Российское правосознание формировалось на протяжении столетий и в разное время имело характерные особенности.
Эти особенности складывались под влиянием изменявшихся социально-экономических, культурно-правовых и политических отношений.
Первым этапом в развитии российского правосознания мы будем считать время Киевской Руси.
Это вовсе не означает, что до 862 года славянское население, жившее на землях будущей Киевской Руси, не имело правосознания[4]. При этом правосознание Киевской Руси значительно отличалось от современного[5]. Оно имело ярко выраженный групповой характер по родоплеменному признаку.Развитие социально-экономических отношений требовало изменений в культурно-правовых и политических отношениях. Это привело к заметному переосмыслению прежних норм, что отразилось на правосознании. Так если первоначально тайное хищение имущества рассматривалось, как преступление только в случае, когда вором был не сородич, то с развитием частной собственности возникла необходимость в новых нормах. В таких нормах, которые могли бы закрепить право собственности в масштабах всего общества. Уже с 912 года подобные попытки предпринимались даже на международном уровне[6]. Следствием этого становилась попытка преодолеть пространственную самоизоляцию, пробуждалось сознание сверхплеменное, национальное. Из группового правосознания вырастало массовое, национальное. Теперь, по степени общественной опасности, все правонарушения оценивались по-новому. Развитие частной собственности и направленность правосознания на консолидацию нового социального образования - народность через преодоление кровной мести, приводило к осознанию необходимости расширения штрафных санкций за преступления.
Упрочение внутри соседской общины соответствующих социально - экономических отношений приводило к тому, что нарушение экономического равновесия внутри общины стало рассматриваться как более тяжкое преступление, чем даже убийство. Отсюда возникло новое представление о коллективной юридической ответственности в виде «дикой виры». Институт «дикой виры» вне всякого сомнения, сыграл свою историческую роль в консолидации общества через укрепление общинных отношений и регулировании общественных отношений в целом. Однако эти прогрессивные для своего времени тенденции правосознания нашли отражение в позитивном праве только при Ярославе Мудром. Такая «запоздалость» не была случайной, но её трудно объяснить с современных позиций. Дело в том, что на Руси формы верховной власти с самого начала были тройственны. В её состав входили князь, боярская дума и народное собрание (вече)[7]. Но тогда встаёт вопрос о правовом статусе каждого из элементов верховной власти. По логике, призвание Рюрика должно было сопровождаться заключением соответствующего договора, если призвания не было тогда данный вопрос надо рассматривать через призму теории насилия. Однако ни о каком договоре не известно. Отсутствует уверенность и в том, что имел место факт захвата власти Рюриком. Однако сложно отрицать наличие процесса укрепления частной собственности. Этот процесс служил основой централизации государственной власти. Стремление к сохранению частной собственности обеспечивало укрепление единовластия. Такое стремление усиливалось при наступлении сложных исторических периодов.
В этих условиях самым высоким был правовой статус княжеской власти, она же выступала и источником права. Разграничения между понятиями закон, обычай, указ не были чётко оформлены. Нормой становилось то, что было обеспечено силой (физической или обычая). С другой стороны воспоминания о родоплеменных нормах, с их стремлением к абсолютному пониманию свободы, справедливости и равенства, не исчезали. Они сохранялись в народной памяти и служили основой для формирования демократической традиции и естественно-правового понимания права (в будущем), что чаще всего принимало различные формы анархизма. Невозможность прямого применения родоплеменных норм в отношениях с властью приводили к их консервации в сознании, как комплекса абсолютных идей, ценностей и интересов. Последние, облекаясь в форму былин и мифов, воспитывали будущие поколения в готовности искать правду. Консервации этих норм способствовала и сложившаяся при первых князьях (Х-ХШ веках) система управления государством. Тогда большинство подданных сталкивались с княжеским пониманием права только раз в году с ноября по апрель во время полюдья. А, начиная с князя Игоря, князья стали тяготиться этой обязанностью, да и другими. Князя Святослава порицали за это уже открыто. Отсюда можно сделать вывод, что вне зависимости от характера приобретения власти Рюриком, сложившиеся между первыми князьями и населением правовые отношения имели конкретное содержание. Первые князья обладали обязанностью защищать подданных и делиться с ними частью награбленного в походах, а также правом собирать «разумную» дань. Население обязано было платить дань (княгиня Ольга установила фиксированную), имело право на защиту и «любить» князя в зависимости от подаренной добычи. Тем самым речь фактически шла о «договоре подряда» (сделке). Поэтому восприятие и оценка княжеской власти была дуалистической, разбивавшей все правовые отношения с властью на два блока. На те отношения, где князь имеет право (здесь необходимо подчиняться) и на те, где обязан (здесь, в зависимости от обстоятельств, был более широкий простор для деятельности от критики (Святослав) до убийства (Игорь)). Следовательно, оценка правосознанием деятельности власти могла быть одновременно и положительной, и отрицательной, когда одновременно возникало противоречие между двумя положениями, каждое из которых было одинаково логически доказуемо (антиномия)[8]. Подобная противоречивость правосознания потенциально не способствовала созданию стабильной обстановки в обществе. Князья не всегда могли рассчитывать только на силу, что показал пример с Игорем. Рассматривая силу в качестве главного фактора, они не забывали и о формировании позитивной ответственности у населения. Рюрик, Олег, Святослав, Владимир, - пишет Н. М. Карамзин, - платили населению за утрату прежней вольности славой и добычей. Важное место занимали здесь совместные пиры государя, вельмож и народа[9]. Они являлись одним из основных средств консолидации тройственных форм верховной власти. Такие пиры были следствием обычая совместной трапезы князя и дружины, но приглашение на трапезу народа можно рассматривать как следствие другого правового обычая «пить вино в освящение совершённой сделки»[10]. Каждый совместный пир являлся орудием примирения противоречий между государем, вельможами и народом. В этом смысле пир становился правовымсимволом. Именно пиры в значительной степени формировали и позитивную социальную ответственность. Помимо прочего они наглядно закрепляли социальный статус пирующих, были определённым «тестом на лояльность» к княжеской власти и средством обратной связи князя и общества. Пиры играли важную роль в регулировании общественных отношений. В этом смысле они близки спартанским сисситиям, бесплатным раздачам супа в 1930-е годы в фашистской Германии, субботникам в Советском Союзе и современным «прямым эфирам». Безусловно пиры требовали больших затрат, но в то же время и определённой периодичности проведения, в зависимости от необходимости для князя поддержки общественным мнением. И чем слабее были позиции у князя, тем чаще возникала необходимость в пирах. Не случайно из всех выделяются пиры Владимира I Святославовича (Святого). Трёхкратное нарушение им обычая престолонаследия: по крови (сын рабыни), по старшинству (младший сын Святослава) и по завещанию (предписано княжить в Новгороде), а также нарушение им действовавших норм обычного права (убийство первого наследника Ярополка и другие) не могло вызывать симпатий у вельмож. Поэтому на уровне предчувствия связанности права и власти вопрос о легитимности власти Владимира не мог не подниматься в высших слоях общества. Это вызывало необходимость искать ему поддержки у народа, для которого вопросы о престолонаследии были далеко не первой важности. Но по мере укрепления своих политико-правовых позиций на первый план вышли экономические вопросы. Попытка Владимира сократить количество гостей на пирах, вызвали неудовольствие народа. Стали рассматриваться как «уклонение князем от исполнения своих обязанностей». Весьма показательна в этом смысле былина «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром»[11]. По этой былине Илью Муромца князь не пригласил на пир, в ответ, богатырь с применением оружия совершил хулиганские действия, а именно расстрелял из лука кресты на церквях. Но былина одобряет действия богатыря, а не князя. В действиях богатыря авторы былины видят попытку защитить «правду», защитить права простого человека на уважение и признание за ним равных прав. Противоправные действия Ильи расцениваются как правильные, когда только силой и возможно восстановить справедливость. В подобной оценке наглядно видно противоречие зарождавшихся идеологий этатизма и анархизма, а также реального значения православия, как для рядовых жителей Киевской Руси, так и для княжеской власти.
