Глава 22 ПОЛИЦЕЙСКОЕ ПРАВО СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ВСЕГДА ЛИ ПОЛЕЗНЫ АРГУМЕНТЫ «ЗА»?'
Не буду оригинальным, напомнив, что появившаяся в начале 90-х гг. прошлого века свобода научного творчества и терпимость к плюрализму мнений позволили начать постепенный процесс преодоления консерватизма.
догматизма и идеологической зашоренности правовой науки, причем не в последнюю очередь на основе широкого обсуждения возможностей рецепции в современное российское право творческого наследия выдающихся отечественных дореволюционных ученых, если не имена, то идеи которых в советский период находились под фактическим запретом. Востребованным оказалось и творческое наследие блестящей плеяды российских полицеистов.С точки зрения развития современного административного права, обеспечения преемственности административно-правовой науки и дореволюционной политико-правовой мысли без преувеличения можно сказать, что научная общественность должна быть признательна Ю.П. Соловью, первому в постсоветской России инициировавшему обсуждение проблем полицейского права1, которое, придя на смену камералистике — старейшей, уходящей корнями в XVI столетие науке о финансах, экономике, хозяйстве, управлении[1131] [1132] [1133], вплоть до конца XIX в. выступало в качестве своеобразной оси, на которую «нанизывались» фактически все остальные отрасли публичного права, составлявшие правовую систему многих стран Западной Европы и Российской империи. Сформулированные Ю.П. Соловьем идеи и, главное, затронутый им «пласт» научных проблем стали стимулом для целой серии научных пу бликаций, обращенных к этой проблеме с позиций как историко- и теоретико-правовой1, так и административно-правовой науки[1134] [1135]. В этой серии историко-правовые исследования «выглядят» более весомо. так сказать, по формальным результатам в виде монографий и диссертаций. правда, лишь до тех пор. пока авторы ограничиваются анализом собственно исторических фактов становления «науки полиции», полицейского права и института полиции. Когда же начинается авторская интерпретация этих фактов и предпринимаются попытки неких теоретических обобщений с целью найти место полицейского права в системе современного российского права, раскрыть суть полицейской функции государства и полицейской деятельности, перечислить субъекты ее осуществления, большинство предлагаемых конструкций становятся, мягко говоря, малоубедительными. Нередко создается впечатление, что категории и понятия «науки полиции» для некоторых современных историков и теоретиков права важны лишь как некий модный ныне исторический фон из перечисления имен и работ мыслителей прошлого, придающий теоретическу ю «весомость» выводам, зачасту ю имеющим мало общего с полицейским правом Российской империи или Западной Европы, с реалиями правового регулирования организации и функционирования правоохранительной системы Российской Федерации. Показательна в этом отношении в целом интересная и оригинальная докторская диссертация И.И. Мушкета. При всем уважении к автору, заслуги которого в популяризации полицейско-правовой проблематики хорошо известны и несомненны, вынужден констатировать, что его диссертационное исследование, претендующее, как это следует из автореферата, на «построение комплексной теоретико-правовой модели полицейского права, адаптированной к реалиям современного Российского государства»1, реализует эту цель с точностью до наоборот, порождая главный вопрос — зачем то, что автор понимает под полицейским правом и механизмом его реализации, нужно адаптировать к условиям современной России ? Под полицейским правом И.И. Если учесть, что право в целом является регулятивно-охранительной системой[1138], то предложенная дефиниция не только не содержит в себе идентификационные признаки полицейского права как самостоятельной отрасли, либо подотрасли, либо института административного права, но и возвращает нас в далекие XVIII-XIX вв.. когда полицейское право как некое синтетическое «метаправо», не имевшее своего предмета и метода, претендовало на регулирование всего «внутреннего управления» в такой степени, что, по образному выражению А.И. Елистратова, «старинные юристы... смотрели на него как на уродливый нарост (jura pussila) в системе права»[1139]. Зачем возрождать этот «уродливый нарост» в наши дни? Пытаясь дать ответ на данный вопрос, И.