<<
>>

Российское правосознание формировалось на протяжении столетий и в разное время имело характерные особенности.

Эти особенности скла­дывались под влиянием изменявшихся социально-экономических, куль­турно-правовых и политических отношений.

Первым этапом в развитии российского правосознания мы будем считать время Киевской Руси.

Это вовсе не означает, что до 862 года сла­вянское население, жившее на землях будущей Киевской Руси, не имело правосознания[4]. При этом правосознание Киевской Руси значительно от­личалось от современного[5]. Оно имело ярко выраженный групповой ха­рактер по родоплеменному признаку.

Развитие социально-экономических отношений требовало изменений в культурно-правовых и политических отношениях. Это привело к заметному переосмыслению прежних норм, что отразилось на правосознании. Так если первоначально тайное хищение имущества рассматривалось, как преступление только в случае, когда вором был не сородич, то с развитием частной собственности возникла необходи­мость в новых нормах. В таких нормах, которые могли бы закрепить право собственности в масштабах всего общества. Уже с 912 года по­добные попытки предпринимались даже на международном уровне[6]. Следствием этого становилась попытка преодолеть пространственную самоизоляцию, пробуждалось сознание сверхплеменное, национальное. Из группового правосознания вырастало массовое, национальное. Теперь, по степени общественной опасности, все правонарушения оце­нивались по-новому. Развитие частной собственности и направленность правосознания на консолидацию нового социального образования - народность через преодоление кровной мести, приводило к осознанию необходимости расширения штрафных санкций за преступления.

Упрочение внутри соседской общины соответствующих социально - экономических отношений приводило к тому, что нарушение экономиче­ского равновесия внутри общины стало рассматриваться как более тяжкое преступление, чем даже убийство. Отсюда возникло новое представление о коллективной юридической ответственности в виде «дикой виры». Ин­ститут «дикой виры» вне всякого сомнения, сыграл свою историческую роль в консолидации общества через укрепление общинных отношений и регулировании общественных отношений в целом. Однако эти прогрес­сивные для своего времени тенденции правосознания нашли отражение в позитивном праве только при Ярославе Мудром. Такая «запоздалость» не была случайной, но её трудно объяснить с современных позиций. Дело в том, что на Руси формы верховной власти с самого начала были трой­ственны. В её состав входили князь, боярская дума и народное собрание (вече)[7]. Но тогда встаёт вопрос о правовом статусе каждого из элементов верховной власти. По логике, призвание Рюрика должно было сопровож­даться заключением соответствующего договора, если призвания не было тогда данный вопрос надо рассматривать через призму теории насилия. Однако ни о каком договоре не известно. Отсутствует уверенность и в том, что имел место факт захвата власти Рюриком. Однако сложно отрицать наличие процесса укрепления частной собственности. Этот процесс слу­жил основой централизации государственной власти. Стремление к сохра­нению частной собственности обеспечивало укрепление единовластия. Такое стремление усиливалось при наступлении сложных исторических периодов.

В этих условиях самым высоким был правовой статус княже­ской власти, она же выступала и источником права. Разграничения между понятиями закон, обычай, указ не были чётко оформлены. Нормой стано­вилось то, что было обеспечено силой (физической или обычая). С другой стороны воспоминания о родоплеменных нормах, с их стремлением к аб­солютному пониманию свободы, справедливости и равенства, не исчезали. Они сохранялись в народной памяти и служили основой для формирова­ния демократической традиции и естественно-правового понимания права (в будущем), что чаще всего принимало различные формы анархизма. Не­возможность прямого применения родоплеменных норм в отношениях с властью приводили к их консервации в сознании, как комплекса абсолют­ных идей, ценностей и интересов. Последние, облекаясь в форму былин и мифов, воспитывали будущие поколения в готовности искать правду. Кон­сервации этих норм способствовала и сложившаяся при первых князьях (Х-ХШ веках) система управления государством. Тогда большинство под­данных сталкивались с княжеским пониманием права только раз в году с ноября по апрель во время полюдья. А, начиная с князя Игоря, князья ста­ли тяготиться этой обязанностью, да и другими. Князя Святослава порица­ли за это уже открыто. Отсюда можно сделать вывод, что вне зависимости от характера приобретения власти Рюриком, сложившиеся между первыми князьями и населением правовые отношения имели конкретное содержа­ние. Первые князья обладали обязанностью защищать подданных и де­литься с ними частью награбленного в походах, а также правом собирать «разумную» дань. Население обязано было платить дань (княгиня Ольга установила фиксированную), имело право на защиту и «любить» князя в зависимости от подаренной добычи. Тем самым речь фактически шла о «договоре подряда» (сделке). Поэтому восприятие и оценка княжеской власти была дуалистической, разбивавшей все правовые отношения с вла­стью на два блока. На те отношения, где князь имеет право (здесь необхо­димо подчиняться) и на те, где обязан (здесь, в зависимости от обстоятель­ств, был более широкий простор для деятельности от критики (Святослав) до убийства (Игорь)). Следовательно, оценка правосознанием деятельно­сти власти могла быть одновременно и положительной, и отрицательной, когда одновременно возникало противоречие между двумя положениями, каждое из которых было одинаково логически доказуемо (антиномия)[8]. Подобная противоречивость правосознания потенциально не способство­вала созданию стабильной обстановки в обществе. Князья не всегда могли рассчитывать только на силу, что показал пример с Игорем. Рассматривая силу в качестве главного фактора, они не забывали и о формировании по­зитивной ответственности у населения. Рюрик, Олег, Святослав, Влади­мир, - пишет Н. М. Карамзин, - платили населению за утрату прежней вольности славой и добычей. Важное место занимали здесь совместные пиры государя, вельмож и народа[9]. Они являлись одним из основных средств консолидации тройственных форм верховной власти. Такие пиры были следствием обычая совместной трапезы князя и дружины, но при­глашение на трапезу народа можно рассматривать как следствие другого правового обычая «пить вино в освящение совершённой сделки»[10]. Каждый совместный пир являлся орудием примирения противоречий между госу­дарем, вельможами и народом. В этом смысле пир становился правовым

символом. Именно пиры в значительной степени формировали и позитив­ную социальную ответственность. Помимо прочего они наглядно закреп­ляли социальный статус пирующих, были определённым «тестом на ло­яльность» к княжеской власти и средством обратной связи князя и обще­ства. Пиры играли важную роль в регулировании общественных отноше­ний. В этом смысле они близки спартанским сисситиям, бесплатным раз­дачам супа в 1930-е годы в фашистской Германии, субботникам в Совет­ском Союзе и современным «прямым эфирам». Безусловно пиры требова­ли больших затрат, но в то же время и определённой периодичности про­ведения, в зависимости от необходимости для князя поддержки обще­ственным мнением. И чем слабее были позиции у князя, тем чаще возни­кала необходимость в пирах. Не случайно из всех выделяются пиры Вла­димира I Святославовича (Святого). Трёхкратное нарушение им обычая престолонаследия: по крови (сын рабыни), по старшинству (младший сын Святослава) и по завещанию (предписано княжить в Новгороде), а также нарушение им действовавших норм обычного права (убийство первого наследника Ярополка и другие) не могло вызывать симпатий у вельмож. Поэтому на уровне предчувствия связанности права и власти вопрос о ле­гитимности власти Владимира не мог не подниматься в высших слоях об­щества. Это вызывало необходимость искать ему поддержки у народа, для которого вопросы о престолонаследии были далеко не первой важности. Но по мере укрепления своих политико-правовых позиций на первый план вышли экономические вопросы. Попытка Владимира сократить количе­ство гостей на пирах, вызвали неудовольствие народа. Стали рассматри­ваться как «уклонение князем от исполнения своих обязанностей». Весьма показательна в этом смысле былина «Илья Муромец в ссоре с князем Вла­димиром»[11]. По этой былине Илью Муромца князь не пригласил на пир, в ответ, богатырь с применением оружия совершил хулиганские действия, а именно расстрелял из лука кресты на церквях. Но былина одобряет дей­ствия богатыря, а не князя. В действиях богатыря авторы былины видят попытку защитить «правду», защитить права простого человека на уваже­ние и признание за ним равных прав. Противоправные действия Ильи рас­цениваются как правильные, когда только силой и возможно восстановить справедливость. В подобной оценке наглядно видно противоречие зарож­давшихся идеологий этатизма и анархизма, а также реального значения православия, как для рядовых жителей Киевской Руси, так и для княже­ской власти.