Вероятно, князя Владимира надо считать первым из Русских правителей, с которого началось отчуждение власти от народа на качественно
новом уровне. Расцвет экономики Киевской Руси в совокупности с личными способностями князя способствовали успешному выполнению им своих обязанностей. И за это он получил прозвище «Красное солнышко». Но была и вторая сторона его деятельности, он значительно вторгся в область прав, принадлежавших рядовым гражданам. Объективный процесс социально-экономической дифференциации был значительно усилен его субъективными стараниями. Главное заключается в том, что он вторгся в духовную область и в этом смысле его можно поставить в один ряд с Иваном IV Васильевичем Грозным и Петром I Алексеевичем. Но языческие представления к тому времени были слабо развиты и оформлены[12], поэтому «вторжение в духовную область» не может здесь быть ограничено только религиозной сферой. Речь идёт о насильственной переделке правосознания языческой Руси. Изменению понимания содержания правовых отношений между подданными и властью. При этом его действия были вызваны не убеждениями веры, что можно было бы оправдать с учётом времени, в котором он жил, а политической выгодой.
Его княжение в Киеве (952-1015) началось с реформы языческого культа. Конечной целью этой реформы было усиление борьбы с христианством. Но в 987-988 годах Владимир заключил договор с византийским императором Василием II. По договору князь должен был отправить шеститысячный отряд в помощь императору, принять христианство и крестить население страны, а за это сестра императора Анна должна была выйти замуж за Владимира. Но Василий II выполнить договор не спешил. Тогда русские войска захватили византийский город Корсунь (Херсонес) и Владимир объявил ультиматум императору. Анна вышла замуж за князя, захваченный город «вернулся» Византии[13]. В итоге реформа языческого культа завершилась тем, что князь Владимир приказал «ниспровергнуть идолов».
В угоду своим политическим интересам, которые исторически совпали с интересами государства, князь Владимир нанёс первую травму правосознанию народа. По мнению Л. Н. Гумилёва, принятие христианских норм морали не было психологическим насилием над новообращёнными[14], однако, проблема здесь другая. Князь Владимир показал возможность для власти не признавать в отношениях с подданными существующие нормы и не признавать саму духовность за подданными, как субъектами этих отношений, в массовом (тотальном) масштабе, если того требует политический интерес. Здесь можно не согласиться с Н. А. Бердяевым в том, что первым большевиком в России был Петр I, первым большевиком (в понимании Н. А. Бердяева) должен называться князь Владимир I.
Вместе с тем князю Владимиру принадлежит ряд заслуг. Своей деятельностью он заложил ядро нового правосознания русского народа, которое на века составило его основное содержание. Это религиозно - нравственные ценности, составляющие основу древнерусского правосознания и позволявшие легко принимать идеологию этатизма. Но самое главное в том, что принятие христианства стало точкой отсчёта в формировании Русской государственности на новой, прежде всего политической и религиозной основе.
Таким образом, можно утверждать, что князь Владимир оформил организационно-идеологическую форму осуществления функций государства. Все последующие монархи «достраивали» то, что он начал.
Однако эта база вначале была непрочной. Всего через год после смерти князя Владимира его сын Ярослав предпринял попытку восстановить язычество, изменить направление развития страны. Но население не поддержало его. На этом альтернатива развития России по иному пути себя исчерпала.
Попытка Ярослава Владимировича была вызвана не религиозными, а политическими соображениями. Поэтому с христианством, как с верой он примирился, но с властью греческой церкви нет. Став князем Киевским, Ярослав I Владимирович (Мудрый) предпринял первую попытку освободить киевскую митрополию от опеки константинопольского патриарха. Впрочем, тоже неудачную. Церковь под руководством византийских митрополитов, имея тысячелетний опыт управления, являлась серьёзным политическим соперником. Распространение на Руси в X-XI веке церковных уставов и церковного права на фоне не оформленного русского права «размывало» границы светской и духовной власти. Побуждало княжескую власть к правотворчеству. Но главным побудительным мотивом служили развивавшиеся социально-экономические отношения и усложнение в связи с этим задач регулирования общественных отношений. Тем самым и социально-экономические и политические условия требовали продолжения «строительства» государственности. На этом пути следующим шагом должно было стать оформление действующих норм в писаном праве. Что и было сделано князем Ярославом Мудрым. Он придал необходимую форму нормам обычного права и княжеской судебной практики в первом русском кодексе - «Русская правда». Локальным (племенным) нормам был противопоставлен единый, действующий на всей территории страны закон. Это знаменовало новый этап в развитии русского государства, правовой системы и правосознания. Справедливости ради необходимо сказать, что попытки в этом направлении предпринимались и ранее (русско- византийские договоры), а Устав князя Владимира был преждевременным и неудачным[15].
Неоспоримой заслугой князя Ярослава Мудрого стало то, что им были закреплены представления о добре и зле в позитивном праве, что придало им значение императивов. Это значительно структурировало общественные отношения, придало им упорядоченность. Закрепило правовые статусы и значительно повысило самоорганизацию общества. Но на момент возникновения «Русской правды» Русь находилась на более высоком уровне развития, чем другие народы в момент создания «варварских правд»[16]. Поэтому «Русская правда» отличалась значительной самобытностью[17]. Уже один этот факт позволяет говорить об определённом своеобразии русской государственности, правовой системы и соответственно правосознания.
Но был ещё один момент, заложивший на века вперёд определённую специфику в русское правосознание. В тех условиях отсутствовала светская идея или концепция, которая могла бы интегрировать взгляды людей на организацию своего общества и представления о добре и зле. Несомненно, христианство имело свою идею, которая, и превратилась в главенствующую. Следствием этого стало то, что право вместо того, чтобы согласовывать потребности концептуального порядка с нравственными ценностями оказалось под влиянием религиозно-нравственных идеалов. Это неизбежно привело к проникновению в право нравственности, что, по мнению Н. М. Коркунова всегда является следствием увлечения религиозным учением. Данная ситуация способствует тому, считал В. С. Соловьёв, что вопрос об отношении права и нравственности решается отрицанием положительного права, как явления условного, во имя абсолютных требований. Это приводит к усилению общественной опеки и вмешательству во внутренний мир человека[18].