И. Мушкет приходит к выводу, что «российское общество в настоящее время больше нуждается не в традиционных либеральных ценностях, полагающих в качестве достоинства ограничение вмешательства государственной власти в дела общества, а в сильной государственной власти, способной эффективно осуществлять внутренние управленческие (в том числе и полицейские) функции. Именно это определяет необходимость обособления полицейского права в качестве системы юридических норм, регулирующих полицейскую деятельность в государстве и являющихся залогом существования сильных, дееспособных правоохранительных органов, профессионально и грамотно выполняющих свои обязанности»1. Не ставя под сомнение необходимость существования в России сильной государственной власти или дееспособных правоохранительных органов, мы сомневаемся в том, что реанимируемое полицейское право, как и любая иная действующая отрасль, подотрасль или институт российского права, должны отказаться от «либеральных ценностей, полагающих в качестве достоинства ограничение вмешательства государственной власти в дела общества». Принять точку зрения И.И. Мушкета — значит вернуться к временам полицейского государства с необъятной по своему содержанию полицейской властью, не сдерживаемой никакими «либеральными ценностями». Против такого «полицейского права» решительно выступали практически все ведущие российские полицеисты уже более ста лет назад. Современному ученому, претендующему на «построение комплексной теоретико-правовой модели полицейского права, адаптированной к реалиям современного Российского государства», следовало хотя бы задуматься над словами А.И. Елистратова о том, что с переходом к правовому государству «пеленки полицейской опеки»[1140] [1141] становятся тесными, и не забывать, что при всех различиях подчас диаметрально противоположенных взглядов на сущность государства, взаимоотношения государства и гражданского общества, содержание полицейского права и полицейской деятельности в трудах В.Н. Пешкова и И.Е. Андреевского, И.Т. Тарасова и В.В. Ивановского, А.И. Елистратова и Э.Н. Берендтса, В.А. Гагена и В.М. Гессена, Н.А. Грифцова и В.Ф. Дерюжинского[1142] последовательно отстаивалась идея о необходимости правового ограничения государственной власти и установления границ принудительной деятельности администрации. Зачем же, спросит любой здравомыслящий читатель, в XXI в. возрождать отрасль права, ценностные ориентиры которой будут воспроизводить право понимание эпохи абсолютизма и полицейского государства, право, в котором само это слово А.И. Елистратов брал в кавычки еще почти век назад? Едва ли ощущается реальная необходимость и присутствует реальная возможность предлагаемого И.И. Мушкетом варианта «обособления полицейского права в качестве системы юридических норм, регулирующих полицейскую деятельность в государстве». Дело в том, что автору для начала следовало аргументированно и непротиворечиво обосновать современное понимание полицейской функции и полицейской деятельности, перечень субъектов ее осуществления, содержание юридических средств реализации ими своей компетенции. К сожалению, обтекаемые формулировки полицейской деятельности как «специфической формы реализации полицейской функции государства»1 или как «одного из видов урегулированных нормами административного права исполнительно-распорядительной деятельности, с помощью которой происходит реализация этой функции»[1143] [1144] [1145], а также рассуждения автора о сути «полицейских мер», «полицейских методов», «субъектах полицейской деятельности» порождают больше вопросов, чем дают удовлетворительные, с точки зрения современных правовых реалий, ответы на них. Первое. Если «не вызывающие сомнений по поводу целесообразности и необходимости меры государственного принуждения, по своей сути, — меры полицейские»[1146], то означает ли это, что «обособленным» полицейским правом должно охватываться регулирование всех таких мер? Судя по всему, И.