еперешний мир полон озлобленных эгоцентричных групп, каждая из которых неспособна увидеть человеческую жизнь в целом и предпочтёт разрушить цивилизацию, чем уступить хоть на дюйм. Никакое количество технических инструкций не обеспечит противоядия от этой ограниченности. Противоядие, в том что касается индивидуальной психологии, должно быть найдено в истории, биологии, астрономии и во всех тех предметах, которые, не разрушая чувства собственного достоинства, дают возможность личности видеть себя в истинном свете. Что необходимо, так это не та или иная конкретная информация, а такие знания, которые тайно внушают понятие целей человеческой жизни в целом: искусство и история, знакомство с жизнью героических личностей, понимание удивительно случайного и эфемерного положения человека во Вселенной - все это касается чувств, в высшей степени отличительно человеческих, силы видеть и знать, проявлять великодушие, думать и понимать. Мудрость берет начало из глубокого понимания, соединённого с бескорыстным чувством».

Контрольные вопросы

1. Как вы думаете, существует ли бесполезное знание? Обоснуйте свой ответ.

2. В чём Рассел видит выгоду овладения «бесполезными» знаниями?

3. Почему Рассел считает, что человеку недостаточно обладать только профессиональной компетентностью?

4. Приведите примеры из повседневной жизни, подтверждающие или опровергающие утверждения Рассела.

Мартин Хайдеггер Отрешённость

«Не надо дурачить себя. Все мы, включая и тех, кто думает по долгу службы, достаточно часто бедны мыслью, мы слишком легко становимся бездумными. Бездумность - зловещий гость, которого встретишь повсюду в сегодняшнем мире, поскольку сегодня познание всего и вся доступно так быстро и дёшево, что в следующее мгновение полученное так же поспешно и забывается. Т аким образом, одно собрание сменяется другим. Памятные празднества становятся все беднее и беднее мыслью, так что теперь памятные собрания и бездумность уже неразлучны...

Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей самую сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления. Это бегство от мышления и есть основа для бездумности. Это такое бегство, что человек его и видеть не хочет и не признается в нем себе самому. Сегодняшний человек будет напрочь отрицать это бегство от мышления. Он будет утверждать обратное. Он скажет, имея на это полное право, что никогда ещё не было таких далеко идущих планов, такого количества исследований в самых разных областях, проводимых так страстно, как сегодня. Несомненно, так тратиться на хитроумие и придумывание по-своему очень полезно и выгодно. Без такого мышления не обойтись. Но при этом остаётся так же верно и то, что это лишь частный вид мышления.

Его специфичность состоит в том, что когда мы планируем, исследуем, налаживаем производство, мы всегда считаемся с данными условиями. Мы берём их в расчёт, исходя из определённой цели. Мы заранее рассчитываем на определённые результаты. Это рассчитывание является отличительной чертой мышления, которое планирует и исследует. Т акое мышление будет калькуляцией даже тогда, когда оно не оперирует цифрами и не пользуется калькулятором или компьютером. Рассчитывающее мышление калькулирует. Оно беспрерывно калькулирует новые, все более многообещающие и выгодные возможности. Вычисляющее мышление «загоняет» одну возможность за другой. Оно не может успокоиться и одуматься, прийти в себя. Вычисляющее мышление - это не осмысляющее мышление, оно не способно подумать о смысле, царящем во всем, что есть.

Итак, есть два вида мышления, причём существование каждого из них оправдано и необходимо для определённых целей: вычисляющее мышление и осмысляющее раздумье.

Именно это осмысляющее раздумье мы и имеем в виду, когда говорим, что сегодняшний человек спасается бегством от мышления.

В июле этого года на острове Майнау восемнадцать лауреатов Нобелевской премии объявили в своём обращении дословно следующее: «Наука (т. е. современное естествознание) - путь к счастью человечества».

116

Как обстоит дело с этим утверждением? Возникло ли оно из размышления? Задумалось ли оно над смыслом атомного века? Нет. Если мы удовлетворяемся этим утверждением науки, мы остаёмся максимально далеко от осмысления нынешнего века. Почему? Потому что подумать-то мы и забыли. Потому что мы забыли спросить: благодаря чему современная техника, основанная на естествознании, способна открывать в природе и освобождать новые виды энергии?

Это стало возможно благодаря тому, что в течение последних столетий идёт переворот в основных представлениях; человек оказался пересаженным в другую действительность. Эта радикальная революция мировоззрения произошла в философии Нового времени. Из этого проистекает и совершенно новое положение человека в мире и по отношению к миру. Мир теперь представляется объектом, открытым для атак вычисляющей мысли, атак, перед которыми уже ничто не сможет устоять. Природа стала лишь гигантской бензоколонкой, источником энергии для современной техники и промышленности. Это, в принципе техническое, отношение человека к мировому целому впервые возникло в семнадцатом веке и притом только в Европе. Оно было долго незнакомо другим континентам. Оно было совершенно чуждо прошлым векам и судьбам народов...

