Так доктор Софр остается со своими размышлениями о хрупкости цивилизации

. «Что же понадобилось, чтобы навсег­да уничтожить всю науку столь могущественных людей и даже стереть память об их существовании? — спрашивает он себя. — Меньше, чем ничего: просто незаметное дрожание, пробежав­шее по коре земного шара».

Единственное, что было перенесено из одной цивилизации в другую, — это миф о происхождении: Хидем — искажение име­ни «Адам», а Хива—«Ева». Все остальное из прошлого было по­теряно; все настоящее доктора Софра постигнет та же суДьба. Идея неограниченного прогресса — крайне иллюзорна. «Исти­на, которая открылась, — заключает доктор Софр, — как оказа­лось, заключается в бесконечном испытании возрождения».⁹

Так произведения Верна приняли форму предостережений. Нет никаких гарантий, что будущее будет лучшим местом. Те же силы, которые вели к материальному прогрессу, грозили лишить свободы воображение, и было вполне возможно, что все в конце концов разрушится. Общая тема — протест против высокомерия прогресса, против удобного предположения, что технология может решить все проблемы, принести счастье и управлять природой, Вопреки высокомерию технократии Берн настаивал на необходимости ощущения чуда и чувства смире-

184

Дэвид А. Уилсон

ния. Как и оказалось, смирение в течение первой половины это XX века будет весьма дефицитным.

Что бы ни говорили о Г. Уэллсе, умеренным его назвать трудно. У него не было сомнений в том, что необходимыми условиями етопии являются: мировое правительство, рацио­нальное научное планирование, технологический прогресс, био­инженерия и необходимость перемен. Но он также высказал ряд предостережений о том мире, который в результате явитря, если эти условия не будут выполнены: возникнут острейшие классо­вые противоречия, промышленная безработица, массовое разо­рение и общий дрейф к социальному упадку. В этом смысле уто­пизм Уэллса был задуман как противоядие тенденциям безыс­ходности, которые он ощущал вокруг — даже при том, что его утопические рецепты кажутся по меньшей мере столь же вред­ными, как и сама болезнь. В его сочинениях были элементы надежды и страха, которые должны были стимулировать со­циальную и политическую активность. Без такой активности, полагал он, будущее будет весьма безрадостным.

Конечно, каждый, кто ожидает найти в «Машине времени» (1895) радостную картину будущего, будет глубоко разочаро­ван. Первое, что привлекает внимание к этой книге, настоль­ко очевидно, что его значение можно легко не заметить; это — заглавие.

До Уэллса люди сталкивались с будущим в своих мечтах, в откровениях «гения» или после длительного периода сдержи­ваемого вдохновения. Но чтобы кто-то путешествовал в буду­щее на машине — это было впервые. В прошлом будущее свя­зывали с изощренной технологией; теперь — оно было изощ­ренной технологией, которая вообще доставляла вас туда.

Уэллсов путешественник во времени продвинулся с 1895 года в год 802 701-й — далеко опередив большинство других воображаемых будущих времен, которые обычно располага­лись где-нибудь между тысячей и семьюстами годами впере­ди. Путешественник ожидал найти людей будущего «необы­чайно опередившими нас в знании, в искусстве, во всем»; вме­сто этого он столкнулся с разрушенными зданиями, обветша-

История будущего

185

лыми дворцами и хрупкими, неразвитыми людьми, называв­шимися элои. Он был еще более удивлен, обнаружив, что дру­гая группа людей, зловещих и обезьяноподобных морлоков, населяла мир под землей.

Постепенно путешественник во времени соединяет отдель­ные части. Капиталисты эволюционировали до свободного клас­са, который восторжествовал над природой и обрел полную бе­зопасность. Тем временем чернорабочие все в большей мере работали под землей, пока они в конце концов приспособились к своим подземным условиям. Но элои стали жертвами соб­ственного успеха: «Слишком совершенная безопасность верх­них обитателей привела их к медленной дегенерации, в основ­ном к уменьшению их размеров, силы и интеллекта».

По мере того как элои теряли свой интеллект и инициати­ву, морлоки теряли сострадание и душевную теплоту: чтобы выжить в своем подземном жилье, они стали изобретательны­ми и безжалостными. Когда у морлоков кончилось продоволь­ствие, они стали захватывать, убивать и поедать элоев. В дей­ствительности элои стали обитающим наверху рогатым скотом, который поддерживал существ подземного мира. «Мне боль­но думать о том, сколь ограниченной оказалась мечта челове­ческого, интеллекта, — сказал путешественник во времени. — Он совершил самоубийство. Он твердо настроил себя на ком­форт и праздность, на гармоничное общество с безопаснисяъю и стабильностью в качестве своего девиза, он достиг осуществ­ления своих надежд — придя наконец к этому».¹⁰

Имеется два решающих момента в контакте воображаемо­го будущего Уэллса и его фактического настоящего. Сначала разделение между элоями и морлоками базировалось на тен­денциях, которые Уэллс обнаружил в своем собственном об­ществе. Классовые противоречия не только становились более глубокими, считал он, но они отражались также в изменяю­щейся социальной организации пространства. «Менее декора­тивные цели цивилизации» вытеснялись из поля зрения под по­верхность: новая подземная железнодорожная система Лондо­на впервые в мире явилась самым драматическим симптомом общей тенденции. Рабочий класс конца XIX века, утверждал

186

Дэвид А. Уилсон