>>

ПРЕДИСЛОВИЕ

НЕОКОНЧЕННАЯ СИМФОНИЯ РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА,

ИЛИ ВОЗВРАЩЕНИЕ БЕЛОГО ПАРОХОДА

Либерализм в России относительно молод. B политическую партию он сложился лишь в начале XX в., и тем не менее его теоретическое наследие — обширная Terra incognita — затонувшая Атлантида, ожидающая отечественных исследователей.

Уникальные географические, исторические, социально-политические условия гарантироВали оригинальность русского либерализма, а загадочная славянская душа придала идеалам свободы иррациональное измерение.

Между тем поначалу все было довольно просто. Если не забираться в глубь истории, где можно обнаружить «либеральную мудрость» Екатерины II или «либеральное начало» правления ее внука, то новое для России слово «либерализм» получило гражданство после крымского конфуза, став лозунгом всякого образованного и здравомыслящего человека. Б. H. Чичерин — первый, и едва ли не последний либерал-классик на Руси, в 1855 г. писал: «...Это знамя, которое может соединить около себя людей всех сфер, всех сословий, всех направлений. Это слово, которое способно образовать могущественное общественное мнение, если мы только стряхнем с себя губящую лень и равнодушие к общему делу. Это слово, которое изгонит из нас всю внутреннюю порчу, которое дает нам возможность стать наряду с другими народами и с обновленными силами идти по тому великому пути, которого залог лежит в высоких доблестях русского народа»1.

B либерализме вся будущность России! Эта ничем не омраченная вера покоилась на ясном и недвусмысленном понимании либеральных начал, необходимых для благоденствия России. Среди них — требование свободы совести (первое и священнейшее право гражданина), требование свободы от крепостного состояния — одного из величайших зол, которыми страдала Россия. He менее важны свобода общественного мнения и книгопечатания, а также свобода преподавания. B сочетании с публичностью всех правительственных действий, публичностью и гласностью судопроизводства все это должно обеспечить великое и благородное начало свободы вопреки скептикам и обскурантам.

Обскурантов же хватало и сверху и снизу. Некто П. Д-н, «представитель низшего сословия», как он сам отрекомендовался, в брошюре «Наши либералы» предостерегает против злоупотребления пресловутой свободой. Приравняв свободу печати, сиречь свободную торговлю «умственной пищей», к торговле обыкновенными снедями и лекарственными снадобьями, он предупреждает, что устранение «медицинско-полицейского надзора» даст «всесветным шарлатанам полную свободу действий». «Свобода,— надеется автор,— не приживется в России. Осененная знаменем Православия... выросшая и окрепшая под десницей самодержавной власти, единомысленная и однородная в своей основе и сердцевине, она оказывает только на поверхности и на некоторых ветвях своих прискорбную восприимчивость к болезненным влияниям»[*] [†].

Между тем Россия дождалась великих реформ. Первой прошла крестьянская реформа, освободившая 23 млн. сельских тружеников. За ней последовали земская, судебная и университетская реформы. Однако все они оказались половинчатыми и урезанными. Известный либеральный деятель Ив. Ил. Петрункевич объясняет эту ущербность заменами в административном аппарате.

«Вместо сторонника реформ Ростовце- im... дело перешло в руки Панина, противника реформы. Реформа судебная, блестяще выполненная целой плеядой юристов во главе с С. И. Зарудным, перешла в руки гр. Палена, начавшего немедленно изменять то ту, то другую статью Уставов...; земская реформа, еще до своего рождения отобранная из рук H. А. Милюти- ira, попала в руки бюрократа и реакционера Валуева...; университетская реформа из рук Головина под влияни- ом Каракозовского покушения передана была для практической обработки в руки гр. Д. А. Толстого, в течение 15 лет извращавшего образование юношества и подчинявшего его (образование) требованиям не просвещения, а полиции. Словом, ни одна реформа не была проведена в жизнь такою, как она была задумана»[‡] [§].

