<<
>>

§ 2. Экономические основания для ограничения свободного рынка и провалы рынка

В ряде случаев рынок не обеспечивает рост экономического благо­состояния. В таких ситуациях говорят о провале рынка (marketfailure'). И тогда против рыночной свободы выступают уже чисто экономиче­ские соображения, которые провоцируют государство на ограничение рынка.

Далее приведем некоторые примеры провалов рынка.

Негативные экстерналии

Как правило, свободное экономическое взаимодействие людей затрагивает интересы только участников этих отношений. В силу об­щепризнанной презумпции их рациональности последние чаще всего являются лучшими оценщиками своих собственных интересов. Со­ответственно, их свободное контрактирование, как правило, носит взаимовыгодный характер. Но в некоторых случаях сделки могут за­трагивать интересы третьих лиц. Когда такие внешние эффекты носят негативный характер и интересы третьих лиц страдают, возникает явная аномалия (так называемые негативные экстерналии или внеш­ние эффекты). Получается, что лица, не выразившие свое согласие на сделку и тем самым не просигналившие о том, что она соответствует их интересам, могут оказаться заложниками воли двух контрагентов.

Ограничение экономической свободы в этом случае может быть оправдано соображениями справедливости. Но в равной степени огра­ничение экономической свободы в таких случаях может быть зачастую оправданно и с сугубо экономической точки зрения[160]. Безусловно, участ­ники сделки, презюмирующиеся рациональными максимизаторами своей выгоды и лучшими оценщиками собственных интересов, заключая сделку, считали ее результат Парето-улучшением. То же касается и про­изводителя, решившего запустить то или иное производство. Но при наличии негативных экстерналий этот расчет субъективных выгод и из­держек может не соответствовать социальным выгодам и издержкам.

Как верно в свое время подметил американский судья Оливер Уэнделл Холмс, при разработке позитивного права не следует исхо­дить из предположения о благородстве тех, чьи отношения правом регулируются. Благородные и честные люди в принципе в праве ну­ждаются в крайне незначительной степени. Поэтому право должно строиться исходя из предположения о «плохом человеке» (bad тан theory) и вторгаться там, где среднестатистический эгоист, способный на самоограничение своих желаний только под угрозой принужде­ния, может в своем стремлении к личному преуспеванию ущемить интересы третьих лиц[161]. Поэтому право не должно рассчитывать на то, что производители будут учитывать ущерб, причиняемый их произ­водством экологии, и стремиться его добровольно минимизировать, а контрагенты при заключении договора и согласовании его условий будут из альтруистических соображений слишком часто задумываться об ущемлении интересов лиц, в договоре не участвующих.

Иначе говоря, закон соответствия частной и общей выгоды может не сработать. Экономическое решение может обогащать принимаю­щих его лиц на 1 тыс. руб., но приносить посторонним лицам вред на 1,5 тыс. руб. Лица, принимающие экономическое решение (напри­мер, стороны договора) в силу своей преимущественно эгоистичной природы, как правило, не интернализируют (не принимают в расчет) негативные экстерналии, создаваемые собственным поведением, они вполне могут принять и реализовать решение, которое не максимизи­рует, а преуменьшает экономическое благосостояние общества.

Классические примеры: открытие производства, причиняющего вред экологии, сделки, направленные на циничный раздел рынка или ценовой сговор, ущемляющие тем самым интересы потребителей, или сделки, совершенные в предбанкротный период и направленные на вывод активов в ущерб другим кредиторам, и др.

Продуманное вмешательство государства и ограничительное регу­лирование рыночной экономики в такого рода случаях практикуются повсеместно и в принципе считаются в рамках экономического анализа права легитимными и оправданными.

Здесь, правда, возникает очень сложный вопрос проведения демар­кации между заслуживающими и не заслуживающими блокирования негативными экстерналиями[162]. Дело в том, что в принципе очень мно­гие сделки или виды экономической деятельности создают негативные последствия в отношении интересов третьих лиц. Но далеко не всегда право ограничивает и должно ограничивать рыночную свободу.

Более того, если говорить серьезно, то следует признать, что пра­ктически любая сделка или иная экономическая деятельность может ущемить интересы третьих лиц[163]. Цепочки негативных экстерналий, как круги на воде, могут расходиться от практически любой сделки или любого производства. Даже такая незначительная сделка, как покупка вентилятора в знойный московский август или, например, приобретение автомобиля, влечет те или иные негативные экстер­налии. Ведь, скупая дефицитный вентилятор, покупатель лишает такой возможности другого страдающего от жары москвича, а ав­томобиль будет неизбежно продуцировать экологически вредные выбросы.

