<<
>>

Наша цивилизация ездит на «символах неба»

Среди символов имеются такие, изображение кото­рых напоминает некие природные объекты, и такие, изоб­ражение которых напоминает некоторые объекты чело­веческой культуры (их называют «колесо», «якорь», «серп», «штурвал» и т.п.).

Если с первыми мы уже разоб­рались, установив, что это не «символ оленя» и не «сим- 210 вол быка», то как быть со вторыми? По логике вещей получается, что и они не «символ колеса», не «символ якоря» и не «символ серпа». Ачто же они такое, если они в точности воспроизводят именно эти объекты? Какая зависимость существует между такого рода символичес­кими графемами и реальными объектами человеческой культуры? На мой взгляд, прямо противоположная той, которая обычно подразумевается. Если сказать сжато, то не колесо — символ неба (солнца — в других интерпрета­циях), а символ неба (солнца) используется в нашей куль­туре в качестве средства передвижения, известного как колесо. Не серп — символ молодой Луны, а символ на­рождающейся Луны используется в нашей культуре как средство уборки урожая, именуемое серпом.

Постараюсь пояснить. «Быть колесом» — это функ­ция. Она, конечно, производна от формы («быть круг­лым»), но не тождественна ей (не все круглое является колесом). Мы видим круглый объект с радиальными спи­цами и кружком внутри, от которого эти спицы отходят. У нас очень велик соблазн назвать этот символ колесом. Но известно, что в эпоху появления этого символа (па­леолит), колеса еще не существовало. Оно появилось позднее — во втором тысячелетии до Р.Х.153. Почему же символ неба (солнца) так напоминает колесо? На мой взгляд, потому что колесо возникло в результате того, что этот сакральный символ стал использоваться в новой функции — как средство передвижения.

Иначе говоря, не колесо есть символ неба (солнца), а сакральный символ неба (солнца) получил в нашей культуре широчайшее распространение в функции ко­леса. Поэтому бессмысленно ставить вопрос так: «Поче­му колесо стало символом неба?» Оно и не было, и не является им. Символом неба является графическое изоб­ражение идеи неба, глубинной структуры, которая пере­живается человеком как выражение того, что на поверх­ностном уровне воспринимается как небо. Азатем уже это сакральное изображение, ставшее в культуре широ­ко известным и общеупотребимым в функции колеса, начинает восприниматься как имеющее самостоятель­ную, независимую от его символического значения, цен­ность. Колоссальная хозяйственная роль символа неба постепенно вытесняет из сознания людей его основную функцию — «быть сакральным символом», символичес­кое значение графемы утрачивается, а затем вновь вос­станавливается, но уже в обратном порядке: как колеса, символизирующего небо (солнце).

Итак, доля истины в этой цепочке реконструкции символики есть: колесо действительно имеет отношение к символу неба. Но зависимость здесь противоположная той, которая обычно предполагается: не колесо является символом неба, а символ неба получил в нашей культуре широкое распространение в функции средства передви­жения — колеса.

Специалист в области языка символов пишет: «Коле­со должно было тогда стать символом неба, и не только потому, что существовавший знак неба был похож на ко­лесо, но еще и потому, что звездное небо вращается по­добно колесу»154.

Это очень характерное рассуждение. Хотя здесь прямо и не затрагивается вопрос о том, откуда символы берутся, как они возникают, тем не менее, отыс­киваются основания, по которым колесо почему-то мог­ло начать использоваться в качестве символа неба — «звез­дное небо вращается подобно колесу». Как я пыталась показать, на мой взгляд, ситуация прямо противополож­ная: не «существовавший знак неба был похож на коле­со», а колесо — это и есть существовавший знак неба, ис­пользованный в функции «служить для передвижения». В этом смысле можно сказать, что вся современная циви­лизация передвигается на сакральных символах неба.

Совершенно очевидно, что, если мы посмотрим на природу символов под таким углом зрения, то сами со­бой отпадут вопросы: почему колесо (или любой другой объект реального мира) стало использоваться как символ неба? Что в реальном колесе (или любом другом реальном объекте) дает основание для его использования в качестве символа, выражающего то или иное глубинное содержание? И, соответственно, отпадет необходимость в пространных и малоубедительных версиях решения этих вопросов (не­даром сколько специалистов, столько мнений).

