<<
>>

Организация власти в государствах Древнего мира и Средних веков

Все сказанное позволяет сделать вывод о том, что одной из характерных типологических черт традиционного государства являлось отсутствие в нем государственного аппарата в современном значении данного термина, под которым в юридической литературе понимается система государственных органов и должностных лиц, выполняющих публично-правовые властные и управленческие функции[678].

Как отмечает В.Е. Чиркин, государственные органы и должностные лица играют основную роль в системе современного государственного управления, причем кадровой основой государственного аппарата «являются государственные служащие. Государственный служащий - это основное звено, «клеточка» государственного управления. Они работают в органах государства, из них в конечном счете состоит государственный аппарат»[679]. Таким образом, рассматривая государственный аппарат в самом общем смысле, необходимо видеть в нем специфически присущую современному государству форму институционализации и структурной организации особого рода управленческой деятельности, а именно государственно-служебной деятельности (государственной службы).

Характерные особенности такой деятельности раскрываются, в частности, в законодательстве Российской Федерации о государственной службе. Так, согласно п. 1 ст. 1 Федерального закона «О системе государственной службы

Российской Федерации» государственная служба определяется как профессиональная служебная деятельность граждан по обеспечению исполнения полномочий Российской Федерации и ее субъектов, федеральных органов государственной власти и органов государственной власти субъектов Российской Федерации, а также лиц, замещающих государственные должности Российской Федерации и ее субъектов[680] [681]. Таким образом, государственная служба представляет собой профессиональную деятельность, направленную на реализацию публично-властных полномочий, то есть ее отличительной чертой является публично-правовая природа17.

Данное обстоятельство еще в конце XIX в. отмечал Н.М. Коркунов, писавший о том, что государственная служба есть «особое публично-правовое отношение служащего к государству, основанное на подчинении и имеющее своим содержанием обязательную деятельнуость, совершаемую от лица государства и направленную к осуществлению определенной задачи

государственной деятельности»[682]. Будучи видом профессиональной деятельности, государственно-служебная деятельность осуществляется на возмездной основе, за вознаграждение, выплачиваемое из государственного бюджета (ст. 13 Федерального закона «О государственной гражданской службе»)[683], чем она отличается от частно-правовых обязательств, исполнение которых оплачивается из собственных средств другой стороны. Очевидно, что необходимым историкоюридическим условием возникновения института государственной службы является становление современного государства как деперсонифицированного субъекта, имеющего публично-правовой характер, в свою очередь, обусловленное теми общесоциальными предпосылками, о которых писал, в свое время, М. Вебер[684].

В традиционном государстве, как мы видели, такого аппарата не существовало ввиду того, что многие из тех функций, которые выполняются в современном государстве публичной властью, в государстве традиционного типа либо отсутствовали, либо осуществлялись частными лицами в порядке личной инициативы.

Его не могло существовать еще и потому, что отношения господства и подчинения, складывавшиеся в рамках традиционного государства, имели в целом характер личных (а не профессиональных) обязательств перед вышестоящим лицом, базировавшихся на имущественно-правовой основе. Поэтому, как уже было отмечено в главе 1 настоящего исследования, субъектов управленческой деятельности в традиционном государстве уместнее было бы называть должностными лицами, а не государственными служащими в современном значении данного термина. При этом под должностным лицом понимается лицо постоянно или временно осуществляющее распорядительные полномочия, выполняющее как управленческие, так и хозяйственные функции (например, представитель собственника имущества, закрепленного за юридическим лицом) и в силу своих полномочий выступающее участником не только публично-, но и частноправовых отношений[685].

В условиях современного правопорядка категория должностных лиц является предельно широкой, о чем свидетельствуют ее легальные дефиниции в ряде нормативных актов. Так, в ст. 2.4 КоАП РФ под должностным лицом понимается лицо, постоянно, временно или в соответствии со специальными полномочиями осуществляющее функции представителя власти, то есть наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся в служебной зависимости от него[686]. Согласно ст. 4 Федерального закона «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» в круг обязанностей должностных лиц могут входить как организационно-распорядительные, так и административно-хозяйственные функции[687].

