<<
>>

Глава 22 ПОЛИЦЕЙСКОЕ ПРАВО СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ВСЕГДА ЛИ ПОЛЕЗНЫ АРГУМЕНТЫ «ЗА»?'

Не буду оригинальным, напомнив, что появившаяся в начале 90-х гг. прошлого века свобода научного творчества и терпимость к плюрализму мнений позволили начать постепенный процесс преодоления консерватиз­ма.

догматизма и идеологической зашоренности правовой науки, причем не в последнюю очередь на основе широкого обсуждения возможностей рецепции в современное российское право творческого наследия выдаю­щихся отечественных дореволюционных ученых, если не имена, то идеи которых в советский период находились под фактическим запретом. Востребованным оказалось и творческое наследие блестящей плеяды рос­сийских полицеистов.

С точки зрения развития современного административного пра­ва, обеспечения преемственности административно-правовой науки и дореволюционной политико-правовой мысли без преувеличения мож­но сказать, что научная общественность должна быть признательна Ю.П. Соловью, первому в постсоветской России инициировавшему обсуждение проблем полицейского права1, которое, придя на смену ка­мералистике — старейшей, уходящей корнями в XVI столетие науке о финансах, экономике, хозяйстве, управлении[1131] [1132] [1133], вплоть до конца XIX в. выступало в качестве своеобразной оси, на которую «нанизывались» фактически все остальные отрасли публичного права, составлявшие правовую систему многих стран Западной Европы и Российской импе­рии. Сформулированные Ю.П. Соловьем идеи и, главное, затронутый им «пласт» научных проблем стали стимулом для целой серии научных пу бликаций, обращенных к этой проблеме с позиций как историко- и тео­ретико-правовой1, так и административно-правовой науки[1134] [1135].

В этой серии историко-правовые исследования «выглядят» более ве­сомо. так сказать, по формальным результатам в виде монографий и дис­сертаций. правда, лишь до тех пор. пока авторы ограничиваются анализом собственно исторических фактов становления «науки полиции», полицей­ского права и института полиции. Когда же начинается авторская интер­претация этих фактов и предпринимаются попытки неких теоретических обобщений с целью найти место полицейского права в системе современ­ного российского права, раскрыть суть полицейской функции государства и полицейской деятельности, перечислить субъекты ее осуществления, большинство предлагаемых конструкций становятся, мягко говоря, мало­убедительными. Нередко создается впечатление, что категории и понятия «науки полиции» для некоторых современных историков и теоретиков права важны лишь как некий модный ныне исторический фон из перечи­сления имен и работ мыслителей прошлого, придающий теоретическу ю «весомость» выводам, зачасту ю имеющим мало общего с полицейским правом Российской империи или Западной Европы, с реалиями правового регулирования организации и функционирования правоохранительной си­стемы Российской Федерации.

Показательна в этом отношении в целом интересная и оригинальная докторская диссертация И.И. Мушкета. При всем уважении к автору, заслу­ги которого в популяризации полицейско-правовой проблематики хорошо известны и несомненны, вынужден констатировать, что его диссертаци­онное исследование, претендующее, как это следует из автореферата, на «построение комплексной теоретико-правовой модели полицейского пра­ва, адаптированной к реалиям современного Российского государства»1, реализует эту цель с точностью до наоборот, порождая главный вопрос — зачем то, что автор понимает под полицейским правом и механизмом его реализации, нужно адаптировать к условиям современной России ?

Под полицейским правом И.И.

Мушкет понимает «опирающу юся на авторитет государства регулятивно-охранительную систему, обладающу ю реальной (закрепленной в действующем законодательстве и обеспеченной системой действенных гарантий) возможностью управлять действиями индивидуальных и коллективных субъектов права, согласовывая проти­воречивые интересы личного, корпоративного и общесоциального ха­рактера, подчиняя эти интересы единой воле с помощью убеждения или принуждения»[1136] [1137].