Вероятно, князя Владимира надо считать первым из Русских прави­телей, с которого началось отчуждение власти от народа на качественно

новом уровне. Расцвет экономики Киевской Руси в совокупности с лич­ными способностями князя способствовали успешному выполнению им своих обязанностей. И за это он получил прозвище «Красное солнышко». Но была и вторая сторона его деятельности, он значительно вторгся в об­ласть прав, принадлежавших рядовым гражданам. Объективный процесс социально-экономической дифференциации был значительно усилен его субъективными стараниями. Главное заключается в том, что он вторгся в духовную область и в этом смысле его можно поставить в один ряд с Ива­ном IV Васильевичем Грозным и Петром I Алексеевичем. Но языческие представления к тому времени были слабо развиты и оформлены[12], поэтому «вторжение в духовную область» не может здесь быть ограничено только религиозной сферой. Речь идёт о насильственной переделке правосозна­ния языческой Руси. Изменению понимания содержания правовых отно­шений между подданными и властью. При этом его действия были вызва­ны не убеждениями веры, что можно было бы оправдать с учётом време­ни, в котором он жил, а политической выгодой.

Его княжение в Киеве (952-1015) началось с реформы языческого культа. Конечной целью этой реформы было усиление борьбы с христиан­ством. Но в 987-988 годах Владимир заключил договор с византийским императором Василием II. По договору князь должен был отправить ше­ститысячный отряд в помощь императору, принять христианство и кре­стить население страны, а за это сестра императора Анна должна была выйти замуж за Владимира. Но Василий II выполнить договор не спешил. Тогда русские войска захватили византийский город Корсунь (Херсонес) и Владимир объявил ультиматум императору. Анна вышла замуж за князя, захваченный город «вернулся» Византии[13]. В итоге реформа языческого культа завершилась тем, что князь Владимир приказал «ниспровергнуть идолов».

В угоду своим политическим интересам, которые исторически сов­пали с интересами государства, князь Владимир нанёс первую травму пра­восознанию народа. По мнению Л. Н. Гумилёва, принятие христианских норм морали не было психологическим насилием над новообращёнными[14], однако, проблема здесь другая. Князь Владимир показал возможность для власти не признавать в отношениях с подданными существующие нормы и не признавать саму духовность за подданными, как субъектами этих от­ношений, в массовом (тотальном) масштабе, если того требует политиче­ский интерес. Здесь можно не согласиться с Н. А. Бердяевым в том, что первым большевиком в России был Петр I, первым большевиком (в пони­мании Н. А. Бердяева) должен называться князь Владимир I.

Вместе с тем князю Владимиру принадлежит ряд заслуг. Своей дея­тельностью он заложил ядро нового правосознания русского народа, кото­рое на века составило его основное содержание. Это религиозно - нрав­ственные ценности, составляющие основу древнерусского правосознания и позволявшие легко принимать идеологию этатизма. Но самое главное в том, что принятие христианства стало точкой отсчёта в формировании Русской государственности на новой, прежде всего политической и рели­гиозной основе.

Таким образом, можно утверждать, что князь Владимир оформил организационно-идеологическую форму осуществления функций государ­ства. Все последующие монархи «достраивали» то, что он начал.

Однако эта база вначале была непрочной. Всего через год после смерти князя Владимира его сын Ярослав предпринял попытку восстано­вить язычество, изменить направление развития страны. Но население не поддержало его. На этом альтернатива развития России по иному пути се­бя исчерпала.

Попытка Ярослава Владимировича была вызвана не религиозными, а политическими соображениями. Поэтому с христианством, как с верой он примирился, но с властью греческой церкви нет. Став князем Киевским, Ярослав I Владимирович (Мудрый) предпринял первую попытку освобо­дить киевскую митрополию от опеки константинопольского патриарха. Впрочем, тоже неудачную. Церковь под руководством византийских мит­рополитов, имея тысячелетний опыт управления, являлась серьёзным по­литическим соперником. Распространение на Руси в X-XI веке церковных уставов и церковного права на фоне не оформленного русского права «размывало» границы светской и духовной власти. Побуждало княжескую власть к правотворчеству. Но главным побудительным мотивом служили развивавшиеся социально-экономические отношения и усложнение в свя­зи с этим задач регулирования общественных отношений. Тем самым и социально-экономические и политические условия требовали продолже­ния «строительства» государственности. На этом пути следующим шагом должно было стать оформление действующих норм в писаном праве. Что и было сделано князем Ярославом Мудрым. Он придал необходимую форму нормам обычного права и княжеской судебной практики в первом русском кодексе - «Русская правда». Локальным (племенным) нормам был противопоставлен единый, действующий на всей территории страны за­кон. Это знаменовало новый этап в развитии русского государства, право­вой системы и правосознания. Справедливости ради необходимо сказать, что попытки в этом направлении предпринимались и ранее (русско- византийские договоры), а Устав князя Владимира был преждевременным и неудачным[15].

Неоспоримой заслугой князя Ярослава Мудрого стало то, что им бы­ли закреплены представления о добре и зле в позитивном праве, что при­дало им значение императивов. Это значительно структурировало обще­ственные отношения, придало им упорядоченность. Закрепило правовые статусы и значительно повысило самоорганизацию общества. Но на мо­мент возникновения «Русской правды» Русь находилась на более высоком уровне развития, чем другие народы в момент создания «варварских правд»[16]. Поэтому «Русская правда» отличалась значительной самобытно­стью[17]. Уже один этот факт позволяет говорить об определённом своеобра­зии русской государственности, правовой системы и соответственно пра­восознания.

Но был ещё один момент, заложивший на века вперёд определённую специфику в русское правосознание. В тех условиях отсутствовала свет­ская идея или концепция, которая могла бы интегрировать взгляды людей на организацию своего общества и представления о добре и зле. Несо­мненно, христианство имело свою идею, которая, и превратилась в гла­венствующую. Следствием этого стало то, что право вместо того, чтобы согласовывать потребности концептуального порядка с нравственными ценностями оказалось под влиянием религиозно-нравственных идеалов. Это неизбежно привело к проникновению в право нравственности, что, по мнению Н. М. Коркунова всегда является следствием увлечения религиоз­ным учением. Данная ситуация способствует тому, считал В. С. Соловьёв, что вопрос об отношении права и нравственности решается отрицанием положительного права, как явления условного, во имя абсолютных требо­ваний. Это приводит к усилению общественной опеки и вмешательству во внутренний мир человека[18].