Несколько иную точку зрения высказывал И. А. Ильин. По его мнению, истинная религиозность пробуждает волю к естественному праву и поэтому может отрицать положительное право, но не может отрицать само право. Этим рождается дилемма, или отвергнуть положительное право и государство, или освятить их. Религия склоняется в пользу их отвержения, так как она принципиально отвергает задачу земного жизнеустройства. А если признаёт указанную задачу, то по наивности правосознания, которое ошибочно сводит государственность к насилию, отвергает принцип властного принуждения. При всех этих исходах религия не выполнит своего призвания - преобразовать земную жизнь[19].
Обобщая вышесказанное можно утверждать, что основа российского правосознания была заложена уже в Киевской Руси. Понятия обычай, указ, закон не получили в тех условиях достаточной определённости в связи с активным проникновением в правовую сферу нравственного начала, что, в частности, было вызвано и особым положением в обществе религии. Это обстоятельство способствовало заложению в правосознании основы для ряда установок. Представления о соотношении правового и нравственного как соотношения условного и абсолютного с последующим отрицанием правового. Признания допустимости вмешательства во внутренний мир человека со стороны общественных организаций. Дуалистическому (анти- номичному) восприятию государственной власти в диапазоне от освящения её до сведения власти только к насилию с последующим отрицанием.
Таким образом, были заложены основы не целенаправленности (це- леориентированности) правосознания на позитивное право, когда главной задачей правосознания является достижение соответствия поведения субъекта-носителя данного правосознания действующему позитивному праву, а его ценностной ориентированности на право. То есть оценке позитивного права не с точки зрения его самодостаточности и необходимости, но с точки зрения его соответствия высшему идеалу. Когда большее значение имеет не достижение конечных целей (соответствовать позитивному праву), а процесс, оцениваемый критерием ценности. Другими словами рассмотрение позитивного права как явления условного, изменчивого, в большинстве случаев не соответствующего абсолютным ценностям, а значит и не обязательного. Тем самым была заложена определённая перспективная альтернатива в развитии правосознания. В её основу ложился выбор естественной или позитивной (положительной) направленности правосознания. В то же время религиозно-нравственное освящение верховной власти, понимаемой как источника позитивного права, во многом связывало оценку позитивного права и с личностью монарха.
Тем самым можно говорить, что уже при первых князьях была оформлена политическая система русского государства как организационная система. Для построения и дальнейшего функционирования организационной системы необходимо было в имеющейся среде создать три яруса. Первый (нижний) - структурированный нравственными категориями, значимыми для среды, в которой создается система. Здесь воплощались религиозные и моральные представления о добре и зле. Этот ярус достаточно стабилен и консервативен. Средний ярус - правовой, обусловленный действующим законодательством. Он развивает представления о добре и зле и придает им силу императивов. Будучи центральным, согласует потребности концептуального порядка с нравственными ценностями. Верхний ярус воплощает некую идею или концепцию. Эта идея интегрирует взгляды людей на организацию своего общества и представления о добре и зле. Этот ярус может создаваться как революционно, так и эволюционно. Существует до тех пор, пока правящей элите удается поддерживать представление о справедливости созданного порядка и его соответствие нравственным ценностям данного общества[20]. Эти три яруса и были созданы. Однако созданная система как говорилось выше, обладала особенностями. Стержнем созданной системы стала религия. Соответственно в такой системе ведущая роль принадлежала церкви. Поэтому княжеская, а затем царская власть не могла быть полной в таких условиях. Период феодальной раздробленности и монголо-татарское иго на некоторое время сняли эту проблему. Но на смену ей пришла новая проблема. Произошло значительное усиление аристократии, представители которой часто выступали противниками прогрессивных преобразований. Российскому государству для дальнейшего развития требовалось «единоначалие». И тогда Иван IV Васильевич Грозный ввёл опричнину. Это стало первой попыткой изменить сложившуюся при Киевских князьях политическую систему общества. Интересную оценку этому явлению, противоположную общепринятой, даёт польский историк Казимир Валишевский. По его мнению, опричнина оценивается необъективно и помимо хорошо известных отрицательных последствий имеет и положительные. Так опричнина способствовала созданию ядра придворной знати, войска и администрации на новых началах. Заставила всю аристократию служить одному государю, уничтожила частные военные силы, провозгласила принцип личной службы. Установила на всей территории государства систему прямых и косвенных налогов, взимаемых в казну. Создала городской и сельский «пролетариат»[21]. Отталкиваясь от такой оценки становится возможно говорить о том, что в XVI веке была предпринята первая попытка по формированию специального политического сословия созданного исключительно для службы государству. Однако первый опыт был неудачен. И помимо других причин этого здесь сказалась оппозиция церкви. Следующим этапом стали реформы Петра I, которые также оцениваются неоднозначно.
Ряд современных историков называют Лжедмитрия I предшественником Петра I в стремлении «прорубить окно в Европу». Однако деятельность Лжедмитрия I закончилась неудачей. На наш взгляд, наряду с другими факторами здесь сыграло роль ограниченное понимание им роли власти в регулировании общественных отношений. Понимая власть только как средство принуждения, Лжедмитрий I в ряде случаев обеспечивал новые нормы государственным принуждением, а в ряде случаев нет. В первом случае это встречало отторжение у субъектов-носителей правосознания, так как принуждение осуществлялось в основном польскими войсками, а во втором просто не исполнялось. Тем самым в среду формирующую правосознание была внесена значительная доля неопределённости, как следствие формализации и жёсткости. Петр I придавал большое значение государственному принуждению и вместе с тем смог создать достаточно эффективный для своего времени механизм реализации права. Его новшество заключалось в том, что он значительно усилил субъективную сторону реализации права как процесса. Созданный им механизм реализации права можно представить следующим образом: новая норма права - «государственное правосознание»[22] субъектов применения права выступающих от имени государства - государственное принуждение. Тем самым, несмотря на жёсткость правления Петра I, он остался в массовом правосознании как справедливый правитель. Такое представление основано на том, что, начиная с Петра I государственное принуждение из обязательного атрибута юридической практики стало превращаться во вспомогательный. Государственное принуждение рассматривалось как крайняя мера воздействия на субъектов не интернализировавших ещё интересы, ценности и идеи присущие «государственному правосознанию». Повышенная самоответ- ственность незнатных дворян, получивших возможность самореализации, способствовала развитию их чувства собственного достоинства. Их установка, в большинстве случаев, на подчинение частного интереса публичному становилась гарантом развития новых правовых отношений. В результате в юридическую практику, а, следовательно, в общественные отношения в целом была привнесена определённость, систематичность и потому обязательность. При Петре I были заложены и основы новой содержательной части правосознания как организационной системы. Если ещё при Иване Грозном верхний ярус системы - идеологический был представлен идеей бог и церковь, средний, нормативно-правовой, категорией царь как источник права, а нижний аккумулировал христианские представления о добре и зле, то при Петре произошли изменения в двух верхних ярусах. Теперь верхний был представлен идеей - царь помазанник божий и государство, средний - соединил в себе оценочные отношения к нормам положительного права, а нижний, сохранил традиционные представления о добре и зле.