He только либералы были недовольны ходом и характером проведения реформ, но и сторонники радикальных мер, звавшие Русь к топору. Известная прокламация гласила: «Мы не испугаемся, если увидим, что придется пролить втрое больше крови, чем якобинцам в 1792 г. Мы издадим крик: к топору и тогда бей императорскую партию, бей на площадях, бей в домах, бей в темных переулках, бей по деревням и селам...» Охранительный либерализм хорошо понимал, что угрозы экстремистов — не пустые слова: после неудачи хождения в народ народовольцы возобновили открытую борьбу с правительством посредством террора.

Через две недели после убийства в августе 1878 г. шефа жандармов H. Мезенцева правительство обратилось к обществу за содействием в борьбе с революционным движением. Либералы ответили серией адресов и публичных выступлений. Смысл их четко выразил И. И. Петрункевич в речи на юбилее Квитко-Основья- ненко (!), заявив, что либералы не одобряют террористических убийств, но и осуждают непонимание правительством того, что система государственного порядка, которую оно упорно защищает, не соответствует ни достоинству русского народа, ни интересам великого государства... Правительство обязано приступить к коренной реформе государственного режима и сделать все от него зависящее, чтобы прекратить террор мирным путем, а не путем казней4.

Петрункевич и другие либералы пытались урезонить не только правительство, но и революционеров, для чего вступили с ними в секретные переговоры, впрочем, безуспешные — 2 апреля 1879 г. Соловьев совершил новое покушение на императора.

B 1880 г. начальником Верховной распорядительной комиссии с чрезвычайными полномочиями был назначен граф Лорис-Меликов, на которого либеральные прогрессисты возлагали определенные надежды. C обращением 25 московских либералов к графу связана даже романтическая легенда. Содержание письма будто бы было доведено до сведения Государя и возымело благоприятное впечатление, после чего он подписал указ о созыве Народного собрания на предмет выработки конституции, но через два с половиной часа был злодейски убит.

Ha деле же Александр II в ответ на предложение Лорис-Меликова разрешил создать при Государственном совете общую комиссию «из земских деятелей и сведущих людей, избранных и назначенных», и повелел обнародовать этот акт при условии, что текст оповещения будет заслушан на заседании Совета министров. Вот что произошло незадолго до рокового взрыва. Через неделю после трагедии члены Совета небольшим, правда, большинством признали нецелесообразным образование такой комиссии[**] [††].

B неблагоприятное для ждущей перемен общественности правление Александра III, «подморозившего» Россию, верящего, как и Александр II, в святость своей миссии самодержца, консервативные силы взяли верх и Россия снова упустила возможность мирной экономической и политической модернизации.

Романтический период истории русского либерализма закончился. Кое-что, в особенности земское движе- іше, либералы могли занести в свой актив, но в целом практические достижения были довольно скудны. Куда более значительны оказались теоретические результаты. Здесь нужно в первую очередь отметить фундаментальные труды Б. H. Чичерина: его пятитомную «Историю политических учений» (1869-1902), «Собственность и государство» (1882-1883), «Философию права» (1900).

Эти труды — первая и непревзойденная в отечестве попытка синтезировать идейное богатство мировой философско-правовой общественной мысли. Русский гегельянец Чичерин выявляет уникальную роль государственной власти в России как объективное воплощение нравственной идеи нации. B духе Канта он четко разделяет сферы нравственности и права, подчеркивает приоритет личности в свободном моральном выборе. Как сторонник манчестерской школы, Чичерин ратует за свободный рынок и автономию экономической деятельности. Как западник, Чичерин эволюционировал в своих политических взглядах к требованию конституционной монархии, построению правового государства, что в российских условиях далось не легко. Его друг и учитель К. Д. Кавелин остро критиковал конституционные проекты, полагая, что народное представительство фактически будет состоять из одних дворян и не достигнет своей цели. Подобный обостренный демократизм был свойствен народнику H. Михайловскому, рассчитывавшему и без таких буржуазных институтов, как политические свободы и конституция, не мешкая перейти в России к социализму[‡‡].

Умы новой генерации философов и правоведов России предпочли, однако, суховатому рационализму Чичерина историософию Вл. Соловьева, стимулирующую разработку мессианских аспектов Русской идеи. Харизматический темперамент религиозного мыслителя и блестящего публициста импонировал им.