Между тем технический прогресс будет идти вперёд все быстрее и быстрее, и его ничем нельзя остановить. Во всех сферах своего бытия человек будет окружён все более плотно силами техники. Эти силы, которые повсюду ежеминутно требуют к себе человека, привязывают его к себе, тянут его за собой, осаждают его и навязываются ему под видом тех или иных технических приспособлений - эти силы давно уже переросли нашу волю и способность принимать решения, ибо не человек сотворил их.

Страшно на самом деле не то, что мир становится полностью технизированным. Гораздо более жутким является то, что человек не подготовлен к этому изменению мира, что мы ещё не способны встретить, осмысляюще мысля, то, что в сущности лишь начинается в этом веке атома.

Давайте испытаем осмысляющее мышление. Приспособления, аппараты и машины технического мира необходимы нам всем - для одних в большей, для других в меньшей мере. Было бы безрассудно вслепую нападать на мир техники. Было бы близоруко проклинать его как орудие дьявола. Мы зависим от технических приспособлений, они даже подвигают нас на новые успехи. Но внезапно и не осознавая этого, мы оказываемся настолько крепко связанными ими, что попадаем к ним в рабство.

Но мы можем и другое. Мы можем пользоваться техническими средствами, оставаясь при этом свободными от них, так что мы сможем отказаться от них в любой момент. Мы можем использовать эти приспособления так, как их и нужно использовать, но при этом оставить их в покое как то, что на самом деле не имеет отношения к нашей сущности. Мы можем сказать «да» неизбежному использованию технических средств и одновременно сказать «нет», поскольку мы запретим им затребовать нас и таким образом извращать, сбивать с толку и опустошать нашу сущность.

Но если мы скажем так одновременно «да» и «нет» техническим приспособлениям, то разве не станет наше отношение к миру техники двусмысленным и неопределённым? Напротив. Наше отношение к миру техники будет чудесно простым и спокойным. Мы впустим технические приспособления в нашу повседневную жизнь и в то же время оставим их снаружи, т.е. оставим их как вещи, которые не абсолютны, но зависят от чего-то высшего. Я бы назвал это отношение одновременно «да» и «нет» миру техники старым словом - «отрешённость от вещей».

Это отношение позволяет увидеть вещи не только технически, оно даст нам прозреть то, что производство и использование машин требует от нас другого отношения к вещам, которое не бессмысленно. Например, мы поймём, что земледелие и сельское хозяйство превратились в механизированную пищевую промышленность, что и здесь, как и в других областях происходит глубочайшее изменение в отношении человека к природе и к миру перед ним. Но смысл того, что правит этим изменением, по-прежнему тёмен.

Итак, во всех технических процессах господствует смысл, который располагает всеми человеческими поступками и поведением, и не человек выдумал или создал этот смысл. Мы не понимаем значения зловещего усиления власти атомной техники. Смысл мира техники скрыт от нас. Но давайте же специально обратимся и будем обращены к тому, что этот сокрытый смысл повсюду нас затрагивает в мире техники, тогда мы окажемся внутри области, которая и прячется от нас, и, прячась, выходит к нам. А то, что показывается и в то же время уклоняется - разве не это мы называем тайной? Я называю поведение, благодаря которому мы открываемся для смысла, потаённого в мире техники, открытостью для тайны.

Отрешённость от вещей и открытость для тайны взаимно принад- лежны. Они предоставят нам возможность обитать в мире совершенно иначе. Они обещают нам новую основу и почву для коренения, на которой мы сможем стоять и выстоять в мире техники, уже не опасаясь его».

Контрольные вопросы

1. Какие два вида мышления выделяет Хайдеггер? В чём их особенности?

2. В чём Хайдеггер видит опасность развития науки и техники?

3. Как вы понимаете призыв Хайдеггера: «отрешиться от вещей» и «открыться для тайны»?

<< | >>
Источник: Власова, Е.М., Шумейко, М.В.. ФИЛОСОФИЯ [Текст] : учебно-практическое пособие. - Владивосток : Изд-во ВГУЭС,2013. - 140 с.. 2013

Еще по теме Раздел IV. Сознание, мышление и наука:

  1. Горчаков Г.С.. Наука мышления. 2005, 2005
  2. Мышление и сознание
  3. 4-7. Дуализм мышления в массовом сознании
  4. Религиозное сознание имеет специфический тип мышления фазума) и переживания.
  5. РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ. ОШИБКИ И ПЕРЕКОСЫ КАТЕГОРИАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ
  6. РАЗДЕЛ 1. ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА КАК НАУКА
  7. Раздел I Введение в экономическую теорию Глава 1. Экономическая теория как наука
  8. Раздел I. Что может и чего не может наука?
  9. Чтобы понять механизмы мышления, описанные в книге, надо разобраться на собственном примере, как происходит процесс мышления.
  10. Чтобы понять механизмы мышления, описанные в книге, надо разобраться на собственном примере, как происходит процесс мышления.
  11. Еще Аристотель заметил: «Не всякая наука есть доказывающая наука