<<
>>

ВСЕРОССИЙСКИЙ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СОВЕТОВ РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ

21.11 — 1918 года

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Дано сие удостоверение тов. Малькову в том, что он является комендантом Кремля.

Председатель ЦИК Я. Свердлов.

Бережно сложив удостоверение, я спрятал его в карман, вышел от Якова Михайловича и отправился разыскивать комендатуру.

Как оказалось, она разместилась на Дворцовой улице, недалеко от здания Судебных установлений, в трех-четырех комнатах первого этажа небольшого трехэтажного дома, вплотную примыкавшего к Кавалерскому корпусу, почти напротив Троицких ворот. Окна комендатуры выходили к Троицким воротам.

B комендатуре я застал несколько сотрудников, большинство которых работало раньше в Смольном. He было только Стрижака, исполнявшего до моего приезда обязанности коменданта Кремля.

Стрижак был тоже питерцем. После Октября он работал в Таврическом дворце. Как только был решен вопрос о переезде правительства из Петрограда, его послали в Москву готовить Кремль. У него-то я и должен был принять дела. He успел я толком побеседовать с товарищами, расспросить, как идут дела, не успел выяснить, как встретили и разместили прибывших со мной из Питера латышских стрелков, как они сами напомнили о себе. Дверь неожиданно распахнулась, в комендатуру ввалилось человек десять-пятнадцать латышей. Bce с винтовками.

— Где Стрижак?

Прервав беседу с сотрудниками комендатуры, я поднялся из-за стола.

— B чем дело?

— Ничего особенного, — ответил один из латышей, — пришли Стрижака сажать. Тут он?

— Что? Как это сажать? Куда сажать?

— Обыкновенно. Посадим за решетку. B тюрьму. Такое решение.

Я вскипел.

— Да вы что говорите? Какое решение? Чье решение?

— Наше решение. Мы на общем собрании отряда постановили посадить Стрижака как саботажника...

Оказалось, что когда усталые после утомительного переезда из Петрограда и пешего марша по Москве, донельзя проголодавшиеся латышские стрелки прибыли в Кремль и обратились к Стрижаку с просьбой накормить их, он отказался выдать предназначенные для них консервы, сославшись на какую-то кем-то несоблюденную формальность, — не так оформленную ведомость. Всегда спокойные, выдержанные, но не терпевшие непорядка и несправедливости латыши возмутились, тем более, что их товарищи, прибывшие в Москву раньше, сообщали, что консервы у Стрижака есть. Латышские стрелки собрали тут же митинг и приняли решение: объявить Стрижака саботажником и как саботажника арестовать.

Говорили латыши спокойно, держась уверенно. Нет, по их мнению, они не анархисты, самоуправлением не занимаются. Действуют согласно революционным законам: единогласное решение общего собрания — закон. Суть не в консервах, а в том, что Стрижак — саботажник, разговор же с саботажником короткий... Разобравшись, наконец, в чем дело, я вызвал интенданта и велел ему немедленно выдать латышским стрелкам консервы, а латышей разнес на чем свет стоит. Хороша, говорю, законность, нечего сказать.

Собрались, погалдели и на тебе — арестовать. Будто ни командования, ни Советскоий власти, ни порядка нет. Самая настоящая анархия!

Едва ушли пристыженные латыши, как появился Стрижак. Отчитав его как следует, я начал принимать дела. Обошли мы вместе с ним все посты, ознакомил он меня с организацией охраны, с порядком выдачи пропусков в Кремль, передал несложную канцелярию комендатуры, и я вступил в исполнение обязанностей коменданта Московского Кремля.

Стрижак был назначен комендантом одного из домов Совета, в которые

были превращены гостиницы «Националь» (1-й Дом Советов), «Метрополь» (2-й Дом Советов), здания на углу Садово-Каретной (3-й Дом Советов), на углу Моховой и Воздвиженки (4-й Дом Советов) и в Шереметьевском переулке (5-й Дом Советов).

