Раздел II. Учение о бытии (Онтология)

Ален Бадью Тела, языки, истины

«Поставим вопрос: какова сегодня доминирующая идеология? Или, если угодно, что в наших странах представляет собой обычный набор убеждений? Это свободный рынок, техника, деньги, работа, блоги, повторные выборы и так далее.

Однако я считаю, что все это можно выразить одним утверждением:

«Есть только тела и языки».

Это утверждение - аксиома современного убеждения. Я предлагаю назвать это убеждение демократическим материализмом. Почему?

Прежде всего: демократический материализм. В современном мире индивид признает объективное существование одних лишь тел и, в первую очередь, своего собственного тела. В прагматике желаний, в очевидном преобладании торговли и бизнеса, в формальном праве купли- продажи индивид убеждён и «отформатирован» догмой о нашей конечности, о нашей расположенности к наслаждению, страданию и смерти...

Подавляющее большинство творческих людей сегодня - хореографы, художники, киносъёмщики - пытаются раскрыть тайну тела, тайну жизни тела как машины, полной желаний. Всеобщая тенденция в искусстве, предлагаемая нам, это телесное искусство. Интимность, обнажённость, жестокость, болезнь, насилие... - через все эти свойства тел художники приобщают нашу конечную жизнь к фантазии, мечте и памяти. Все они навязывают визуальному жёсткую связь тел с великим и безразличным шумом вселенной.

Современная идеология, признавая многообразие языков, предполагает их равенство в правах. Включение человечества в животный мир завершается тем, что признается существование человеческого животного с многообразием его подвидов и демократическими правами, неотъемлемыми от этого многообразия.

Сообщества и культуры, цвета и краски, религии и религиозные ордена, привычки и традиции, различные формы сексуальности, публичная интимность и публичность интимного: всё и вся заслуживает признания и защиты закона. Но демократический материализм признает и глобальную границу своей терпимости. Язык, который не признаёт всеобщего правового и нормативного равенства языков, не заслуживает того, чтобы этим равенством пользоваться. Язык, который стремится контролировать остальные, управлять всеми телами, сочтут диктаторским и тоталитарным. Тогда к нему применяется не принцип терпимости, но «право интервенции»: правовой, международной и, если необходимо, военной. Силовые действия служат для того, чтобы устранять притязания на всеобщность, равно как и лингвистическое сектантство.

Т елам придётся платить за произвол их языка...

Мы имеем право противопоставить демократическому материализму материалистическую диалектику, если под материалистической диалектикой мы понимаем следующее положение, в котором этот третий элемент дополняет реальность первых двух:

«Существуют только тела и языки, а кроме того ещё существуют истины».

Мы можем сказать иначе: верно, что мир состоит из тел и языков. Но каждый мир способен внутри себя производить свою собственную истину...

Эта оппозиция представляет собой также и оппозицию двух концепций свободы. Согласно демократическому материализму, истина может быть с очевидностью определена как (негативный) закон того, что есть. Можно быть свободным, если ни один язык не запрещает индивидуальным телам применять их способности.

Или: языки позволяют телам реализовывать свой жизненный потенциал.

Вот почему в демократическом материализме сексуальная свобода - парадигма любой свободы. По существу эта парадигма явно устанавливается в отношении выражения желаний (тел) и лингвистических, запретительных или стимулирующих законов. Право индивида «реализовывать свою сексуальность» должно быть признано. И за этой свободой обязательно последуют другие. И они действительно последуют, если мы понимаем любую свободу с точки зрения модели, принятой в отношении секса: отсутствие запретов относительно того, как индивид может приватно использовать свое тело.

В материалистической диалектике, где свобода понимается совершенно иначе, эта парадигма не работает. Это не вопрос позиции - запрета, терпимости или признания - которую занимают языки по отношению к телам. Это вопрос знания того, как тело - с помощью языков - участвует (и участвует ли) в исключении истины.

Мы можем выразить эту мысль так: быть свободным - это не вид отношений между телами и языками, но непосредственно объединение (с истиной).

Это означает, что свобода предполагает, что в мире появляется новое тело, истина-тело. Субъективные формы объединения, возможные благодаря этому новому телу, определяют нюансы свободы. Свобода не имеет ничего общего с возможностями обычного тела, живущего по законам некоторого языка. Свобода - это активное участие в последствиях нового тела, которое всегда выходит за пределы моего тела. Истина-тело принадлежит к одному из четырёх великих исключений: к любви, политике, искусству или науке; свобода, таким образом, - это не категория примитивной жизни тел. Свобода - категория интеллектуального новшества, не внутри, но за пределами обычной жизни».

Контрольные вопросы

1. Почему Бадью называет современную доминирующую идеологию - демократическим материализмом?

2. В чём разница между двумя описанными концепциями свободы?

3. Объясните, как вы поняли основное утверждение Бадью, что в мире существуют только тела, языки и истины?

Аврелий Августин Исповедь

«А что же такое Бог? Я спросил землю, и она сказала: «Это не я»; и все живущее на ней исповедовало то же. Я спросил море, бездны и пресмыкающихся, живущих там, и они ответили: «Мы не Бог твой; ищи над нами». Я спросил у веющих ветров, и все воздушное пространство с обитателями своими заговорило: «Ошибается Анаксимен: я не бог». Я спрашивал небо, солнце, луну и звезды. «Мы не бог, которого ты ищешь», - говорили они. И я сказал всему, что обступает двери плоти моей: «Скажите мне о Боге моем - вы ведь не бог, - скажите мне что- нибудь о Нем». И они вскричали громкими голосами: «Творец наш - вот Кто Он». Моё созерцание было моим вопросом; их ответом - их красота.