Иными словами, категория должностного лица включает в себя различные виды, в силу чего должностные лица в современном правопорядке могут как являться государственными служащими, так и не быть таковыми. В традиционном же государстве, где должностные лица государственными служащими не являлись, их полномочия и юридический статус существенно отличались от полномочий и статуса современных должностных лиц. Рискнем, в частности, предположить, что должностные лица традиционного государства не просто выполняли одновременно как управленческие, так и хозяйственные функции, но, более того, эти последние (особенно на ранних этапах исторического развития традиционного государства) были для них основными. Существенно отличался и характер отношения должностных лиц с вышестоящими, включая и само государство как собственника земли. Как мы уже пытались продемонстрировать, эти отношения имели фидуциарный характер личного обязательства перед вышестоящим (сюзереном) или даже личной зависимости от него.

Такая личная связь нижестоящих с вышестоящими в традиционном государстве не в последнюю очередь объясняется тем, что имущественной основой статуса должностных лиц в традиционном государстве являлись пожалованные им во владение на период несения службы наделы, находившиеся в непосредственной собственности государства. Иными словами, для производных собственников земли, каковыми являлись все или большинство лично свободных подданных (граждан) традиционного государства, это последнее выступало лишь в качестве верховного собственника-сюзерена, обеспечивающего имущественные интересы собственников производных. В то же время для своих должностных лиц оно выступало нередко в роли патрона,

53. Ч. 1. Ст. 7643.

имеющего права требовать личной преданности от всех зависимых субъектов (подобно тому, как любой собственник земли в традиционном государстве являлся патроном для зависящих от него арендаторов и прочих держателей этой земли). На этой личной зависимости, как мы увидим, выстраивалась вся система служебных отношений в традиционном государстве. Исторические факты свидетельствуют о том, что имевший место в традиционных государствах на поздних этапах их развития процесс приобретения должностными лицами статуса земельных собственников ослаблял эту зависимость, приводя тем самым к распаду структурных связей внутри него, что стало одной из причин трансформации государства из традиционного в протосовременное.

Отсутствие в традиционном государстве государственной службы и соответственно государственно-служебных отношений, на наш взгляд, стало причиной того, что оно не обладало государственным аппаратом в качестве своей структурно-организационной основы. Представляется, что данную особенность следует считать одной из основных типологических характеристик традиционного государства. Указанное обстоятельство было отмечено исследователями применительно к некоторым традиционным государствам, в частности — раннесредневековой Индии. Так, Л. Б. Алаев высказывается против использования современных понятий (таких как «налоги», «министры», «чиновники» и т. п.) для описания этих государств[688]. Впрочем, даже позднесредневековые индийские государства, такие как империя Великих моголов, полагает Л. Б. Алаев, не могут считаться бюрократическими в собственном смысле, ибо не обладают строго организованным административным аппаратом[689].

Не случайно в западноевропейской литературе применительно к таким государствам иногда используется термин «концентрические»[690]. Ярчайшим примером концентрического государства является, в частности, королевство Силла на Корейском полуострове (VII - VIII вв.), где титулатура высших должностных лиц

84

85

свидетельствовала об отсутствии даже зачатков государственного аппарата[691]. Собственно и сами такие ранние государства выступали в качестве не столько институтов управления, сколько своего рода «хозяйствующих субъектов». Именно так, по мнению Э. В. Сайко, обстояло дело, к примеру, в Месопотамии в IV—III тысячелетиях до н. э., где управленческие связи более или менее органично сводились к отношениям по организации труда в дворцово-храмовых хозяйствах. Вот почему должностные лица в раннемесопотамских государствах были, по существу, не кем иными, как управляющими таких хозяйств, получавшими в награду за свою службу земельные наделы из дворцово-храмового фонда[692].