Как и Чичерин, Соловьев видел в человеке метафизическое существо, несводимое к природным определениям, но пути его исторического развития понимал иначе. «Безжалостный» классический либерализм с его неотчуждаемым правом страдающего страдать, а умирающего — умирать без помех, с его вненравственными рыночными отношениями коробил гуманистическое чувство Соловьева, и он в духе социал-либерализма склонялся к признанию моментов истины в социализме. Его тезис о праве человека на достойное существование можно найти и в социалистическом лексиконе, что не исключает различное понимание достойного существования.

Теократическая утопия Соловьева вряд ли могла составить конкуренцию утопии бесклассового общества, в котором свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех и каждому воздастся по потребностям. Марксистская доктрина, выдвинувшая этот социальный проект, к концу века имела то преимущество, что уже получила историческое подтверждение B России. Струве впоследствии указал, что русский марксизм «оправдал» капитализм в прямой полемике не только с народничеством, но и со всею почти официальной наукой и дал объяснение исторической необходимости капитализма в России[§§].

Предреволюционная ситуация, сложившаяся в стране в начале нового века после бесславных поражений на суше и на море в военном конфликте с Японией, разрешилась первой русской революцией, начавшей самый бурный период в русской истории, период трех революций и мировой войны. Для русского либерализма он стал периодом наивысшей политической активности.

После Манифеста 17 октября 1905 г. в стране легализовались множество партий всех цветов политического спектра. Либералы осенью 1905 г. также образовали свою партию, основой которой стало земское движение и эмигрантский «Союз Освобождения». Учредительный съезд назвал партию конституционно-демократической, другое ее название (для популярности) — Партия Народной свободы, в просторечии — просто кадеты. Партия 18 октября 1905 г. приняла программу, не менявшуюся до марта 1917 г. Программа провозглашала в России конституционную монархию и равенство всех граждан перед законом без различия пола, вероисповедания и национальности, отменяла также паспортную систему. По жизненно важным аграрному и рабочему вопросам программа высказывалась не столь определенно. B 1917 г. пункт о конституционной монархии был заменен в программе положением о создании демократической парламентской республики, а раздел по аграрному законодательству увеличился вчетверо. Теперь вместо обширного землепользования допускается сообразно местным условиям цодворное пользование землей. Отчужденная земля (монастырская, церковная, удельная, кабинетная и т. п.) поступает не во владение крестьян, а в государственный земельный фонд и оттуда передается всем нуждающимся[***].

Нетвердость в вопросе о частной собственности на землю можно понять ввиду отсутствия в России соответствующей традиции. Нельзя не отметить и коллективистскую тенденцию в ряде принципиальных социальных вопросов, что совпадало с общеевропейской тенденцией либерализма, который в начале XX в., по словам У. Черчилля, стал безоговорочно коллективистским. Конкретно это означало коллективную ответственность государства за благосостояние его членов. Для российских либералов, многие из которых были государственниками, этот бесспорный долг перед народом понимался в духе патернализма. Однако во имя чего следует добиваться свободы и равенства для народа? Что это за свобода? Воля вольная? Политическая и гражданская? Каковы ее метафизическая и религиозная основы? И что это за равенство? Равенство перед законом? Равенство возможностей? Равенство в распределении? Тут в либеральных умах царила полная неразбериха. Отсутствие философской культуры, стихийный прагматизм приверженцев либерализма сыграли свою негативную роль в политической деятельности кадетов, пренебрегших не только теоретическим наследием Б. H. Чичерина, но и научным потенциалом таких своих членов, как П. Новгородцев и П. Струве.

Философские проблемы либерализма стали объектом исследования группы молодых ученых. Сборник «Проблемы идеализма», собравший цвет новой генерации философской и правовой мысли, был первой массированной атакой на позитивизм и нелегальный марксизм, причем, как указывал редактор сборника П. Новгородцев, проблема, которая в наше время приводит к возрождению идеалистической философии, есть проблема моральная. Сложные вопросы жизни, глубокие потребности нравственного сознания ведут к поиску нравственного идеала, абсолютных заповедей и принципов[†††].