Если учесть, что право в целом является регулятивно-охранитель­ной системой[1138], то предложенная дефиниция не только не содержит в себе идентификационные признаки полицейского права как самостоятельной отрасли, либо подотрасли, либо института административного права, но и возвращает нас в далекие XVIII-XIX вв.. когда полицейское право как некое синтетическое «метаправо», не имевшее своего предмета и метода, претендовало на регулирование всего «внутреннего управления» в такой степени, что, по образному выражению А.И. Елистратова, «старинные юристы... смотрели на него как на уродливый нарост (jura pussila) в систе­ме права»[1139]. Зачем возрождать этот «уродливый нарост» в наши дни?

Пытаясь дать ответ на данный вопрос, И.И. Мушкет приходит к вы­воду, что «российское общество в настоящее время больше нуждается не в традиционных либеральных ценностях, полагающих в качестве достоин­ства ограничение вмешательства государственной власти в дела общества, а в сильной государственной власти, способной эффективно осуществ­лять внутренние управленческие (в том числе и полицейские) функции. Именно это определяет необходимость обособления полицейского права в качестве системы юридических норм, регулирующих полицейскую дея­тельность в государстве и являющихся залогом существования сильных, дееспособных правоохранительных органов, профессионально и грамотно выполняющих свои обязанности»1.

Не ставя под сомнение необходимость существования в России силь­ной государственной власти или дееспособных правоохранительных орга­нов, мы сомневаемся в том, что реанимируемое полицейское право, как и любая иная действующая отрасль, подотрасль или институт российского права, должны отказаться от «либеральных ценностей, полагающих в ка­честве достоинства ограничение вмешательства государственной власти в дела общества». Принять точку зрения И.И. Мушкета — значит вернуться к временам полицейского государства с необъятной по своему содержа­нию полицейской властью, не сдерживаемой никакими «либеральными ценностями». Против такого «полицейского права» решительно высту­пали практически все ведущие российские полицеисты уже более ста лет назад. Современному ученому, претендующему на «построение комплек­сной теоретико-правовой модели полицейского права, адаптированной к реалиям современного Российского государства», следовало хотя бы за­думаться над словами А.И. Елистратова о том, что с переходом к право­вому государству «пеленки полицейской опеки»[1140] [1141] становятся тесными, и не забывать, что при всех различиях подчас диаметрально противополо­женных взглядов на сущность государства, взаимоотношения государства и гражданского общества, содержание полицейского права и полицейской деятельности в трудах В.Н. Пешкова и И.Е. Андреевского, И.Т. Тарасова и В.В. Ивановского, А.И. Елистратова и Э.Н. Берендтса, В.А. Гагена и В.М. Гессена, Н.А. Грифцова и В.Ф. Дерюжинского[1142] последовательно отстаивалась идея о необходимости правового ограничения государствен­ной власти и установления границ принудительной деятельности адми­нистрации. Зачем же, спросит любой здравомыслящий читатель, в XXI в. возрождать отрасль права, ценностные ориентиры которой будут воспро­изводить право понимание эпохи абсолютизма и полицейского государст­ва, право, в котором само это слово А.И. Елистратов брал в кавычки еще почти век назад?

Едва ли ощущается реальная необходимость и присутствует реаль­ная возможность предлагаемого И.И. Мушкетом варианта «обособления полицейского права в качестве системы юридических норм, регулирую­щих полицейскую деятельность в государстве». Дело в том, что автору для начала следовало аргументированно и непротиворечиво обосновать сов­ременное понимание полицейской функции и полицейской деятельности, перечень субъектов ее осуществления, содержание юридических средств реализации ими своей компетенции. К сожалению, обтекаемые формули­ровки полицейской деятельности как «специфической формы реализации полицейской функции государства»1 или как «одного из видов урегули­рованных нормами административного права исполнительно-распоряди­тельной деятельности, с помощью которой происходит реализация этой функции»[1143] [1144] [1145], а также рассуждения автора о сути «полицейских мер», «по­лицейских методов», «субъектах полицейской деятельности» порождают больше вопросов, чем дают удовлетворительные, с точки зрения современ­ных правовых реалий, ответы на них.