Слияние хозяйственных и управленческих функций в наиболее полном виде имело место при III династии Ура, когда все непривилегированное земледельческое население было посажено на дворцовую землю в качестве подневольных работников царского хозяйства (гурушей). Следует при этом отметить, что во всех подобного рода государствах должностные лица царской администрации прежде всего выполняли обязанности по обеспечению личных потребностей правителя. Так, например, у майя, по словам О. А. Жидкова, второе лицо в государстве после правителя, кальвак, «стоял во главе администрации и должен был обеспечить дом правителя всеми необходимыми продуктами и предметами»[693]. Это дало, в частности, основание Д. Ланде утверждать, что дом кальвака «был как бы конторой сеньора»[694].

В науке, впрочем, бытует мнение, что подобная нерасчлененность управленческих и хозяйственных функций имела, якобы, место лишь на самых ранних этапах государственности. Постепенно, по мере развития государства, происходит разграничение частно- и публично-правовых функций государства, обусловленное, помимо прочего, отделением частной собственности правителя от собственности государства (казны) как такового. Подобной точки зрения придерживался еще Т. Моммзен в вопросе о природе императорской казны (фиска) в Риме. Хотя он и полагал, что фиск является собственностью принцепса, в то же самое время Моммзен определял фиск как имущество, принадлежащее «формально Цезарю, реально — государству»[695]. Процесс имущественного разграничения собственности казны и собственности правителя традиционного государства, по мнению ученых, в свою очередь, влечет за собой образование государственного аппарата в собственном смысле слова.

Думается, однако, что подобный подход не учитывает всего многообразия путей развития государственности. К примеру, у тех же майя описанная выше организация сложилась на самых ранних этапах и вплоть до испанского завоевания существовала практически в неизменном виде. Нерасчлененность частно- и публично-правовых функций была присуща и крито-микенским деспотиям, достигшим достаточно высокого уровня развития. Не случайно дошедшие до наших дней архивы Микен, Пилоса и Кносса говорят исключительно об их хозяйственной деятельности и почти ничего не сообщают о какой-либо иной (военной, дипломатической и т. п.) активности.

Некоторые органы и должностные лица, игравшие значительную роль и в послемикенский период, в это время занимаются прежде всего управлением дворцовым хозяйством. Это касается, в частности, басилевса (qasireu), который в микенскую эпоху осуществлял «в основном две сферы деятельности...: военную и “производственную”»[696], становясь правителем государства (позднее - высшим должностным лицом) уже в послемикенскую эпоху[697]. То же самое касается и герусии (kerosija), которая также была «тесно связана с выполнением хозяйственных функций»[698], представляя собой нечто вроде профессионального объединения дворцовых ремесленников (в частности, кузнецов). Не случайно в числе должностных лиц дворцовой администрации, упоминаемых в табличках, встречается и такое, как «собиратель стад»[699]. По некоторым косвенным

См.: История Востока. Т. 1. С. 488—489.

См.: Сайко Э. В. Древнейший город. Природа и генезис (Ближний Восток IV—II тыс. до н.э.).

91

92

93

287.

94

95

свидетельствам ученые делают вывод, что «собиратели» кормились за счет контролируемых ими стад, получая доход с приносимого этими стадами продукта, в связи с чем их еще именуют бенефициариями. Эту должность любопытно было бы соотнести с должностями, существовавшими в ту же эпоху на Древнем Востоке. Так, в частности, в Угарите в XIV—XIII вв. до н. э. высшими должностными лицами являлись правитель страны, непосредственно следом за которым по своему статусу шли начальник рынка, управляющий полями и начальник овечьих троп96.