Соответственно, правотворцы вынуждены разделять допустимую и недопустимую степень негативных экстерналий. Сложность этого вопроса очевидна, если мы от достаточно простых вышеуказанных примеров, в которых политико-правовая интуиция легко находит пра­вильный ответ, перейдем к куда более сложным случаям, некоторые из которых будут описаны во второй части книги.

Системный риск

Поведение участников некоторых рынков (независимо от того, яв­ляется ли оно рациональным в отношении их собственных интересов) зачастую склонно продуцировать серьезные проблемы для стабильного развития экономики в целом. По сути это особый вид негативных экстерналий.

Так, например, самый типичный и актуальный пример — система­тическое надувание «пузырей» на финансовых рынках, рынках ценных бумаг и рынках недвижимости, разрыв которых способен причинить и регулярно причиняет значительный ущерб не только самим участни­кам этой ажиотажной гонки завышенных ожиданий, но и всей эконо­мике — пенсионерам, чьи сбережения сгорают при крахе пенсионных фондов, наемным работникам, чьи рабочие места исчезают из-за разо­рения работодателей, и государству, а в итоге всем налогоплательщикам, вынужденным тратить миллиарды на стабилизацию финансовой систе­мы и исправление просчетов любителей играть в спекулятивную рулетку.

Возникновение, рост и разрыв таких пузырей являются неотъемле­мой частью современной рыночной экономики и в некоторой степени побочным следствием ее гипердинамизма. В условиях рыночной эко­номики постоянно открываются потенциальные возможности много заработать, незанятые ниши, неудовлетворенный спрос, прорывные технологии или финансовые инструменты. Некоторые из этих воз­можностей являются мнимыми, другие же реальными. Инвесторы- капиталисты находятся в постоянных поисках возможностей макси­мально выгодно приложить свой капитал и пытаются успеть оказаться первыми к «праздничному столу», рискуя и ставя на кон собственные состояния. Абсолютно точно просчитать риск невозможно. Знаме­нитый «предпринимательский дух» и состоит в том, чтобы все время быть готовым рисковать, выигрывать или проигрывать. Этот риск часто оказывается оправданным, и быстро накопившие инвестиции новые бизнес-проекты способствуют замечательному процессу роста экономики (например, весь мир окутывают сети железных дорог или Интернета). Но еще чаще риск не оправдывается, и инвестиции сго­рают, что заканчивается для капиталиста зачастую трагично (громкие провалы кажущихся удачными инвестиционных проектов происходят достаточно регулярно). Этот процесс естественного отбора в целом крайне эффективен и лежит в основе всей рыночной экономики.

Но время от времени жадность и избыточный оптимизм инвесто­ров приводят к тому, что реальный спрос профессиональных пред­принимателей уступает месту сугубо спекулятивному, и начинается иррациональный ажиотаж, охватывающий значительные массы насе­ления. Такие пузыри начали расти еще на заре капитализма и являются его верным спутником. Вспомним здесь о знаменитой «тюльпано- мании» в Голландии в 1630-е годы, французской афере «Компании Миссисипи» в 1710-х годах, буме акций «Компании южных морей» в Англии того же времени или пузырь на рынке ценных бумаг США, разрыв которого привел к Великой депрессии в 1930-е годы. Из не­давних подобных случаев можно упомянуть так называемый пузырь доткомов {dot-com bubble) конца 1990-х — начала 2000-х годов, кото­рый образовался в результате появления большого количества новых интернет-компаний и переориентировки старых компаний на ин­тернет-бизнес в конце XX в., а также недавно лопнувший пузырь на ипотечном рынке США.

Судьба этих пузырей, как правило, одинакова. Ажиотаж направляет в соответствующие рынки огромные потоки свободного капитала. Цены на предмет ажиотажа устремляются вверх, и начинает расти не основанный ни на чем, кроме веры людей в продолжение их роста, пузырь. Поводом для его разрыва может быть любая случайность. Но после того как люди теряют веру в дальнейший рост данного ак­тива, цены перестают расти, начинаются вначале осторожные, а затем обвальные распродажи, цены стремительно летят вниз, инвесторы банкротятся, взятые на эти спекуляции кредиты не возвращаются, разоряются банки, сгорают накопления людей, предприниматели реального сектора не могут получить кредит на развитие... Причем чем больше капитала было влито в этот пузырь и чем большее количество участников оборота пыталось заработать на его росте, тем разруши­тельнее последствия его разрыва для всей экономики. В случае, когда прогорает отдельный бизнес-проект, — это индивидуальная драма; разрыв же глобального спекулятивного пузыря иногда превращается в национальную трагедию[164].