И. Мушкет дает на этот вопрос положительный ответ, поскольку пишет: «В качестве элемента системы права полицейское право выступает как подотрасль административного права, нормы которой регламентируют порядок формирования полицейских структур государства и особенности реализации полицейской функции. В свою очередь в системе законодательства полицейское право следует рассматривать как межотраслевую законодательную общность, включающую нормативно-правовые акты, которые закрепляют условия и процедуры применения государственного принуждения»1. Как представляется, в предлагаемой дефиниции игра слов «система права» и «система законодательства» не может скрыть два очевидных факта: во-первых, нормы, регламентирующие организацию деятельности органов исполнительной власти, в том числе и выполняющих полицейские функции, являются обычной административно-правовой материей и «разбивать» ее на подотрасли применительно к тем или иным структурам — значит безостановочно плодить количество таких подотраслей, порождая притязания, например, федеральных ведомств «экономического блока» на формирование собственной подотрасли административного права; во-вторых, консолидация в рамках законодательной общности норм, регламентирующих «условия и процедуры применения государственного принуждения». фактически приведет к замещению полицейским правом всех материальных и процессуальных отраслей российского права, нормы которых содержат правовые запреты, правоограничения личного, имущественного и организационного характера, а также специальные обязанности, — то. что С.С. Алексеев называет «правовым уроном»[1147] [1148], а О.Э. Лейст — «правовыми обременениями»[1149]. Допускаю, что, говоря о регулировании условий и процедур применения государственного принуждения, И.И. Мушкет имел в виду его особенности применительно к полицейской деятельности, но. как говорится, комментирую то, что написано, а не то, что, может быть. подразумевалось. Думаю, корректное употребление термина «полицейское право» подразумевает учет еще одного обстоятельства. Отечественные и зарубежные полицеисты вполне различали такие понятия, как «наука полиции» и «полицейское право» в качестве системы соответствующего законодательства. Например. И.Е. Андреевский первую характеризует как наук) философскую. которая «посредством анализа жизненных условий различных обществ и государств и предпринимаемых мер относительно улучшения этих условий выводит коренные законы полицейской государственной деятельности и прилагает общие свои законы к отдельным вопросам и мерам». Полицейское же право, по И.Е. Андреевскому, имеет целью «изучить положительное полицейское законодательство, т. е. представить его систематически, с показанием обстоятельств и причин, вызывающих именно такие-то законы и предписания, и разъяснить их началами, представляемыми Наукой Полиции»1. Очевидно, что полицейское право как «наука полиции» в современных условиях едва ли может оказаться востребованной; во всяком слу чае, убедительных аргументов на этот счет я ни в одной из известных мне публикаций не встретил. Как совокупность правовых норм, регу лирующих определенный срез общественных отношений в сфере осуществления полицейской деятельности, полицейское право, независимо от того, признаем или не признаем мы его в качестве элемента системы позитивного права современной России, с точки зрения правовой теории, не может одновременно быть и подотраслью административного права, и межотраслевой законодательной общностью. Весьма определенно по этому поводу высказался В.В. Черников: «Полицейское законодательство Российской Федерации образуют акты, принадлежащие к разным отраслям права. В этой связи нами не поддерживается точка зрения, что полицейское право — это подотрасль административного права. ... На наш взгляд, полицейское право представляет собой сложный межотраслевой охранительный институт. Он вбирает в себя взаимосвязанную совокупность объективно обособившихся внутри нескольких отраслей права юридических норм, регулирующих полицейскую деятельность. Более того, в силу существования в нем (в институте) комплекса норм различных отраслей права, для которых присущи в том числе отношения субординации, его правомерно назвать субинститутом в системе российского права»[1150] [1151]. Пространность приведенной цитаты окупается ясностью и четкостью авторской позиции, которую, к сожалению, мы не нашли в работе И.