Несколько иную точку зрения высказывал И. А. Ильин. По его мне­нию, истинная религиозность пробуждает волю к естественному праву и поэтому может отрицать положительное право, но не может отрицать само право. Этим рождается дилемма, или отвергнуть положительное право и государство, или освятить их. Религия склоняется в пользу их отвержения, так как она принципиально отвергает задачу земного жизнеустройства. А если признаёт указанную задачу, то по наивности правосознания, которое ошибочно сводит государственность к насилию, отвергает принцип власт­ного принуждения. При всех этих исходах религия не выполнит своего призвания - преобразовать земную жизнь[19].

Обобщая вышесказанное можно утверждать, что основа российского правосознания была заложена уже в Киевской Руси. Понятия обычай, указ, закон не получили в тех условиях достаточной определённости в связи с активным проникновением в правовую сферу нравственного начала, что, в частности, было вызвано и особым положением в обществе религии. Это обстоятельство способствовало заложению в правосознании основы для ряда установок. Представления о соотношении правового и нравственного как соотношения условного и абсолютного с последующим отрицанием правового. Признания допустимости вмешательства во внутренний мир человека со стороны общественных организаций. Дуалистическому (анти- номичному) восприятию государственной власти в диапазоне от освяще­ния её до сведения власти только к насилию с последующим отрицанием.

Таким образом, были заложены основы не целенаправленности (це- леориентированности) правосознания на позитивное право, когда главной задачей правосознания является достижение соответствия поведения субъекта-носителя данного правосознания действующему позитивному праву, а его ценностной ориентированности на право. То есть оценке по­зитивного права не с точки зрения его самодостаточности и необходимо­сти, но с точки зрения его соответствия высшему идеалу. Когда большее значение имеет не достижение конечных целей (соответствовать позитив­ному праву), а процесс, оцениваемый критерием ценности. Другими сло­вами рассмотрение позитивного права как явления условного, изменчиво­го, в большинстве случаев не соответствующего абсолютным ценностям, а значит и не обязательного. Тем самым была заложена определённая пер­спективная альтернатива в развитии правосознания. В её основу ложился выбор естественной или позитивной (положительной) направленности правосознания. В то же время религиозно-нравственное освящение вер­ховной власти, понимаемой как источника позитивного права, во многом связывало оценку позитивного права и с личностью монарха.

Тем самым можно говорить, что уже при первых князьях была оформлена политическая система русского государства как организацион­ная система. Для построения и дальнейшего функционирования организа­ционной системы необходимо было в имеющейся среде создать три яруса. Первый (нижний) - структурированный нравственными категориями, зна­чимыми для среды, в которой создается система. Здесь воплощались рели­гиозные и моральные представления о добре и зле. Этот ярус достаточно стабилен и консервативен. Средний ярус - правовой, обусловленный дей­ствующим законодательством. Он развивает представления о добре и зле и придает им силу императивов. Будучи центральным, согласует потребно­сти концептуального порядка с нравственными ценностями. Верхний ярус воплощает некую идею или концепцию. Эта идея интегрирует взгляды людей на организацию своего общества и представления о добре и зле. Этот ярус может создаваться как революционно, так и эволюционно. Су­ществует до тех пор, пока правящей элите удается поддерживать пред­ставление о справедливости созданного порядка и его соответствие нрав­ственным ценностям данного общества[20]. Эти три яруса и были созданы. Однако созданная система как говорилось выше, обладала особенностями. Стержнем созданной системы стала религия. Соответственно в такой си­стеме ведущая роль принадлежала церкви. Поэтому княжеская, а затем царская власть не могла быть полной в таких условиях. Период феодаль­ной раздробленности и монголо-татарское иго на некоторое время сняли эту проблему. Но на смену ей пришла новая проблема. Произошло значи­тельное усиление аристократии, представители которой часто выступали противниками прогрессивных преобразований. Российскому государству для дальнейшего развития требовалось «единоначалие». И тогда Иван IV Васильевич Грозный ввёл опричнину. Это стало первой попыткой изме­нить сложившуюся при Киевских князьях политическую систему обще­ства. Интересную оценку этому явлению, противоположную общеприня­той, даёт польский историк Казимир Валишевский. По его мнению, опричнина оценивается необъективно и помимо хорошо известных отри­цательных последствий имеет и положительные. Так опричнина способ­ствовала созданию ядра придворной знати, войска и администрации на новых началах. Заставила всю аристократию служить одному государю, уничтожила частные военные силы, провозгласила принцип личной служ­бы. Установила на всей территории государства систему прямых и кос­венных налогов, взимаемых в казну. Создала городской и сельский «про­летариат»[21]. Отталкиваясь от такой оценки становится возможно говорить о том, что в XVI веке была предпринята первая попытка по формированию специального политического сословия созданного исключительно для службы государству. Однако первый опыт был неудачен. И помимо дру­гих причин этого здесь сказалась оппозиция церкви. Следующим этапом стали реформы Петра I, которые также оцениваются неоднозначно.

Ряд современных историков называют Лжедмитрия I предшествен­ником Петра I в стремлении «прорубить окно в Европу». Однако деятель­ность Лжедмитрия I закончилась неудачей. На наш взгляд, наряду с дру­гими факторами здесь сыграло роль ограниченное понимание им роли власти в регулировании общественных отношений. Понимая власть только как средство принуждения, Лжедмитрий I в ряде случаев обеспечивал но­вые нормы государственным принуждением, а в ряде случаев нет. В пер­вом случае это встречало отторжение у субъектов-носителей правосозна­ния, так как принуждение осуществлялось в основном польскими войска­ми, а во втором просто не исполнялось. Тем самым в среду формирующую правосознание была внесена значительная доля неопределённости, как следствие формализации и жёсткости. Петр I придавал большое значение государственному принуждению и вместе с тем смог создать достаточно эффективный для своего времени механизм реализации права. Его новше­ство заключалось в том, что он значительно усилил субъективную сторону реализации права как процесса. Созданный им механизм реализации права можно представить следующим образом: новая норма права - «государ­ственное правосознание»[22] субъектов применения права выступающих от имени государства - государственное принуждение. Тем самым, несмотря на жёсткость правления Петра I, он остался в массовом правосознании как справедливый правитель. Такое представление основано на том, что, начиная с Петра I государственное принуждение из обязательного атрибу­та юридической практики стало превращаться во вспомогательный. Госу­дарственное принуждение рассматривалось как крайняя мера воздействия на субъектов не интернализировавших ещё интересы, ценности и идеи присущие «государственному правосознанию». Повышенная самоответ- ственность незнатных дворян, получивших возможность самореализации, способствовала развитию их чувства собственного достоинства. Их уста­новка, в большинстве случаев, на подчинение частного интереса публич­ному становилась гарантом развития новых правовых отношений. В ре­зультате в юридическую практику, а, следовательно, в общественные от­ношения в целом была привнесена определённость, систематичность и по­тому обязательность. При Петре I были заложены и основы новой содер­жательной части правосознания как организационной системы. Если ещё при Иване Грозном верхний ярус системы - идеологический был пред­ставлен идеей бог и церковь, средний, нормативно-правовой, категорией царь как источник права, а нижний аккумулировал христианские пред­ставления о добре и зле, то при Петре произошли изменения в двух верх­них ярусах. Теперь верхний был представлен идеей - царь помазанник божий и государство, средний - соединил в себе оценочные отношения к нормам положительного права, а нижний, сохранил традиционные пред­ставления о добре и зле.