По мере развития индустриального капитализма, увеличения сво­бодных капиталов и глобализации экономики, развития современных телекоммуникаций и СМИ, обычно распаляющих такого рода ажиота­жи, масштабы таких пузырей и драматичность их разрывов нарастали. Напомним, что США отошли от Великой депрессии, спровоцирован­ной разрывом в 1929 г. невиданного пузыря на фондовой бирже, только в годы Второй мировой войны и во многом благодаря ей.

В этих условиях неудивительно, что государства иногда вводили регуляторные ограничения свободы экономических трансакций, об­условленные необходимостью предотвратить негативные экстерналии в отношении интересов всей экономики в целом. Устранение систем­ных рисков, провоцируемых высокорискованным поведением отдель­ных «игроков», в XIX—XX вв. стало считаться одним из оснований для ограничения свободы договора во имя общего блага.

Так, например, в США после Великой депрессии были введены жесткие ограничения в сфере финансовых сделок и инвестиций (на­пример, разделение инвестиционных и традиционных банков), что, по мнению многих, препятствовало надуванию столь же масштабных спекулятивных пузырей вплоть до 1980-х годов. Эпоха дерегулирова­ния, начавшаяся с приходом Рейгана, сняла эти барьеры и позволила участникам оборота посредством свободных и никак не регулируемых государством сделок, подпитываемых дешевыми деньгами ФРС и зару­бежными инвестициями, запустить рост масштабных спекулятивных пузырей (прежде всего на рынках телекоммуникационных компаний и жилья). А нежелание государства регулировать сектор секьюритиза­ции и деривативов способствовало тому, что эти диспропорции только усиливались[165].

Эффективность мер по ограничению свободы финансовых сделок вызывает множество споров. В настоящий момент, судя по доступной нам литературе, многие эксперты и политики склоняются к необ­ходимости ужесточения регулирования финансового рынка и огра­ничения свободы финансовых сделок. Другие эксперты им активно оппонируют.

Не вдаваясь в обсуждение оправданности тех или иных конкретных ограничений, заметим, что, на наш взгляд, очевидно право государства на законодательном уровне вводить точечные ограничения свободы договора, рынка и экономической свободы, предотвращая те или иные хозяйственные практики, когда их использование может подорвать стабильность и рост экономики в целом и значительно ущемить ин­тересы широких масс граждан в частности.

Например, государство, осознавая серьезность системных рисков и пытаясь предотвратить возникновение масштабных финансовых ка­таклизмов и массы пострадавших, может вводить и повсеместно вводит ограничения в отношении банков и банковских операций, страховых компаний, операций с валютой и ценными бумагами. В последнее время широко обсуждается целесообразность более пристального вни­мания государства к рынкам деривативов, секьюритизации и иным сложным финансовым инструментам.

Такие меры должны быть хорошо продуманы и ни в коем случае не избыточны. Но в современных условиях сложно отрицать, что го­сударство, озабоченное стабильностью экономического развития, может ограничивать отдельные коммерческие практики во имя общего благосостояния. Если речь идет о детально продуманных и точечных мерах, а не об огульном ограничении всего и вся под прикрытием де­магогических и неаргументированных доводов о защите экономики в целом, такие меры могут быть оправданны с политико-правовой точки зрения.

Там, где утрата некоторыми особенно рисковыми участниками рынка определенных возможностей извлечь краткосрочную спеку­лятивную прибыль несравнима с тем значительным ущербом, ко­торый может быть причинен распространением такой рискованной деятельности в масштабах всей экономики, государство должно быть готово вводить те или иные ограничения, оберегая от соответствующих рисков не столько тех, кто был бы готов их принять, сколько интересы остального общества.

Общественные блага

Есть такие важные для человека блага, которые не могут продуци­роваться на должном уровне в рамках рыночного оборота, и поэтому их начинает обеспечивать государство непосредственно за собираемые налоги. Основной пример здесь — это так называемые общественные блага {public goods}.