На выполнение преимущественно частноправовых, хозяйственных функций было ориентировано большинство магистратур в греческих полисных государствах, ярчайшим чему подтверждением служит соответствующий раздел «Политики» Аристотеля (см.: Arist. Pol., VI, 5, 1 sqq)97. Сведения, содержащиеся в этом трактате, свидетельствуют о том, что в большинстве греческих полисов частноправовые и публично-правовые полномочия магистратов не разграничивались и при этом одни могли вытекать из других. Более того наиболее важными в полисном устройстве считались такие должности, которые были сопряжены именно с осуществлением частноправовых функций98.

Примечательно, что даже в таких достаточно зрелых традиционных государствах, как Византийская империя, ситуация не претерпевает кардинальных изменений по сравнению с более ранними этапами развития традиционной государственности. Как показал И. П. Медведев, в Византии государство уделяло пристальное внимание к составлению частноправовых актов, причем с течением времени это внимание все более возрастает99. Как известно, составлением таких актов в Византийской империи занимались табулярии, статус которых постоянно менялся100. Для того, чтобы убедиться в этом достаточно сопоставить положения о деятельности табуляриев, зафиксированные в «Книге Эпарха», созданной в период царствования Льва VI Мудрого (правившего в 886 -

96

См.: Шифман И.Ш. Угаритское общество XIV—XIII вв. до н. э. М., 1982. С. 281 См.: Аристотель. Политика // Аристотель. Соч. В 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 518 и след.

См.: Строгецкий В. М. Роль информации и проблема коммуникативных отношений классическом полисе // Мнемон. Вып. 2. С. 145.

99 См.: Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. СПб., 2001.

Там же. С. 297.

98

в

912 гг.)[700], с положениями «Ипотипосиса», служебного регламента вселенских судей ромеев, принятого императором Мануилом II Палеологом

предположительно около 1398 г.[701] Сопоставление этих двух документов позволяет сделать вывод о том, что табулярии, все более становившиеся государственными должностными лицами выполняли по сути те же самые функции, которые раньше входили в круг обязанностей частнопрактикующих нотариусов[702].

Сходную ситуацию мы наблюдаем и в других традиционных государствах, в том числе и достигших, подобно Римской империи, достаточно высокого уровня развития. В этом смысле весьма показательной является система провинциального управления Римской империи, где еще во времена Августа складывается особая система распределения полномочий по управлению провинциями между сенатом и императором, чрезвычайно обстоятельно исследованная в свое время Т. Моммзеном[703]. Причем в императорских провинциях существовали две категории должностных лиц: президы и прокураторы. Президы, согласно Дигестам Юстиниана, являлись наместниками провинций, т. е. выполняли публично-правовые обязанности (см.: D. 1. 18. 1; 3), в число которых входил также и сбор налогов с населения вверенных им провинций (см.: D. 1. 18. 6. 1—3). Напротив, прокураторы, судя по содержащимся в Дигестах указаниям, выполняли исключительно частноправовые функции, будучи управляющими императорских поместий (D. 1. 19. 1; 3). Однако подобное разделение, по всей видимости, никогда не соблюдалось.

Более того, в тех провинциях, где имения императоров составляли достаточно значительную долю земельного фонда (как, например, в Африке), именно прокураторы выполняли многие функции президов, в частности, сбор налогов. Курс на передачу управленческих функций в провинциях от республиканских магистратов к прокураторам наметился еще при Домициане, в правление которого, по словам А.Б. Егорова: « Число прокураторов выросло с 45

102

до 62, и фигура прокуратора стала ключевым элементом в провинциальном управлении»[704]. И хотя преемники Домициана не афишировали официально указанную тенденцию, подобная система организации управления получила свое активное развитие и при Антонинах.