Естественно опора на правосознание субъектов применения права, выступавших от имени государства, не преодолела традиционную для России практику рассматривать свою службу государству с точки зрения системы «кормлений». Но для своего времени Петр I сумел создать эффек­тивные средства борьбы с этим, в частности не просто учреждением ново­го института власти должности генерал-прокурора Сената, а назначением на неё П. И. Ягужинского, являвшего собой яркий образец носителя «гос­ударственного правосознания». Но главным здесь был личный пример са­мого Петра I.

В целом, оценивая деятельность Петра I необходимо сказать, что им была заложена основа наиболее эффективной системы организации госу­дарственной власти в России. Когда политическая система общества успешно функционирует лишь при наличии «ядра» этой системы, которое составляет социальная группа, приобретающая характер политической ор­ганизации, а членами этой группы являются субъекты носители «государ­ственного правосознания».

И. А. Ильин давал достаточно подробную характеристику «государ­ственному правосознанию». В то же время им высказывается, на наш взгляд, спорная мысль о том, что люди объединяются в государство ради гетерономного осуществления естественного права. Что государство имеет единую, объективную и высшую цель - осуществление идеи естественного права, которая заключается в свободном, волевом приятии этой цели госу­дарства, что делает человека воистину гражданином. Однако помимо это­го спорного мнения другие вполне могут быть применены к Российской действительности.

Обобщая высказанные И. А. Ильиным мысли, представляется воз­можным выделить шесть признаков «государственного правосознания».

1) Государственный образ мыслей, который А) не сводится к знанию о том, что «есть на свете государство», к которому «я принадлежу». Но именно с этого начинается, Б) умение отдавать себе отчет в том, к какому государству «я принадлежу», В) и к чему это обязывает и уполномочивает.

2) Признание своей принадлежности к определенному государству,

A) принимать ее волею и чувством, Б) дорожить ею и культивировать её,

B) сознательно принимать и признавать её в нестесненном, свободном ре­шении, Г) это решение должно вести к духовному акту добровольного са- мообязывания или, что то же, к акту духовного вменения себе публично­правовых полномочий, обязанностей и запретностей.

3) Способность творить государство сознанием, чувством и волею, А) не «просто» внешними поступками, но теми мотивами,которые побуж­дают действовать так, а не иначе, Б) не только правовыми нормами или силою принуждения, но длительным, устойчивым и содержательно-вер­ным напряжением души и духа, В) жизнью в душах людей, занимая их внимание, вовлекая их интерес, постоянно заставляя их мысль - работать, их волю - напрягаться, их чувство - гореть.

4) Государство есть организованное единение духовно-солидарных людей, А) понимающих мыслью свою духовную солидарность, Б) прием­лющих ее патриотическою любовью, В) поддерживающих ее самоотвер­женною волею, Г) вне мысли политическое правосознание смутно и бес­предметно, а государство бесформенно и незрело (идеи - О. Н.); вне чув­ства политическое правосознание поверхностно и немощно, а государ­ство неустойчиво и подвержено распылению (интересы - О. Н.); вне воли

политическое правосознание пассивно и инертно, а государство обрече­но на рыхлое и экстенсивное прозябание (ценности - О. Н.).

5) Духовно принимать государство на самостоятельном суровом и мучительном опыте, субъект его носитель должен быть лично заинтересо­ван в существовании и поддержании государства.

6) Иметь публично-правовое и патриотическое бескорыстие[23].

Выделив признаки «государственного правосознания», можно гово­рить о процессе его становления в России. Его носителями может высту­пать широкий круг субъектов, но, прежде всего, такими субъектами вы­ступают представители политических организаций ориентированных на реальное развитие государства. Первой такой организацией в России стало дворянство, второй коммунистическая партия.

Необходимость наличия специального политического «сословия», или «государственной» партии в России вызывается наличием в ней силь­ной частнособственнической, эгоистической тенденции[24] в критические периоды, угрожающие сохранению государственности. Весьма показате­лен в этом вопросе хрестоматийный пример со сбором средств для народ­ного ополчения Кузьмой Мининым (Сухоруком), когда только его личные качества позволили преодолеть очень настойчивое нежелание зажиточных слоёв Нижнего Новгорода принимать участие в защите отечества. На ана­логичные факты обращал внимание И. А. Ильин: «чернь[25], - писал он, - не понимает ни назначения государства, ни его путей и средств; она не знает общего интереса и не чувствует солидарности; именно поэтому она не способна к организации и дисциплине и легко распыляется при первом же энергичном сопротивлении государственно-организованных сил. Она со­вершенно лишена сознания государственного единства и воли к политиче­скому единению, и потому, предоставленная себе, она быстро распадается на враждебные станы и шайки и начинает бесконечную гражданскую вой­ну[26]. По мнению Б. Н. Чичерина, необходимость политического сословия в России может отпасть только тогда «когда у нас разовьётся среднее сосло­вие..., богатое и нравственно и материально... когда личные и свободные элементы получат достаточно крепости»[27]. Подобная позиция была близка и Н. А. Бердяеву, он прямо связывал сохранение российской государ­ственности с сохранением Коммунистической партии[28]. Таким образом, наличие специального политического «сословия», или «государственной» партии в России вызывалось необходимостью преодоления «корыстной воли и убогого правосознания черни», преодоления воли тех, кто частные, эгоистические интересы ставит выше публичных. Такая необходимость диктовалась и отсутствием в России развитого среднего класса.

Со времени Петра III и Екатерины II, - считал Б. Н. Чичерин, - дво­рянство стало политическим сословием, независимым по своему положе­нию и по собственному праву, принимающим участие в делах государства. Поэтому после Екатерины II Россия росла и ширилась, опираясь на эту ор­ганизацию[29]. По мнению Шарля Луи де Секонда, барона де Ла Бред и де Монтескьё, которое разделялось и Екатериной II дворянство есть именно посредствующая власть между монархом и остальным народом; это тот посредствующий корпус, который делает монархию умеренной и сообща­ет ей характер законности[30]. С этой точки зрения можно утверждать, что после Екатерины II в России сложилась своеобразная политическая систе­ма близкая к «однопартийной». Являясь основой «просвещённого абсолю­тизма» такая система стала ответом России на вызов эпохи. Понимание значимости политического сословия как реальной силы способной сохра­нить государство в данной форме способствовало и наделению его соот­ветствующими привилегиями. Следующим этапом в развитии социально- экономических отношений стала отмена крепостного права и наделение «привилегиями» крестьянства. Но «однопартийность» созданной полити­ческой системы более чем на столетие определила развитие российского государства. Дальнейшее развитие социально-экономических отношений показало несостоятельность политического сословия решить возникшие проблемы в одиночку. Следствием стало образование в начале XX века многопартийной политической системы. Однако, как только нашлась сила способная заменить политическое сословие и обеспечить развитие россий­ского государства в новой форме, вновь, в результате отрицания отрица­ния была «восстановлена» в новом качестве однопартийная политическая система. В связи с этим интерес вызывает характеристика политического сословия России, как основы специфической политической системы, дан­ная Б. Н. Чичериным.