Общественные блага обладают двумя ключевыми характеристика­ми. Они, во-первых, не провоцируют конкуренцию между потребите­лями за обладание этим благом, так как потребление этого блага одним индивидом не снижает объем доступного блага для других {nonrivalrous consumption}. Во-вторых, общественные блага носят так называемый неисключающий характер: невозможно или крайне сложно организо­вать их распределение таким образом, чтобы оно не доставалось тем, кто за них не заплатил {nonexcludability}.

Классические примеры — национальная и внутренняя безопа­сность, постройка городских дорог, поддержание эпидемиологиче­ской безопасности, фундаментальная наука и т.п. Невозможно создать работающую модель, при которой армия будет защищать только тех сограждан, которые скинулись на ее финансирование, и не будет за­щищать «безбилетника»[166].

В силу природы эгоистического и рационального поведения лю­дям, особенно не проживающим в маленьких тесных социальных группах, становится выгодным выбирать стратегию «безбилетника», рассчитывая на то, что за армию, развитие фундаментальной науки или хорошие дороги заплатит кто-то другой. В таких условиях этот кто-то другой сам по себе не появляется. Ведь каждый будет кивать на других[167]. Самое обидное, что сама реализация данного проекта может быть вполне выгодной всем или большинству индивидов, но ситуация с общественными благами порождает парадоксальный тупик: то, в чем заинтересованы вроде бы все или почти все, люди за счет свободного рыночного взаимодействия обеспечить не могут. Соответственно, тут ведущая роль переходит государству, которое принудительно собирает с граждан, которые объективно скорее всего заинтересованы в этом общественном благе, налоги, исключая тем самым проблему «безби­летника», и либо на них организует и финансирует продуцирование соответствующего общественного блага (например, содержит армию), либо субсидирует их оказание частными игроками.

Выдающийся экономист Мансур Олсон писал: «В малых группах, когда члены получают ощутимую выгоду от пользования и обеспечения общественного блага, можно предположить, что люди с охотой будут вступать в коллективное действие по поддержанию блага. В больших группах, когда вклад каждого из членов в поддержание общественного блага является незначительным, но каждый из членов в равной степени получает выгоду от пользования благом, результат коллективного дей­ствия по поддержанию блага будет неопределенен, и, более того, об­щественное благо не будет предоставлено до тех пор, пока не появится внешний механизм принуждения членов группы к выполнению своих обязанностей действовать сообща в пользу групповых интересов»[168].

Безусловно, сказанное не означает, что люди без вовлечения госу­дарства в принципе не способны к самоорганизации и обеспечению общественных благ. В определенной степени такой потенциал име­ется, особенно в обществах с высоким уровнем социального капитала (культуры межличностного доверия и готовности к сотрудничеству во имя общего блага). Так, например, Рональд Коуз в свое время потряс экономическую общественность в статье «Маяк в экономической теории», показав на основе реальных данных, что в действительности в Англии основная часть маяков строилась не государством, а част­ными лицами[169]. Важность этого открытия была в том, что долгие годы экономисты приводили маяки как пример общественного блага, ко­торое сами индивиды обеспечить из-за проблемы «безбилетника» не могут. Как оказалось, этот миф недооценивал реальный самооргани- зационный потенциал социальных групп.

Тем не менее очевидно, что этот потенциал самоорганизации не безграничен, а проблема «безбилетника» действительно может при­вести к ситуации, когда важные общественные блага без вовлечения государства обеспечены не будут.

Конечно, вовлечение государства в обеспечение общественных благ за счет принудительно собираемых налогов провоцирует риск того, что кому-то из индивидов тем самым будет навязан невзаимо­выгодный обмен: он бы сам, возможно, не ценил свою личную выгоду от сохранения территориальной целостности и безопасности страны столь же дорого, во сколько его оценивает государство, принудительно изымая у этого индивида часть доходов и направляя их на повышение уровня оснащенности армии. Но здесь в принципе о критерии Парето речь уже идти не может, как только появляется фактор принудитель­ности. Соответственно, оценивается эффективность таких мер по критерию Калдора-Хикса с поправкой на условность сопоставления несоизмеримых ценностей. Согласно критерию Калдора-Хикса втор­жение в экономическую свободу оправданно тогда, когда выгоды от появления соответствующего общественного блага в результате госу­дарственного вмешательства для всех перевесят налоговые издержки налогоплательщиков.

