Живое в многомерном мире

И еще один момент, на который я хотела бы обра­тить внимание. Люди, развившие в себе способность многослойного восприятия, свидетельствуют о том, что мир вокруг них как бы оживает, наполняется каким-то новым смыслом, озаряется внутренним светом.

Как я уже отмечала, специфика пережитого челове­ком кризиса состоит в утрате целостности, последовав­шей за диссоциацией вещества-носителя, в котором была воплощена структура «человек». Другой формой выра­жения происшедшего является утрата «мерности» (то, что я метафорически выразила как превращение из много­мерного существа в двухмерное) с последовавшей за этим потерей способности многослойного восприятия. При этом, как я пыталась показать, автоматически возникает барьер между субъектом и миром (т.к. теперь их внутрен­няя природа совершенно различна), и мир перестает пониматься — поскольку теперь человек не может ощутить происходящее как в-нем-самом-совершающееся. С этого момента единственно доступный способ постижения — рас­судочный. Прежняя способность, как мне думается, в зача­точной форме сохраняется как интуиция. (Можно предста­вить себе ее мощь, так сказать, при ее «полной включенно­сти», если даже ее редуцированная форма может приводить к великим открытиям и глубоким прозрениям!)

Итак, у человека непосредственно после воплощения в мир был единственный способ познания — вбирание в себя, проживание в себе происходящего в мире как в-нем- самом-совершающегося. Когда он вкусил от древа позна­ния, то использовал именно этот способ познания.

На ранних этапах эволюции те вещи, с которыми приходилось иметь дело человеку, были целостными и объемными. Их природа в точности соответствовала его собственной внутренней природе, поэтому они не были для него ни опасными, ни разрушительными.

Но то, с чем человек столкнулся по наущению змия, оказалось чем-то принципиально иным: это было препа­рированной квинтэссенцией иного мировидения. Что я имею в виду? Добро и зло — это, во-первых, абстрактные сущ­ности, во-вторых, противоположности (крайние точки континуума), в третьих, — обобщенные понятия. Т.е. это, если так можно сказать, концентрированное выражение альтернативного (по отношению к тому, чем располагал человек) мировосприятия. А он для их постижения исполь­зовал единственный имевшийся в его распоряжении способ их присвоения — вбирание в себя (что в Библии, на мой взгляд, символически и представлено как вкушение⁷⁴).

В результате, с одной стороны, эти сущности (добро и зло) стали составной частью его внутреннего мира, с другой, — был разрушен сам такой способ постижения. Почему? Потому что в его основе — внутреннее, сущнос­тное единство со всем окружающим (его предпосылка — в том, что все формы жизни содержат в себе оба вида энергий инь и ян, хотя бы и в разных пропорциях). Дис­социация вещества-носителя структуры «человек» приве­ла к появлению двух не встречающихся в мире субстанций: материи, лишенной качества сознательности, и сознания, утратившего материальность.

Прожить в себе то, что принципиально противопо­ложно твоей собственной природе, невозможно. Требу­ется хоть малая степень совпадения, созвучия, которая бы обеспечила хоть минимальное соприкосновение двух сущностей⁷⁵. В том же случае, если такого совпадения нет (а в отношении «нового» человека и мира — это вообще «антизвучание»), никакого проживания в себе происхо­дящего в другом как в-самом-себе-совершающегося быть не может. Так оказался разрушен тот способ освоения мира, которым человек располагал в период своей цело­стности, т.е. на ранних стадиях эволюции. Вот почему я говорю о том, что грехопадение привело не только к из­менению внутренней природы человека, его отношения с миром и с самим собой, но и к утрате старого способа постижения мира.

Таким образом получилось, что человек столкнулся сразу с несколькими абсолютно новыми для него, гло­бальными ощущениями: новым ощущением самого себя (вспомним стремление прикрыть наготу), совершенно незнакомым миром (вместо объемного мира теперь его окружали одни двухмерные проекции, да к тому же вос­принимаемые как конфликтующие и взаимоисключаю­щие), с тем обстоятельством, что он больше не понимает того, что происходит вокруг него. И это действительно драматическое переживание: старый добрый мир куда- то исчез, а вместо него — совершенно другой, незнако­мый, в котором он ничего не понимает. Апри этом еще и сам стал каким-то другим.

