<<
>>

і. СУЩНОСТЬ ПОЗНАНИЯ

а) П03НАШІЕ KAK ОТРАЖЕНИЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ B СОЗНАНИИ ЛЮДЕЙ

Bce идеи извлечены из опыта, они — отражения действитель­ности, верные или искаженные.

Энгельс Ф. Из подготовительных работ к «Анти-Дюрингу».— Маркс H., Энгельс Ф.

Соч., т. 20, с. 629

Подобно основным формам бытия, г-н Дюринг считает также возможным вывести всю чистую математику непосредственно из головы, априорно, т. e. не прибегаяк опыту, который мы получаем из внешнего мира...

Что чистая математика имеет значение, независимое от особого опыта каждой отдельной личности, это, конечно, верно, но то же самое можно сказать о всех твердо установленных фактах любой науки и даже о всех фактах вообще. Магнитная полярность, состав воды из водорода и кислорода, тот факт, что Гегель умер, а г-н Дю­ринг жив,— все это имеет значение независимо от моего опыта или опыта других отдельных личностей, даже независимо от опыта г-на Дюринга, когда последний снит сном праведника. Ho совер­шенно неверно, будто в чистой математике разум имеет дело толь­ко с продуктами своего собственного творчества и воображения. Понятия числа и фигуры взяты не откуда-нибудь, а только из дей­ствительного мира. Десять пальцев, на которых люди учились считать, т. e. производить первую арифметическую операцию, представляют собой все, что угодно, только не продукт свободного творчества разума. Чтобы считать, надо иметь не только предметы, подлежащие счету, но обладать уже и способностью отвлекаться при рассматривании этих предметов от всех прочих их свойств кроме числа, а эта способность есть результат долгого, опирающе­гося на опыт, исторического развития. Как понятие числа, так и понятие фигуры заимствованы исключительно из внешнего мира* а не возникли в голове из чистого мышления. Должны былп суще-

ствовать вещи, имеющие определенную форму, и эти формы долж­ны были подвергаться сравнению, прежде чем можно было прийти к понятию фигуры. Чистая математика имеет своим объектом про- стцанственные формы и количественные отношения действитель­ного мира, стало быть — весьма реальный материал. Тот факт, что этот материал принимает чрезвычайно абстрактную форму, может лишь слабо затушевать его происхождение из внешнего мира. Ho чтобы быть в состоянии исследовать эти формы и отноше­ния в чистом виде, необходимо совершенно отделить IIX OT их содержания, оставить это последнее в стороне как нечто безраз­личное; таким путем мы получаем точки, лишенные измерений, линии, лишенные толщины и ширины, разные а и Ъ, x и у, постоян­ные и переменные величины, и только в самом конце мы доходим до продуктов свободного творчества и воображения самого разу­ма, а именно — до мнимых величин. Точно так же выведение мате­матических величин друг из друга, кажущееся априорным, дока­зывает не их априорное происхождение, а только их рациональную взаимную связь. Прежде чем прийти к мысли выводить форму цилиндра из вращения прямоугольника вокруг одной из его сто­рон, нужно было исследовать некоторое количество реальных прямоугольников и цилиндров, хотя бы и в очень несовершенных формах. Как и все другие науки, математика возникла из практи­ческих потребностей людей: из измерения площадей земельных участков и вместимости сосудов, из счисления времени и из меха­ники.

Ho, как и во всех других областях мышления, законы, абстрагированные из реального мира, на известной ступени разви­тия отрываются от реального мира, противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как явившиеся извне законы, с которыми мир должен сообразоваться. Так было с обществом и государством, так, а не иначе, чистая математика применяется впоследствии к миру, хотя она заимствована из этого самого мира и только выражает часть присущих ему форм связей,— и как раз только поэтому и может вообще применяться... Представления о лини- ях,поверхностях,углах, многоугольниках,кубах,шарах и т. д.— все они отвлечены от действительности, и нужна изрядная доза идеологической наивности, чтобы поверить математикам, будто первая линия получилась от движения точки в пространстве, первая поверхность — от движения линии, первое тело — от дви­жения поверхности и т. д. Даже язык восстает против этого. Мате­матическая фигура трех измерений называется телом, corpus solidum по-латыни, следовательно — даже осязаемым телом, и, таким образом, она носит название, взятое отнюдь не из свободного воображения ума, а из грубой действительности.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг.— Маркс H., Энгельс Ф.