По мнению Б. Н. Чичерина, политическое сословие (политическая сила - О. М.) это, прежде всего, организация, которой и было дворянство. Политическое значение дворянство, поэтому имело не в силу принадле­жащих отдельным лицам привилегий, а в силу своего корпоративного устройства[31]. Однако реально принадлежность к корпоративной организа­ции заключалась в обладании привилегиями. Но эти привилегии должны накладывать известные обязательства, прежде всего, иметь нравственное и политическое положение в государстве. Поэтому, - считал он, - нельзя допускать вступление дворян в податные сословия иначе как с выходом из общества дворянского. Сохранение корпоративности организации прида­вало большое значение вопросу численного роста дворянства. В качестве основных критериев позволяющих принимать в эту политическую органи­зацию Б. Н. Чичерин видит, прежде всего, духовное сродство новых чле­нов с дворянством, а также образование и ценз. Особое внимание он уде­ляет вопросу ценза, так как последним определяется возможность образо­вания, материальная привязанность к существующему порядку и обще­ственное положение из которого развиваются взгляды. Но в вопросе предоставления дворянского достоинства должна соблюдаться мера. В аг­рарной стране следует принимать не все земледельческие элементы, но и не исключить слишком большого количества земельных интересов. Далее Б. Н. Чичерин рассматривает три возможных варианта приёма новых лиц в дворянское достоинство: по баллотировке - сословная мысль, через пре­вращение дворянства в сословие землевладельцев - либеральная мысль и через соблюдение известных условий кандидатами на дворянское досто­инство - мысль политическая. При этом Б. Н. Чичерин склоняется к поли­тическому варианту, но в обществе, по его мнению, преобладают идеи связанные с осуществлением первого и второго вариантов[32]. В то же время, основываясь на том, что дворянство является не рядовым сословием, но государственным, политическим, он утверждает о невозможности опреде­ления условий для вступления в дворянство никому кроме «закона или верховной власти»[33].

Объективно оценивая значение дворянства в социально-полити­ческой системе России, он указывает и на две слабых стороны этого фено­мена. Первая сторона заключается в отсутствии справедливости относи­тельно других сословий[34]. Составляя меньшинство населения России, дво­рянство имеет особую организацию и отдельное представительство. Кроме того, оно богаче других сословий внутренними силами, материальными ресурсами и образованием, заключает в своей среде высших правитель­ственных чиновников и в силу этого занимает в государстве первое место[35]. Оправдывается это тем, что ни одно другое сословие не может заменить дворянство как политическое сословие, способное стать «ядром» полити­ческой системы общества.

Б. Н. Чичерин не даёт анализа классу буржуазии. Но оценивая соци­ально-политические условия пореформенного времени в России не вызы­вает сомнения её политическая слабость и объективная (в терминологии И. А. Ильина) «своекорыстность» в силу господства идеологии первона- пального накопления капитала. Период первоначального накопления ка­питала характеризуется корыстною волею и убогим правосознанием стре­мящихся к обогащению, а в революционные эпохи им свойственна и поли­тическая притязательность. Тем самым в интерпретации И. А. Ильина буржуазия периода первоначального накопления капитала ближе к черни, нежели политическому сословию. В целом несостоятельность буржуазии как политического сословия достаточно наглядно проявилась в 1917 году.

По мнению Б. Н. Чичерина, время, необходимое для эволюционного превращения субъекта носителя правосознания в носителя правосознания политического сословия, равно жизни трёх поколений[36]. При этом необхо­димо уточнение - при условии его нахождения в среде, где преобладают интересы, ценности и идеи политического сословия. На наш взгляд имен­но это обстоятельство и стало причиной того, что Б. Н. Чичерин, говоря во второй половине XIX века о политическом сословии, пренебрегает рас­смотрением класса буржуазии. В то же время он достаточно подробно останавливается на сословии крестьянском. Действительно крестьянство как субъект носитель общинного, корпоративного правосознания, в кото­ром индивидуальные интересы подчинены общинным, намного более подходит на роль политического сословия. Но это же и мешает крестьян­ству стать политическим сословием. Многовековый процесс формирова­ния правосознания крестьян выработал общинный, местечковый патрио­тизм, но не государственный. Поэтому, как справедливо указывает Б. Н. Чичерин, крестьяне не способны понимать государственные вопросы. Главной же причиной того, почему крестьянство не может стать полити­ческим сословием он считает их невежество[37]. Отсюда он делает вывод о неспособности крестьянства к законодательной деятельности, не способ­ности занимать места мировых посредников, а участие их в выборе ис­правника считает просто немыслимым[38].

Второй слабой стороной феномена политического сословия в Рос­сии - дворянства была его не приспособленность в новых социально- экономических условиях сохранить положение своего сословия как поли­тического. Новые социально-экономические условия требовали от госу­дарства проведения адекватной им социально-экономической политики, что находило своё выражение в пореформенном законодательстве. По этому поводу Б. Н. Чичерин высказывал три опасения. В новых условиях, - писал он, - едва ли найдётся много помещиков желающих посвятить се­бя исключительно общественным делам, государственные интересы (в за­конодательстве) могут быть принесены в жертву сословным, а частные выгоды подчинят интересы отечества[39]. Такие опасения свидетельствовали о начавшемся кризисе правосознания дворянства в результате воздействия новых социально-экономических отношений и соответствующей им поли­тики государства. Используя терминологию И. А. Ильина, первое опасение Б. И. Чичерина указывало на появление недугов самоутверждения и авто­номии, второе и третье опасения свидетельствовали о недугах взаимного признания. Абсолютное политическое господство на фоне потери эконо­мического господства являлось объективным фактором, вызывающим у дворянства чувство размытости «миссии», носителями которой оно явля­лось ранее. Терялось чувство, что оно стоит перед лицом высших ценно­стей, поэтому терялась и возможность в самоутверждении «души» в абсо­лютно-ценном предмете каковым (наряду с богом в понимании этого во­проса И. А. Ильиным) являлось и государство. Этим терялось чувство соб­ственного достоинства и, следовательно, проявлялась политическая недее­способность[40]. Внутренне содержательной, субъективной стороной поли­тической недееспособности становилась интернализация дворянством проникающих в общество под влиянием новых социально-экономических отношений идей либерализма. Новые идеи формировали и новые право­вые понятия, меняющие содержание правосознания. Давая характеристику либерализму, Б. Н. Чичерин выделяет три его вида: уличный, оппозицион­ный и охранительный. Уличный это скорее своеволие, чем проявление свободы; оппозиционный понимает свободу с чисто отрицательной сторо­ны, отменить, разрешить, уничтожить - вот вся его система. И только охранительный либерализм, сторонником которого является Б. Н. Чиче­рин, заслуживает уважения. Сущность его заключается в попытке прими­рения начала свободы с началом власти и закона, его лозунг либеральные меры и сильная власть[41]. Но такая позиция приводит его к противоречию. Это противоречие заключается в невозможности сохранить дворянство как политическое сословие, за что с одной стороны выступает Б. Н. Чичерин, в условиях либеральных мер, за которые он выступает с другой стороны. Если до отмены крепостного права дворянин относительно своих крепост­ных выступал как прирождённый носитель государственной власти, то по­сле отмены и введением либеральных мер, историческая миссия дворян­ства как политического сословия сохраняла свою традиционную роль только в военной службе. Дворянство как политическое сословие утратило своё прежнее значение. Потеря миссии политического сословия, «размы­тость» высших ценностей и невозможность самоутверждаться в абсолют­но-ценном предмете приводили к невозможности утверждать в себе ду­ховное достоинство. Этим нарушалась связь между первыми двумя аксио­мами правосознания, истинная автономия становилась невозможна[42].