Первое. Если «не вызывающие сомнений по поводу целесообразности и необходимости меры государственного принуждения, по своей сути, — меры полицейские»[1146], то означает ли это, что «обособленным» полицей­ским правом должно охватываться регулирование всех таких мер? Судя по всему, И.И. Мушкет дает на этот вопрос положительный ответ, поскольку пишет: «В качестве элемента системы права полицейское право выступает как подотрасль административного права, нормы которой регламентируют порядок формирования полицейских структур государства и особенности реализации полицейской функции. В свою очередь в системе законода­тельства полицейское право следует рассматривать как межотраслевую законодательную общность, включающую нормативно-правовые акты, которые закрепляют условия и процедуры применения государственного принуждения»1.

Как представляется, в предлагаемой дефиниции игра слов «система права» и «система законодательства» не может скрыть два очевидных фак­та: во-первых, нормы, регламентирующие организацию деятельности ор­ганов исполнительной власти, в том числе и выполняющих полицейские функции, являются обычной административно-правовой материей и «раз­бивать» ее на подотрасли применительно к тем или иным структурам — значит безостановочно плодить количество таких подотраслей, порождая притязания, например, федеральных ведомств «экономического блока» на формирование собственной подотрасли административного права; во-вто­рых, консолидация в рамках законодательной общности норм, регламенти­рующих «условия и процедуры применения государственного принужде­ния». фактически приведет к замещению полицейским правом всех мате­риальных и процессуальных отраслей российского права, нормы которых содержат правовые запреты, правоограничения личного, имущественного и организационного характера, а также специальные обязанности, — то. что С.С. Алексеев называет «правовым уроном»[1147] [1148], а О.Э. Лейст — «право­выми обременениями»[1149]. Допускаю, что, говоря о регулировании условий и процедур применения государственного принуждения, И.И. Мушкет имел в виду его особенности применительно к полицейской деятельности, но. как говорится, комментирую то, что написано, а не то, что, может быть. подразумевалось.

Думаю, корректное употребление термина «полицейское право» по­дразумевает учет еще одного обстоятельства. Отечественные и зарубеж­ные полицеисты вполне различали такие понятия, как «наука полиции» и «полицейское право» в качестве системы соответствующего законодатель­ства. Например. И.Е. Андреевский первую характеризует как наук) фило­софскую. которая «посредством анализа жизненных условий различных обществ и государств и предпринимаемых мер относительно улучшения этих условий выводит коренные законы полицейской государственной де­ятельности и прилагает общие свои законы к отдельным вопросам и ме­рам». Полицейское же право, по И.Е. Андреевскому, имеет целью «изучить положительное полицейское законодательство, т. е. представить его систе­матически, с показанием обстоятельств и причин, вызывающих именно та­кие-то законы и предписания, и разъяснить их началами, представляемыми Наукой Полиции»1.

Очевидно, что полицейское право как «наука полиции» в современ­ных условиях едва ли может оказаться востребованной; во всяком слу ­чае, убедительных аргументов на этот счет я ни в одной из известных мне публикаций не встретил. Как совокупность правовых норм, регу ­лирующих определенный срез общественных отношений в сфере осу­ществления полицейской деятельности, полицейское право, независимо от того, признаем или не признаем мы его в качестве элемента системы позитивного права современной России, с точки зрения правовой теории, не может одновременно быть и подотраслью административного права, и межотраслевой законодательной общностью. Весьма определенно по этому поводу высказался В.В. Черников: «Полицейское законодатель­ство Российской Федерации образуют акты, принадлежащие к разным отраслям права. В этой связи нами не поддерживается точка зрения, что полицейское право — это подотрасль административного права. ... На наш взгляд, полицейское право представляет собой сложный межотра­слевой охранительный институт. Он вбирает в себя взаимосвязанную совокупность объективно обособившихся внутри нескольких отраслей права юридических норм, регулирующих полицейскую деятельность. Более того, в силу существования в нем (в институте) комплекса норм различных отраслей права, для которых присущи в том числе отношения субординации, его правомерно назвать субинститутом в системе рос­сийского права»[1150] [1151].

Пространность приведенной цитаты окупается ясностью и четко­стью авторской позиции, которую, к сожалению, мы не нашли в работе И.И. Мушкета. Более того, рассматривая полицейское право как подот­расль административного права, он конституирует таможенное право как «структурный элемент системы полицейского права России»[1152]. Остается лишь догадываться, в каких же субординационных связях таможенное право в этом случае находится с административным правом.