Многочисленные тому подтверждения мы находим в источниках, скажем, в биографии Антонина Пия из сборника Scriptores Historiae Augustae, где говорилось, что этот император «приказал своим прокураторам проявлять умеренность при сборе податей, строго взыскивал с тех, кто превышал меру, и никогда не радел к своей выгоде, если она была связана с притеснениями провинциалов»[705]. Естественно, что подобное перераспределение полномочий вызывало на практике множество трений, особенно усилившихся в середине III в., в период превращения императорской власти в деспотию восточного типа, когда императорские прокураторы начинают все активнее вмешиваться в деятельность публичных должностных лиц не только в императорских, но и в сенатских провинциях, фактически также находившихся под прямым управлением императоров[706]. Лишь при Диоклетиане дуализм в распределении полномочий был преодолен, и все наместники стали именоваться прокураторами, что означало полную и окончательную передачу властных функций управляющим императорским хозяйствам.

Данное обстоятельство естественным образом воспрепятствовало росту численности государственных должностных лиц в поздней Римской империи, что не раз отмечалось историками, по подсчетом которых в эпоху Диоклетиана и его преемников количество управленцев на всю империю при населении, приблизительно равном 55 млн. чел., составляло около 50 тыс. чел.[707] Подобная малочисленность, на наш взгляд, объясняется, с одной стороны, именно тем, что многие функции по управлению государством выполнялись управляющими

императорским хозяйством, что стало закономерным следствием трансформации римского государства в личную собственность императора. С другой стороны, для римской империи с самого начала было характерно сосуществование общеимперских структур с традиционными полисными магистратурами, доставшимися в наследство от эллинистической (или даже классической) эпохи. Соответственно, та относительно малая роль, которую играла бюрократия на общеимперском уровне обусловливалось передачей многих административных полномочий традиционным полисным структурам.

В итоге, как отмечают историки, государственное управление в Риме, даже в период Империи, во-первых, не отделялось от хозяйственного управления государственным (т.е. императорским) имуществом, имея частноправовой характер, и, во-вторых, представляло собой комплекс личных связей императора с подчиненными ему должностными лицами[708]. Необходимо особо подчеркнуть, что отмеченная выше малочисленность императорских служащих, выполняющих функции государственного управления (позволяющая историкам говорить о Римской империи как о «государстве без бюрократии»[709]) типична и для других традиционных государств. Для сравнения достаточно отметить, что в таком, по общему мнению, «бюрократическом государстве», каким являлась Цинская империя в XVIII в., при населении в 180 000 000. чел.[710] «центральный бюрократический аппарат составлял около 27 000 человек (из них 20 000 - гражданские чины, 7000 - военные)»[711].

При таких условиях нет ничего удивительного в том, что единственным хорошо документированным государственным ведомством во всех традиционных государствах является финансовое ведомство, главной задачей которого было управление государственным (чаще всего дворцовым) имуществом. Иные органы власти, в особенности центральной, как правило, либо отсутствовали, либо находились в зачаточном состоянии. Наиболее ярким подтверждением сказанному служит монархия Селевкидов, где вся полнота власти была сосредоточена в руках царя, не имевшего, как утверждает Э. Биккерман, никакого центрального аппарата[712]. Более или менее постоянно действующим органом при царе был лишь совет (синедрион)[713], куда входили особо доверенные лица, связанные с царем дружескими или родственными отношениями[714]. Таким образом, вся управленческая структура в империи Селевкидов базировался на системе личных связей с царем. Показательны в этой связи и официальные титулы селевкидских придворных, именовавшихся «друзьями царя» и «родственниками царя»[715].

Подобная же ситуация имела место и в Римской империи, причем еще в I в. н. э. в полуофициальных императорских советах заседали главным образом вольноотпущенники императора, являвшиеся, как известно, — согласно распространенной в Риме практике — членами императорской familia. Самыми известными примерами такого рода, приобретшими значительное влияние на государственные дела, были вольноотпущенники императора Клавдия (41—54 гг.). Во II в., в период правления Антонинов, когда вольноотпущенникам императора было воспрещено занимать государственные должности, общераспространенной практикой становится назначение на них ближайших родственников или близких друзей императора, что, скорее всего, являлось рецепцией тех моделей, которые имели место в эллинистических монархиях Ближнего Востока.