Соч., т. 20, с. 36—39

Единственным содержанием мышления являются мир и законы мышления.

Общие результаты исследования мира получаются в конце этого исследования; они, следовательно, являются н&принципами, не исходными пунктами, а результатами, итогами.

Энгельс Ф. Из подготовительных работ к «Анти-Дюрингу».— Маркс K., Энгельс Ф.

Соч., т. 20, с. 630

Результаты геометрии представляют собой не что иное, как естественные свойства различных линий, поверхностей и тел, resp.1 их комбинаций, которые в значительной своей части встре­чались в природе уже задолго до того, как появились люди (радио­лярии, насекомые, кристаллы и т. д.).

Энгельс Ф. Из подготовительных работ к «Анти-Дюрингу».— Маркс K., Энгельс Ф.

Соч., т. 20, с. 631

Идея, будто познание может «создавать» всеобщие формы, заменять первичный хаос порядком и т. п., есть идея идеалистиче­ской философии. Мир есть закономерное движение материи, и наше познание, будучи высшим продуктом природы, в состоянии только отражать эту закономерность.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 174

...Материалистическая теория, теория отражения предметов мыслью, изложена здесь с полнейшей ясностью: вне нас существу­ют вещи. Наши восприятия и представления — образы их. Про­верка этих образов, отделение истинных от ложных дается прак­тикой.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 109—110

«Материалистическая теория познания,— писал И. Дицген,— сводится к признанию того, что человеческий орган познания нѳ испускает никакого метафизического света, а есть кусок природы, отражающий другие куски природы». Это и есть материалистиче­ская теория отражения в познании человека вечно движущейся и изменяющейся материи,— теория, вызывающая ненависть и ужас, клеветы и извращения всей казенной, профессорской философии.

Ленин В. И. K двадцатипятилетию смерти Моеифа Дицгена.— Полн. собр. соч., т. 23, с. 119

1 — respective — соответственно. Ped. 4 № 3911 97

...Махисты — субъективисты и агностики, ибо они недостаточ­но доверяют показаниям наших органов чувств, непоследователь­но проводят сенсуализм. Они не признают объективной, независи­мой от человека реальности, как источниканаших ощущений. Они не видят в ощущениях верного снимка с этой объективной реаль­ности, приходя в прямое противоречие с естествознанием и откры­вая дверь для фидеизма. Напротив, для материалиста мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется, ибо каждый шаг развития науки открывает в нем новые стороны. Для материалиста наши ощущения суть образы единственной и последней объективной реальности,— последней не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме нее нет и не может быть другой. Эта точка зрения бесповоротно закрывает дверь не только для всяко­го фидеизма, но и для той профессорской схоластики, которая* не видя объективной реальности, как источника наших ощуще­ний, «выводит» путем вымученных словесных конструкций понятие объективного, как общезначимого, социально-организованного и т. п. и т. д., не будучи в состоянии, зачастую и не желая от­делить объективной истины от учения о леших и домовых.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 180

Логика есть учение о познании. Есть теория познания. Позна- пие есть отражение человеком природы. Ho это не простое, нѳ непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстрак­ций, формирования, образования понятий, законов etc., каковые понятия, законы etc. (мышление, наука=„логическая идея“) и охватывают условно, приблизительно универсальную законо­мерность вечно движущейся и развивающейся природы. Тут дей­ствительно, объективно три члена: 1) природа; 2) познание чело­века, =мозг человека(каквысшийпродукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека, эта форма и есть понятия, законы, категории etc. Человек не может охватить= =отразить = отобразить природы всей, полностью, ее „непосред­ственной цельности", он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы* научную картину мира и т. д. и т. п.

