1.3.1. Взгляды ученых на понятие стресс

В современных психологических работах по стрессу пред­принимаются настойчивые попытки так или иначе ограничить притязания этого понятия, подчинив его традиционной психо­логической проблематике и терминологии.

Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психоло­гическом стрессе, который, в отличие от физиологической стрессовой реакции на вредность, является опосредованной оценкой угрозы и защитных процессов.

Дж. Эверилл вслед за С. Сэллсом считает сущностью стрес­совой ситуации утрату контроля, т.е. отсутствие адекватной реакции индивидуума.

Л. Фресс предлагает называть стрессом особый вид эмоциогенных ситуаций, а именно: "употреблять этот термин применительно к ситуациям повторяющимся, или хрониче­ским, в которых могут появиться нарушения адаптации".

Ю. С. Савенко называет психическим стрессом состояние, в котором личность оказывается в условиях, препятствующих ее самоактивизации. Этот список можно было бы продолжить, но главная тенденция в освоении психологии понятия стресса видна из этих примеров. Она состоит в отрицании неспеци­фичности ситуаций, порождающих стресс. Не любое требова­ние среды вызывает стресс, а лишь то, которое оценивается как угрожающее, которое нарушает адаптацию, контроль, пре­пятствует самоактуализации.

Понятие неспецифичности состоит не в отрицании специ­фического характера стимулов и ответов организма на них. Оно состоит в утверждении того, что любой стимул, наряду со своим специфическим действием, предъявляет организму не специфические требования, ответом на которые является не специфическая реакция во внутренней среде организма.

Любое требование среды может вызвать критическую си­туацию только у существа, которое не в состоянии справится ни с какими требованиями вообще, и в тоже время внутрен­ней необходимостью жизни которого является удовлетворение любой потребности.

Итак, категориальное поле, стоящее за понятием стресса, можно обозначить термином "витальность", понимая под ним неустранимое измерение бытия, законом которого является установка на "барьеры и препятствия".

1.3.2. Классификация фрустрирующих ситуаций и типология фрустрационного поведения

Необходимыми признаками фруструющей ситуации, согласно большинству определений, является наличие сильной мотивированности в достижении цели (удовлетворить потреб­ность) не взирая на существующие преграды, препятствующие этому достижению. В соответствии с этим фрустрирующие ситуации классифицируются по характеру фрустрируемых мотивов и по характеру "барьеров". К классификациям пер­вого рода относятся, например, приводимое А. Маслоу разли­чение базовых врожденных психологических потребностей (в безопасности, уважении и любви), фрустрация которых носит патогенный характер, и приобретенных потребностей, фрустра­ция которых не вызывает психических нарушений. Барьеры, преграждающие путь индивида к цели, могут быть физические (например, стены тюрьмы), биологические (болезнь, старе­ние), психологические (страх, интеллектуальная недостаточ­ность) и социокультурные (нормы, правила, запреты).

Упомянем также деление барьеров на внешние и внутрен­ние, использованное Т. Дембо для описания своих экспери­ментов.

Однако в литературе по проблеме фрустрации мы не на­ходим анализа психологического смысла этого состояния, большинство авторов ограничиваются описательными конста-тациями, что человек, будучи фрустрирован, испытывает беспокойство и напряжение, чувства безразличия, апатии и утраты интереса, вину и тревогу, ярость и враждебность, за­висть и ревность и т.д. Сами по себе эти эмоции не прояс­няют нашего вопроса, а кроме них у нас остается единствен­ный источник информации — фрустрационное поведение.

Может быть особенности этого поведения смогут пролить свет на то, что происходит при переходе от ситуации затруднён­ности к ситуации фрустрации?