В основе всей правовой и государственной жизни лежит способ­ность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой са­модисциплине. По мнению И. А. Ильина, эта способность определяется автономией гражданина, которая с одной стороны выступает как самоза- конность, а с другой как свобода. При этом самозаконность выступает как самоответственность, способность принимать на себя всю ответственность за содеянное. Поэтому автономный гражданин чувствует на себе большую ответственность, все дело своего государства он считает своим делом. Свобода же основывает и организует повиновение, когда закон принима­ется правосознанием в порядке самовменения. Гражданин с автономным правосознанием не нуждается в принуждении. Следовательно автоном­ность гражданина выступает прежде всего как деятельность духовная направленная именно на осуществление высших, безусловных ценностей и деятельность материальная направленная на строительство внешней жизни. Эта активность должна усиливаться от чувства лишенности[43]. Од­нако автономность правосознания политического сословия с отменой кре­постного права подверглась значительной деформации. «Врождённый» рефлекс цели все дело своего государства считать своим делом и приобре­тённый рефлекс свободы[44] повиноваться только «дворянскому закону» вступали в противоречие с «правом предназначенным для народа». Это позволяло дворянству, с одной стороны, в местном управлении ощущать значение независимое и корпоративное[45], но, с другой стороны, разруша­юще сказывалось на их правосознании. Независимость от права «предна­значенного для народа» приводила к страху перед народом, который так­же не был связан правом «дворянским». Такое взаимное непризнание «чужого» права становилось источником усиливающегося социального конфликта. С другой стороны возрастание роли товарно-денежных отно­шений значительно ослабляло «врождённый» рефлекс цели политического сословия, приводило к снижению самоответственности. Отсюда и возни­кал феномен снижения общественной активности политического сосло­вия. Отсутствие помещиков желавших посвятить себя исключительно об­щественным делам становилось следствием этого. Данное обстоятельство усиливалось субъективными чувствами политического сословия лишений и несправедливости, что направляло его активность в сторону от стремле­ния достижения общественного и государственного блага. Теперь внут­ренняя духовная деятельность направлялась не на осуществление высших, безусловных ценностей, но чаще к ценностям условным, материальным. Внешняя деятельность заключалась в стремлении не строительства новой жизни, а сохранении в новых условиях старой. Не внутренняя духовная борьба за достижение соответствия позитивному праву теперь определяла правосознание политического сословия, а внешняя. Целями этой внешней, политической борьбы являлось стремление минимизировать расширение нового на правовом поле России. Контрреформы восьмидесятых годов XIX века стали результатом этой борьбы. Утратив способность к понима­нию государственных целей и задач, дворянство проявило свою несостоя­тельность как политическое сословие. Второе опасение Б. Н. Чичерина было материализовано, государственные интересы в законодательной дея­тельности были принесены в жертву сословным. Это свидетельствовало о проникновении в правосознание политического сословия недугов взаим­ного признания. Новые социально-экономические отношения для сохра­нения государства требовали от политического сословия признания еди­ного, общего для всех права. Но субъекты-носители правосознания поли­тического сословия, вступая в правоотношение, демонстрировали отказ от признания права как основы отношения. Это проистекало из стремления следовать только «дворянскому закону», что сохраняло разделение права на «дворянское» и «крестьянское». Такая ситуация приводила к формиро­ванию и разных правосознаний дворянского и крестьянского. Из которых первое было «высшим», а второе «низшим». В силу этого оценка одного и того же юридического факта часто была неодинаковой. Различный право­вой статус субъектов носителей дворянского и крестьянского правосозна­ний, и значительное влияние первых на применение права в отношении вторых, создавал условия для превращения дворянского правосознания в важное условие правовой практики. Когда обеспечение «дворянского» правопорядка становилось возможным на основе норм действующего по­зитивного права и дворянского правосознания. Поэтому субъекты носите­ли правосознания политического сословия отказывалось признавать ду­ховность другого субъекта (крестьянства), его достоинство и его автоно­мию, как силу, способную к правотворчеству[46]. С другой стороны, кресть­янство веками стремилось преодолеть сложившийся порядок. Отсюда воз- никало два важных следствия. Во-первых, формировалась стойкая соци­альная установка на то, что существуем «Мы» и «Они». В дальнейшем, по­сле изменения социальных статусов «Мы» и «Они» в результате револю­ции, это и послужило основой для юридического оформления понятия «враг народа». Во-вторых, это способствовало пониманию права как идео­логизированной привилегии когда идеологической стороной правоотно­шения является норма, а фактической стороной привилегия[47]. Такое пони­мание права в 20-30-е годы XX века, в частности, позволяло обосновывать «умирание» права с отменой привилегий, с одной стороны, а также обос­новывать государственное принуждение в отношении лиц лишённых, из­бирательных прав, с другой стороны. Третьей стороной стало то, что из такого понимания права, как отрицание отрицания, «возродилась» форму­ла о необходимости уполномоченным на то лицам осуществлять право­применительную деятельность на основе революционного (социалистиче­ского) правосознания.

Однако политическое сословие не смогло вовремя оценить для себя опасность противопоставления дворянского и крестьянского правосозна­нии. Принимаемые в этом направлении меры были половинчатыми и по­тому малоэффективными. Так, даже после 12 декабря 1904 года, когда был принят указ о равенстве лиц всех состояний перед судом, наличие волост­ных судов и института земских начальников реально создало две системы судов. Этим была фактически узаконена раздельная практика применения права. Это являлось фактором, дестабилизирующим общественные отно­шения и, следовательно, оказывало влияние на состояние национальной (государственной) безопасности. Отказ политического сословия от стрем­ления к преодолению неправовых практик не только способствовал нарас­танию угрозы безопасности страны, но и оказывал разрушающее воздей­ствие на правосознание политического сословия. Возникало новое проти­воречие в возможности следовать «врождённой» цели политического со­словия - все дело своего государства считать своим делом и, правомерно­сти этого в реальной жизни. Наиболее ярким примером здесь стало убий­ство Г. Е. Распутина князем Ф. Ф. Юсуповым и бессарабским помещиком В. М. Пуришкевичем. Другим фактором, разрушавшим правосознание по­литического сословия, становился отказ признавать необходимость в но­вых условиях уважать духовность крестьянства, его достоинство и его ав­тономию. Но неуважение одного субъекта правовых отношений создавало прецедент для неуважения и других субъектов. Это способствовало про­никновению в правосознание политического сословия эгоизма. В резуль­тате актуализировалось третье опасение Б. Н. Чичерина - подчинение ин­тересов отечества частной выгоде стало закономерным. Наиболее показа­тельным примером этого может служить факт вхождения представителей политического сословия в клиентелу Г. Е. Распутина. Тем самым факты убийства Г. Е. Распутина, с одной стороны, и вхождения в его клиентелу, с другой, свидетельствовали о серьёзном идеологическом расколе полити­ческого сословия. Где одна часть представителей политического сословия как субъекты носители государственного правосознания безуспешно иска­ла возможность реализации своего «врождённого» рефлекса цели - защи­ты интересов государства, другая же пошла по пути поиска своей частной выгоды.