Второе. Если «феномен полицейской функции государства определя­ется как установление и обеспечение внутригосударственного порядка спе­циально уполномоченными государственными органами (полиция, армия, службы государственной безопасности, исправительные учреждения и т. д.) посредством применения государственного принуждения»1, то в чем зак­лючается, во-первых, разница между установлением и обеспечением внутригосударственного порядка; каковы, во-вторых, роль и значение за­конотворческой деятельности представительных органов и нормотворче­ской деятельности государственной администрации, в процессе которой устанавливаются образующие основу государственно-правового порядка общеобязательные правила поведения участников общественных отноше­ний; кто, в-третьих, из субъектов «применения государственного принуж­дения» скрывается за многозначительным «и т. д.», поскольку за названны­ми в работе субъектами полицейской деятельности признается лишь право применения мер физического принуждения: почему, в-четвертых, вопреки общепринятым понятиям и полицейского, и современного российского права принуждение, используемое в ходе полицейской деятельности, мо­жет быть только физическим?

Если уж рассматривать генезис полицейского права в контексте эво­люции правовой системы России, а именно таково название диссертации И.И. Мушкета, то следует обратить внимание на то, что полиция как сред­ство принудительного обеспечения решения «общих дел» первоначально отождествлялась с «общей администрацией», однако постепенно, по мере дифференциации институтов государственного управления, приобрела самостоятельный правовой статус, обособившись в виде специализиро­ванных полицейских учреждений, ориентированных на защиту и охрану государственно-правового порядка посредством осуществления превен­тивных, пресекательных и охранительных мер контрольно-надзорного, сыскного и юрисдикционного характера.

Включение в перечень субъектов полицейской деятельности тех или иных государственных и негосударственных органов и организаций не мо­жет происходить на интуитивном уровне, а требует большой осторожности и определенного научного обоснования, что, по разделяемому нами мне­нию Ю.П. Соловья, «позволит более четко выяснить необходимость, спо­собы, формы и пределы их участия в осуществлении полицейской функ­ции государства»[1153] [1154]. Расширительное толкование субъектов полицейской деятельности мне представляется нецелесообразным. Не могу, например, понять и принять необходимость включения в полицейскую систему (!?) современной России природоохранных органов (например, Департамента по охране и рациональному использованию охотничьих ресурсов

Минсельхоза РФ, Федерального агентства по рыболовству, Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору) или Государственной фельдъегерской службы РФ1, армии[1155] [1156], частных охранных и детективных предприятий[1157]. И дело здесь не только во вкусовых различи­ях отношения к научной терминологии.

Так. в числе критериев отнесения тех или иных органов к правоохра­нительным (полицейским) О.И. Бекетов и В.Н. Опарин, рассматривая эти понятия как тождественные, называют: принадлежность к федеральным органам исполнительной власти; наделенность полицейскими полномо­чиями, состоящими в возложении на них обязанности пресекать преступ­ления и административные правонарушения, предоставлении прав по до­ставлению, задержанию граждан, производству досмотра (осмотра), изъ­ятия, осуществлению производства по делам об административных пра­вонарушениях, дознания, применению силы и оружия[1158]. При этом, к сожа­лению, не уточняется, должны ли эти критерии в обязательном порядке присутствовать, так сказать, в полном объеме или достаточно наличия лишь какой-то их части. Ответ на данный вопрос имеет принципиальное значение, поскольку, например, Федеральное агентство по рыболовству кроме принадлежности к федеральным органам исполнительной власти другим предложенным О.И. Бекетовым и В.Н. Опариным критериям не соответствует, и его сотрудники, организуя, скажем, комплексное изуче­ние водных биологических ресурсов в целях оценки состояния запасов и определения общих допустимых уловов водных биологических ресурсов или реализуя иные предусмотренные законодательством полномочия[1159], очевидно, были бы крайне удивлены, узнав, что представляют поли­цейский орган и занимаются полицейской деятельностью. Большинству сформулированных О.И. Бекетовым и В.Н. Опариным критериев не соответствует и Государственная фельдъегерская служба РФ, на кото­рую возложены специальные функции[1160], не связанные с обязанностями пресекать преступления и правонарушения (едва ли в качестве таковой можно рассматривать обеспечение сохранности перевозимых служебных отправлений) или производить дознание по делам об административных правонарушениях.