Естественно опора на правосознание субъектов применения права, выступавших от имени государства, не преодолела традиционную для России практику рассматривать свою службу государству с точки зрения системы «кормлений». Но для своего времени Петр I сумел создать эффективные средства борьбы с этим, в частности не просто учреждением нового института власти должности генерал-прокурора Сената, а назначением на неё П. И. Ягужинского, являвшего собой яркий образец носителя «государственного правосознания». Но главным здесь был личный пример самого Петра I.
В целом, оценивая деятельность Петра I необходимо сказать, что им была заложена основа наиболее эффективной системы организации государственной власти в России. Когда политическая система общества успешно функционирует лишь при наличии «ядра» этой системы, которое составляет социальная группа, приобретающая характер политической организации, а членами этой группы являются субъекты носители «государственного правосознания».
И. А. Ильин давал достаточно подробную характеристику «государственному правосознанию». В то же время им высказывается, на наш взгляд, спорная мысль о том, что люди объединяются в государство ради гетерономного осуществления естественного права. Что государство имеет единую, объективную и высшую цель - осуществление идеи естественного права, которая заключается в свободном, волевом приятии этой цели государства, что делает человека воистину гражданином. Однако помимо этого спорного мнения другие вполне могут быть применены к Российской действительности.
Обобщая высказанные И. А. Ильиным мысли, представляется возможным выделить шесть признаков «государственного правосознания».
1) Государственный образ мыслей, который А) не сводится к знанию о том, что «есть на свете государство», к которому «я принадлежу». Но именно с этого начинается, Б) умение отдавать себе отчет в том, к какому государству «я принадлежу», В) и к чему это обязывает и уполномочивает.
2) Признание своей принадлежности к определенному государству,
A) принимать ее волею и чувством, Б) дорожить ею и культивировать её,
B) сознательно принимать и признавать её в нестесненном, свободном решении, Г) это решение должно вести к духовному акту добровольного са- мообязывания или, что то же, к акту духовного вменения себе публичноправовых полномочий, обязанностей и запретностей.
3) Способность творить государство сознанием, чувством и волею, А) не «просто» внешними поступками, но теми мотивами,которые побуждают действовать так, а не иначе, Б) не только правовыми нормами или силою принуждения, но длительным, устойчивым и содержательно-верным напряжением души и духа, В) жизнью в душах людей, занимая их внимание, вовлекая их интерес, постоянно заставляя их мысль - работать, их волю - напрягаться, их чувство - гореть.
4) Государство есть организованное единение духовно-солидарных людей, А) понимающих мыслью свою духовную солидарность, Б) приемлющих ее патриотическою любовью, В) поддерживающих ее самоотверженною волею, Г) вне мысли политическое правосознание смутно и беспредметно, а государство бесформенно и незрело (идеи - О. Н.); вне чувства политическое правосознание поверхностно и немощно, а государство неустойчиво и подвержено распылению (интересы - О. Н.); вне воли
политическое правосознание пассивно и инертно, а государство обречено на рыхлое и экстенсивное прозябание (ценности - О. Н.).
5) Духовно принимать государство на самостоятельном суровом и мучительном опыте, субъект его носитель должен быть лично заинтересован в существовании и поддержании государства.
6) Иметь публично-правовое и патриотическое бескорыстие[23].
Выделив признаки «государственного правосознания», можно говорить о процессе его становления в России. Его носителями может выступать широкий круг субъектов, но, прежде всего, такими субъектами выступают представители политических организаций ориентированных на реальное развитие государства. Первой такой организацией в России стало дворянство, второй коммунистическая партия.
Необходимость наличия специального политического «сословия», или «государственной» партии в России вызывается наличием в ней сильной частнособственнической, эгоистической тенденции[24] в критические периоды, угрожающие сохранению государственности. Весьма показателен в этом вопросе хрестоматийный пример со сбором средств для народного ополчения Кузьмой Мининым (Сухоруком), когда только его личные качества позволили преодолеть очень настойчивое нежелание зажиточных слоёв Нижнего Новгорода принимать участие в защите отечества. На аналогичные факты обращал внимание И. А. Ильин: «чернь[25], - писал он, - не понимает ни назначения государства, ни его путей и средств; она не знает общего интереса и не чувствует солидарности; именно поэтому она не способна к организации и дисциплине и легко распыляется при первом же энергичном сопротивлении государственно-организованных сил. Она совершенно лишена сознания государственного единства и воли к политическому единению, и потому, предоставленная себе, она быстро распадается на враждебные станы и шайки и начинает бесконечную гражданскую войну[26]. По мнению Б. Н. Чичерина, необходимость политического сословия в России может отпасть только тогда «когда у нас разовьётся среднее сословие..., богатое и нравственно и материально... когда личные и свободные элементы получат достаточно крепости»[27]. Подобная позиция была близка и Н. А. Бердяеву, он прямо связывал сохранение российской государственности с сохранением Коммунистической партии[28]. Таким образом, наличие специального политического «сословия», или «государственной» партии в России вызывалось необходимостью преодоления «корыстной воли и убогого правосознания черни», преодоления воли тех, кто частные, эгоистические интересы ставит выше публичных. Такая необходимость диктовалась и отсутствием в России развитого среднего класса.
Со времени Петра III и Екатерины II, - считал Б. Н. Чичерин, - дворянство стало политическим сословием, независимым по своему положению и по собственному праву, принимающим участие в делах государства. Поэтому после Екатерины II Россия росла и ширилась, опираясь на эту организацию[29]. По мнению Шарля Луи де Секонда, барона де Ла Бред и де Монтескьё, которое разделялось и Екатериной II дворянство есть именно посредствующая власть между монархом и остальным народом; это тот посредствующий корпус, который делает монархию умеренной и сообщает ей характер законности[30]. С этой точки зрения можно утверждать, что после Екатерины II в России сложилась своеобразная политическая система близкая к «однопартийной». Являясь основой «просвещённого абсолютизма» такая система стала ответом России на вызов эпохи. Понимание значимости политического сословия как реальной силы способной сохранить государство в данной форме способствовало и наделению его соответствующими привилегиями. Следующим этапом в развитии социально- экономических отношений стала отмена крепостного права и наделение «привилегиями» крестьянства. Но «однопартийность» созданной политической системы более чем на столетие определила развитие российского государства. Дальнейшее развитие социально-экономических отношений показало несостоятельность политического сословия решить возникшие проблемы в одиночку. Следствием стало образование в начале XX века многопартийной политической системы. Однако, как только нашлась сила способная заменить политическое сословие и обеспечить развитие российского государства в новой форме, вновь, в результате отрицания отрицания была «восстановлена» в новом качестве однопартийная политическая система. В связи с этим интерес вызывает характеристика политического сословия России, как основы специфической политической системы, данная Б. Н. Чичериным.