Ленин В. И. Философские тетради.—

Полн. собр. соч., т. 29, с. 163—164

Идея (читай: познание человека) есть совпадение (согласие) понятия и объективности („общее"). Это — BO-l-X.

Bo-2-x, идея есть отношение для себя сущей (=якобы самостоя­тельной) субъективности (=человека) к о m л и ч н о й (от этой идеи) объективности...

Субъективность есть стремление уничтожить это отделение (идеи от объекта).

Познаниѳ есть процесс погружения (ума) в неорганическую природу ради подчинения ее власти субъекта и обобщения (по­знания общего в ее явлениях)...

Совпадение мысли с объектом есть процесс: мысль (=человек) нѳ должна представлять себе истину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого), без стремления, без движения, точно гения, точно число, точно абстрактную мысль.

Идея имеет в себе и сильнейшее противоречие, покой (для мышления человека) состоит в твердости и уверенности, с которой он вечно создает (это противоречие мысли с объектом) и вечно преодолевает его...

Познание есть вечное, бесконечное приближение мышления к объекту. Отражение природы в мысли человека надо понимать нѳ ,.мертво", не „абстрактно", н e б e з д в и ж e н и я, не без противоречий, а в вечном процессе движенияг возникнове­ния противоречий и разрешения их.

Ленин В. И. Философские тетради.—

Полн. собр. соч., т. 29, с. 177

б) ПОЗНАВАЕМОСТЬ МИРА И АГНОСТИЦИЗМ

...Вопрос об отношении мышления к бытию имеет еще и другую сторону: как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? B состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности? Ha философском языке этот вопрос называется вопросом о тождестве мышления и бытия. Громадное большинство философов утвердительно решает этот вопрос. Так, например, у Гегеля утвердительный ответ на этот вопрос подразумевается сам собой: в действительном мире мы познаем именно его мысли­тельное содержание, именно то, благодаря чему мир оказывается постепенным осуществлением абсолютной идеи, которая от века существовала где-то независимо от мира и прежде него. Само собой понятно, что мышление может познать то содержание, кото­рое уже заранее является содержанием мысли. He менее понятно также, что доказываемое положение здесь молчаливо уже со­держится в самой предпосылке. Ho это никоим образом не мешает Гегелю делать из своего доказательства тождества мышления и бытия тот дальнейший вывод, что так как его мышление признает правильной его философию^ то, значитА она есть единственно правильная философия и что, в силу тождества мышления и бы­тия, человечество должно немедленно перенести эту философию из теории в практику и переустроить весь мир сообразно гегелевским принципам. Эту иллюзию он разделяет почти со всеми другими философами.

Ho рядом с этим существуетряд других философов, которые оспаривают возможность познания мира или, по крайней мере, исчерпывающего познания. K ним принадлежат среди новейших философов Юм и Кант, и они играли очень значительную роль в развитии философии. Решающее для опровержения этого взгля­да сказано уже Гегелем, насколько это можно было сделать с идеа­листической точки зрения. Добавочные материалистические со­ображения Фейербаха более остроумны, чем глубоки. Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, именно в эксперименте и в промышленности. Если мы можем доказать правильность наше­го понимания данного явления природы тем, что сами его произво­дим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же слу­жить нашим целям, то кантовской неуловимой «вещи в себе» приходит конец. Химические вещества, образующиеся в телах животных и растений, оставались такими «вещами в себе», пока органическая химия не стала приготовлять их одно за другим; тем самым «вещь в себе» превращалась в вещь для нас, как, например, ализарин, красящее вещество марены, которое мы теперь получа­ем не из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще из каменноугольного дегтя. Солнечная система Коперника в течение трехсот лет оставалась гипотезой, в высшей степениверо- ятной, но все-таки гипотезой. Когда же Лѳверье на основании данных этой системы не только доказал, что должна существовать еще одна, неизвестная до тех пор, планета, но и определил по­средством вычисления место, занимаемое ею в небесном простран­стве, и когда после этого Галле действительно нашел эту плане­ту, система Коперника была доказана. И если неокантианцы в Германии стараются воскресить взгляды Канта, а агностики в Англии — взгляды Юма (никогда не вымиравшие там), несмотря на то, что и теория и практика давно уже опровергли и те и другие, то в научном отношении это является шагом назад, а на практи­ке — лишь стыдливой манерой тайком протаскивать материализм, публично отрекаясь от него.

Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии.—

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 283—284

Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез, при отсутствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко вызывают у них представление о том, будто мы не способны познать сущность вещей... Это свойственно не одному только естествознанию, так как все человеческое познание развивается по очень запутанной кривой, и теории вытесняют друг друга также и в исторических дисциплинах, включая фило­софию,— на основании чего, однако, никто нѳ станет заключать, что, например, формальная логика — бессмыслица.— Последняя форма этого взгляда — «вещь в себе». Это утверждение, что мы не способны познать вещь в себе (Гегель, «Энциклопедия», § 44), во-первых, выходит из области науки в область фантазии. Оно, во-вторых, ровно ничего не прибавляет к нашему научному по­знанию, ибо если мы не способны заниматься вещами, то они для нас не существуют. И, в-третьих, это утверждение — не более чем фраза, и его никогда не применяют на деле. Взятое абстрактно, оно звучит вполне вразумительно. Ho пусть попробуют применить его. Что думать о зоологе, который сказал бы: «Собака имеет, no- видимому, четыре ноги, но мы не знаем, не имеет ли она в действи­тельности четырех миллионов ног или вовсе не имеет ног»? 0 мате­матике, который сперва определяет треугольник как фигуру с тре­мя сторонами, а затем заявляет, что не знает, не обладает ли этот треугольник 25 сторонами? 2x2 равняется, по-видимому, 4? Ho естествоиспытатели остерегаются применять в естествознании фра­зу о вещи в себе, позволяя себе это только тогда, когда они вы­ходят в область философии. Это — лучшее доказательство того* как несерьезно они к ней относятся и какое ничтожное значение имеет она сама. Если бы они брали еѳ всерьез, то а quoi bon1 во­обще исследовать что бы то ни было?

G исторической точки зрения это имело бы некоторый смысл: мы можем познавать только при данных нашей эпохой условиях и лишь настолько, насколько эти условия позволяют.

Энгельс Ф. Диалектика природы.—

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 555—556

Когда Негели утверждает, что в природе существует, вероятно* множество таких форм движения, которых мы не способны вос­принять нашими чувствами, то это жалкая отговорка, равносиль­ная — по крайней мере для нашего познания — отказу от закона о несотворимости движения. Ведь эти невоспринимаемые формы движения могут превращаться в доступное нашему восприятию движение! B таком случае было бы без труда объяснено, например* контактное электричество!

Энгельс Ф. Диалектика природы.—

Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 551

Познание. У муравьев иные глаза, чем у нас, они видят хими­ческие (?) световые лучи («Nature» от 8 июня 1882 г., Леббок), но мы в познании этих невидимых для нас лучей ушли значительно дальше, чем муравьи, и уже тот факт, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи, которые для нас невидимы, и что доказатель­ство этого основывается на одних только восприятиях нашего глаза, показывает, что специальное устройство человеческого глаза не является абсолютной границей для человеческого по­знания.