Выделяют следующие виды фрустрационного поведения:

а) двигательное возбуждение — бесцельные и неупорядо­ ченные реакции;

б) апатия;

в) агрессия и деструкция;

г) стереопатия — тенденция к слепому повторению фик­сированного поведения;

д) регрессия, которая понимается либо как обращение к поведенческим моделям, доминированым в более ранние пе­риоды жизни индивида, либо как примитивизация поведения (измерявшаяся в эксперименте Р. Баркера, Т. Дембо и К. Ле­вина снижением конструктивности поведения) или падение качества исполнения.

Что касается характеристики фрустрационного поведения, то монография Н. Майера отвечает на этот вопрос уже своей направленностью — "Фрустрация: поведение без цели". В своей работе Н. Майер разъяснил, что "фрустрированный человек не имеет цели" (т.е. он утрачивает целевую ориента­цию). Для обоснования своей концепции Майер приводит пример, в котором двое людей, спешащих купить билет на поезд, затевают драку и оба в итоге опаздывают. Это пове­дение не содержит в себе цели добывания билета, причем по определению Майера, оно является не адаптированным (удовлетворяющим потребность), а фрустрационно спровоци­рованным поведением. В затруднительной для субъекта ситуа­ции мы можем наблюдать формы поведения, которые соот­ветствуют каждому из приведенных ниже типов.

Поведение первого типа, мотивосообразное и подчиненное организующей цели, заведомо не является фрустрационным. Причем в данном случае важны именно внутренние его харак­теристики, ибо сам по себе внешний вид поведения (будь-то безразличие субъекта, деструктивные действия или агрессия) не может однозначно свидетельствовать о наличии у него состояния фрустрации. Такое псевдофрустрационное поведе­ние может перейти в форму поведения второго типа: умышлен­но закатив истерику, в надежде достичь своего, человек теряет контроль над своим поведением, так как он уже не способен остановиться и вообще регулировать свои действия.

Контроль со стороны воли утрачен, но не окончательно. Поскольку это поведение более не организуется целью, оно теряет психологический статус целенаправленного действия, но сохраняет еще статус средства реализации ее исходного мотива. Иначе говоря, в сознании сохраняется смысловая связь между поведением и мотивом, надежда на разрешение ситуации. Хорошей иллюстрацией этого типа поведения могут служить истерические реакции, которые образовались в результате "добровольного усиления рефлексов", но впослед­ствии стали непроизвольными. При этом, как показывают в одном из примеров наблюдения военных врачей, солдаты, страдавшие истерическими гиперкинезами, хорошо осознавали связь усиленного дрожания с возможностью избежать возвра­щения на поле боя.

Для поведения третьего типа характерна именно утрата связи, через которую передаётся действию смысл. Человек лишается сознательного контроля над связью своего поведе­ния с исходным мотивом, хотя отдельные действия его остаются еще целенаправленными, он действует не "ради чего-то", а "вследствие чего-то".

Поведение четвертого типа, пользуясь термином К. Гольш-тейна, можно назвать "катастрофическим". Это поведение не контролируется ни волей, ни сознанием субъекта, оно дезорга­низовано, и не состоит в содержательно смысловой связи с мотивом ситуации. В отношении последнего важно отметить, что другие возможные виды связей между мотивом и поведе­нием (в первую очередь, "энергетические") не прерваны, по­скольку, не было бы никаких оснований рассматривать это поведение в отношении фрустрированного мотива и квалифи­цировать его как "мотивонесообразное". Предположение, что психологическая ситуация продолжает определяться фрустри-рованным мотивом, является необходимым условием рассмот­рения поведения как следствия фрустрации. Определение категориального поля понятия фрустрации не составляет затруднений.

Вполне очевидно, что оно создаётся категорией деятель­ности. Это поле может быть изображено как жизненный мир, главной характеристикой условий существования которого яв­ляется трудность, а внутренней необходимостью этого сущест­вования — реализация мотива. Деятельное преодоление труд­ностей на пути к мотивообразным целям — норма такой жизни, а специфическая для него критическая ситуация возникает тогда, когда трудность становится непреодолимой, т.е. переходит в невозможность.