По мнению Б. Н. Чичерина, политическое сословие (политическая сила - О. М.) это, прежде всего, организация, которой и было дворянство. Политическое значение дворянство, поэтому имело не в силу принадлежащих отдельным лицам привилегий, а в силу своего корпоративного устройства[31]. Однако реально принадлежность к корпоративной организации заключалась в обладании привилегиями. Но эти привилегии должны накладывать известные обязательства, прежде всего, иметь нравственное и политическое положение в государстве. Поэтому, - считал он, - нельзя допускать вступление дворян в податные сословия иначе как с выходом из общества дворянского. Сохранение корпоративности организации придавало большое значение вопросу численного роста дворянства. В качестве основных критериев позволяющих принимать в эту политическую организацию Б. Н. Чичерин видит, прежде всего, духовное сродство новых членов с дворянством, а также образование и ценз. Особое внимание он уделяет вопросу ценза, так как последним определяется возможность образования, материальная привязанность к существующему порядку и общественное положение из которого развиваются взгляды. Но в вопросе предоставления дворянского достоинства должна соблюдаться мера. В аграрной стране следует принимать не все земледельческие элементы, но и не исключить слишком большого количества земельных интересов. Далее Б. Н. Чичерин рассматривает три возможных варианта приёма новых лиц в дворянское достоинство: по баллотировке - сословная мысль, через превращение дворянства в сословие землевладельцев - либеральная мысль и через соблюдение известных условий кандидатами на дворянское достоинство - мысль политическая. При этом Б. Н. Чичерин склоняется к политическому варианту, но в обществе, по его мнению, преобладают идеи связанные с осуществлением первого и второго вариантов[32]. В то же время, основываясь на том, что дворянство является не рядовым сословием, но государственным, политическим, он утверждает о невозможности определения условий для вступления в дворянство никому кроме «закона или верховной власти»[33].
Объективно оценивая значение дворянства в социально-политической системе России, он указывает и на две слабых стороны этого феномена. Первая сторона заключается в отсутствии справедливости относительно других сословий[34]. Составляя меньшинство населения России, дворянство имеет особую организацию и отдельное представительство. Кроме того, оно богаче других сословий внутренними силами, материальными ресурсами и образованием, заключает в своей среде высших правительственных чиновников и в силу этого занимает в государстве первое место[35]. Оправдывается это тем, что ни одно другое сословие не может заменить дворянство как политическое сословие, способное стать «ядром» политической системы общества.
Б. Н. Чичерин не даёт анализа классу буржуазии. Но оценивая социально-политические условия пореформенного времени в России не вызывает сомнения её политическая слабость и объективная (в терминологии И. А. Ильина) «своекорыстность» в силу господства идеологии первона- пального накопления капитала. Период первоначального накопления капитала характеризуется корыстною волею и убогим правосознанием стремящихся к обогащению, а в революционные эпохи им свойственна и политическая притязательность. Тем самым в интерпретации И. А. Ильина буржуазия периода первоначального накопления капитала ближе к черни, нежели политическому сословию. В целом несостоятельность буржуазии как политического сословия достаточно наглядно проявилась в 1917 году.
По мнению Б. Н. Чичерина, время, необходимое для эволюционного превращения субъекта носителя правосознания в носителя правосознания политического сословия, равно жизни трёх поколений[36]. При этом необходимо уточнение - при условии его нахождения в среде, где преобладают интересы, ценности и идеи политического сословия. На наш взгляд именно это обстоятельство и стало причиной того, что Б. Н. Чичерин, говоря во второй половине XIX века о политическом сословии, пренебрегает рассмотрением класса буржуазии. В то же время он достаточно подробно останавливается на сословии крестьянском. Действительно крестьянство как субъект носитель общинного, корпоративного правосознания, в котором индивидуальные интересы подчинены общинным, намного более подходит на роль политического сословия. Но это же и мешает крестьянству стать политическим сословием. Многовековый процесс формирования правосознания крестьян выработал общинный, местечковый патриотизм, но не государственный. Поэтому, как справедливо указывает Б. Н. Чичерин, крестьяне не способны понимать государственные вопросы. Главной же причиной того, почему крестьянство не может стать политическим сословием он считает их невежество[37]. Отсюда он делает вывод о неспособности крестьянства к законодательной деятельности, не способности занимать места мировых посредников, а участие их в выборе исправника считает просто немыслимым[38].
Второй слабой стороной феномена политического сословия в России - дворянства была его не приспособленность в новых социально- экономических условиях сохранить положение своего сословия как политического. Новые социально-экономические условия требовали от государства проведения адекватной им социально-экономической политики, что находило своё выражение в пореформенном законодательстве. По этому поводу Б. Н. Чичерин высказывал три опасения. В новых условиях, - писал он, - едва ли найдётся много помещиков желающих посвятить себя исключительно общественным делам, государственные интересы (в законодательстве) могут быть принесены в жертву сословным, а частные выгоды подчинят интересы отечества[39]. Такие опасения свидетельствовали о начавшемся кризисе правосознания дворянства в результате воздействия новых социально-экономических отношений и соответствующей им политики государства. Используя терминологию И. А. Ильина, первое опасение Б. И. Чичерина указывало на появление недугов самоутверждения и автономии, второе и третье опасения свидетельствовали о недугах взаимного признания. Абсолютное политическое господство на фоне потери экономического господства являлось объективным фактором, вызывающим у дворянства чувство размытости «миссии», носителями которой оно являлось ранее. Терялось чувство, что оно стоит перед лицом высших ценностей, поэтому терялась и возможность в самоутверждении «души» в абсолютно-ценном предмете каковым (наряду с богом в понимании этого вопроса И. А. Ильиным) являлось и государство. Этим терялось чувство собственного достоинства и, следовательно, проявлялась политическая недееспособность[40]. Внутренне содержательной, субъективной стороной политической недееспособности становилась интернализация дворянством проникающих в общество под влиянием новых социально-экономических отношений идей либерализма. Новые идеи формировали и новые правовые понятия, меняющие содержание правосознания. Давая характеристику либерализму, Б. Н. Чичерин выделяет три его вида: уличный, оппозиционный и охранительный. Уличный это скорее своеволие, чем проявление свободы; оппозиционный понимает свободу с чисто отрицательной стороны, отменить, разрешить, уничтожить - вот вся его система. И только охранительный либерализм, сторонником которого является Б. Н. Чичерин, заслуживает уважения. Сущность его заключается в попытке примирения начала свободы с началом власти и закона, его лозунг либеральные меры и сильная власть[41]. Но такая позиция приводит его к противоречию. Это противоречие заключается в невозможности сохранить дворянство как политическое сословие, за что с одной стороны выступает Б. Н. Чичерин, в условиях либеральных мер, за которые он выступает с другой стороны. Если до отмены крепостного права дворянин относительно своих крепостных выступал как прирождённый носитель государственной власти, то после отмены и введением либеральных мер, историческая миссия дворянства как политического сословия сохраняла свою традиционную роль только в военной службе. Дворянство как политическое сословие утратило своё прежнее значение. Потеря миссии политического сословия, «размытость» высших ценностей и невозможность самоутверждаться в абсолютно-ценном предмете приводили к невозможности утверждать в себе духовное достоинство. Этим нарушалась связь между первыми двумя аксиомами правосознания, истинная автономия становилась невозможна[42].