Еще один пример. Автор пишет: «В доколумбовой Америке, были найдены древние макеты тележек и фи­гурки животных, поставленные на колеса»155. Нет! И не фигурки животных, и не тележки, и не колеса. Это ка­кие-то выражения сакральных идей, правда, скорее все­го, производные, а не базисные, потому что в них соеди­нены такие элементы, которые встречаются и как само­стоятельные. Очевидно, автор и сам ощущает некоторую непрочность позиции, потому что дальше речь идет о най­денных каменных колесах и доказывается, что это — сак­ральные символы, т.к. они не могли служить для передви­жения: быстро перетерли бы деревянные крепления и/или развалились бы на неровных дорогах. Здесь и комменти­ровать нечего: это отличный пример того, что сакральный символ, пусть и воплощенный в материале, — не то же, что его более поздний функциональный собрат.

То же и в отношении других символов. Например, графема, которая выглядит как несколько вертикальных палочек, соединенных общей горизонтальной линией. Ее называют «гребень» и считают символом дождя. Можно даже предложить основание, по которому гребешок мог начать использоваться в качестве такого символа. Ну, допустим, следующее: гребень используется как символ дождя потому, что при расчесывании длинных женских волос падающие движения руки сверху вниз напомина­ют падение струй воды во время дождя. И попробуйте опровергнуть такую реконструкцию!

А могу предложить другую: гребень — это символ мужской производительной силы. Мотивировка такая: волосы — это символ жизненной силы; женские — женс­кой, мужские — мужской. Не случайно, когда Далила во сне отрезала волосы Самсону, он полностью лишился своей сверхъестественной силы, которая восстанавлива­лась по мере отрастания волос. О том, что женские воло­сы олицетворяют женскую силу, свидетельствует и то обстоятельство, что в традиционных культурах замужняя женщина (т.е. «имеющая хозяина») не имеет права но­сить распущенные волосы: она должна их подобрать или спрятать под платок (женщина, имеющая мужа, не впра­ве демонстрировать свою женскую силу другим мужчи­нам). Это же является причиной того, почему в церкви женщина должна появляться с покрытой головой.

Акт расчесывания — это акт взаимопроникновения, соединения мужской (гребень) и женской (волосы) про­изводительной силы. О том, что расчесывание волос жен­щиной — магический, символический акт, свидетель­ствует отношение к нему инквизиции. Известно, что в средние века, если люди становились свидетелями того, как женщина публично расчесывала свои волосы, а за­тем пошел дождь, вызвавший те или иные несчастья, ее считали ведьмой, акт расчесывания ею волос — ворож­бой, а саму ее сжигали.

И таких реконструкций можно построить множе­ство! Опровергнуть их очень сложно, потому что сред­ством опровержения будет другая реконструкция, такая же искусственная и надуманная. Аргументом могло бы служить доказательство того, что в таком смысле этот символ нигде не употребляется. Но этого доказать невоз­можно, потому что всегда остается вероятность того, что не со всеми символами, не всех культур мы знакомы, не все интерпретации нам известны. А значит и аргументы подобного рода не проходят. Отсюда и произвольность умозаключений. Может в них есть рациональное зерно, а может нет. Узнать это практически нереально, т.к. вся почва символического анализа очень зыбкая: одному ка­жется одно, другому — другое, третьему — третье. По­скольку каждый аналитик — не только специалист, хо­рошо знающий культуру, но и просто умный человек, то и основания он предлагает вполне разумные. Все это приво­дит к сосуществованию огромного числа различных интер­претаций. Т.к. бороться с этим явлением оказывается не­возможно, то нашлось и теоретическое обоснование раз­нобою мнений: все они (или почти все) верны, просто символы настолько многогранны и многоплановы, что могут обозначать самые разные вещи, и это нормально.

Символы действительно многогранны и многопла- новы. Действительно могут обозначать разные вещи. Но проблема в том, что неверная изначальная установка (у объекта внешнего мира, который похож на символ, и символизируемой идеи должно быть нечто общее, что следует отыскать, а если не отыскивается, то придумать) приводит к тому, что все поле исследования замутняется произвольностью, которая не может быть снята ни на каком разумном основании. Соответственно, дискусси­онный центр перемещается в плоскость вопроса: а верна ли данная конкретная интерпретация156?

Какой же выход? Достоверным знание о значении того или иного символа могло бы быть в том случае, если бы было получено в рамках традиции, изначально сохра­няющей подлинный смысл символа. Т.е., чтобы данно­му конкретному человеку, как очередному носителю тра­диции, сообщили люди, которым это знание было в свое время передано их предками, что он обозначает то или иное содержание. Достоверным следует признать знание и того человека, который сумел пережить подлинное глу­бинное значение символа в собственном опыте (т.к. та­ким и был изначальный путь формирования символа). Иначе говоря, обоснованно утверждать, что тот или иной символ имеет то или иное содержание, можно тогда, ког­да или сам смог пережить это знание в результате разви­тия в себе способности постижения глубинной реально­сти, или получил это знание от прямых наследников того, кто когда-то сумел получить такое знание.