Отнесение органов исполнительной власти к числу’ субъектов по­лицейской деятельности имеет давнюю традицию в полицеистике. Еще И. Юсти рассматривал полицию как совокупность учреждений государ­ственной власти1. Не расчленял полицейскую функцию государства по конкретным государственным ведомствам Л. Штейн, рассматривавший ее как атрибут «внутреннего управления», составную часть исполни­тельной власти и подчеркивавший, что во всех тех случаях, когда ис­полнительная власть действует принудительно с целью устранения опас­ности. она действует полицейски[1161] [1162] [1163]. Подобная трактовка полиции с теми или иными вариациями и нюансами сохранялась фактически до конца XIX в. Даже различая органы исполнительной власти общей и специаль­ной компетенции и относя к последним полицию как государственный институт. И.Т. Тарасов в опубликованной в 1897 г. работе полицейскими полномочиями наделяет все органы исполнительной власти, считая, что специально сосредоточивать полицейские функции в руках органов по­лиции и иметь специальное полицейское ведомство «не только нет ника­кой надобности, но даже заведомо вредно»’.

Свою традицию имеет включение в состав субъектов полицейской деятельности различных общественных формирований. Например, И.Е. Андреевский, автор «коренного закона науки полиции», считая реа­лизацию полицейских полномочий — «полицейскую деятельность в тесном смысле» — не только правом, но и обязанностью государства[1164], полагал, что помощь отдельному лицу не должна оказываться при доста­точности его собственных сил: «Где может отдельное лицо управиться своими собственными средствами, там — это частная его сфера, втор­гаться в которую значит нарушать право личности и частной свободы»[1165]. В тех случаях, продолжает И.Е. Андреевский, когда средств и сил отдель- ного лица оказывается недостаточно, «должна явиться полицейская дея­тельность других отдельных лиц, обществ и союзов», а если «граждан­ское общество оказывается не в состоянии в полной мере осуществить полицейские функции, должна проявиться полицейская деятельность органов государства». В качестве обязательных участников публичных правоохранительных отношений рассматривал граждан и их общест­венные объединения А.И. Елистратов и, с определенными оговорками, Э.Н. Берендтс1. Среди современных авторов не исключает возможность включения в состав субъектов полицейской деятельности частных, ком­мерческих структур Ю.П. Соловей[1166] [1167], о «внешне полицейском характе­ре» деятельности частных охранных и детективных предприятий пишет В.В. Черников, оговаривая, что они входят в число негосударственных правоохранительных органов[1168].

Аргументация включения в число субъектов полицейской деятельнос­ти армии в работах И.И. Мушкета и Н.К. Михайлик незатейливо кратка — применение армией физического принуждения. В истории России армия то в большей, то в меньшей степени выполняла отдельные полицейские функции[1169], но никогда в работах отечественных полицеистов к субъектам полицейской системы не причислялась, поскольку это совершенно очевид­но противоречит ее социальному назначению. В современном российском законодательстве вооруженные силы включены в военную организацию государства[1170]; их привлечение к выполнению задач, не соответствующих предназначению армии, допускается в исключительных случаях на ос­новании Указа Президента РФ в условиях чрезвычайного положения[1171] и в соответствии с законодательством России для участия (без оружия) в ликвидации чрезвычайных ситуаций[1172]. Реализация же армейскими подразделениями полицейских функций практически всегда была неэф­фективной и неоправданно жестокой, что наглядно демонстрирует пример полицейских операций армии США в Ираке и российской армии в Чечне.

Завершая краткий комментарий предлагаемых разными авторами ва­риантов конструирования системы субъектов полицейской деятельности, хочу еще раз подчеркнуть свою поддержку позиции Ю.П. Соловья о не­обходимости разработки соответствующей классификации, что позволит более четко выяснить необходимость, способы, формы и пределы их уча­стия в осуществлении полицейской функции государства. При этом счи­таю важным отметить следующее.