В основе всей правовой и государственной жизни лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине. По мнению И. А. Ильина, эта способность определяется автономией гражданина, которая с одной стороны выступает как самоза- конность, а с другой как свобода. При этом самозаконность выступает как самоответственность, способность принимать на себя всю ответственность за содеянное. Поэтому автономный гражданин чувствует на себе большую ответственность, все дело своего государства он считает своим делом. Свобода же основывает и организует повиновение, когда закон принимается правосознанием в порядке самовменения. Гражданин с автономным правосознанием не нуждается в принуждении. Следовательно автономность гражданина выступает прежде всего как деятельность духовная направленная именно на осуществление высших, безусловных ценностей и деятельность материальная направленная на строительство внешней жизни. Эта активность должна усиливаться от чувства лишенности[43]. Однако автономность правосознания политического сословия с отменой крепостного права подверглась значительной деформации. «Врождённый» рефлекс цели все дело своего государства считать своим делом и приобретённый рефлекс свободы[44] повиноваться только «дворянскому закону» вступали в противоречие с «правом предназначенным для народа». Это позволяло дворянству, с одной стороны, в местном управлении ощущать значение независимое и корпоративное[45], но, с другой стороны, разрушающе сказывалось на их правосознании. Независимость от права «предназначенного для народа» приводила к страху перед народом, который также не был связан правом «дворянским». Такое взаимное непризнание «чужого» права становилось источником усиливающегося социального конфликта. С другой стороны возрастание роли товарно-денежных отношений значительно ослабляло «врождённый» рефлекс цели политического сословия, приводило к снижению самоответственности. Отсюда и возникал феномен снижения общественной активности политического сословия. Отсутствие помещиков желавших посвятить себя исключительно общественным делам становилось следствием этого. Данное обстоятельство усиливалось субъективными чувствами политического сословия лишений и несправедливости, что направляло его активность в сторону от стремления достижения общественного и государственного блага. Теперь внутренняя духовная деятельность направлялась не на осуществление высших, безусловных ценностей, но чаще к ценностям условным, материальным. Внешняя деятельность заключалась в стремлении не строительства новой жизни, а сохранении в новых условиях старой. Не внутренняя духовная борьба за достижение соответствия позитивному праву теперь определяла правосознание политического сословия, а внешняя. Целями этой внешней, политической борьбы являлось стремление минимизировать расширение нового на правовом поле России. Контрреформы восьмидесятых годов XIX века стали результатом этой борьбы. Утратив способность к пониманию государственных целей и задач, дворянство проявило свою несостоятельность как политическое сословие. Второе опасение Б. Н. Чичерина было материализовано, государственные интересы в законодательной деятельности были принесены в жертву сословным. Это свидетельствовало о проникновении в правосознание политического сословия недугов взаимного признания. Новые социально-экономические отношения для сохранения государства требовали от политического сословия признания единого, общего для всех права. Но субъекты-носители правосознания политического сословия, вступая в правоотношение, демонстрировали отказ от признания права как основы отношения. Это проистекало из стремления следовать только «дворянскому закону», что сохраняло разделение права на «дворянское» и «крестьянское». Такая ситуация приводила к формированию и разных правосознаний дворянского и крестьянского. Из которых первое было «высшим», а второе «низшим». В силу этого оценка одного и того же юридического факта часто была неодинаковой. Различный правовой статус субъектов носителей дворянского и крестьянского правосознаний, и значительное влияние первых на применение права в отношении вторых, создавал условия для превращения дворянского правосознания в важное условие правовой практики. Когда обеспечение «дворянского» правопорядка становилось возможным на основе норм действующего позитивного права и дворянского правосознания. Поэтому субъекты носители правосознания политического сословия отказывалось признавать духовность другого субъекта (крестьянства), его достоинство и его автономию, как силу, способную к правотворчеству[46]. С другой стороны, крестьянство веками стремилось преодолеть сложившийся порядок. Отсюда воз- никало два важных следствия. Во-первых, формировалась стойкая социальная установка на то, что существуем «Мы» и «Они». В дальнейшем, после изменения социальных статусов «Мы» и «Они» в результате революции, это и послужило основой для юридического оформления понятия «враг народа». Во-вторых, это способствовало пониманию права как идеологизированной привилегии когда идеологической стороной правоотношения является норма, а фактической стороной привилегия[47]. Такое понимание права в 20-30-е годы XX века, в частности, позволяло обосновывать «умирание» права с отменой привилегий, с одной стороны, а также обосновывать государственное принуждение в отношении лиц лишённых, избирательных прав, с другой стороны. Третьей стороной стало то, что из такого понимания права, как отрицание отрицания, «возродилась» формула о необходимости уполномоченным на то лицам осуществлять правоприменительную деятельность на основе революционного (социалистического) правосознания.
Однако политическое сословие не смогло вовремя оценить для себя опасность противопоставления дворянского и крестьянского правосознании. Принимаемые в этом направлении меры были половинчатыми и потому малоэффективными. Так, даже после 12 декабря 1904 года, когда был принят указ о равенстве лиц всех состояний перед судом, наличие волостных судов и института земских начальников реально создало две системы судов. Этим была фактически узаконена раздельная практика применения права. Это являлось фактором, дестабилизирующим общественные отношения и, следовательно, оказывало влияние на состояние национальной (государственной) безопасности. Отказ политического сословия от стремления к преодолению неправовых практик не только способствовал нарастанию угрозы безопасности страны, но и оказывал разрушающее воздействие на правосознание политического сословия. Возникало новое противоречие в возможности следовать «врождённой» цели политического сословия - все дело своего государства считать своим делом и, правомерности этого в реальной жизни. Наиболее ярким примером здесь стало убийство Г. Е. Распутина князем Ф. Ф. Юсуповым и бессарабским помещиком В. М. Пуришкевичем. Другим фактором, разрушавшим правосознание политического сословия, становился отказ признавать необходимость в новых условиях уважать духовность крестьянства, его достоинство и его автономию. Но неуважение одного субъекта правовых отношений создавало прецедент для неуважения и других субъектов. Это способствовало проникновению в правосознание политического сословия эгоизма. В результате актуализировалось третье опасение Б. Н. Чичерина - подчинение интересов отечества частной выгоде стало закономерным. Наиболее показательным примером этого может служить факт вхождения представителей политического сословия в клиентелу Г. Е. Распутина. Тем самым факты убийства Г. Е. Распутина, с одной стороны, и вхождения в его клиентелу, с другой, свидетельствовали о серьёзном идеологическом расколе политического сословия. Где одна часть представителей политического сословия как субъекты носители государственного правосознания безуспешно искала возможность реализации своего «врождённого» рефлекса цели - защиты интересов государства, другая же пошла по пути поиска своей частной выгоды.