Тогда я обратился к себе и сказал: «Ты кто?» И ответил: «Человек».

Вот у меня тело и душа, готовые служить мне; одно находится во внешнем мире, другая - внутри меня. У кого из них мне спрашивать о Боге моем, о Котором я уже спрашивал своими внешними чувствами, начиная с земли и до самого неба, куда мог только послать за вестями лучи глаз своих? Лучше, конечно, то, что внутри меня. Все телесные вестники возвестили душе моей, судье и председательнице, об ответах неба, земли и всего, что на них; они гласили: «Мы не боги; Творец наш, вот Он». Внутреннему человеку сообщил об этом состоящий у него в услужении внешний; я, внутренний, узнал об этом, - я, я душа, через свои телесные чувства. Я спросил всю вселенную о Боге моём, и она ответила мне: «Я не Бог, Т ворец наш - вот кто Он».

Контрольные вопросы

1. Как Августин спрашивает мир и как мир ему отвечает?

2. Можно ли назвать подход Августина к исследованию мира эмпирическим? Обоснуйте свой ответ.

3. Августин теист, поэтому воспринимает мир, как творение Бога. Как выглядел бы данный отрывок, если бы он был пантеистом?

4. В каких отношениях находятся Бог и мир, согласно Августину, если исходить из данного отрывка?

Б. Паскаль Мысли

«Итак, пусть человек объемлет взором всю природу в её высоком и совершенном величии, пусть он отведёт взгляд от низких предметов, его окружающих. Пусть посмотрит на это ослепительное сияние, зажжённое, словно негаснущий светильник, чтобы озарять вселенную; пусть земля представится ему крохотной точкой рядом с тем огромным кругом, который описывает это светило, и пусть он подивится тому, что сам этот огромный круг есть лишь малая точка, в сравнении с тем, что замыкают светила, катящиеся по небосводу. Но если наш взгляд здесь остановится, пусть наше воображение идёт дальше, оно скорее устанет работать, чем природа - поставлять ему пищу. Весь видимый мир есть лишь незаметная морщинка на обширном лоне природы. Никакие по- ня-тия не могут к ней приблизиться; напрасно мы тужимся послать наши представления за пределы воображаемых пространств, мы порождаем лишь атомы в сравнении с действительностью вещей. Это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Самое важное из на-глядных проявлений всемогущества Божия в том и состоит, что наше воображение теряется при этой мысли.

А теперь, обратившись к себе, пусть человек подумает, что он есть рядом с сущим, пусть взглянет на себя в растерянности и пусть из этой маленькой норки, где он обитает, - я имею в виду вселенную, - он научится назначать истинную цену земле, царствам, городам, домам и самому себе.

Что такое человек для бесконечности?

Но чтобы представить себе другое, столь же поразительное чудо, пусть он поищет среди вещей ему известных самые крошечные, пусть муравей со своим маленьким тельцем заставит подумать о несравненно меньших его членах, о лапках с суставами, о венах в его лапках, о крови в его венах, о гуморах в этой крови, о капельках в этих гуморах, парах в этих капельках; пусть, расщепляя и дальше такие вещи, он истощит все свои силы на представление об этом, и пусть тот последний предмет, до которого он дойдёт, и станет теперь предметом нашего рассуждения. Быть может, он подумает, что это и есть самая малая вещь в природе.

Я хочу показать ему здесь другую бездну. Я хочу нарисовать ему не только видимую вселенную, но и бескрайность природы, которую можно вообразить внутри этого мельчайшего атома; пусть он увидит там бесконечное множество миров, у каждого из которых есть свой небосвод, свои планеты, своя земля, на этой земле свои живые существа, и наконец, свои муравьи, в которых он обнаружит то же, что и в видимых глазу; и вот когда он станет обнаруживать там все то же самое, без конца и остановки, пусть у него голова пойдёт кругом от таких чудес, столь же поразительных своей малостью, как другие своей огромностью. Ведь кто не изумился бы, что наше тело, которое только что не было заметно во вселенной, а она и сама незаметна в лоне всего сущего, теперь стало колоссом, целым миром, вернее, всем по сравнению с той малостью, куда нельзя проникнуть. Кто задумается над этим, тот устрашится самого себя, и, сознавая себя заключённым в той величине, которую определила ему природа между двумя безднами - бесконечностью и ничтожностью, - он станет трепетать при виде этих чудес; и я полагаю, что его любопытство сменится изумлением, и он будет больше расположен безмолвно их созерцать, чем горделиво исследовать.

Так что же есть человек в природе? Ничто по сравнению с бесконечностью, все по сравнению с небытием, середина между ничто и все; он бесконечно далёк от постижения крайностей; цель и начала вещей надёжно скрыты от него непроницаемой тайной».

Контрольные вопросы

1. Опираясь на отрывок, ответьте, почему Паскаль называет человека «мыслящий тростник»?

2. Какие структурные уровни мира выделяет Паскаль?

3. Что имеет в виду Паскаль, когда говорит, что человек - это «середина между ничто и всё»?

<< | >>

↑

Источник: Власова, Е.М., Шумейко, М.В.. ФИЛОСОФИЯ [Текст] : учебно-практическое пособие. - Владивосток : Изд-во ВГУЭС,2013. - 140 с.. 2013

Еще по теме Раздел II. Учение о бытии (Онтология):

- История философии - Логика - Онтология научного познания - Основы философии - Политическая философия - Современные философские исследования - Учение про ноосферу - Философия науки - Философия религии и религиозная философия - Этика -