Во-первых, те или иные формальные признаки правового статуса ор­ганов, организаций и учреждений (принадлежность к системе федераль­ных органов исполнительной власти, право использования и применения оружия и иных специальных средств, задержания граждан, составления административных протоколов и т. д., и т. и.) не могут служить основани­ями отнесения к субъектам осуществления полицейской деятельности без учета их социального назначения, зафиксированного в соответствующем статутном юридическом документе (законе, положении, уставе).

Во-вторых, было бы наивным полагать, что те или иные теоретиче­ские воззрения и конструкции можно безболезненно переносить из одной исторической эпохи в другую. Воспроизводить их в сегодняшнем обосно­вании необходимости возрождения полицейского права, даже если при этом ставится, каку И.И. Мушкета, но не решается задача адаптации госу­дарственно-правовой материи к современным реалиям, значит приводить аргументы не «за», а «против» полицейского права. Очевидно, нельзя не учитывать и то, что предлагаемая множественность субъектов полицей­ской системы в государстве, на конституционном уровне провозглашенном правовым и демократическим, звучит по меньшей мере двусмысленно.

Не менее важно и другое. Полицейское право России было органич­но приспособлено к конкретному государству и к конкретному истори­ческому периоду со всеми присущими ему особенностями политическо­го режима, территориального устройства, государственных интересов, системы органов государственной власти, национальной правовой си­стемы и т. д. Современное административное право строится (должно строиться), базируясь на совершенно иных политико-правовых прин­ципах и ценностных ориентирах. Разумеется, создание нового «базиса» административного права, и здесь я полностью поддерживаю позицию Ю.Н. Старилова1, не может не учитывать предшествующие — досовет­ский и советский — периоды формирования отрасли и ее институтов. Но «тащить» в сегодняшний день архаичный груз старых представле­ний, зачастую даже не задумываясь, «как слово наше отзовется» и как в современных условиях могут быть восприняты те или иные прогрессив­ные для своего времени идеи, едва ли на пользу обновляемому админи­стративному праву Российской Федерации. Не менее вредны для этого процесса, а также процесса возможной институализации полицейского права в том или ином статусе искажения анализируемой правовой мате­рии, гиперболизация своего видения путей развития административного и полицейского права, перспектив совершенствования механизма адми­нистративно-правового регулирования, повышения эффективности дея­тельности органов исполнительной власти.

На страницах нашего журнала Ю.Н. Старилов весьма резко и не­лицеприятно высказался о ряде положений и выводов К.С. Бельского, касающихся и его авторских представлений о науке полицейского пра­ва. и его персональных оценок вклада в науку ряда отечественных уче- ных-административистов[1173] [1174]. Несправедливость критики К.С. Бельским в его «Феноменологии административного права» трудов административи­стов — от Н.Ф. Рождественского до Ю.М. Козлова и Д.Н. Бахраха — от­мечалась и нами[1175]. Не думаю, что в стремлении подчеркнуть значимость административного права К.С. Бельскому следовало писать о «подсоб­ном» характере законодательной и судебной власти[1176] и исключительно культуротворческих функциях государственного и гражданского права[1177]. Странными, если не сказать больше, представляются и некоторые его ре­комендации по укреплению исполнительной власти, приданию ей боль­шей динамичности, оперативности, научной обоснованности: «спраши­вать совета у церкви — моральная обязанность органов исполнительной власти на всех уровнях при решении вопросов экономического, культур­но-духовного и бытового характера», поскольку «давая советы долж­ностным лицам, поучая их... церковь заботится не о продуктивности и целесообразности мероприятий, проводимых органами исполнитель­ной власти, а о том, чтобы эти мероприятия сообразовывались с духом Евангелия»1.