Позитивизм с его эмпиризмом и (в английской традиции) утилитаризмом, так же как и марксизм, исповедующий классовый подход, ничего подобного дать не могут, настаивая на относительности и условности всех ценностей. Кардинальная проблема сущего и должного оказывается псевдопроблемой, лишенная онтологического содержания. Как показал Струве в статье «К характеристике нашего философского развития», подписанной инициалами П. Г., марксизм оставляет за порогом сознания всю метафизическую проблематику, ведь эти мнимые — для марксизма — вопросы в социальной практике снимаются. Столь же фиктивно позитивистское решение проблемы сущего и должного путем редукции последнего к первому в опыте при помощи социальной психологии.

Положительное решение вопроса Новгородцев пытается дать в статье «Нравственный идеализм в философии права». Сверхзадача, главное направление мысли выражено в подзаголовке — «К вопросу о возрождении естественного права». Это универсальный ответ национализму исторической школы правоведения, релятивизму легального позитивизма и классовому подходу марксистов, понимающих право как часть надстройки определенного типа производственных отношений. Вместе с тем теория естественного права — ответ и иызов правовому анархизму поздних славянофилов и правовому нигилизму Льва Толстого.

Ho размежевание с историцистским пониманием происхождения и сущности права рассматривалось йе только как новый подход к актуальной теоретической проблеме, оно носило программный характер и являлось нажным элементом предуготовления к будущему, которое в начале XX в. казалось совсем близким не только Футуристам. Грядущие судьбы «будетлян» составляли предмет напряженных раздумий многих гуманитариев. Новгородцев акцентировал внимание не на том, что будет в силу естественных причин, а на том, что должно бытъ в соответствии с априорными указаниями нравственного сознания.

Точка зрения Новгородцева и его единомышленников[‡‡‡] была неприемлема для многих выдающихся представителей либерального движения в России. Наиболее последовательным было критическое выступление выдающегося социолога-позитивиста M. M. Ковалевского, ученого мирового класса. Он, конечно, не мог принять всерьез всю эту метафизическую «дребедень». Возникновение государства и права обусловлены не каким-то туманным умопостигаемым миром, а земной общественной потребностью в человеческой солидарности. История могла сложиться так, что человечество никогда бы не узнало о неотчуждаемых правах личности.

Революция 1905-1907 гг., начавшийся конституционный процесс, опыт первых трех Государственных дум обогатили и усложнили представления конституционно-демократической партии, ее лидеров и активистов, а также сочувствующей «свободолюбивой и благожелательной к народу интеллигенции» (В. Г Короленко) о целях и путях политической и экономической модернизации России. B их среде в условиях послереволюционной реакции возникла тенденция критического переосмысления пройденного пути, роли радикальной интеллигенции в историческом процессе обновления и преображения России. Всем этим болезненным и острым вопросам был посвящен знаменитый сборник «Вехи», в котором приняли участие многие авторы сборника «Проблемы идеализма», причем четверо из них — Бердяев, Булгаков, Струве, Франк — входили в число основателей либерального «Союза Освобождения». Создатели «Вех» не были единомышленниками, но, как вспоминал впоследствии С. Франк, «мы были в разных лагерях, но тут между нами очутилась интеллигенция и мы на нее со всех сторон обрушились»11. «Семь смиренных» веховцев призывали к покаянию в интеллигентских грехах «позитивизма, материализма, атеизма, интернационализма». Поскольку грешащие этими «измами» круги интеллигенции относились к философии «народнически-утилитарно-аскетически», по выражению Бердяева, они не приобрели нужный иммунитет против соблазнов политического абсолютизма и радикализма. B статье «Философская истина и интеллигентская правда» Бердяев дает точную характеристику приоритетных интересов русской интеллигенции, которая всегда тяготела к вопросам уравнительного распределения и мало интересовалась вопросами производства и творчества. Констатация типа «во имя ложного человеколюбия и на- родолюбия у нас выработался в отношении к философским исканиям и течениям метод заподозривания и сыска» свидетельствует об острой наблюдательности и профетических способностях автора, поскольку сказанному еще предстояло сбыться в полномасштабном объеме. Однако диагностика Бердяева не содержит конкретный анализ источника, причин ущербности системы ценностей и установок русского интеллигента- радикала, кроме бессодержательных ссылок на «русскую историю». Тем же дефектом страдает и статья Франка «Этика нигилизма», где в качестве самой замечательной особенности новейшего русского общественного движения, определившей в значительной мере его судьбу, отмечаются его философская непродуманность и недоговоренность[§§§] [****]. Оба философа все-таки не детализировали и не конкретизировали свои обобщения. Спустя всего два месяца после выхода «Вех» издательство «Звено» выпустило книгу В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм», которая решительно покончила с философской и всякой другой недоговоренностью. Либеральная интеллигенция, однако, этого так и не сделала. Осуществление идеалов либерализма осталось благим пожеланием, не став широкой социальной потребностью.

