Прогнозирование, планирование и предопределение будущего.

1.3.5.

1.3.6. В научной фантастике в жанре утопии\дистопии\антиутопии обозначенная выше проблема соотношения предсказательной и предопределяющей компонент прогноза нашла свое выражение в «заочной дискуссии» двух романов-эпопей - «Основания» Айзека Азимова [10] и «Дюны» Фрэнка Херберта [см., например, 37, 36, 38].

втором случае герой эпопеи Пауль Атрейдес, наделенный даром «абсолютного предвидения», говорит: «Знание будущего загоняет тебя в его ловушку» - предсказание становится жестким предуказанием. Как нам представляется, этой проблеме,

сформулированной в фантастике, в науке до сих пор уделялось недостаточно большое внимание при всей ее актуальности.

Можно выделить и другие ситуации и типологии

прогнозирования. Однако нас будет интересовать все же авторский вариант, поскольку он позволяет максимально простым способом включить в систему прогнозирования литературные,

кинематографические или компьютерно-симуляционные прогнозы \ предсказания.

В связи со всем сказанным выше возникает два вопроса:

1. К какому из уровней прогнозирования отнести феномен литературной (да и любой иной) антиутопии,

2. В сравнении с каким из двух других уровней следует изучать этот феномен?

Мы будем исходить здесь из следующего рассуждения:

сравнение антиутопии с мистическим или религиозным прогнозом нецелесообразно. Во-первых, основная функция антиутопии (по крайней мере, номинально): предупреждение социума о негативных вариантах развития. Мистическое или религиозное пророчество также может нести функцию предупреждения, однако в силу самого характера религиозной совершённости времени в «пространстве» абсолютной божественной вечности, таким

пророчествам приходится привлекать инструментарий

синкретичного объединения фаталистического провиденциализма и тезиса о свободе воли, дарованной Богом человеку.

Приблизительно аналогичную цель - предупреждения - в

большинстве случаев имеет футурологический прогноз. Как иной вариант - футурология может дать оптимистический прогноз, развеивающий тревожные ожидания. Однако этот вариант симметричен литературной утопии. Мистическое или религиозное пророчество, как правило, формирует образ «неотвратимого» будущего. Страшный Суд произойдет в конце истории вне зависимости от действий всех людей.

1.3.7. А отличается ли популярная футурология от художественного творчества? А.И. Молев определяет футурологию весьма спорным образом: «Футурология - в широком смысле, совокупность представлений о будущем человечества. часто употребляется как синоним прогнозирования [выделение автора - И.Т.] и прогностики. Таким образом, футурология - это изучение истории будущего» [55, с. 13]. И если с первой частью такого утверждения можно согласиться, то определение футурологии как истории будущего невозможно, хотя бы в силу только лишь вероятностной природы феноменов будущего, данных в прогнозах, их «нестабильном» положении на хронологической прямой. Наконец, такое определение невозможно хотя бы потому, что, по словам самого исследователя, «смысл изучения будущего в том, чтобы от пассивного и фаталистического его принятия перейти к активному и уверенному участию в построении предпочитаемого [здесь и далее выделение мое - И.Т.] и наиболее вероятного будущего.

В отношении футурологического прогноза мы в большинстве случаев имеем дело с «настоящим в будущем» (экстраполяции существующей в настоящем тенденции на будущее время). Это открывает возможности для введения второй позиции сравнения: мистический или религиозный прогноз базируется на иррациональной почве. Для формулировки пророчества не требуется даже знание сегодняшнего дня: лишь мистическое или божественное откровение. Футурология «рассматривает цели, задачи, направление нашего движения, вытекающие из наблюдаемых тенденций (этим футурология отличается от фантастики) и то, какие проблемы и возможности встретятся на нашем пути» [55, с. 13]. Однако антиутопический прогноз также

исходит из реалий настоящего (технологических или социальных)

8

или из критики утопического проекта будущего . В жанре антиутопии прогноз строится, либо исходя из доведения до логического конца (чаще всего абсурдного) определенной тенденции этого настоящего^[3], либо исходя из авторской критики существующего утопического проекта^[4]. Должное

прогностическому таланту писателей отдавал Ж. Аттали, правда, в своеобразной форме: «В этом смысле ”Капитал” Маркса или “Исследование о природе и причинах богатства народов” Адама Смита могут оказаться куда менее полезными, чем, скажем, кинематографическая фантазия Ридли Скотта “Бег по острию бритвы”^[5] - голливудская киностряпня, в которой мы находим больше правды о грядущем веке, чем у этих авторов-классиков» [75]. Антиутопии, таким образом, и учитывают реалии сегодняшнего дня, и вытекающие из этого тренды; определяют «цели и задачи» нашего развития, и, тем более, проблемы, которые «встретятся на этом пути». Но фантазия и гротеск, субъективные черты будущности вообще, в антиутопиях первичны (о чем мы будем говорить в первом параграфе третьей главы), а футурология декларирует первичность своей научности и лишь затем, как необходимый инструмент привлекает интуицию, воображение и пр.

Таким образом, методом исключения получается, что антиутопию следует отнести к «авторитетному уровню» прогнозирования: он еще не околонаучен и базируется на таланте самого писателя, аналитически исследующего настоящее или идеологические проекты настоящего. Он уже не полностью иррационален. Сравнивать антиутопический прогноз, скорее, следует с футурологической прогностикой. Она ближе по

методологии, творения «классиков футурологии» также смещаются

12

на авторитетный уровень прогноза .

1.3.1.