Приступая к рассмотрению каждой отдельной части нашей государственной власти, мы скажем, прежде всего, несколько слов о судебной власти, вопрос о которой достаточно ясен и не может давать оснований к особым толкованиям.
Главой судебной власти повсюду считается монарх, осуществляющий ее чрез специальные учреждения в установленном законом порядке. Па практике до Петра Великого судебная власть не отделялась от общих функций монарха, и лишь последний стал энергично отклонять от себя функции исполнения судебных обязанностей.
Судебные уставы 20 ноября 1864 года окончательно освободили русского монарха от исполнения судебных обязанностей и признали понятие судебной власти разделенным между различными судебными установлениями (смотри статью 1 учреждения судебных установлений). Вместе с этим, в прежних основных законах мы не встретим наименования Государя Императора главой судебной власти и читаем в законах, что судебная власть принадлежит во всем ее пространстве Сенату и местам судебным (статья 178 учреждения министерств), точно так же, как, например, в датской конституции 5 июня 1849 года статья 2 говорит, что судебная власть принадлежит судебным учреждениям. Однако такое отсутствие формального определения главенства Верховной власти в области суда и кажущееся предоставление последнего Сенату не исключало, в сущности, судебной власти из обшей власти монарха. С одной стороны, все судебные решения постановляются «по указу Его Императорского Величества», а с другой — даже при признании Сената высшим сосредоточивающим в себе судебную власть центром не следует упускать из виду статью 4 учреждения Правительствующего Сената, по которой «Единое лицо Императорского Величества председательствует в Сенате». Реформы 1905-1906 годов не затронули, в сущности, вопроса о судебной власти, но издание новых основных законов восполнило пробел прежних, и в текст конституции была введена статья 22, в которой указывается на главенство Верховной власти в области суда следующими словами: «Власть судебная осуществляется от имени Государя Императора установленными законом судами», то есть, говоря иными словами, право юрисдикции судов основано на делегации его Верховной властью. Таким образом, положение Государя Императора, выработавшееся постепенно практикой, подобное положению западноевропейских монархов, освобождает его от участия во всех сложностях судопроизводства и представляет ему существенные прерогативы Верховной власти: право верховного надзора за судебной деятельностью и право помилования.Право помилования составляет общую прерогативу главы государства: ею пользуются как наследственные монархи, так иногда и президенты республики*.
Это право относится к общим прерогативам Верховной власти, но близкое касательство его к делам судебным заставляет остановиться несколько на рассмотрении его именно в этом месте. Прежние основные законы, весьма мало говорившие о сущности Верховной власти и ее правах, не упоминали и о праве помилования. Право помилования определялось как «действие монаршего милосердия» (смотри статью 165 Уложения о наказаниях) и осуществлялось наравне с другими изъявлениями монархом своих милостей как в силу манифестов, издававшихся по каким-либо случаям, так и в индивидуальных случаях, служа выражением старинного представления о царе — источнике милостей. Возбуждение ходатайства о помиловании исходит или от суда, постановившего приговор (статья 945 устава уголовного суда), или от самого обвиненного, или от третьих лиц.