Девятнадцатый век, по недоразумению названный «железным» поэтом, сподобленным увидеть первые «цветочки» двадцатого, скончался в августе 1914 г. Разом оборвалось естественное течение событий: небывалые испытания военного времени, к которым Россия оказалась материально и морально не готова, повлекли огромную страну к неминуемой катастрофе двух революций. A ведь многие профессиональные революционеры перед войной признавались, что не надеются дожить до светлого праздника Революции. Царское правительство планировало завершить перевооружение армии к 1931 г. Ho человек предполагает, а бог располагает...

После патриотической эйфории первых месяцев войны, охватившей все слои русского общества, настроение масс начало меняться. Сбывались мрачные пророчества некоторых трезвых сограждан, что России непоправимо дорого обойдется участие в войне. Ha третьем году войны, как известно, монархия в России пала. Началось главное историческое испытание либеральной Партии Народной свободы — испытание властью. Председатель Всероссийского земского союза князь Г. E. Львов (1861-1925) становится главой Временного правительства, член ЦК партии кадетов П. H. Милюков —= министром иностранных дел. Всего в первый состав Временного правительства'входило 8 кадетов при общем составе правительства в 11 членов.

Являлся ли приход к власти либералов результатом их дальновидной стратегии и тактики, в частности, «думского штурма» царской администрации в ноябре 1916 r.? И закономерна ли утрата этой власти несколько месяцев спустя в составе уже коалиционного правительства? He стоят ли за всем этим закулисные интриги? Такие мнения до сих пор встречаются и содержат какую-то долю истины. Ho думается, главная причина краха Временного правительства — деморализующий фактор изнурительной и почти проигранной войны, неспособность политических лидеров адекватно реагировать на него. Важным моментом являлась и непроработанность социальной и аграрной частей Программы партии кадетов. A вот объяснение современника, сделанное по горячим следам в 1918 г. С. Франком в статье «De Profundis» из третьей некрологической части три- птихарусской общественной мысли «Из глубины»: «Почему оказались слабыми все несоциалистические, так называемые буржуазные партии России, отвечающие за укрепление и сохранение государственного единства, общественного порядка и морально-правовой дисциплины? — спрашивает Франк.— Причина заключается в чисто духовном моменте, в отсутствии самостоятельного и положительного общественного миросозерцания»[††††], т. e. привлекательной и мобилизующей последовательности идеологии (факт, отмеченный также и А. Чаяновым[‡‡‡‡]).

Bepa в ценность духовных начал нации, государства, права и свободы остается «философски неуясненной и религиозно невдохновленной» — таков неизменившийся с 1909 г. диагноз философа. Только война своею грозностью открыла глаза даже полуслепым и, вопреки всем привычным верованиям, принудила их просто непосредственно ощутить опасность пренебрежения к этим идеям. Ho от такого непосредственного, грубоэмпирического ощущения ценности этих начал еще далеко до разумного понимания их значения и еще дальше — до живого духовного усмотрения их первичного, основополагающего смысла в общественной жизни[§§§§].