K нашему глазу присоединяются не только еще другиечувства, но и деятельность нашего мышления. C этой последней дело обсто­ит опять-таки точно так же, как и со зрением. Чтобы знать, что iiame мышление способно постичь, совершенно не нужно через сто лет после Канта стремиться к определению границ мышления из критики разума, из исследования орудия познания; это столь же бесполезно, как бесполезно со стороны Гельмгольца в недостаточ­ности нашего зрепия (которая ведь необходима: глаз, который видел бы все лучи, именно поэтому не видел бы ровно ничего) и в устройстве нашего глаза, ставящем нашему зрению определен­ные пределы, да и в этих пределах не дающем полной точности репродукции, видеть доказательство того, что глаз доставляет нам ложные или ненадежные сведения о свойствах видимого нами. To, что наше мышление способно постичь, мы видим скорее из того, что оно уже постигло и еще ежедневно постигает. A этого вполне достаточно как в смысле количества, так и в смысле каче­ства. Наоборот, исследование форм мышления, логических кате­горий, очень благодарная и необходимая задача, и за систематиче­ское разрешение этой задачи взялся после Аристотеля только Гегель.

Разумеется, мы никогда не узнаем того, в каком виде восприни­маются муравьями химические лучи. Кого это огорчает, тому уж ничем нельзя помочь.

Энгельс Ф. Диалектика природы.—

Маркс H., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 554—555

Действительно, что такое агностицизм, как не «стыдливый», употребляя выразительное ланкаширское слово, материализм? Взгляд агностика на природу насквозь материалистичен. Весь естественный мир управляется законами и абсолютно исключает всякое воздействие извне. Ho, добавляет агностик,— мы не в со­стоянии пи доказать, ни опровергнуть существование какого- либо высшего существа вне известного нам мира. Эта оговорка могла иметь известную ценность в те времена, когда Лаплас на вопрос Наполеона,— почему в «Небесной механике» этого велико­го астронома даже не упомянуто имя творца мира, дал гордый ответ: «Je n’avais pas besoin de cette hypothese»*. B настоящее же время наше представление о развитии вселенной совершенно нѳ оставляет места ни для творца, ни для вседержителя. Ho если захотели бы признать некое высшее существо, исключенное из всего существующего мира, то это само по себе было бы противо­речием и к тому же, как мне кажется, незаслуженным оскорблени­ем чувств религиозных людей.

Энгельс Ф. Введтие к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке».—

Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 302—303

Наш агностик соглашается также, что все наше знание основа­но на тех сообщениях, которые мы получаем через посредство на­ших чувств. Ho, добавляет он, откуда мы знаем, что наши чувства дают нам верные изображения воспринимаемых ими вещей? И, да­лее, он сообщает нам, что когда он говорит о вещах или их свой­ствах, то он в действительности имеет в виду не самые эти вещи или их свойства, о которых он ничего достоверного знать не может* а лишь те впечатления, которые они произвели на его чувства. Слов нет, это такая точка зрения, которую трудно, по-видимо- му, опровергнуть одной только аргументацией. Ho прежде чем люди стали аргументировать, они действовали. «In Anfang war die That>>?. И человеческая деятельность разрешила это затрудне­ние задолго до того, как человеческое мудрствование выдумало его. Проверка пудинга состоит в том, что его съедают. B тот момент, когда сообразно воспринимаемым нами свойствам какой-либо вещи мы употребляем еѳ для себя,— мы в этот самый момент подвергаем безошибочному испытанию истинность или ложность наших чувственных восприятий. Если эти восприятия были лож­ны, то и наше суждение о возможности использовать данную вещь необходимо будет ложно, и всякая попытка такого использования неизбежно приведет к неудаче. Ho если мы достигнем нашей цели, если мы найдем, что вещь соответствует нашему представлению о ней, что она дает тот результат, какого мы ожидали от ее упот­ребления,— тогда мы имеем положительное доказательство, что в этих границах наши восприятия о вещи и ее свойствах совпадают с существующей вне нас действительностью. Если же, наоборот, мы найдем, что сделали ошибку, тогда большей частью в скором времени мы умеем находить причину этой ошибки; мы находим, что восприятие, легшее в основу нашего испытания, либо само было неполно и поверхностно, либо было связано с результатами других восприятий таким образом, который нѳ оправдывается положением дела; это мы называем ложным умозаключением. До тех же пор, пока мы как следует развиваем наши чувства и пользуемся ими, пока мы держим свою деятельность в грани­цах, поставленных правильно полученными и использованными восприятиями,— до тех пор мы всегда будем находить, что успех наших действий дает доказательство соответствия наших восприятий с предметной природой воспринимаемых вещей. Нет ни единого случая, насколько нам известно до сих пор, когда бы мы вынуждены были заключить, что наши научно проверенные чувственные восприятия производят в нашем мозгу такие пред­ставления о внешнем мире, которые по своей природе отклоняются от действительности, или что между внешним миром и нашими чувственными восприятиями его существует прирожденная не­согласованность.