Объективно оценивая негативные изменения, происходящие с субъектами носителями правосознания политического сословия, Б. Н. Чичерин вместе с тем не видит никакой альтернативы дворянству. Уничтожение дворянства в тех условиях неизбежно повлекло бы и уничтожение российской государственности. Поэтому он утверждает: «уничтожить дворянство, не заменяя его другой, существенной силой ... немыслимо»[48]. Здесь он повторяет мысль Монтескьё, выступавшего с идеей компромисса между буржуазией и дворянством на условиях совместного участия в осуществлении государственной власти, идеи которого получили распространение во всех монархических государствах Европы. «Уничтожьте дворянство, - писал Монтескьё, - и вы будете иметь или деспотию, или республику»[49].
Действительно в XIX веке силы способной заменить дворянство в России не было, она появилась в XX веке. Это была Российская социал- демократическая партия большевиков. Она возникла как ответ на вызов эпохи «брошенный» России и этим сразу приобрела статус носителя миссии. Эта роль новой политической силы была отмечена сразу. Показательным в этом плане является факт социального состава командиров Красной армии в гражданскую войну, больше половины которых были представителями «бывших» сословий. Значительным было и число дворян. Конечно, здесь можно усмотреть те же мотивы, которые приводили представителей политического сословия в клиентелу Г. Е. Распутина. И с этим было бы трудно спорить, если бы военно-техническое превосходство Красной армии проявлялось наглядно хотя бы с 1918 года. Отсутствие такого превосходства позволяет утверждать, что большая часть представителей политического сословия, поступивших на службу в Красную армию, искали в Советской власти не частной выгоды, а подобным образом стремились реализовать свой «врождённый» рефлекс цели - защиты отечества, защиты национальных интересов России. Поступление на службу Советской власти дворян свидетельствовало об отсутствии, какой-либо серьёзной альтернативы этой власти, как власти способной стать преемницей российской государственности.
Безусловно, дворянство своим участием в органах власти Советского государства способствовало привнесению в среду идеологии государственного правосознания. Крестьянство, выступая субъектом, потенциально способным интернализировать идеологию государственного правосознания, не могло не заметить этого влияния. Но у крестьянства была сильно выражена и противоположная идеология. Поэтому механической преемственности здесь быть не могло.
По мнению Б. Н. Чичерина, время необходимое для превращения субъекта носителя правосознания в носителя сознания государственности, равно жизни трёх поколений[50], И. А. Ильин утверждает, что на это необходимо время нескольких поколений[51]. Но и в том и другом случае понятно, что за короткий промежуток времени без помощи государства оно возникнуть не может. Тем более, что в условиях стабильности такой необходимости и не возникает.
В России широкомасштабные эксперименты по переделке массового правосознания связаны с именами Владимира I Святославича, Ивана IV Грозного и Пётра I. Наибольший интерес представляет деятельность Пётра I, как более близкая к исследуемому периоду. Как представляется его социально-экономическая политика, направленная на обеспечение государственной безопасности России без формирования соответствующего типа правосознания не могла быть успешной. Краткость времени, на фоне представлений господствовавших в обществе о возможном и должном, заставляла его прибегать к жёстким мерам. И оценивая успешность его мероприятий по созданию среды формирующей правосознание их надо признать успешными. В то же время говорить о больших успехах в деле формирования правосознания, направленного не просто на соответствие позитивному праву, но, такого, которое в качестве высших ценностей признаёт, прежде всего, интересы государства, нельзя. Отсюда с лёгкостью можно сделать вывод о бесперспективности подобных экспериментов. Но это поспешный вывод. 18 февраля 1762 Пётр III издал жалованную дворянству грамоту, чем, по сути, предупредил Екатерину II. Не обращая внимания на политическую подоплёку этого, представляется более важным сосредоточить внимание на объективных причинах появления указанного документа, на которые указывает А.Д. Градовский. Пётр Великий, - пишет он, - побуждал дворянство учиться и служить, но когда дворянство привыкло к своему служебному значению и охотно шло на службу, никакой необходимости в тех суровых мерах, к которым прибегал преобразователь России, не возникало[52]. Подобное объяснение поддерживается и Б. Н. Чичериным[53]. Жалованная грамота дворянству и городам 1785 года, своим появлением, окончательно подтвердила факт того, что у дворянства за три поколения выработался рефлекс цели - все дело своего государства считать своим делом. Поэтому оценка социально-экономической политики Петра I, как фактора обусловившего создание среды формирующей правосознание, в которой стало возможным формирование самоответственности дворянства как ответственности за дело своего государства, в конечном счёте, надо признать успешной и прогрессивной. В то же время здесь нельзя забывать и «Недоросля» Фонвизина. Поэтому жалованные грамоты имели две стороны. С одной стороны, они предоставили дворянству свободу выбора службы, чем усилили духовное достоинство и автономию правосознания дворянства, придав этому сословию дух политической корпорации. Но, с другой стороны, предоставили и право выбора служения частнособственническим интересам. И уже через три поколения интерес к государственным делам у дворянства ослабел. Наиболее ярко негативизм второй стороны проявился после отмены крепостного права и развития новых социально-экономических отношений. Поэтому вплоть до 1917 года не находилось серьёзной политической силы, способной ответить на вызов эпохи брошенный России. В этом смысле можно говорить, что 1785 год породил 1917, а 14-25 февраля 1956 года - 1991 и 1993 годы. Пророчески звучали слова Б. Н. Чичерина «получив независимое от службы положение, дворянство должно было рано или поздно отделиться от собственно служебного сословия»[54].
Если исходить из того, что после прихода к государственной власти какой-либо политической силы общественные отношения кардинально не меняются, а, следовательно, не меняется и общественное правовое сознание, то необходимо признать закономерность наличия в таком обществе минимум одной альтернативы - между старым и новым. А это означает, что даже после отмены «старого» законодательства сохраниться значительное влияние «старой» правовой культуры. В этом смысле правовые ценности, составляющие ядро массового правосознания также не трансформируются сразу. Определённое время «старые» и «новые» правовые ценности (в смысле одни и те же, но находящиеся на разных этапах своего развития), наряду с нейтральными, будут сосуществовать друг с другом. Наиболее ярко это проявилось в первые годы советской власти. Так в 1917-1921 годы можно выделить этап активной борьбы «старого» и «нового», 1921-1927 этап пассивной борьбы и, наконец, 1928-1941 вновь активной борьбы, но уже в новом качестве. Следствием такого противостояния стала победа «нового», но победа не абсолютная. В соответствии с «эффектом матрёшки» «старые» правовые ценности не исчезли, а приобрели новое качество и стали составной частью «новых». Поэтому изначально и «новые» правовые ценности, даже принятые массовым правосознанием, не сохранят своей первоначальной «чистоты», а подвергнутся корректировке «старыми» правовыми ценностями. Другими словами речь идёт о влиянии традиционной правовой культуры на правосознание субъектов носителей как «старых», так и «новых» правовых ценностей, что на уровне их «соперничества» проявится в их взаимном ограничении друг друга, с одной стороны, и их ограничении традиционным (нейтральным) массовым правосознанием, с другой.