И. Мушкета. Более того, рассматривая полицейское право как подотрасль административного права, он конституирует таможенное право как «структурный элемент системы полицейского права России»[1152]. Остается лишь догадываться, в каких же субординационных связях таможенное право в этом случае находится с административным правом. Второе. Если «феномен полицейской функции государства определяется как установление и обеспечение внутригосударственного порядка специально уполномоченными государственными органами (полиция, армия, службы государственной безопасности, исправительные учреждения и т. д.) посредством применения государственного принуждения»1, то в чем заключается, во-первых, разница между установлением и обеспечением внутригосударственного порядка; каковы, во-вторых, роль и значение законотворческой деятельности представительных органов и нормотворческой деятельности государственной администрации, в процессе которой устанавливаются образующие основу государственно-правового порядка общеобязательные правила поведения участников общественных отношений; кто, в-третьих, из субъектов «применения государственного принуждения» скрывается за многозначительным «и т. д.», поскольку за названными в работе субъектами полицейской деятельности признается лишь право применения мер физического принуждения: почему, в-четвертых, вопреки общепринятым понятиям и полицейского, и современного российского права принуждение, используемое в ходе полицейской деятельности, может быть только физическим? Если уж рассматривать генезис полицейского права в контексте эволюции правовой системы России, а именно таково название диссертации И.И. Мушкета, то следует обратить внимание на то, что полиция как средство принудительного обеспечения решения «общих дел» первоначально отождествлялась с «общей администрацией», однако постепенно, по мере дифференциации институтов государственного управления, приобрела самостоятельный правовой статус, обособившись в виде специализированных полицейских учреждений, ориентированных на защиту и охрану государственно-правового порядка посредством осуществления превентивных, пресекательных и охранительных мер контрольно-надзорного, сыскного и юрисдикционного характера. Включение в перечень субъектов полицейской деятельности тех или иных государственных и негосударственных органов и организаций не может происходить на интуитивном уровне, а требует большой осторожности и определенного научного обоснования, что, по разделяемому нами мнению Ю.П. Соловья, «позволит более четко выяснить необходимость, способы, формы и пределы их участия в осуществлении полицейской функции государства»[1153] [1154]. Расширительное толкование субъектов полицейской деятельности мне представляется нецелесообразным. Не могу, например, понять и принять необходимость включения в полицейскую систему (!?) современной России природоохранных органов (например, Департамента по охране и рациональному использованию охотничьих ресурсов Минсельхоза РФ, Федерального агентства по рыболовству, Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору) или Государственной фельдъегерской службы РФ1, армии[1155] [1156], частных охранных и детективных предприятий[1157]. И дело здесь не только во вкусовых различиях отношения к научной терминологии. Так. в числе критериев отнесения тех или иных органов к правоохранительным (полицейским) О.И. Бекетов и В.Н. Опарин, рассматривая эти понятия как тождественные, называют: принадлежность к федеральным органам исполнительной власти; наделенность полицейскими полномочиями, состоящими в возложении на них обязанности пресекать преступления и административные правонарушения, предоставлении прав по доставлению, задержанию граждан, производству досмотра (осмотра), изъятия, осуществлению производства по делам об административных правонарушениях, дознания, применению силы и оружия[1158]. При этом, к сожалению, не уточняется, должны ли эти критерии в обязательном порядке присутствовать, так сказать, в полном объеме или достаточно наличия лишь какой-то их части. Ответ на данный вопрос имеет принципиальное значение, поскольку, например, Федеральное агентство по рыболовству кроме принадлежности к федеральным органам исполнительной власти другим предложенным О.И. Бекетовым и В.Н. Опариным критериям не соответствует, и его сотрудники, организуя, скажем, комплексное изучение водных биологических ресурсов в целях оценки состояния запасов и определения общих допустимых уловов водных биологических ресурсов или реализуя иные предусмотренные законодательством полномочия[1159], очевидно, были бы крайне удивлены, узнав, что представляют полицейский орган и занимаются полицейской деятельностью. Большинству сформулированных О.И. Бекетовым и В.