Все означенные ходатайства представляются на усмотрение Императорского Величества министром юстиции. Статья 23 настоящих основных законов, говорящая вообще об изъявлении монаршего милосердия, упоминает и о праве помилования: Государю Императору принадлежит помилование [112] [113] осужденных, смягчение наказаний и общее прощение совершивших преступные деяния, с прекращением судебного против них преследования и освобождением их от суда и наказания. Из сказанного видно, что русскому монарху принадлежит широкое право не только помилования осужденных, но и предварительное освобождение виновного от возбуждения против него процесса и прекращения процесса уже начатого, так называемая аболиция, чего мы не видим в таком широком объеме в западноевропейских конституциях. В Англии, как известно, еще в средние века освобождение Короной лиц, совершивших преступление, от суда вызывало столкновение с парламентом, пока, наконец, статья 12 билля о правах не объявила незаконным освобождение от наказания подсудимого до установления судом его виновности. И само право помилования осуществляется в Англии по отношению к осужденным уже лицам по совету статс-секретаря по внутренним делам, за его контрассигнацией, а следовательно, и ответственностью; прерогатива эта теперь еще более сужена после образования в 1907 году особого апелляционного суда, имеющего право обращать обвинительный приговор в оправдательный. В Пруссии (статья 49 конституции) прекращение возбужденного следствия может быть допущено только на основании постановления, изданного в законодательном порядке. Из западных государств ближе всего в этом отношении к нашей конституции подходит Австрия, государственный закон которой 1867 года о судебной власти знает и помилование, и амнистии, и аболицию, но применение здесь этих прав имеет место чрез органы власти исполнительной — чрез министров, а не в форме царской милости, осуществляемой у нас в России и ныне, как и в прежнее время, не под ответственностью контрассигнирующего акта министра, а как самостоятельный акт, действие которого не связано ни с какими объяснениями о необходимости его существования и является волевым актом милости Верховной власти, без какого бы то ни было контроля в его применении[114].Что касается судебного верховенства (souverainete judiciaire), то последнее как у нас, так и по другим конституциям выражается в
праве издания распоряжений, определяющих порядок действия судебных органов, в назначении лиц, разбирающих тяжбы, судей, или утверждении избранных в этом звании, равно как и лиц прокурорского надзора, и в общем надзоре за деятельностью судебных установлений.
Следует здесь упомянуть вместе с тем о том некотором непосредственном участии в судебном процессе, которое сохранилось до сих пор за монархом: в этом отношении монарх имеет право наложить непосредственно наказание на членов Императорского Дома за неповиновение, согласно статье 222 основных законов. Затем, носитель русской Верховной власти осуществляет еще некоторые оригинальные функции в области суда: по статье 9'5 устава уголовного суда приговоры суда, коими определяются высшие наказания для лиц привилегированных сословий, представляются на усмотрение Его Величества[115].
Высшие должностные лица: председатель Совета министров, министры, члены Государственного Совета и Думы, генерал-губернаторы, губернаторы и лица, занимающие должности первых трех классов, предаются суду первым департаментом Государственного Совета с Высочайшего усмотрения, в каковой единственно форме и может осуществляться ответственность пред судом министров, равно как и членов законодательных палат, нарушивших свой служебный долг. Этот факт, в отличие от других конституций, где министры ответственны исключительно перед палатами народных представителей, показывает, что Верховным судьей и определителем виновности высшего должностного лица, нарушившего свой долг службы в Империи, является Государь Император. Такое положение вопроса о министерской ответственности, имеющего широкое толкование в юридической литературе, лишает политического характера русское министерство и необходимости подчинения его политической партии. Предание, с согласия монарха, суду членов Государственного Совета и Государственной Думы, наравне с лицами, занимающими административные должности, за преступные деяния при исполнении или по поводу исполнения обязанностей, лежащих на них по своим званиям (пункт
174
4 статьи 68 и статьи 87 и 88 учреждения Государственного Совета и статья 22 учреждения Государственной Думы), создает несколько оригинальное, по сравнению с другими конституциями, положение вещей п усиленно подчеркивает общий дух нашей конституции, стремящейся поставить монарха в независимое положение, вдали от всякой политической борьбы, и дать ему возможность спокойно следить за правильным развитием государственной жизни, не говоря уже о том, что этот факт, сам по себе, вместе с порядком ответственности министров, служит лишний раз показателем невозможности видеть дуалистический принцип в нашей конституции и считать палаты выразителем народного суверенитета Такое положение может показаться как будто несовместимым со статьей 14 учреждения Государственной Думы, которая говорит, что «члены Государственной Думы пользуются полною свободою суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы». И действительно, Лазаревский (с. 333—336) видит тут нарушение парламентского принципа и его политического смысла. Но и здесь мы опять встречаемся все с теми же охватившими современную юриспруденцию взглядами, проникнутыми недоверием и полными политических планов. В статье 22 учреждения Думы и статье 68 учреждения Совета именно не следует видеть наличие элемента политического: история наших палат, особенно причины, сопровождавшие роспуск второй Государственной Думы, показывают нам, что нормы указанных статей не применяются в политические моменты, их следует рассматривать не с политической, а с моральной стороны, и в них монарху, как единственному выразителю принципа государства, принадлежит нравственная оценка, и они применимы скорее не к тому члену палаты, который по своему разумению о пользе государства что-либо сказал, а к тому, который для государства ничего не сделал. Таким постановлением скорее охраняется целесообразная деятельность палаты, поддерживается ее нравственный характер, чем умаляется ее значение. Быть может, практически это и не может иметь большого применения, так как возможность судебного преследования за суждения и мнения, высказанные в палате, устраняется: вместе с тем лишение свободы члена Государственной Думы, с согласия Думы, судебной властью за совершенное преступное деяние точно установлено статьями 15 и 16 учреждения Государственной Думы; статья 22 такого согласия не требует, и предание в данном случае члена Думы или Совета, наравне с министрами, генерал-губернаторами
и наместниками, особому Верховному уголовному суду показывает, что тут дело идет более о лице, воспользовавшемся своим высоким, облеченным доверием положением для совершения преступления против нравственного своего долга (скажем, для примера, такого, как государственная измена), чем о члене законодательной палаты, нежелательном по политическим воззрениям[116].