Справедливая и суровая критика! Чисто отрицательные мотивы, которыми, по замечанию Франка, был проникнут вплоть до самого последнего времени наш либерализм: легкомысленное отношение к разрушительному нигилизму социалистических партий (в них видели скорее неразумных союзников); наивная вера в легкую осуществимость механических внешних реформ чисто отрицательного характера, в целительность простого освобождения народа от внешнего гнета власти — все эти горькие истины не утратили своего значения и ныне...

Отмеченная дважды в 1909 и 1918 гг., в периоды наивысшей политической активности и небывалых исторических возможностей либерализма, его идейная скудость и легковесность опять-таки остается необъясненной генетически. И в самом деле, что это? Наше «доморощенное» или всемирное поветрие? Классический либерализм отказался от некоторых своих принципов. Или тут сказывается узость, «размытость» социальной базы, обусловленная тем, что В. Леонтович определил как неопределенность старомосковского принципа верховной собственности государства на землю? И уж не склад ли загадочной русской души повлиял роковым образом? B «русской идее» элемент свободы выступает в обличье «вольной воли», действующей B «чистом поле», а не в поле морального закона. Случайно ли, что два крупнейших теоретика либерализма, Чичерин и Струве, оказались «чужими среди своих»? Чичерин казался Бердяеву каким-то иностранцем на русской почве; В. Розанов, назвав Струве трагическим лицом в нашей истории, задается вопросом, отчего же «он неудачен на Руси», и отвечает так: «В Струве живет идея честного порядка. Он любит Россию, но... Он любит Россию нерусскою любовью»[*****].

Политический период истории русского либерализма завершился в 1922 r., когда пароход «Обербурго- мистр Хакен» увез и последних либералов, и саму свободу (либерализм).

He прошло и десяти лет, как либерализм и либеральный дух настолько выветрились из памяти советских людей, что старому большевику В. Невскому пришлось поломать голову, чтобы объяснить новому читателю, зачем издавать воспоминания реакционера-либерала

Чичерина, чье духовное наследие не было востребовано в царской России ни при его жизни, ни после его смерти.

Лишенный родной почвы либерализм в эмигрантский период живет прошлым и несбывшимся будущим. Партийные и думские лидеры И. Петрункевич, П. Милюков, В. Маклаков засели за воспоминания. Уцелевшие и эмигрировавшие авторы «Вех» и «Из глубины», пожалуй, уже не собрались бы для совместной работы. У некоторых из них нашлись идейные точки соприкосновения с большевизмом. Иные либеральные консерваторы, напротив, призывали поднять «православный меч» для разрубания гордиева узла истории России, завязанного большевиками. Более молодое поколение занялось философски-религиозным осмыслением опыта русского либерализма и возможных перспектив, хотя в ближайшие годы нечего было и надеяться на что-то. Каждого царства век — сто лет.

Еще каких-нибудь десять лет назад история русского либерализма казалась окончательно сверстанной и завершенной в «самом полном и буквальном смысле»[†††††]. Ho История очередной раз посрамила прогнозы и оптимистов, и пессимистов — в одно прекрасное утро россияне проснулись и обнаружили, что империи — нет, правящая партия исчезла как мираж, а вместо «Авроры» у причала покачивается белый пароход свободы.

Te, кто диалектику учил по Гегелю, не удивляются хитростям Мирового разума. И они, конечно, спросят: не совершает ли вновь прибывшее судно регулярные рейсы?

M. А. Абрамов

| >>
Источник: Опыт русского либерализма. Антология. 1997

Еще по теме ПРЕДИСЛОВИЕ:

  1. ПРЕДИСЛОВИЕ
  2. ПРЕДИСЛОВИЕ
  3. ПРЕДИСЛОВИЕ
  4. Предисловие
  5. ПРЕДИСЛОВИЕ
  6. Предисловие
  7. Предисловие к первому изданию
  8. Предисловие
  9. Предисловие
  10. Предисловие
  11. Предисловие
  12. Предисловие
  13. Предисловие
  14. Предисловие
  15. Предисловие
  16. ПРЕДИСЛОВИЕ