В данной связи естественно возникает вопрос, чем объясняется такая, типичная для традиционных государств, практика? На наш взгляд, в основе ее лежит необходимость обеспечить устойчивость внутренней организации традиционного государства. Эта организация, по нашему мнению, целиком и полностью опиралась на принцип личной верности, личной преданности, являвшейся основой взаимоотношений между вышестоящими и нижестоящими в традиционном государстве. Одним из многочисленных проявлений такой верности была обязанность приближенных погибнуть за своего сюзерена или вместе с ним. Такая обязанность являлась неотъемлемым атрибутом кодекса воинской чести у многих народов, в частности у германцев. Еще римский историк Тацит, давший описание родового быта германцев, замечал, что у германцев считается особым бесчестием остаться живым в бою, в котором погиб вождь, поскольку «защищать его, оберегать, совершать доблестные деяния, помышляя только о его славе, — первейшая их обязанность: вожди сражаются ради победы, дружинники — за своего вождя»[716].

Отражение тех же взглядов мы обнаруживаем и в англосаксонской поэме «Беовульф» (VI в.)[717]. Практически в неизменном виде идея личной преданности вассала своему сюзерену воспроизводится в «Песни о Роланде» (строфа 176). Если учесть, что данное произведение было впервые записано около 1170 г.[718], а создано, вероятно, не ранее середины XII в., мы можем констатировать исключительную устойчивость подобных представлений в западной культурной традиции. Однако было бы ошибкой, подобно некоторым авторам, полагать, будто идея личной преданности нижестоящих вышестоящему коренилась только в германских духовных традициях[719]. Практически те же самые представления можно обнаружить и в византийской рыцарской поэме «Повесть о Дигенисе Акрите» (XII в.)[720], которая, хотя и была создана в эпоху Крестовых походов, не испытала на себе западноевропейского культурного влияния, ибо восходит к сюжетам народного эпоса IX—X вв[721]. Влияние рыцарского «кодекса чести» явно прослеживается и в древнерусском памятнике XII в. «Слове о полку Игореве», при всем достаточно негативном отношении автора, по-видимому, являвшегося

120

121

представителем духовенства, к этому кодексу[722].

Общеизвестным также является значение концепции личной преданности в средневековой Японии, где на ней был построен составленный в 1232 г. кодекс поведения самураев («Дзёэй сикимоку»)[723]. При этом в Японии, по мнению некоторых авторов, вассал не имел никаких прав по отношению к своему сеньору, равно как и тот не нес перед вассалом никаких обязанностей юридического характера[724]. Впрочем, уже сам факт существования кодекса, регулировавшего эти отношения, на наш взгляд, свидетельствует о наличии в них правового аспекта. В самом деле, как показала еще в 40-х годах прошлого столетия американский антрополог Р. Бенедикт, отношения между вассалом и сеньором в средневековой Японии строились на двух основных принципах: он — обязанность вышестоящего оказывать благодеяния нижестоящим и гири — долг этих последних быть верными своему сюзерену и испытывать непрестанную благодарность за оказанные им милости[725].

Хотя приведенные выше факты характеризуют, прежде всего, взаимоотношения представителей военно-феодального сословия в различных странах, не следует думать, что принцип личной преданности возникает лишь в эпоху феодализма, поскольку аналогичные нормы поведения существовали уже в обществах Древнего мира, в частности, в Древней Индии[726]. Так, один из древнеиндийских источников «Махасилаваджатака» (I, 264), повествует, как некий правитель захватил в плен царя соседнего государства вместе с его министрами и предал их мучительной смерти. При этом, сказано в тексте, «даже когда повели министров (атасса), связав их, не было никого, кто мог бы нарушить приказ царя. Таким образом, его совет (parisa), как говорят, был

123

125

367.