C первого же дня дела комендатуры лавиной обрушились на меня. Надо было и посты установить, и проверять, и пропускную систему налаживать, и быт кремлевской охраны организовать, и квартиры для переселения в Кремль товарищей готовить — всего не перечтешь. И так же, как в Петербурге, — оперативные задания одно за другим, то от Дзержинского, то от Аванесова, а то и прямо от Якова Михайловича или даже от самого Владимира Ильича. Я с трудом вырывал время, чтобы тщательно изучить Кремль, ознакомиться с его населением, без чего нельзя установить твердый порядок.

Уже внешний осмотр Кремля показывал, что работы здесь — непочатый край. Кремль к моменту переезда Советского правительства из Петрограда в Москву был основательно запущен. Часть зданий значительно пострадала еще в дни Октябрьских боев и никем не восстанавливалась. Bo дворе Арсенала уродливо громоздились груды битого кирпича, стекла, всякой дряни. Верхний этаж огромных казарм, тянувшихся чуть ли не от Троицких ворот почти до самого подъезда Совнаркома, начисто выгорел, и его окна зияли мрачными черными провалами.

Ha улицах была несусветная грязь. Весна стояла в 1918 году ранняя, дружная. Уже в конце марта было по-апрельски тепло, и по улицам Кремля разливались настоящие озера талой воды, побуревшей от грязи и мусора. Ha обширном плацу, раскинувшемся между колокольней Ивана Великого и Спасскими воротами, образовалось такое болото, что не проберешься ни пешком, ни вплавь.

Общее впечатление запущенности и неприбранности усиливало бесконечное количество икон. Грязные, почерневшие, почти сплошь с выбитыми стеклами и давно угасшими лампадами, они торчали не только в стенах Чудова, Архангельского и других монастырей, но везде: в Троицкой башне, у самого входа в Кремль, над массивными воротами, наглухо закрывшими проезды, в Спасской, Никольской, Боровицкой башнях.

Bce надо было чистить, прибирать, ремонтировать, а рабочих рук было до смешного мало. Латышские стрелки были полностью загружены караульной службой и выполнением боевых заданий ВЦК и ВЧК. B моем распоряжении имелось всего десятка два-три водопроводчиков, электромонтеров, подметальщиков улиц, да примерно столько же старых царских швейцаров, следивших за порядком в дворцовых покоях. Пришлось на уборку Кремля мобилизовать всех его жителей, не занятых работой в советских учреждениях. Кое-как, с грехом пополам очистили улицы, но до полного порядка было далеко.

Уборка, конечно, была делом серьезным: Кремль должен был выглядеть, как следует, однако главной моей заботой была все же не уборка, а организация охраны Кремля. Дело здесь было еще сложнее, чем в Смольном.

Как и в Смольном, пропуска в Кремль существовали постоянные и разовые. Постоянные выдавались по заявкам учреждений на месяц, разовые — на одно посещение, выдача производилась в небольшой деревянной будке, прилепившейся к стене Кутафьей башни, у входа в Троицкие ворота. Правом заказа разовых пропусков пользовались большинство сотрудников ВЦИК, Совнаркома и почти все жители Кремля. При таком порядке в Кремль мог проникнуть кто угодно.

Я начал с того, что договорился с Аванесовым и Бонч-Бруевичем, чтобы круг сотрудников правительственного аппарата, имеющих право заказывать разовые пропуска, был резко ограничен. Так, во всем Управлении делами Совнаркома мог отныне заказывать пропуск непосредственно в Троицкой будке только сам Бонч-Бруевич. Bce остальные сотрудники Управления делами должны были обращаться в комендатуру, ко мне, а я уже давал распоряжение о выдаче разовых пропусков. Одна эта мера сразу резко снизила количество заявок на разовые пропуска. Затем пересмотрел я также и порядок заказа пропусков жителями Кремля, значительно сократив круг лиц, которым предоставлялось это право.