В конечном итоге, каждый исследователь имеет право на собствен­ное мировоззрение. Однако ученому-административисту нельзя забывать, что Российская Федерация по Конституции — светское государство, а это означает отсутствие какой-либо церковной власти, в том числе и духовной, над государственными органами. К тому же, учитывая многонациональ­ный характер Российской Федерации, автору приведенной цитаты не ме­шало бы объяснить, почему руководители, например, таких республик, как Татарстан или Башкортостан, Бурятия или Дагестан, Калмыкия или Марий Эл, должны сообразовывать свои решения не с требованиями законода­тельства, но с духом Евангелия, а не, скажем, с духом Корана. Подобные сентенции К.С. Бельского, авторитетного ученого, к мнению которого при­слушиваются и работы которого, судя по многочисленным ссылкам, чи­тают, не способствуют совершенствованию административного права, как не способствуют популяризации идей полицейского права и отдельные его высказывания, отмеченные Ю.Н. Стариловым.

Вряд ли формируют позитивный образ полицейского права и некото­рые обобщающие выводы И.И. Мушкета, нередко противоречащие и друг другу, и правовой теории. Констатируя, что «средства и методы осущест­вления полицейской деятельности... — это, прежде всего, меры государст­венного принуждения» (предупредительные меры, пресекательные меры, меры юридической ответственности)[1178] [1179] [1180], он тут же делает неожиданный вы­вод: «Субъекты полицейской деятельности — это специальные органы, наделенные особой компетенцией и уполномоченные от имени государ­ства осуществлять меры физического принуждения с целью установле­ния и поддержания внутригосударственной безопасности и правопорядка. Объект полицейской деятельности — поведение субъектов общественных отношений, на которое направлены меры государственного физического принуждения»'.

Понять логику этих выводов затруднительно. Если субъекты полицей­ской деятельности осуществляют лишь физическое принуждение, то какие же государственные и негосударственные органы реализуют иные «сред­ства и методы полицейской деятельности»? Может быть, суд, назначая наказание, или администрация муниципального образования, принимая решение о сносе незаконно возведенного строения? В каком юридическом качестве выступает, например, водитель транспортного средства, подвер­гнутый сотрудником милиции штрафу за нарушение правил дорожного движения, а не доставленный в наручниках в дежу рную часть органа вну­тренних дел? Противореча собственной позиции о содержании «средств и методов осуществления полицейской деятельности», И.И. Мушкет утвер­ждает: «Полицейская функция государства, осуществляемая в форме по­лицейской деятельности, реализуется при помощи юридических средств и методов, которые имеют узко специализированную направленность, определяему ю объективной необходимостью применения мер физическо­го принуждения — так называемые полицейские методы, или полицейские меры»1. В каких же еще формах, кроме форм полицейской деятельности, осуществляется полицейская функция современного правового государст­ва, может быть, в формах законотворчества или правосудия?

Очевидно, прежде чем конструировать «комплексную теоретико­правовую модель полицейского права, адаптированную к реалиям сов­ременного Российского государства», автору следовало бы разобраться в правовых понятиях и категориях, отражающих сущность функций го­сударства, содержание и формы государственного принуждения, в том числе те, которые традиционно составляли средства реализации пол­номочий полиции. В этой связи нелишне напомнить, что, например, И.Т. Тарасов к формам, в которых может осуществляться принуждение, относил наделение полиции юрисдикционными полномочиями; поли­цейское личное задержание, отличное от судебного задержания; воору­женное принуждение[1181] [1182]. В.В. Ивановский в качестве основных полицей­ско-принудительных мер рассматривал отобрание вида на жительство; требование явки и привод; стеснение свободы передвижения; полицей­ский надзор; ограничения, налагаемые на труд; арест; высылку и ссылку; употребление оружия полицией; усиленную и чрезвычайную охрану[1183]. Напомним, что и современное законодательство не только предусматри­вает право милиции на применение физической силы или оружия, но и содержит перечень других полицейско-правовых средств реализации ее обязанностей. Зго относится и к иным, названным И.И. Мушкетом, субъ­ектам осуществления полицейской деятельности.