Объективно оценивая негативные изменения, происходящие с субъ­ектами носителями правосознания политического сословия, Б. Н. Чичерин вместе с тем не видит никакой альтернативы дворянству. Уничтожение дворянства в тех условиях неизбежно повлекло бы и уничтожение россий­ской государственности. Поэтому он утверждает: «уничтожить дворян­ство, не заменяя его другой, существенной силой ... немыслимо»[48]. Здесь он повторяет мысль Монтескьё, выступавшего с идеей компромисса меж­ду буржуазией и дворянством на условиях совместного участия в осу­ществлении государственной власти, идеи которого получили распростра­нение во всех монархических государствах Европы. «Уничтожьте дв­орянство, - писал Монтескьё, - и вы будете иметь или деспотию, или рес­публику»[49].

Действительно в XIX веке силы способной заменить дворянство в России не было, она появилась в XX веке. Это была Российская социал- демократическая партия большевиков. Она возникла как ответ на вызов эпохи «брошенный» России и этим сразу приобрела статус носителя мис­сии. Эта роль новой политической силы была отмечена сразу. Показатель­ным в этом плане является факт социального состава командиров Красной армии в гражданскую войну, больше половины которых были представи­телями «бывших» сословий. Значительным было и число дворян. Конечно, здесь можно усмотреть те же мотивы, которые приводили представителей политического сословия в клиентелу Г. Е. Распутина. И с этим было бы трудно спорить, если бы военно-техническое превосходство Красной ар­мии проявлялось наглядно хотя бы с 1918 года. Отсутствие такого превос­ходства позволяет утверждать, что большая часть представителей полити­ческого сословия, поступивших на службу в Красную армию, искали в Со­ветской власти не частной выгоды, а подобным образом стремились реа­лизовать свой «врождённый» рефлекс цели - защиты отечества, защиты национальных интересов России. Поступление на службу Советской вла­сти дворян свидетельствовало об отсутствии, какой-либо серьёзной аль­тернативы этой власти, как власти способной стать преемницей россий­ской государственности.

Безусловно, дворянство своим участием в органах власти Советского государства способствовало привнесению в среду идеологии государ­ственного правосознания. Крестьянство, выступая субъектом, потенциаль­но способным интернализировать идеологию государственного правосо­знания, не могло не заметить этого влияния. Но у крестьянства была силь­но выражена и противоположная идеология. Поэтому механической пре­емственности здесь быть не могло.

По мнению Б. Н. Чичерина, время необходимое для превращения субъекта носителя правосознания в носителя сознания государственности, равно жизни трёх поколений[50], И. А. Ильин утверждает, что на это необхо­димо время нескольких поколений[51]. Но и в том и другом случае понятно, что за короткий промежуток времени без помощи государства оно возник­нуть не может. Тем более, что в условиях стабильности такой необходи­мости и не возникает.

В России широкомасштабные эксперименты по переделке массового правосознания связаны с именами Владимира I Святославича, Ивана IV Грозного и Пётра I. Наибольший интерес представляет деятельность Пётра I, как более близкая к исследуемому периоду. Как представляется его со­циально-экономическая политика, направленная на обеспечение государ­ственной безопасности России без формирования соответствующего типа правосознания не могла быть успешной. Краткость времени, на фоне представлений господствовавших в обществе о возможном и должном, за­ставляла его прибегать к жёстким мерам. И оценивая успешность его ме­роприятий по созданию среды формирующей правосознание их надо при­знать успешными. В то же время говорить о больших успехах в деле фор­мирования правосознания, направленного не просто на соответствие пози­тивному праву, но, такого, которое в качестве высших ценностей признаёт, прежде всего, интересы государства, нельзя. Отсюда с лёгкостью можно сделать вывод о бесперспективности подобных экспериментов. Но это по­спешный вывод. 18 февраля 1762 Пётр III издал жалованную дворянству грамоту, чем, по сути, предупредил Екатерину II. Не обращая внимания на политическую подоплёку этого, представляется более важным сосредото­чить внимание на объективных причинах появления указанного докумен­та, на которые указывает А.Д. Градовский. Пётр Великий, - пишет он, - побуждал дворянство учиться и служить, но когда дворянство привыкло к своему служебному значению и охотно шло на службу, никакой необхо­димости в тех суровых мерах, к которым прибегал преобразователь Рос­сии, не возникало[52]. Подобное объяснение поддерживается и Б. Н. Чичери­ным[53]. Жалованная грамота дворянству и городам 1785 года, своим появ­лением, окончательно подтвердила факт того, что у дворянства за три по­коления выработался рефлекс цели - все дело своего государства считать своим делом. Поэтому оценка социально-экономической политики Петра I, как фактора обусловившего создание среды формирующей правосозна­ние, в которой стало возможным формирование самоответственности дво­рянства как ответственности за дело своего государства, в конечном счёте, надо признать успешной и прогрессивной. В то же время здесь нельзя за­бывать и «Недоросля» Фонвизина. Поэтому жалованные грамоты имели две стороны. С одной стороны, они предоставили дворянству свободу вы­бора службы, чем усилили духовное достоинство и автономию правосо­знания дворянства, придав этому сословию дух политической корпорации. Но, с другой стороны, предоставили и право выбора служения частнособ­ственническим интересам. И уже через три поколения интерес к государ­ственным делам у дворянства ослабел. Наиболее ярко негативизм второй стороны проявился после отмены крепостного права и развития новых со­циально-экономических отношений. Поэтому вплоть до 1917 года не находилось серьёзной политической силы, способной ответить на вызов эпохи брошенный России. В этом смысле можно говорить, что 1785 год породил 1917, а 14-25 февраля 1956 года - 1991 и 1993 годы. Пророчески звучали слова Б. Н. Чичерина «получив независимое от службы положе­ние, дворянство должно было рано или поздно отделиться от собственно служебного сословия»[54].

Если исходить из того, что после прихода к государственной власти какой-либо политической силы общественные отношения кардинально не меняются, а, следовательно, не меняется и общественное правовое созна­ние, то необходимо признать закономерность наличия в таком обществе минимум одной альтернативы - между старым и новым. А это означает, что даже после отмены «старого» законодательства сохраниться значи­тельное влияние «старой» правовой культуры. В этом смысле правовые ценности, составляющие ядро массового правосознания также не транс­формируются сразу. Определённое время «старые» и «новые» правовые ценности (в смысле одни и те же, но находящиеся на разных этапах своего развития), наряду с нейтральными, будут сосуществовать друг с другом. Наиболее ярко это проявилось в первые годы советской власти. Так в 1917-1921 годы можно выделить этап активной борьбы «старого» и «ново­го», 1921-1927 этап пассивной борьбы и, наконец, 1928-1941 вновь актив­ной борьбы, но уже в новом качестве. Следствием такого противостояния стала победа «нового», но победа не абсолютная. В соответствии с «эф­фектом матрёшки» «старые» правовые ценности не исчезли, а приобрели новое качество и стали составной частью «новых». Поэтому изначально и «новые» правовые ценности, даже принятые массовым правосознанием, не сохранят своей первоначальной «чистоты», а подвергнутся корректировке «старыми» правовыми ценностями. Другими словами речь идёт о влиянии традиционной правовой культуры на правосознание субъектов носителей как «старых», так и «новых» правовых ценностей, что на уровне их «со­перничества» проявится в их взаимном ограничении друг друга, с одной стороны, и их ограничении традиционным (нейтральным) массовым пра­восознанием, с другой.