Н. Опариным критериев не соответствует и Государственная фельдъегерская служба РФ, на которую возложены специальные функции[1160], не связанные с обязанностями пресекать преступления и правонарушения (едва ли в качестве таковой можно рассматривать обеспечение сохранности перевозимых служебных отправлений) или производить дознание по делам об административных правонарушениях. Отнесение органов исполнительной власти к числу’ субъектов полицейской деятельности имеет давнюю традицию в полицеистике. Еще И. Юсти рассматривал полицию как совокупность учреждений государственной власти1. Не расчленял полицейскую функцию государства по конкретным государственным ведомствам Л. Штейн, рассматривавший ее как атрибут «внутреннего управления», составную часть исполнительной власти и подчеркивавший, что во всех тех случаях, когда исполнительная власть действует принудительно с целью устранения опасности. она действует полицейски[1161] [1162] [1163]. Подобная трактовка полиции с теми или иными вариациями и нюансами сохранялась фактически до конца XIX в. Даже различая органы исполнительной власти общей и специальной компетенции и относя к последним полицию как государственный институт. И.Т. Тарасов в опубликованной в 1897 г. работе полицейскими полномочиями наделяет все органы исполнительной власти, считая, что специально сосредоточивать полицейские функции в руках органов полиции и иметь специальное полицейское ведомство «не только нет никакой надобности, но даже заведомо вредно»’. Свою традицию имеет включение в состав субъектов полицейской деятельности различных общественных формирований. Например, И.Е. Андреевский, автор «коренного закона науки полиции», считая реализацию полицейских полномочий — «полицейскую деятельность в тесном смысле» — не только правом, но и обязанностью государства[1164], полагал, что помощь отдельному лицу не должна оказываться при достаточности его собственных сил: «Где может отдельное лицо управиться своими собственными средствами, там — это частная его сфера, вторгаться в которую значит нарушать право личности и частной свободы»[1165]. В тех случаях, продолжает И.Е. Андреевский, когда средств и сил отдель- ного лица оказывается недостаточно, «должна явиться полицейская деятельность других отдельных лиц, обществ и союзов», а если «гражданское общество оказывается не в состоянии в полной мере осуществить полицейские функции, должна проявиться полицейская деятельность органов государства». В качестве обязательных участников публичных правоохранительных отношений рассматривал граждан и их общественные объединения А.И. Елистратов и, с определенными оговорками, Э.Н. Берендтс1. Среди современных авторов не исключает возможность включения в состав субъектов полицейской деятельности частных, коммерческих структур Ю.П. Соловей[1166] [1167], о «внешне полицейском характере» деятельности частных охранных и детективных предприятий пишет В.В. Черников, оговаривая, что они входят в число негосударственных правоохранительных органов[1168]. Аргументация включения в число субъектов полицейской деятельности армии в работах И.И. Мушкета и Н.К. Михайлик незатейливо кратка — применение армией физического принуждения. В истории России армия то в большей, то в меньшей степени выполняла отдельные полицейские функции[1169], но никогда в работах отечественных полицеистов к субъектам полицейской системы не причислялась, поскольку это совершенно очевидно противоречит ее социальному назначению. В современном российском законодательстве вооруженные силы включены в военную организацию государства[1170]; их привлечение к выполнению задач, не соответствующих предназначению армии, допускается в исключительных случаях на основании Указа Президента РФ в условиях чрезвычайного положения[1171] и в соответствии с законодательством России для участия (без оружия) в ликвидации чрезвычайных ситуаций[1172]. Реализация же армейскими подразделениями полицейских функций практически всегда была неэффективной и неоправданно жестокой, что наглядно демонстрирует пример полицейских операций армии США в Ираке и российской армии в Чечне. Завершая краткий комментарий предлагаемых разными авторами вариантов конструирования системы субъектов полицейской деятельности, хочу еще раз подчеркнуть свою поддержку позиции Ю.