В заключение хочу привести еще один пример ана­лиза символического значения гребня, но уже на основе психологической интерпретации. В своем исследовании психологии волшебной сказки М.-Л. фон Франц пишет: «Назначение гребня — приводить волосы в порядок, а также скреплять их. Волосы являются источником ма­гической силы, или мана. Считается, что завитки волос, сохраняемые в качестве памятного подарка, поддержи­вают связь одного человека с другим через время и рас­стояние. Обрезание волос и принесение их в жертву час­то означает подчинение новому коллективному состоя­нию — включающему в себя отречение от старого и рождение заново. Прическа нередко является выражени­ем культурного Weltanschauung157. В сказках примитив­ных народов порой рассказывается, что демонов, после того, как их схватили, расчесали гребнем и вычесали вшей, что подразумевает, что путаница, существующая в бессознательном, должна быть выправлена, все долж­но быть упорядочено и доведено до сознания. Благодаря такой смысловой нагрузке пациенту в начале анализа нередко снятся волосы, находящиеся в диком беспоряд­ке. Гребень, таким образом, репрезентирует способность придавать нашим мыслям упорядоченность, ясность и осознанность»158.

Как видим, такой тип анализа тоже предлагает неко­торый вариант реконструкции значения. Однако сама ре­конструкция базируется на иной предпосылке: во-первых, на хорошем практическом знании контекста, в котором данный символ появляется в аналитической работе (т.е. в той сфере, с которой специалист сталкивается постоян­но), и, во-вторых, — амплификация159 символа оказыва­ется соотнесенной с внутренним чувством исследователя.

Для того чтобы пояснить, что имеется в виду, приве­ду соображения этого же автора о том, почему так слож­на задача интерпретации символического языка, и чем полезно руководствоваться в ходе ее решения. «Любой архетипический образ являет собой центр в сплетении взаимосвязанных отношений, вокруг которого наращи­вается «паутина» взаимосвязей. С помощью интеллекта вы можете продолжать «плести» эти связи бесконечно долго, если на помощь к вам не придет функция чувства, которая подскажет, что относится к делу, а что можно опустить как имеющее к нему весьма отделанное отно­шение. Когда в вашем распоряжении две тысячи ампли­фикаций, то вам необходимо осуществить выбор с по­мощью вашего чувства: какой мотив, на ваш взгляд, наи­более соответствует вашему предмету, а какой проливает ярче свет на контекст данной волшебной сказки. Эту за­дачу нельзя решить без помощи чувства, так как для это­го не существует никакого интеллектуального правила. Если у вас собрано две тысячи волков для амплифика­ции какой-то сказки, то я не уверена, что смогу предло­жить вам сформулированное интеллектуальное правило относительно того, какого волка цитировать, а какого следует поместить лишь в подстрочных примечаниях»160.

Все выше рассмотренное позволяет понять, что ра­бота с символическим языком индивидуального бессозна­тельного, также как с языком символов, выражающих общечеловеческое знание о природе процессов, происхо­дящих на уровне действия универсальных сил, требует не только хорошей теоретической подготовки, но и се­рьезной внутренней работы.

9.

<< | >>
Источник: Бескова И.А.. Эволюция и сознание (когнитив­но-символический анализ). 2001

Еще по теме Наша цивилизация ездит на «символах неба»:

  1. 8.2. Наша цивилизация ездит на “символах неба”
  2. Наша культурная Фобия
  3. Мифы звездного неба
  4. 3. Наука Ленина теперь наша
  5. Чувство юмора - наша защита
  6. «Сыны Неба»
  7. Сотворение неба и земли
  8. После неба — Земля.
  9. Проблема роста цивилизаций Задержанные цивилизации
  10. ГЛАВА ТРЕТЬЯ БОГИ НЕБА И ЗЕМЛИ
  11. ЦИТАДЕЛЬ, ХРАМ И КАРТА НЕБА
  12. § 38. Понятие и типы цивилизаций в истории общества. Противоречия и проблемы техногенной цивилизации, информационного общества
  13. Символ — не внутренняя форма.
  14. СИМВОЛ ЗМЕИ
  15. Раздел 3 Рождение индустриальной цивилизации и противоречия мирового развития (XVIII – первая половина XIX вв) Глава 1 Революции и реформы в становлении западной цивилизации
  16. СИМВОЛ С ПЕРЕПЛЕТЕННЫМИ ЗМЕЯМИ
  17. 7.1. Язык символов как эпистемологический феномен
  18. Язык символов как эпистемологический феномен
  19. Наша дифференциация была проведена до сих пор в пределах тематического поля, очерченного повседневным жизненным миром человека.
  20. Я пришёл с неба с дыханием жизни, чтобы исцелить младенца для его матери».