Информационная асимметрия

Как мы видели, проблема неполноты информации может приво­дить к сбою теории рационального выбора. Но широко признаваемая причина в ряде случаев ограничивать экономическую свободу — не столько неполнота информации, сколько ее неравное распределение между участниками экономического взаимодействия (асимметрия информации)[170]. Один из контрагентов может обладать куда большей информацией, чем его партнер, что может спровоцировать эксплуата­цию этого «информационного неравенства» и возникновение эконо­мического взаимодействия на условиях, при которых не соблюдается критерий Парето (невзаимовыгодный контракт).

Эта проблема особенно ярко проявляется в потребительских от­ношениях. В таких отношениях с одной стороны выступает профес­сиональный коммерсант, на которого работают специалисты разного профиля, а с другой стороны — простой обыватель, не разбирающийся ни в техническом, ни в юридическом аспектах предлагаемого ему контрактного взаимодействия. Обыватель имеет полное право не раз­бираться в технологиях передачи сотовых данных, но это делает его волю уязвимой, так как открывает сотовой компании путь к навязы­ванию параметров обмена, которые тот же потребитель никогда бы не выбрал, понимай он все технические детали. Аналогичные проблемы легко представить себе на примере рынка фармацевтических пре­паратов, медицинских услуг, адвокатской помощи и т.п. Чем более сложна сама природа услуги, работы или товара, которые предлагаются потребителю, и чем труднее тому оценить характеристики и отделить хорошее качество от плохого, тем менее надежно работает невидимая рука рынка, тем менее интенсивно плохое качество вымывается в рам­ках конкурентной борьбы.

Соответственно, по мере возрастания сложности «потребитель­ского продукта» и проблем в оценке его качеств все более интенсивно начинает исправлять данный провал рынка государство. Отнюдь не удивительно, что сектор фармацевтики и медицинских услуг крайне зарегулирован, а рынок починки обуви затронут жестким регулиро­ванием, как правило, значительно меньше.

Большую роль играет асимметрия информации и в части юридиче­ских и финансовых аспектов взаимодействия с потребителем. Выбор потребителя перестает быть относительно рациональным по мере того, как усложняются юридические и финансовые условия договора, по которым ему предлагается вступить в экономическое взаимодействие. Потребитель зачастую в одиночку не в состоянии оценить и понять все многостраничные условия правил страхования, а привлечение специалистов нередко просто неоправданно с точки зрения тран­сакционных издержек. Соответственно, формируются условия для заключения сделок, нарушающих критерий Парето. А следовательно, вполне оправданно начинают активизироваться государство и его регуляторный аппарат.

Конечно же много в степени интенсивности регулирования зави­сит еще и от серьезности угрозы. Одно дело — услуги тренера йоги. Самое страшное, что может случиться с клиентами, — это осознание того, что йога вопреки ожиданиям не помогает решить все проблемы со здоровьем. Другое дело — это услуги по пластической хирургии, где возникают серьезные риски смерти пациента в результате нека­чественного оказания такого рода услуг. По мере того, как возрастает уровень риска для стороны, находящейся в ущемленных с точки зрения информационной асимметрии условиях, повышаются шансы на госу­дарственное вмешательство в ход естественных рыночных процессов.

Итак, как мы видим, без соответствующей технической, финансо­вой и юридической экспертизы заключение договора потребителем за­частую являет собой скорее интуитивный выбор с надеждой на то, что более сильный контрагент, дорожащий своей репутацией, заботится о качестве и безопасности своей деятельности и при этом не прописал в контракте ничего, что могло бы быть явно несправедливым.

Потребительский сектор — это огромная доля национальной эко­номики любой развитой страны. Может ли государство игнорировать структурное и по большому счету неустранимое информационное неравенство и значительные риски заключения миллионов невзаи­мовыгодных сделок и принятия на себя гражданами непросчитанных финансовых и иных обязательств и рисков, а следовательно, серьезный удар по экономической эффективности? Конечно же право всех из­вестных нам стран отвечает на это отрицательно и вводит масштабное императивное регулирование этих отношений в форме установления жестких информационных обязанностей коммерсантов в отношении рекламы и продвижения своей продукции, ex ante ограничения до­ступа на соответствующие потребительские рынки (лицензирование, сертификация продукции и т.п.), а также ограничения свободы потре­бительских договоров и детальное регулирование прав потребителей.

Как можно оценить это основание для государственного вмеша­тельства в экономическую среду?