Энгельс Ф. Введение к английскому изданию t< Развития социализма от утопии к науке».—

МарксК., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 303—304

Ho тут является новокантианский агностик и говорит: воз­можно, что мы в состоянии правильно воспринять свойства вещи, но самой вещи мы никаким, ни чувственным, ни мыслительным процессом постичь не можем. Эта «вещь в себе» находится по ту сторону нашего познания. Ha это уже Гегель давно дал ответ: если вы знаете все свойства вещи, то вы знаете и самую вещь; тогда остается только голый факт, что названная вещьсуществует вне нас и, как только ваши чувства удостоверили и этот факт, вы постигли всю без остатка эту «вещь в себе»,—знаменитую кан­товскую непознаваемую «Ding an sich». B настоящее время мы можем к этому только прибавить, что во времена Канта наше зна­ние природных вещей было еще настолько отрывочным, что за тем немногим, что мы знали о каждой из них, можно было еще до­пускать существование особой таинственной «вещи в себе». Ho с того времени эти непостижимые вещи одна за другой, вслед­ствие гигантского прогресса науки, уже постигнуты, проанализи­рованы и даже более того — воспроизведены,. A то, что мы сами мо­жем сделать, мы уж, конечно, не можем назвать непознаваемым. Подобными таинственными вещами для химии первой половины нашего столетия были органические вещества; теперь нам удается синтезировать их одно за другим из их химических элементов и без помощи органических процессов. Современные химики утверж­дают: коль скоро химический состав какого-либо тела известен, оно может быть составлено из его элементов. Нам еще, правда, очень далеко до точного знания состава высших органических веществ — белковых тел; однако нет никакого основания считать, что мы и спустя столетия нѳ сможем достигнуть этого знания и с его помощью добыть искусственный белок. Если мы этого до­стигнем, то вместе с тем мы воспроизведем органическую жизнь, ибо жизнь, от самых низших до самых высших ее форм, есть не что иное, как нормальный способ существования белковых тел.

Энгельс Ф. Введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке».—

Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 304—305

Ho наш агностик, сделав свои формальные оговорки, говорит и действует уже совсем как закоренелый материалист, каким он в сущности и является. Он, может быть, скажет: насколько нам известно, материю и движение, или, как теперь говорят, энергию, нельзя ни создать, ни уничтожить, но у нас нет никакого доказа­тельства того, что и то и другое не было в какой-то неведомый нам момент сотворено. Ho как только вы попытаетесь в каком-нибудь определенном случае использовать это признание против него — он моментально заставит вас замолчать. Если он in abstracto[19] до­пускает возможность спиритуализма, то in concreto[20] он об этой возможности и знать не желает. Он вам скажет: насколько мы зна- ом и можем знать, не существует никакого творцаили вседержите­ля вселенной; насколько нам это известно, материю и энергию также нельзя ни создать, ни уничтожить; для нас мышление — только форма энергии, функция мозга; все,что мы знаем, сводится к тому, что материальный мир управляется неизменными закона­ми, и т. д. и т. п. Таким образом, поскольку он человек науки, поскольку он что-либо знает, постольку он материалист; но вне своей науки, в тех областях, в которых он ничего не знает, он переводит свое невежество на греческий язык, называя его агно­стицизмом.