П. Соловья о необходимости разработки соответствующей классификации, что позволит более четко выяснить необходимость, способы, формы и пределы их участия в осуществлении полицейской функции государства. При этом считаю важным отметить следующее. Во-первых, те или иные формальные признаки правового статуса органов, организаций и учреждений (принадлежность к системе федеральных органов исполнительной власти, право использования и применения оружия и иных специальных средств, задержания граждан, составления административных протоколов и т. д., и т. и.) не могут служить основаниями отнесения к субъектам осуществления полицейской деятельности без учета их социального назначения, зафиксированного в соответствующем статутном юридическом документе (законе, положении, уставе). Во-вторых, было бы наивным полагать, что те или иные теоретические воззрения и конструкции можно безболезненно переносить из одной исторической эпохи в другую. Воспроизводить их в сегодняшнем обосновании необходимости возрождения полицейского права, даже если при этом ставится, каку И.И. Мушкета, но не решается задача адаптации государственно-правовой материи к современным реалиям, значит приводить аргументы не «за», а «против» полицейского права. Очевидно, нельзя не учитывать и то, что предлагаемая множественность субъектов полицейской системы в государстве, на конституционном уровне провозглашенном правовым и демократическим, звучит по меньшей мере двусмысленно. Не менее важно и другое. Полицейское право России было органично приспособлено к конкретному государству и к конкретному историческому периоду со всеми присущими ему особенностями политического режима, территориального устройства, государственных интересов, системы органов государственной власти, национальной правовой системы и т. д. Современное административное право строится (должно строиться), базируясь на совершенно иных политико-правовых принципах и ценностных ориентирах. Разумеется, создание нового «базиса» административного права, и здесь я полностью поддерживаю позицию Ю.Н. Старилова1, не может не учитывать предшествующие — досоветский и советский — периоды формирования отрасли и ее институтов. Но «тащить» в сегодняшний день архаичный груз старых представлений, зачастую даже не задумываясь, «как слово наше отзовется» и как в современных условиях могут быть восприняты те или иные прогрессивные для своего времени идеи, едва ли на пользу обновляемому административному праву Российской Федерации. Не менее вредны для этого процесса, а также процесса возможной институализации полицейского права в том или ином статусе искажения анализируемой правовой материи, гиперболизация своего видения путей развития административного и полицейского права, перспектив совершенствования механизма административно-правового регулирования, повышения эффективности деятельности органов исполнительной власти. На страницах нашего журнала Ю.Н. Старилов весьма резко и нелицеприятно высказался о ряде положений и выводов К.С. Бельского, касающихся и его авторских представлений о науке полицейского права. и его персональных оценок вклада в науку ряда отечественных уче- ных-административистов[1173] [1174]. Несправедливость критики К.С. Бельским в его «Феноменологии административного права» трудов административистов — от Н.Ф. Рождественского до Ю.М. Козлова и Д.Н. Бахраха — отмечалась и нами[1175]. Не думаю, что в стремлении подчеркнуть значимость административного права К.С. Бельскому следовало писать о «подсобном» характере законодательной и судебной власти[1176] и исключительно культуротворческих функциях государственного и гражданского права[1177]. Странными, если не сказать больше, представляются и некоторые его рекомендации по укреплению исполнительной власти, приданию ей большей динамичности, оперативности, научной обоснованности: «спрашивать совета у церкви — моральная обязанность органов исполнительной власти на всех уровнях при решении вопросов экономического, культурно-духовного и бытового характера», поскольку «давая советы должностным лицам, поучая их... церковь заботится не о продуктивности и целесообразности мероприятий, проводимых органами исполнительной власти, а о том, чтобы эти мероприятия сообразовывались с духом Евангелия»1. В конечном итоге, каждый исследователь имеет право на собственное мировоззрение. Однако ученому-административисту нельзя забывать, что Российская Федерация по Конституции — светское государство, а это означает отсутствие какой-либо церковной власти, в том числе и духовной, над государственными органами. К тому же, учитывая многонациональный характер Российской Федерации, автору приведенной цитаты не мешало бы объяснить, почему руководители, например, таких республик, как Татарстан или Башкортостан, Бурятия или Дагестан, Калмыкия или Марий Эл, должны сообразовывать свои решения не с требованиями законодательства, но с духом Евангелия, а не, скажем, с духом Корана. Подобные сентенции К.