126

послушен ему»[727]. Впрочем, как явствует из ранее сказанного, отношения такого рода составляли основу государственной организации не только на Востоке, но и в любых традиционных обществах. Даже в таких традиционных государствах, как античный полис, где существовала разветвленная система магистратур, она выступала не в качестве политической или управленческой структуры, имеющей самостоятельное значение, а как один из аспектов самой же гражданской общины[728]. Следовательно, система полисных магистратур основывалась на тех же отношениях, которые связывали между собой всех прочих членов гражданского коллектива, в том числе и не в последнюю очередь на отношениях личной зависимости, которые в демократических полисах, подобных Афинам, приобретали форму зависимости магистратов от народа в целом.

Даже армия в традиционных государствах не являлась частью государственного аппарата в современном смысле. В ней отношения между солдатами и военачальником представляли собой систему взаимных обязанностей: полководец брал на себя обязательства обеспечить солдат военной добычей в период службы и земельным наделом по ее окончании, а солдаты обязывались беспрекословно исполнять любые приказы полководца, какими бы они ни были. Фактически такого рода отношения строились по принципу отношений между патроном и клиентами, а, следовательно, на первое место выходила личная преданность солдат своему командиру. Особенно наглядно частноправовая основа военной службы в традиционном обществе проявляется у тех народов, которые использовали для этой цели рабов. Известно, насколько широко использовались воинские дружины, состоящие из рабов, кочевыми народами (гуннами, скифами, тюрками), стоявшими на пороге возникновения раннего государства[729]. Общеизвестна также и та роль, которую воины-рабы (гулямы, мамлюки) играли на

средневековом Востоке.

В данной связи нельзя также обойти вниманием такой специфичный для традиционного общества и широко распространенный институт, как частные армии. Данный институт зарождается уже на Древнем Востоке, в частности, в империи Ахеменидов[730]. Сходные свидетельства имеются и для античного мира. Так, в Афинах в период правления Тридцати тиранов (404/403 гг. до н. э.) известный оратор Лисий нанял на собственные деньги 300 солдат в помощь демократическим силам, боровшимся с режимом Тридцати[731]. Тем не менее, значительно чаще обязанность вербовать наемников (правда, по большей части на собственные средства) возлагалась все же на магистратов. Впервые подобная практика была введена в греческих государствах в IV в. до н. э., когда повсеместное распространение получил институт наемничества. При этом, однако, в глазах самих наемников, не столько государство, от имени которого выступал магистрат-полководец, сколько сам этот последний выступал в качестве патрона и покровителя, которому его наемное войско было обязано личной преданностью (разумеется, при условии регулярного вознаграждения и богатой воинской добычи)[732]. Как следствие, удачливые военачальники сплошь и рядом оказывались фактически независимыми от полисных институтов. Поддержка наемной армии позволяла им нередко устанавливать личную власть в родном (или даже чужом) полисе, на чем, в сущности и зиждется феномен так называемой «младшей тирании» IV - II вв. до н.э[733].

Аналогичные результаты имела военная реформа Гая Мария в Риме, повлекшая за собой непрекращающуюся борьбу армейских командиров, завершившуюся в конечном итоге падением римской республики в 27 г. до н.э[734]. Наемничество, сыгравшее, как известно, не последнюю роль в крушении

128

полисной системы, отнюдь не являлось, вопреки мнению историков, вторжением частноправового начала в публично-правовую ткань полисной жизни. Дело здесь, скорее, в том, что само по себе наемничество стало развитием (правда весьма специфичным) тех принципов, на которых изначально строилось полисное ополчение, в основу формирования которого был положен имущественный принцип[735]. Однако к IV в. до н. э. общинное (коллективное) землевладение в Греции, а к концу II в. до н. э. и в Риме начинает все более вытесняться землевладением частным, а также тесно связанным с этим последним торговым капиталом, что повлекло за собой отмирание гражданского ополчения и замену его наемниками в качестве основы комплектования войска. Со временем это не могло, разумеется, не нанести удар по самому полису и как верховному собственнику земли, и как политическому образованию.