Энгельс Ф. Введение к английскому гмданию «Развития социализма от утопии к науке».—

Маркс K., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 305

Какие две линии философских направлений противопоставляет здесь Энгельс? Одна линия — что чувства дают нам верные изо­бражения вещей, что мы знаем самые эти вещи, что внешний мир воздействует на наши органы чувств. Это — материализм, с ко­торым не согласен агностик. B чем же суть его линии? B том, что он не идет далыие ощущений, в том, что он останавливается по сю сторону явлений, отказываясь видеть что бы то ни было «досто­верное» за пределами ощущений. 0 самых этих вещах (т. e. о ве­щах в себе, об «объектах самих по себе», как говорили материа­листы, с которыми спорил Берклч) мы ничего достоверного знать не можем,— таково совершенно определенное заявление агности­ка. Значит, материалист в том споре, о котором говорит Энгельс, утверждает существование и познаваемость вещей в себе. Агностик не допускает самой мысли о вещах в себе* заявляя, что ничего достоверного о них мы знать не можем.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.^

Полн. собр. соч., т. 18, с. 107—108

Энгельс умышленно не приводит имен в своем изложении, критикуя не отдельных представителей юмизма (философы по профессии очень склонны называть оригинальными системами крошечные видоизменения, вносимые тем или другим из них в терминологию или в аргументацию),— а всю линию юмизма. Энгельс критикует не частности, а суть, он берет то основ­ное., в чем отходят от материализма все юмисты, и поэтому под критику Энгельса подпадают и Милль, и Гексли, и Мах. Ска­жем ли мы, что материя есть постоянная возможность ощущений (по Дж. Ст. Миллю), или что материя есть более или менее устой­чивые комплексы «элементов» — ощущений (по Э. Maxy),- мы остались в пределах агностицизма или юмизма; обе точки зрения или, вернее, обе эти формулировки покрыты изложением агно­стицизма у Энгельса: агностик не идет дальше ощущений, заявляя, что не может знать ничего достоверного об их источнике или об их оригинале и т. п.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 108—109

Предметы наших представлений отличаются от наших пред­ставлений, вещь в себе отличается от вещи для нас, ибо послед­няя — только часть или одна сторона первой, как сам человек — лишь одна частичка отражаемой в его представлениях природы.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 119

Всякая таинственная, мудреная, хитроумная разница между явлением и вещью в себе есть сплошной философский вздор. Ha деле каждый человек миллионы раз наблюдал простое и пче- видное превращение «вещи в себе» в явление, «вещь для нас». Это превращение и есть познание. «Учение» махизма, что раз мы зпаем только ощущения, то мы не можем знать о существовании чего-либо за пределами ощущений, есть старый софизм идеалисти­ческой и агностической философии, поданный под новым соусом.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.^.

Полн. собр. соч., т. 18, с. 120

Сторонники линии Канта и Юма (в числе последних Max и Авенариус, поскольку они не являются чистыми берклианцами) называют нас, материалистов, «метафизиками» за то, что мы при­знаем объективную реальность, данную нам в опыте* признаем объективный, независимый от человека, источник наших ощуще­ний. Мы, материалисты, вслед за Энгельсом, называем кантиан­цев и юмистов агностиками за то, что они отрицают объективную реальность как источник наших ощущений. Агностик — слово греческое: а значит по-гречески не; gnosis — знание. Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая* отображаемая нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это (см. выше слова Энгельса, излагавшего позицию агно­стика). Отсюда — отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, филистерская, трусливая терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подоб­ных вещах.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—.