В заключение своих, может быть, несколько эмоциональных и рез­ких рассуждений хотел бы подчеркнуть следующее. Российская полице- истика ко второй половине XIX в. представляла собой самостоятельную национальную юридическую науку, базирующуюся на идеалах правового государства, идеях участия местного самоуправления в решении «общих дел» и охране порядка, разграничения функций полиции и администра­ции, строгой регламентации процессуальной стороны полицейского при­нуждения как необходимого условия соблюдения прав и свобод граждан, обеспечения законности в деятельности государственной администрации. Большинство идей ведущих российских полицеистов не были востребова­ны практикой организации и деятельности полиции, а громадная власть, которой располагала полиция Российской империи в сочетании с органи­зационной неупорядоченностью, фактической организационно-правовой раздробленностью и низким профессиональным уровнем большей части личного состава, оборачивались против нее самой. Отечественные ученые характеризовали полицию как «жалкую», отмечая, что она «как бы утра­тила чувство собственного достоинства в сознании своей негодности... “Полицейский” было бранным словом»1, а термин «полицейское право» в конце XIX в. воспринимался как «не особенно приличное название, вызы­вающее в публике столь неприятные для преподавания этой дисциплины недоразумения»[1184] [1185].

История не имеет сослагательного наклонения, но имеет свойство по­вторяться. Органы внутренних дел, милиция советской России, к сожале­нию, «довольно быстро переняли от царской полиции и жандармерии и умножили опыт произвольных арестов, издевательских допросов, пыток»[1186], восприняв от своей предшественницы «всеобъемлющее регулирование со­циальной жизни, грубое прямое принуждение к исполнению регламентов, тотальный контроль за подданными; очень широкие полномочия админи­стративных органов, неограниченное право вмешиваться в жизнь людей»[1187]. В вышедшей в середине 60-х гг. прошлого века статье «Полиция СССР» американский исследователь Чепмэн писал: «В России существует сегодня очень большая, действительно страшная сила со столь громадными надза­конными или “административными” правомочиями, обязанности которой в государстве ... охватили невероятно широкий круг. Эта сила ответствен­на не перед законом и, конечно же, не перед народом...»1. Замалчивавшая эти очевидные факты, склонная к мифотворчеству советская идеология создала и внедрила в сознание многих людей лубочный портрет народной, «горячо любимой» милиции. Поэтому милицию в целом уважали, но боя­лись, а словом «милиционер» пугали непослушных детей.

В современной России милицию не уважают и не боятся; слово «ми­лиционер» заменило презрительное «мент»; большинство населения, судя по социологическим опросам, не верит в способность и желание милиции обеспечить порядок и безопасность, как, впрочем, не верит суду; прокура­туре, органам государственной власти в целом[1188] [1189].

В этой связи перед административно-правовой наукой стоят дейст­вительно очень важные и сложные задачи в части научного обоснова­ния путей повышения качества, надежности, эффективности пу блично­го управления, в том числе и в сфере охраны общественного порядка и обеспечения общественной безопасности, совершенствования механизма административно-правового регулирования и судебной защиты граждан от произвола и беззакония государственной администрации. Думаю, что полицейское право при всех практических сложностях его институали­зации в предлагаемых форматах, если их сузить до разумных пределов, может занять свое достойное место в Общей и Особенной частях адми­нистративного права. Но для этого необходимо сделать так, чтобы ар­гументы «за» возрождение полицейского права не оборачивались своей противоположностью.

<< | >>
Источник: Аврутин Ю.Е.. Избранные труды. О государстве и государственной власти, законности и правопорядке, публичном управлении и администра­тивном праве. 2017

Еще по теме Глава 22 ПОЛИЦЕЙСКОЕ ПРАВО СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ВСЕГДА ЛИ ПОЛЕЗНЫ АРГУМЕНТЫ «ЗА»?':

  1. Полицейское право
  2. Корпоративное право за рубежом и в России на современном этапе
  3. ГЛАВА 3 Римское право и вещное право России: генетическая преемственность
  4. Глава 1. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЗАКОННОСТИ В РОССИИ
  5. Мусульманское население в России всегда было значительным.
  6. П.Я. Чаадаев всегда склонялся на позиции западного пути развития России
  7. Глава 19 ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ АДМИНИСТРАТИВНОГО ПРАВА В КОНТЕКСТЕ КОНСТИТУЦИОННОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ'
  8. Глава 10 ИСТОКИ ФОРМИРОВАНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО ПРАВА И ИНСТИТУТА ПОЛИЦИИ*
  9. Право всегда связано с нормативным поведением людей.
  10. Глава 3. Совершенствование правового регулирования предвыборной агитации на современном этапе конституционного развития России