Еще более значительное распространение частные армии получили в феодальную эпоху. Тем самым, с одной стороны, решался вопрос обороны от внешней угрозы, а с другой, само государство отчасти снимало с себя бремя организации постоянного ополчения[736]. Феномен частных армий был известен и на средневековом Востоке. К примеру, в Индии в XI—XII вв. купеческие корпорации, помимо прочих функций, выполняли также функцию военную[737]. В этих условиях ведения военных действий нередко становилось разновидностью предпринимательской инициативы, что приводило подчас к превращению торговых корпораций (прежде всего тех, которые занимались международной торговлей) в квазигосударственные структуры, обладавшие всеми внешними признаками государственной власти, в том числе и собственными военными силами, причем их частноправовая суть от этого не менялась.

Наиболее показательными примерами в данном отношении является трансформация Английской и Нидерландской Ост-Индских компаний. Созданные первоначально в качестве коммерческих объединений, они достаточно быстро

137

превратились в прообраз европейских колониальных администраций на Востоке[738]. Исключительно характерен пример Нидерландской Ост-Индской компании, которая «воспринималась на Востоке скорее как торговая компания, нежели как сюзерен»[739]. Примечательно, что вопросами административного управления территориями, находившимися в колониальной зависимости, ведал в НОИК генеральный директор торговли. Более того, даже чисто полицейские функции, которые брала на себя НОИК, были направлены, прежде всего, на обеспечение торговых интересов компании. Так, с 1681 г. начинается создание штата полицейских сержантов для наблюдения за выращиванием кофе и других культур на полях компании. Даже налоги, собираемые НОИК с населения зависимых территорий, имели вид торговых, т. е. частноправовых, сделок (леверенсий)[740].

Приведенные факты, на наш взгляд, подтверждают высказанные выше соображения об отсутствии у традиционного государства аппарата в современном смысле, поскольку само традиционное государство в структурном отношении представляло собой систему личных связей, базирующихся на имущественной основе, нашедшей свое наиболее полное и глубинное выражение в праве собственности на землю. Однако историческая специфика традиционной государственности проявляется не только в структуре и функциях последнего. Не меньшим качественным своеобразием обладает и форма традиционного государства, к рассмотрению которой мы теперь обратимся.

4.3

<< | >>
Источник: А.В. Поляков. ЭВОЛЮЦИЯ ГОСУДАРСТВА: СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ И ЮРИДИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ. Диссертация на соискание ученой степени доктора юридических наук. 0000. 0000

Еще по теме Организация власти в государствах Древнего мира и Средних веков:

  1. ГЛАВА 4Традиционные государства Древнего мира, Средних веков и раннего Нового времени: общая характеристика
  2. Конец античного мира и начало Средних веков, 400—700 годы
  3. Часть первая. История государства и права древнего мира Раздел I. Государство и право стран Древнего Востока
  4. Раздел III. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО СРЕДНИХ ВЕКОВ § 22. Раннефеодальные государства в Западной Европе
  5. Хлевов А.А.. Краткая история Средних веков: Эпоха, государства, сражения, люди, 2008
  6. Государства Древнего мира.
  7. 1. Каковы были государства Ближнего и Среднего Востока (Древний Египет, государства Двуречья, Ассирия, Финикия)?
  8. ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ ДРЕВНЕЕГИПЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА: РАННЕЕ, ДРЕВНЕЕ, СРЕДНЕЕ, новоЕ и ПозднЕЕ царства
  9. В. А. Томсинов.. Всеобщая история государства и права. Древний мир и средние века. 2011. — 640 с., 2011
  10. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА ДРЕВНЕГО МИРА
  11. ОЧЕРК ОБЩЕИ ИСТОРИОГРАФИИ СРЕДНИХ ВЕКОВ