Известный американский экономист Джозеф Стиглиц абсолютно, на наш взгляд, справедливо пишет, что финансовый кризис 2008— 2009 гг. похоронил веру в абсолют свободных рынков и, наконец, продемонстрировал то, что он и его коллеги давно утверждали. Эко­номическая свобода крайне важна, а «рынок лежит в основе любой успешной экономики», но рынки невозможно оставить без государст­венного контроля. Систематические провалы рынка далеко не всегда позволяют полагаться на индивидуальный рациональный выбор и де­лают активное государственное регулирование и ограничение свободы экономического оборота неизбежными. При этом особенный акцент Стиглиц делает на тезисе о том, что неограниченный свободный ры­нок приводит к фундаментальным сбоям из-за асимметрии в доступе к релевантной информации, необходимой участникам оборота для осуществления верных расчетов рисков, издержек и выгод, а отказ государства эти искажения исправлять приводит к формированию институциональной среды с абсолютно неверными стимулами[171]. С этим тезисом мы согласны.

Но проблема асимметрии информации имеет и более глубинные последствия. Среди основных феномен так называемого ухудшаю­щего отбора (adverse selection). Из-за неспособности с абсолютной точностью определить надежность контрагента (например, заемщика) или качество предлагаемого к продаже товара индивид сталкивается со сложностями в отличении «хороших» контрагентов от «плохих». В итоге индивид вынужден в своих ценовых предпочтениях учиты­вать среднее значение риска, что в результате может делать цену не устраивающей некоторых из его контрагентов. Так, например, из-за невозможности с уверенностью отличить надежного заемщика от жулика, не намеревающегося исполнять свои обязательства, банк вынужден закладывать риск столкнуться с ненадежным заемщиком в тот размер процентной ставки, по которой он готов кредитовать всех заемщиков. Эта цена кредита может оказаться слишком высокой как раз для надежного заемщика: ведь на самом деле риск в его кон­кретном случае куда ниже, но кредитор это оценить в полной мере не может из-за информационной асимметрии. А что значит низкий риск? Это зачастую означает, что данный потенциальный заемщик соблюдает стандарты честной деловой практики и не готов нару­шать свои обязательства во имя краткосрочной выгоды. Для такого контрагента цена кредита с учетом премии за средний риск часто воспринимается как неоправданно завышенная и не отвечающая его экономическим интересам.

В итоге многие из таких «хороших» контрагентов воздерживаются от заключения договора, и возможность эффективной сделки блоки­руется. В то же время для «плохих» контрагентов с высоким риском нарушения заложенная в цену кредита средняя величина риска куда чаще представляется вполне приемлемой. Такого рода участники обо­рота, готовые на грубое оппортунистическое поведение, часто играют в короткую и не заботятся о своих долгосрочных интересах, предпо­читая извлекать сверхприбыль от нечестного поведения на коротком шаге. Соответственно, краткосрочная рентабельность их бизнеса часто выше, и позволить себе такую цену они в состоянии, особенно если они заранее знают, что будут склонны нарушить свои обязательства по этому договору.

В итоге доля «плохих» контрагентов растет и в пуле контрактов банка часто оказывается непропорционально высокой. В результате ко­личество случаев нарушения договорной дисциплины становится еще большим. Оценка среднего уровня риска растет, а вместе с ней растет и премия за риск, закладываемая в цену, что еще сильнее увеличивает долю «плохих» контрагентов, отталкивая контрагентов «хороших». Запускается так называемый ухудшающий отбор.

Примерно то же самое происходит и при продаже подержанных то­варов, когда покупатель не может с абсолютной точностью определить качество приобретаемого товара. Владельцы брака имеют в принципе более высокие стимулы сбыть с рук свой товар, чем владельцы каче­ственного товара. Соответственно, доля на рынке первых непропор­ционально высока. Но далее ситуация усугубляется. В цену, которую готовы платить покупатели, не способные четко и надежно определить качество покупаемой продукции, закладывается среднее ожидаемое качество. В итоге такая цена оказывается нередко не очень выгодной для обладателей качественной продукции, но очень заманчивой для обладателей брака. Скрывая дефекты, владельцы брака предлагают более низкую цену и тем самым тянут вниз рыночную цену. Конку­ренция между продавцами качественной продукции и бракованного секонд-хенда из-за асимметрии информации и неспособности вла­дельцев качественной продукции отделить себя от тех, кто предлагает брак, оказывается неравноправной. В итоге постепенно рыночная цена опускается до такого уровня, по которой владельцы качествен­ного товара не готовы продавать, и они уходят с рынка подержанной продукции, предпочитая эксплуатировать ее до полной амортизации, таким образом, доля бракованной продукции растет еще больше. За­пускается ухудшающий отбор. Любой автовладелец может наблюдать этот феномен на рынке продажи подержанных автомобилей, кото­рый и послужил моделью для разработки экономистами проблемы ухудшающего отбора в результате информационной асимметрии (так называемая проблема «рынка лимонов»)[172].