С учётом наличия в любом обществе субъектов-носителей «нейтрального» правосознания, бывшего в «старом» обществе нормальным, победа субъектов-носителей правосознании «нового» или «старого» будет заключаться не в физическом уничтожении ими друг друга, а в «склонении на свою сторону» субъектов-носителей нейтрального правосознания. В социологическом контексте это будет означать, что трансформация массового правосознания общества переходного типа в массовое правосознание стабильного общества будет заключаться в снижении альтернативности в массовом правосознании за счёт изменения количественного состава в его трёх основных группах («нейтрального», «нового» и «старого»[55]) субъектов носителей правосознания. Так в условиях переходного общества субъекты носители правосознания будут составлять две неравные группы, из которых более половины будут отождествлять себя с
принадлежностью к нейтральному, менее половины составят субъекты носители «нового» и «старого», в эту же группу войдут и носители деформированного правосознания (уголовные элементы). Теперь субъекты- носители ранее нейтрального правосознания или принимают «новые» правовые ценности или сохраняют «старые». Это означает, что в массовом правосознании получают преобладание или одни или другие. В свою очередь это служит основой для создания среды формирующей правосознание и через определённое время (в среднем три поколения) массовое правосознание в значительной степени приближается к бывшим ранее абсолютным правовым ценностям «новым» или «старым». Переходный период трансформации массового правосознания завершается и становится возможно говорить о переходе общества и государства в новое качество. Завершение переходного периода означает, что больше половины субъектов- носителей массового правосознания интернализируют, например, новые правовые ценности, сюда же относятся и носители абсолютных ценностей. Именно последних отличает социально-активное поведение. Меньше половины составят субъекты носители иных видов правосознаний. В то же время возможен и второй вариант. Когда интернализации «новых» правовых ценностей массовым правосознанием не происходит, в этом случае незначительно корректируются прежние. Тому пример современная Россия.
Однако возможен и третий вариант. Когда движение к новому, в силу социально-экономических условий, осуществляется при помощи «старых» методов - «движение вперёд, идя назад» как это случилось в 1928- 1934 годах. Использование «старых», «Петровских» методов, прежде всего, в осуществлении социально-экономической политики государства, оказывало значительное влияние на среду формирующую правосознание. Отсюда проявлялась аналогия в методах формирования правосознания ранее и в исследуемый период. Такое подобие, в частности, характерно для времени Пётра I и 1920-1930 годов.
Сложность вопросов соотнесения правосознаний дворянства и членов партии большевиков обусловлена временным фактором, а именно разными социально-экономическими условиями, в которых действовали субъекты-носители этих правосознаний. Отсюда вторая сложность, она связана с их функционированием в разных правовых системах. Третья сложность носит политический характер и проявляется как возможность для определённых исследователей определять социалистическое правосознание вообще как нормальное, а тем более как правосознание субъектов обеспечивающих охрану национальных интересов российского государства и обеспечивающих его развитие. Например, В. С. Нерсесянц считает, что советский исторический период правосознание вообще отсутствовало.
Всё вышеперечисленное вынуждает к поиску критериев, по которым можно было бы соотнести правосознания дворянства, членов партии большевиков, а также возможной современной политической силы. В качестве таковых, на наш взгляд может стать выделение признаков правосознания политического сословия России и их экстраполяция на социалистическое правосознание и правосознание возможного современного политического сословия[56].
Основываясь на характеристике политического сословия, данную Б. Н. Чичериным и характеристике здорового и государственного правосознания И. А. Ильина предпримем попытку выделить признаки характерные для политических организаций, способных обеспечивать интересы национальной (государственной) безопасности России через создание среды, в которой возможно формирование государственного правосознания. Среди таких признаков можно выделить шесть основных. Во-первых, это организация, имеющая характер политической корпорации, в которой её члены составляют единое целое и потому она способна выступать в качестве единого субъекта политической деятельности. Во-вторых, необходимость самосохранения себя как единого субъекта политической деятельности приводит к жёсткой регламентации численности этой организации. В-третьих и четвёртых, та же необходимость вынуждает культивировать в организации единую идеологию и формировать единое государственное правосознание её членов. В-пятых, эта корпорация имеет направленность на занятие в обществе главенствующего положения. Отсюда она становится ядром политической системы общества. В-шестых, основная цель такой корпорации заключается в завоевании главенствующего положения в обществе не для достижения частных выгод корпорации или её членов, а с целью обеспечения функционирования и развития государства в соответствующей форме. Поэтому государство, которое есть «организованное единение духовно-солидарных людей, понимающих мыслью свою духовную солидарность, приемлющих ее патриотическою любовью и поддерживающих ее самоотверженною волею»[57], заинтересовано в такой организации и, её функционирование в свою очередь обеспечивает закреплением специального правового статуса за всеми её членами. Но всё это будет иметь смысл только в том случае, если члены организации будут носителями государственного правосознания.
36
Еще по теме Российское правосознание формировалось на протяжении столетий и в разное время имело характерные особенности.:
- Тема 40 НИГИЛИЗМ И ПАТЕРНАЛИЗМ КАК ОСОБЕННОСТИ РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
- 12.2. Виды правосознания. Уровни правосознания. Роль правосознания в правотворчестве и реализации права.
- Глава девятая. РАЗВИТИЕ УЧЕНИЙ О НРАВСТВЕННОСТИ В НОВОЕ ВРЕМЯ (конец XVIII века и начало XIX столетия)
- 4.Современное российское право: особенности и формы. Особенности российского права следующие:
- 2.5. Характерные особенности древнегреческой научной мысли
- Современное российское акционерное законодательство сформировалось в середине 90-х годов прошлого столетия.
- Рассматривая возможное развитие философии в наступившем столетии по аналогии со становлением философскойкартины ХХ столетия
- 4. Каковы были характерные особенности крупных полисов Греции: Афины и Спарты?
- 33. Правосознание: понятие, структура, виды, уровни. Правосознание юристов.
- 12.1. Понятие и структура правосознания. Соотношения права и правосознания
- Глава 1. Влияние социально-экономической политики российского государства на эволюцию общественного правосознания
- В настоящее время в Российской Федерации образована и действует следующая система арбитражных судов:
- Тема 19. Государство и право Российской Федерации в эпоху реформ (1990-е гг. - по настоящее время)
- Только в рамках голлизма стал формироваться реформистский консерватизм
- Государство и право Российской Федерации в постсоветский период (1991 - наше время)
- Синхроническая развертка протекшего носит название протяженности.
- Сексуальная деятельность также тщательно регулировалась, как это имело место и в более ранних утопических сочинениях.