С учётом наличия в любом обществе субъектов-носителей «нейтрального» правосознания, бывшего в «старом» обществе нормаль­ным, победа субъектов-носителей правосознании «нового» или «старого» будет заключаться не в физическом уничтожении ими друг друга, а в «склонении на свою сторону» субъектов-носителей нейтрального правосо­знания. В социологическом контексте это будет означать, что трансфор­мация массового правосознания общества переходного типа в массовое правосознание стабильного общества будет заключаться в снижении аль­тернативности в массовом правосознании за счёт изменения количествен­ного состава в его трёх основных группах («нейтрального», «нового» и «старого»[55]) субъектов носителей правосознания. Так в условиях переход­ного общества субъекты носители правосознания будут составлять две не­равные группы, из которых более половины будут отождествлять себя с

принадлежностью к нейтральному, менее половины составят субъекты но­сители «нового» и «старого», в эту же группу войдут и носители деформи­рованного правосознания (уголовные элементы). Теперь субъекты- носители ранее нейтрального правосознания или принимают «новые» пра­вовые ценности или сохраняют «старые». Это означает, что в массовом правосознании получают преобладание или одни или другие. В свою оче­редь это служит основой для создания среды формирующей правосозна­ние и через определённое время (в среднем три поколения) массовое пра­восознание в значительной степени приближается к бывшим ранее абсо­лютным правовым ценностям «новым» или «старым». Переходный период трансформации массового правосознания завершается и становится воз­можно говорить о переходе общества и государства в новое качество. За­вершение переходного периода означает, что больше половины субъектов- носителей массового правосознания интернализируют, например, новые правовые ценности, сюда же относятся и носители абсолютных ценностей. Именно последних отличает социально-активное поведение. Меньше по­ловины составят субъекты носители иных видов правосознаний. В то же время возможен и второй вариант. Когда интернализации «новых» право­вых ценностей массовым правосознанием не происходит, в этом случае незначительно корректируются прежние. Тому пример современная Рос­сия.

Однако возможен и третий вариант. Когда движение к новому, в си­лу социально-экономических условий, осуществляется при помощи «ста­рых» методов - «движение вперёд, идя назад» как это случилось в 1928- 1934 годах. Использование «старых», «Петровских» методов, прежде все­го, в осуществлении социально-экономической политики государства, ока­зывало значительное влияние на среду формирующую правосознание. От­сюда проявлялась аналогия в методах формирования правосознания ранее и в исследуемый период. Такое подобие, в частности, характерно для вре­мени Пётра I и 1920-1930 годов.

Сложность вопросов соотнесения правосознаний дворянства и чле­нов партии большевиков обусловлена временным фактором, а именно раз­ными социально-экономическими условиями, в которых действовали субъекты-носители этих правосознаний. Отсюда вторая сложность, она связана с их функционированием в разных правовых системах. Третья сложность носит политический характер и проявляется как возможность для определённых исследователей определять социалистическое правосо­знание вообще как нормальное, а тем более как правосознание субъектов обеспечивающих охрану национальных интересов российского государ­ства и обеспечивающих его развитие. Например, В. С. Нерсесянц считает, что советский исторический период правосознание вообще отсутствовало.

Всё вышеперечисленное вынуждает к поиску критериев, по которым мож­но было бы соотнести правосознания дворянства, членов партии больше­виков, а также возможной современной политической силы. В качестве таковых, на наш взгляд может стать выделение признаков правосознания политического сословия России и их экстраполяция на социалистическое правосознание и правосознание возможного современного политического сословия[56].

Основываясь на характеристике политического сословия, данную Б. Н. Чичериным и характеристике здорового и государственного правосо­знания И. А. Ильина предпримем попытку выделить признаки характер­ные для политических организаций, способных обеспечивать интересы национальной (государственной) безопасности России через создание сре­ды, в которой возможно формирование государственного правосознания. Среди таких признаков можно выделить шесть основных. Во-первых, это организация, имеющая характер политической корпорации, в которой её члены составляют единое целое и потому она способна выступать в каче­стве единого субъекта политической деятельности. Во-вторых, необходи­мость самосохранения себя как единого субъекта политической деятель­ности приводит к жёсткой регламентации численности этой организации. В-третьих и четвёртых, та же необходимость вынуждает культивировать в организации единую идеологию и формировать единое государственное правосознание её членов. В-пятых, эта корпорация имеет направленность на занятие в обществе главенствующего положения. Отсюда она становит­ся ядром политической системы общества. В-шестых, основная цель такой корпорации заключается в завоевании главенствующего положения в об­ществе не для достижения частных выгод корпорации или её членов, а с целью обеспечения функционирования и развития государства в соответ­ствующей форме. Поэтому государство, которое есть «организованное единение духовно-солидарных людей, понимающих мыслью свою духов­ную солидарность, приемлющих ее патриотическою любовью и поддер­живающих ее самоотверженною волею»[57], заинтересовано в такой органи­зации и, её функционирование в свою очередь обеспечивает закреплением специального правового статуса за всеми её членами. Но всё это будет иметь смысл только в том случае, если члены организации будут носите­лями государственного правосознания.

36

<< | >>
Источник: Мигущенко О. Н.. Методологические основы формирования правосознания: монография / О. Н. Мигущенко. - Орёл : ОрЮИ МВД России имени В. В. Лукьянова, 2015. - 97 с. . 2015

Еще по теме Российское правосознание формировалось на протяжении столетий и в разное время имело характерные особенности.:

  1. Тема 40 НИГИЛИЗМ И ПАТЕРНАЛИЗМ КАК ОСОБЕННОСТИ РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
  2. 12.2. Виды правосознания. Уровни правосознания. Роль правосознания в правотворчестве и реализации права.
  3. Глава девятая. РАЗВИТИЕ УЧЕНИЙ О НРАВСТВЕННОСТИ В НОВОЕ ВРЕМЯ (конец XVIII века и начало XIX столетия)
  4. 4.Современное российское право: особенности и формы. Особенности российского права следующие:
  5. 2.5. Характерные особенности древнегреческой научной мысли
  6. Современное российское акционерное законодательство сформировалось в середине 90-х годов прошлого столетия.
  7. Рассматривая возможное развитие философии в наступившем столетии по аналогии со становлением философскойкартины ХХ столетия
  8. 4. Каковы были характерные особенности крупных полисов Греции: Афины и Спарты?
  9. 33. Правосознание: понятие, структура, виды, уровни. Правосознание юристов.
  10. 12.1. Понятие и структура правосознания. Соотношения права и правосознания
  11. Глава 1. Влияние социально-экономической политики российского государства на эволюцию общественного правосознания
  12. В настоящее время в Российской Федерации образована и действует следующая система арбитражных судов:
  13. Тема 19. Государство и право Российской Федерации в эпоху реформ (1990-е гг. - по настоящее время)
  14. Только в рамках голлизма стал формироваться реформистский консерватизм
  15. Государство и право Российской Федерации в постсоветский период (1991 - наше время)
  16. Синхроническая развертка протекшего носит название протяженности.
  17. Сексуальная деятельность также тщательно регулирова­лась, как это имело место и в более ранних утопических сочи­нениях.