Политическая борьба имеет и политические приемы для своего разрешения, например, отсрочка заседаний, роспуск палаты.
Наконец, последним видом судебного верховенства является принесение на имя Государя жалоб на решение Сената, предусмотренное статьей 217 учреждения Правительствующего Сената, о котором мы будем говорить при рассмотрении особых присутствий Государственного Совета.
Из всего изложенного о судебной власти видно, что русский Император, как единый глава судебной власти, воплощает в себе понятие Верховной юстиции, которая пробуждается к жизни в непосредственных выражениях в исключительных случаях, не в форме юрисдикции, но в форме общего высшего руководительства; общее же право судоговорения вверяется им специальным органам.
Еще по теме Приступая к рассмотрению каждой отдельной части нашей государственной власти, мы скажем, прежде всего, несколько слов о судебной власти, вопрос о которой достаточно ясен и не может давать оснований к особым толкованиям.:
- 4.2. Государственная власть как разновидность социальной власти. Понятие и структура государственной власти. Достоинства и недостатки государственной власти
- Суть противостояния «троцкизма» и «ленинизма» для Сталина заключалась прежде всего в отношении к государству и власти.
- Прежде всего мы должны определить и анализировать вкратце могущественный, всего чаще бессознательный, всегда немного загадочный фактор, которым мы объясняем общественные явления, – подражание.
- Приступая к раскрытию кражи, прежде всего необходимо установить, действительно ли в данном случае произошла кража, или налицо симуляция кражи.
- § 4. Ветви государственной власти (законодательная, исполнительная, судебная) ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ
- Изложив основные моменты истории нашего строя, учения о нем, мы должны обратиться к ближайшему рассмотрению современного положения государственной власти и действия ее в том виде, в котором она представляется согласно существующим основным законам.
- ПРАВИЛА ОРГАНИЗАЦИИ РАБОТЫ МИНИСТЕРСТВА ФИНАНСОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПО ИСПОЛНЕНИЮ СУДЕБНЫХ АКТОВ ПО ИСКАМ К КАЗНЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НА ВОЗМЕЩЕНИЕ ВРЕДА, ПРИЧИНЕННОГО ГРАЖДАНИНУ ИЛИ ЮРИДИЧЕСКОМУ ЛИЦУ НЕЗАКОННЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ (БЕЗДЕЙСТВИЕМ) ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ ЛИБО ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ
- ВОПРОС: Если я правильно понимаю, то любой предмет может быть предметом политической рефлексии. Можно ли это рассматривать как акт власти - назначение предметов предметами политической рефлексии? По аналогии с тем, что вы сказали про первого, который посылает второго убить третьего.
- ВОПРОС: Полагаете ли вы возможной вариативность абсолютной политической власти? Если да, то мы можем сказать, что абсолютная власть Запада и абсолютная власть исламского общества - разные?
- Понятие и признаки государственной власти и государства. Структура государственной власти
- Судебный прецедент поэтому не может быть приравнен к целому судебному решению, так как содержится лишь в мотивировочной части последнего.
- Рассмотрев те три государственные власти, которые, по мнению правоверных юристов, составляют основу государственной жизни, мы не можем не указать снова на то, что последняя всегда должна носить на себе индивидуальный характер.
- Вопрос 2. Г осударственная власть как разновидность социальной власти
- 7. Государственная власть как особая разновидность социальной власти