Это, я думаю, и есть момент, непосредственно пред­шествовавший пробуждению самости, рождению само­сознания. Ведь что такое по своей природе самость и са­мосознание? (Под самостью в данном контексте я буду понимать то, что вкладывается в это понятие в восточ­ной традиции: иллюзорное представление о собствен­ной отграниченности от мира, об изолированности и са­мостоятельности «я». В отличие, скажем, от юнгианс- кой традиции, где самость понимается в сугубо положительном смысле — как вершина развития цело­стности личности в результате духовного роста.) Это колоссальная сила, внутренний резерв человека, его «неприкосновенный запас», использованный для того, чтобы выжить в таких угрожающих и неблагоприятных глобально новых условиях, с которыми он столкнулся. За счет чего самость и самосознание обеспечивают че­ловеку возможность хоть как-то выживать тогда, когда все в мире и в нем самом изменилось?

Я думаю, это связано с несколькими обстоятельства­ми. Человек, как структура, созданная на уровне универ­сальных сил, был устойчивой сущностью, в которой гар­монично сочетались различные тенденции, и для поддер­жания жизнедеятельности которой не требовалось дополнительных усилий, направленных извне или изнут­ри. Изменение его природы, выразившееся в диссоциации вещества-носителя, привело, в частности, к тому, что струк­тура стала неустойчивой, центробежные тенденции в ней больше не уравновешивались центростремительными, по­этому человек буквально «начал рассыпаться, разваливать­ся на куски» (метафорическое выражение, нередко исполь­зуемое людьми для описания их самоощущения).

Чтобы выжить, этой глобальной тенденции разруше­ния целостности надо было что-то противопоставить. Причем сила, которая могла бы перекрыть действие цен­тробежных тенденций, должна была быть по своей при­роде консолидирующей, собирающей, цементирующей распавшееся целое. Эту роль, как мне кажется, и сыгра­ло самосознание, самость, эго.

Как возникает это новое качество личности — эго, новое свойство человека — самость, новая способность — самосознание? (Я потому говорю о них через запятую, что, на мой взгляд, в своей основе они имеют нечто фундамен­тально общее — создаваемую самим человеком силу, ко­торая должна противостоять центробежным тенденциям, сохранив как целое то, что в новых условиях уже не может сохранять целостность без дополнительных усилий.)

После того, как внутренний мир человека распался на добро и зло, и зло ассоциировалось с телесным ни­зом, а добро — в противоположность ему — с телесным верхом, у него появилось искушение отождествиться с «добрым» в себе и отречься от «злого». Из концепции инь- ян известно, что там, где наше внимание, там и энергия ци. Принятие телесного верха — головы, области диаф­рагмы и отвержение телесного низа — области гениталий привело, как мне думается, к ощутимому перераспреде­лению энергетических потоков. В результате гармонич­ное циркулирование энергии в теле было нарушено: ка­кие-то области стали «перегреваться»⁷⁶ из-за ее избытка, другие — страдать от ее недостатка. Это, в свою очередь, привело к тому, что внутренние системы организма пе­рестали получать то количество и качество ци⁷⁷, которое требуется для нормального его функционирования. Ина­че говоря, уже внутри человека, в его собственном орга­низме возникает ситуация неблагополучия, конфликта. Существовавшее ранее ненасильственное гармоничное взаимодействие множества систем в рамках обеспечива­ющего благополучие целого сменяется стремлением от­дельных систем выжить, хотя бы и в ущерб всем осталь­ным. Ситуация усугубляется тем, что и целое отныне не столько способствует нормальной работе организма, сколько препятствует ей за счет искусственного и негар­моничного перераспределения энергии.

Это — «энергетическая картинка» происходящего, так, как оно видится с точки зрения работы внутренних органов.

4.