С. Бельского, авторитетного ученого, к мнению которого прислушиваются и работы которого, судя по многочисленным ссылкам, читают, не способствуют совершенствованию административного права, как не способствуют популяризации идей полицейского права и отдельные его высказывания, отмеченные Ю.Н. Стариловым. Вряд ли формируют позитивный образ полицейского права и некоторые обобщающие выводы И.И. Мушкета, нередко противоречащие и друг другу, и правовой теории. Констатируя, что «средства и методы осуществления полицейской деятельности... — это, прежде всего, меры государственного принуждения» (предупредительные меры, пресекательные меры, меры юридической ответственности)[1178] [1179] [1180], он тут же делает неожиданный вывод: «Субъекты полицейской деятельности — это специальные органы, наделенные особой компетенцией и уполномоченные от имени государства осуществлять меры физического принуждения с целью установления и поддержания внутригосударственной безопасности и правопорядка. Объект полицейской деятельности — поведение субъектов общественных отношений, на которое направлены меры государственного физического принуждения»'. Понять логику этих выводов затруднительно. Если субъекты полицейской деятельности осуществляют лишь физическое принуждение, то какие же государственные и негосударственные органы реализуют иные «средства и методы полицейской деятельности»? Может быть, суд, назначая наказание, или администрация муниципального образования, принимая решение о сносе незаконно возведенного строения? В каком юридическом качестве выступает, например, водитель транспортного средства, подвергнутый сотрудником милиции штрафу за нарушение правил дорожного движения, а не доставленный в наручниках в дежу рную часть органа внутренних дел? Противореча собственной позиции о содержании «средств и методов осуществления полицейской деятельности», И.И. Мушкет утверждает: «Полицейская функция государства, осуществляемая в форме полицейской деятельности, реализуется при помощи юридических средств и методов, которые имеют узко специализированную направленность, определяему ю объективной необходимостью применения мер физического принуждения — так называемые полицейские методы, или полицейские меры»1. В каких же еще формах, кроме форм полицейской деятельности, осуществляется полицейская функция современного правового государства, может быть, в формах законотворчества или правосудия? Очевидно, прежде чем конструировать «комплексную теоретикоправовую модель полицейского права, адаптированную к реалиям современного Российского государства», автору следовало бы разобраться в правовых понятиях и категориях, отражающих сущность функций государства, содержание и формы государственного принуждения, в том числе те, которые традиционно составляли средства реализации полномочий полиции. В этой связи нелишне напомнить, что, например, И.Т. Тарасов к формам, в которых может осуществляться принуждение, относил наделение полиции юрисдикционными полномочиями; полицейское личное задержание, отличное от судебного задержания; вооруженное принуждение[1181] [1182]. В.В. Ивановский в качестве основных полицейско-принудительных мер рассматривал отобрание вида на жительство; требование явки и привод; стеснение свободы передвижения; полицейский надзор; ограничения, налагаемые на труд; арест; высылку и ссылку; употребление оружия полицией; усиленную и чрезвычайную охрану[1183]. Напомним, что и современное законодательство не только предусматривает право милиции на применение физической силы или оружия, но и содержит перечень других полицейско-правовых средств реализации ее обязанностей. Зго относится и к иным, названным И.