Безусловно, полного вытеснения добросовестных участников обо­рота и качественной продукции с рынка, как правило, не происходит в силу целого ряда факторов. Это прежде всего ряд выработанных в обороте договорных практик и инструментов (например, меры обес­печения, бюро кредитных историй и т.п.). Такие практики, в частно­сти, состоят в реализации мер «сигнализирования» (signaling), посред­ством которых «хорошие» контрагенты могут послать страдающему от асимметрии информации партнеру достоверный сигнал о своих отличиях от «плохих» контрагентов (например, инвестиции в дело­вую репутацию, рекламу, обеспечение хорошей кредитной истории, предложение надежного обеспечения), либо мер «просеивания» (screen­ing), посредством которых уже сами страдающие от информационной асимметрии партнеры пытаются отделить хороших «контрагентов» от «плохих», вынуждая их раскрыть информацию о своих истинных качествах (например, за счет требования предоставить личное пору­чительство акционеров по долгам компании).

Но большое значение в борьбе с проблемой ухудшающего отбора имеют и правовые институты (например, введение ответственности за скрытые дефекты в товаре и отказ от принципа caveat emptor, по­ощрение деятельности бюро кредитных историй и т.п.). Государство может бороться с этой проблемой и за счет прямого ограничения экономической свободы. Например, вводя лицензирование или иные формы «барьеров на входе», оно может бороться с ухудшающим отбо­ром на рынке оказания соответствующих услуг, в отношении которых фактор асимметрии информации особенно выражен. В этом случае государство боится, что из-за невозможности отделить, например, хороших адвокатов по уголовным делам от плохих люди будут вы­нуждены ориентироваться исключительно на конкурентность цен. Проходимцы, не тратящие на повышение качества своих услуг зна­чительные средства, могут предложить куда более низкую цену, чем профессионалы, серьезно относящиеся к качеству. Соответствен­но, проходимцы постепенно вытесняют с рынка профессионалов. Стандарты качества оказания услуг в результате такой конкуренции на рынке, страдающей от асимметрии информации, не растут, как то принято на обычных рынках в условиях конкуренции, а падают. По мере того как доля проходимцев на рынке растет, люди все чаще сталкиваются с некачественными адвокатскими услугами, теряют доверие к профессии и готовы платить за услуги все меньше и мень­ше, ожидая столкнуться с очень средним качеством услуг, что еще сильнее вымывает с рынка профессионалов, для которых такие цены не окупают инвестиции в свои знания и обеспечение достойного предложения. В таких условиях, а также с учетом значительности негативных последствий некачественной адвокатской защиты по уголовным делам для обычного гражданина установление барьеров на входе на рынок адвокатских услуг и государственный контроль качества могут быть в определенных пределах допущены, если, ко­нечно, государство в принципе способно организовать этот контроль сколько-нибудь честным и эффективным образом.

Монополизм

Рыночная власть является следствием соотношения спроса и пред­ложения в условиях ограниченной конкуренции. Структурная рыноч­ная власть предопределяется доминирующим положением на некоем существующем рынке, таким состоянием рынка, при котором один из контрагентов имеет широкий выбор потенциальных партнеров, в то время как выбор другого существенно ограничен.

Основоположники классической экономической школы признава­ли, что рост благосостояния общества за счет предоставления свободы экономическому обороту предопределен только в условиях конку­ренции. Как считается, при монополизации же той или иной сферы экономики монополист может устанавливать завышенные цены и на­вязывать контрагентам максимально выгодные ему условия сделок. В результате многие потенциальные контрагенты воздерживаются от заключения сделок, так как монопольная цена оказывается выше их резервной цены (особенно в ситуации эластичного спроса). Общее количество сделок оказывается ниже, чем в условиях конкуренции, ресурсы недоиспользуются, и рост сверхдоходов монополиста от ка­ждой заключаемой по монопольной цене сделки не компенсирует эту общую неэффективность. Рост сверхдоходов монополиста все равно оказывается меньше, чем общие доходы участников подобных сделок, которые имелись бы в условиях совершенной конкуренции. В итоге, хотя любая сделка с монополистом, как правило, влечет улучшение по Парето (т.е. от сделки, безусловно, выигрывает монополист, но сделка хотя и незначительно, но выгодна и контрагенту монополиста, который бы иначе просто ее не заключил), в целом экономическая деятельность монополиста создает результаты, не самые оптимальные с точки зрения общего благосостояния1.