Полн. собр. соч., т. 18, с. 129

Агностицизм (от греческих слов «а» — не и «гносис» — зна­ние) есть колебание между материализмом и идеализмом* т. e. на практике колебание между материалистической наукой и поповщи­ной. K агностикам принадлежат сторонники Канта (кантианцы), Юма (позитивисты, реалисты и пр.) и современные «махисты».

Ленин В. И. K двадцатипятилетию смерти Иосифа Дицгена.— Полн. собр. соч., т. 23, с. 118

Суть довода, по-моему: (1) у Канта познание разгораживает (разделяет) природу и человека; на деле оно соединяет их; (2) у Канта „n у с m а я а б с m p а к ц и я“ вещи в себе на место живого Gang, Bewegung1 знания нашего о вещах все глубже и глубже.

Ленин В. И. Философские тетради.■—

Полн. собр. соч., т. 29, с. 83

Если бы человек имел больше чувств, открыл ли бы он боль­ше вещей в мире? Нет.

Ленин В. И. Философские тетради.—

Полн. собр. соч., т. 29, с. 51—52

Если ощущения не суть образы вещей* а только знаки или сим­волы, не имеющие «никакого сходства» с ними, то исходная мате­риалистическая посылка Гельмгольца подрывается* подвергается некоторому сомнению существование внешних предметов, ибо знаки или символы вполне возможны по отношению к мнимым предметам, и всякий знает примеры таких знаков или символов. Гельмгольц вслед за Кантом покушается провести подобие прин­ципиальной грани между «явлением» и «вещью в себе».

...Теория символов не мирится с таким (всецело материалисти­ческим, как мы видели) взглядом, ибо она вносит некое недоверие к чувственности, недоверие к показаниям наших органов чувств. Бесспорно, что изображение никогда не может всецело сравнять­ся с моделью, но одно дело изображение, другое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и неизбежно предполага­ет объективную реальность того, что «отображается». «Условный знак», символ, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно ненужный элемент агностицизма.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 247—248

Если естествознание не рисует нам в своих теориях объектив­ной реальности, а только метафоры, символы, формы человеческо­го опыта и т. д., то совершенно неоспоримо, что человечество вправе для другой области создать себе не менее «реальные поня­тия» вроде бога и т. п.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм.—

Полн. собр. соч., т. 18, с. 369

Это противоположение «материальной вещи» — «понятию» представляет из себя наглядный образчик той схоластики, которую так любят в настоящее время преподносить под видом «критики». Какое значение могло бы иметь «понятие» о доле общественного продукта, если бы этому понятию не соответствовали определен­ные «материальные вещи»?

Ленин В. И. Аграрный вопрос и «

<< | >>
Источник: Шептулин А.П. K.MAPKС, Ф. ЭНГЕЛЬС, В.И.ЛЕНИН. О диалектическом и историческом материализме.. 1984

Еще по теме і. СУЩНОСТЬ ПОЗНАНИЯ:

  1. Концепция автопоэзиса: от понимания сущности жизни к пониманию сущности познания
  2. Понятие и сущность моделирования как метода познания в криминалистике
  3. ГЛАВА 2 Сознание: история познания, сущность, структура
  4. СУБСТРАТНЫЙ ПРИНЦИП ПОЗНАНИЯ СУЩНОСТИ ЯВЛЕНИЙ В РЕЛИГИОВЕДЕНИИ
  5. 6.3. АКТИВНЫЕ СИСТЕМЫ МИРА - АККУМУЛЯТОРЫ И ТРАНСФОРМАТОРЫ И ИХ РОЛЬ В ПОЗНАНИИ СУЩНОСТИ ПРИРОДНЫХ И СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ
  6. § 2. Формы рефлексивного осмысления научного познания: теория познания, методология и логика науки
  7. § 4. Научное и вненаучное познание. Специфика научного познания
  8. § 33. Общество как предмет социально-гуманитарного познания. Специфика объекта и субъекта социально-гуманитарного познания
  9. Идея познания
  10. § 1. Познание по уголовным делам и криминалистика