И. Мушкетом, субъектам осуществления полицейской деятельности. В заключение своих, может быть, несколько эмоциональных и резких рассуждений хотел бы подчеркнуть следующее. Российская полице- истика ко второй половине XIX в. представляла собой самостоятельную национальную юридическую науку, базирующуюся на идеалах правового государства, идеях участия местного самоуправления в решении «общих дел» и охране порядка, разграничения функций полиции и администрации, строгой регламентации процессуальной стороны полицейского принуждения как необходимого условия соблюдения прав и свобод граждан, обеспечения законности в деятельности государственной администрации. Большинство идей ведущих российских полицеистов не были востребованы практикой организации и деятельности полиции, а громадная власть, которой располагала полиция Российской империи в сочетании с организационной неупорядоченностью, фактической организационно-правовой раздробленностью и низким профессиональным уровнем большей части личного состава, оборачивались против нее самой. Отечественные ученые характеризовали полицию как «жалкую», отмечая, что она «как бы утратила чувство собственного достоинства в сознании своей негодности... “Полицейский” было бранным словом»1, а термин «полицейское право» в конце XIX в. воспринимался как «не особенно приличное название, вызывающее в публике столь неприятные для преподавания этой дисциплины недоразумения»[1184] [1185]. История не имеет сослагательного наклонения, но имеет свойство повторяться. Органы внутренних дел, милиция советской России, к сожалению, «довольно быстро переняли от царской полиции и жандармерии и умножили опыт произвольных арестов, издевательских допросов, пыток»[1186], восприняв от своей предшественницы «всеобъемлющее регулирование социальной жизни, грубое прямое принуждение к исполнению регламентов, тотальный контроль за подданными; очень широкие полномочия административных органов, неограниченное право вмешиваться в жизнь людей»[1187]. В вышедшей в середине 60-х гг. прошлого века статье «Полиция СССР» американский исследователь Чепмэн писал: «В России существует сегодня очень большая, действительно страшная сила со столь громадными надзаконными или “административными” правомочиями, обязанности которой в государстве ... охватили невероятно широкий круг. Эта сила ответственна не перед законом и, конечно же, не перед народом...»1. Замалчивавшая эти очевидные факты, склонная к мифотворчеству советская идеология создала и внедрила в сознание многих людей лубочный портрет народной, «горячо любимой» милиции. Поэтому милицию в целом уважали, но боялись, а словом «милиционер» пугали непослушных детей. В современной России милицию не уважают и не боятся; слово «милиционер» заменило презрительное «мент»; большинство населения, судя по социологическим опросам, не верит в способность и желание милиции обеспечить порядок и безопасность, как, впрочем, не верит суду; прокуратуре, органам государственной власти в целом[1188] [1189]. В этой связи перед административно-правовой наукой стоят действительно очень важные и сложные задачи в части научного обоснования путей повышения качества, надежности, эффективности пу бличного управления, в том числе и в сфере охраны общественного порядка и обеспечения общественной безопасности, совершенствования механизма административно-правового регулирования и судебной защиты граждан от произвола и беззакония государственной администрации. Думаю, что полицейское право при всех практических сложностях его институализации в предлагаемых форматах, если их сузить до разумных пределов, может занять свое достойное место в Общей и Особенной частях административного права. Но для этого необходимо сделать так, чтобы аргументы «за» возрождение полицейского права не оборачивались своей противоположностью.
Еще по теме Глава 22 ПОЛИЦЕЙСКОЕ ПРАВО СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ВСЕГДА ЛИ ПОЛЕЗНЫ АРГУМЕНТЫ «ЗА»?':
- Полицейское право
- Корпоративное право за рубежом и в России на современном этапе
- ГЛАВА 3 Римское право и вещное право России: генетическая преемственность
- Глава 1. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЗАКОННОСТИ В РОССИИ
- Мусульманское население в России всегда было значительным.
- П.Я. Чаадаев всегда склонялся на позиции западного пути развития России
- Глава 19 ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ АДМИНИСТРАТИВНОГО ПРАВА В КОНТЕКСТЕ КОНСТИТУЦИОННОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ'
- Глава 10 ИСТОКИ ФОРМИРОВАНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО ПРАВА И ИНСТИТУТА ПОЛИЦИИ*
- Право всегда связано с нормативным поведением людей.
- Глава 3. Совершенствование правового регулирования предвыборной агитации на современном этапе конституционного развития России