Как мы уже видели, такая негативная оценка монопольного состо­яния рынка приводит к тому, что сделки, направленные на ограниче­ние конкуренции, как правило, оцениваются с экономической точки зрения негативно и блокируются как продуцирующие негативные экстерналии. Но как государство вмешивается в экономику, когда на рынке уже сложилась монополия или когда монополия носит не­избежный характер и предопределена характером соответствующего рынка (так называемая естественная монополия)?

Обычно это вмешательство состоит в достаточно жестком регулиро­вании деятельности компаний, занимающих доминирующее положе­ние на рынке. Это регулирование включает в случае с естественными монополиями контроль цен. В отношении обычных доминирующих на том или ином рынке компаний регулирование и жесткий контроль, как правило, направлены на предотвращение таких ситуаций, когда рыночная власть будет использоваться для выдавливания новых кон­курентов и искусственного поддержания своего монопольного статуса.

В этом контексте неудивительно, что допустимость ограничения экономической свободы в случае подавляющей рыночной власти при­знается даже в рамках классического экономического анализа права.

См.: Самуэльсон П.Э., Нордхаус В.Д. Экономика. 18-е изд. М., 2010. С. 100; Vel­janovski C.G. Economic Principles of Law. Cambridge University Press, 2007. P. 113, 152; Shafer H.-В., OttC. The Economic Analysis of Civil Law. Edward Elgar Publishing, 2004. P. 93.

который в целом настаивает на максимально широкой автономии воли сторон[173].

Ограниченная рациональность

Также не стоит забывать и о таком феномене, как ограниченная рациональность, речь о котором шла ранее. Ограниченная рацио­нальность обычно тесно связана с асимметрией информации. В то же время эти проблемы не стоит путать: от асимметрии информации может страдать даже самый что ни на есть рациональный индивид, а иррационализм может проявляться и при отсутствии неравенства доступа к релевантной информации. В ряде случаев эти провалы рын­ка накладываются друг на друга: так, например, потребители в целом проявляют ограниченную рациональность, но они же страдают часто и от информационной асимметрии.

Многие экономические взаимодействия оказываются крайне не­эффективны из-за ограниченной рациональности индивидов, что провоцирует запуск тех или иных инструментов государственного вмешательства в экономику (пенсионная система, снижение дого­ворных неустоек судами, потребительское право и т.п.). Некоторые исследователи в этом контексте говорят о поведенческом провале рынка {behavioral market failure)[174].

<< | >>
Источник: Карапетов А.Г.. Экономический анализ права. — М., 2016. — 528 с.. 2016

Еще по теме § 2. Экономические основания для ограничения свободного рынка и провалы рынка:

  1. § 1. Неэкономические основания для ограничения рынка и вмешательства государства
  2. 1. Понятие рынка, его социально-экономическая сущность. Основные участники рынка
  3. ЗАКОНЫ СВОБОДНОГО РЫНКА
  4. В. ЗАКОНЫ РЕАЛЬНОГО СВОБОДНОГО РЫНКА
  5. § 5. Координирующая и стимулирующая роли свободного рынка
  6. Характеристики товарного рынка. Субъекты и объекты рынка.
  7. 16.1. Условия возникновения и становления рынка. Основные черты рынка
  8. Понятие, структура и функции денежного рынка как части финансового рынка
  9. Условия и причины возникновения рынка как механизма взаимообращения денег и товара. Структура и функции рынка
  10. 4.3. Ограниченность механизма и пределы рынка совершенной конкуренции
  11. 1. Социально-экономические основы развития рынка труда и специфика его товара. Отношения найма: экономический и социальный аспекты. Заработная плата
  12. 2. Особенности и противоречия современного рынка. Экономические функции государства
  13. Рынок как система социально-экономических отношений. Функции рынка
  14. 6.6. Основные возможности рынка деривативов для инвестора на российском фондовом рынке
  15. Социально-экономические последствия безработицы. Регулирование рынка труда
  16. Рынок ценных бумаг как часть финансового рынка. Место рынка ценных бумаг в общей системе финансов
  17. Третий правовой пакет Евросоюза для энергетического рынка
  18. Право на свободное использование своих способностей и имущества для экономической деятельности (ч. 1 ст. 34 Кон - ституции РФ).