C пропусками дело понемногу налаживалось. Однако весь пропускной режим был бы ни к чему, если бы можно было проникнуть в Кремль, минуя охрану. Вновь и вновь обходил я Кремль, лазил по Кремлевским стенам, присматриваясь и изучая, как лучше расставить посты,

чтобы исключить такую возможность. Оказалось, что если со стороны Красной площади, Москвы-реки и Александровского сада стены были достаточно высоки, то возле Спасской и Никольской башен они возвышались всего на несколько метров, и влезть там на стену не представляло большого труда, в особенности, если бы со стены кто-нибудь помог. Насколько это практически было несложно, я убедился самым неожиданным образом.

Однажды под вечер, обходя кремлевскую стену невдалеке от Спасской башни, ближе к Москве-реке, я внезапно натолкнулся на группукремлевских мальчишек лет десяти-двенадцати. Спокойно и деловито они спустили со стены толстую веревку и, сосредоточенно сопя, пытались втащить наверх здоровенного парня. Дело двигалось довольно успешно, и парень болтался уже метрах в двух-трех над землей, еще минута, и он будет на стене. Завидев меня, ребята кинулись врассыпную, бросив впопыхах веревку. Парень рухнул вниз. Быстро вскочив на ноги, он грязно выругался, погрозил мне кулаком и пустился наутек. Догнать его не было никакой возможности. Однако выяснить, кто это пытался прорваться в Кремль, зачем, следовало.

Ha другое утро я вызвал в комендатуру «нарушителей» пропускного режима, принялся их расспрашивать со всей строгостью.

Только зря! Ничего толком сказать они не могли. Для мальчишек это была просто игра. Парня они встретили днем в Александровском саду. Когда он, быстро завоевав их расположение, заявил, что им «слабо» втащить его в Кремль на веревке, мальчишки готовы были расшибиться в лепешку, чтобы доказать, что «не слабо». Интерес к занятному приключению только увеличился, когда парень потребовал, чтобы они побожились, что ничего не скажут взрослым, так как иначе помешают. Что за парень, кто он таков, никто из ребят, конечно, не знал.

Если подобную штуку могли устроить мальчишки, то нечего и говорить, насколько проще это было взрослым. Среди многочисленного и разношерстного населения Кремля 1918 года вполне могли оказаться охотники помочь кому-либо нелегально пробраться в Кремль. Чтобы предотвратить подобные случаи, пришлось усилить подвижные посты по всей Кремлевской стене, а вблизи Спасских и Никольских ворот установить на стене постоянных часовых.

Немало хлопот доставляло мне первое время кремлевское население. Кого только тут не было весной 1918 года! B Кремле жили и бывшие служители кремлевских зданий со своими семьями: полотеры, повара, кучера, судомойки и т.д. — служащие некогда помещавшихся в Кремле учреждений. Bce они, за исключением стариков-швейцаров, давно в Кремле не работали.

Прелюбопытный народ были эти самые швейцары! Насчитывалось их в Кремле несколько десятков, все старики лет за шестьдесят, а то и больше, бывшие николаевские солдаты. B Кремле было тогда три дворца: Большой, Потешный и Малый Николаевский. Ha месте последнего году в 1934 — 1935 построено новое здание, где ныне помещается Кремлевский театр. Вот за сохранность имущества в этих дворцах, да еще в Оружейной палате и Кавалерском корпусе, старики и следили. Они же убирали помещения. Жили старики в Кремле испокон веков, помнили не только Николая II, но и Александра III, к обязанностям своим относились чрезвычайно ревностно. He давали сесть и пылинке ни на кресло, ни на одно зеркало. Как занимались они своим делом в прежние времена, так занимались и теперь, после революции.

K советской власти большинство из них относилось поначалу с открытой неприязнью: какая, мол, это власть? Ни тебе пышности, ни величавости, с любым мастеровым, любым мужиком — запросто. Только со временем, присмотревшись к Ленину, Свердлову, Дзержинскому, Цюрупе, к другим большевикам, начали понимать старики природу нового, советского строя и горячо, искреннее привязались к нашим руководителям, хотя и поругивали их втихомолку за излишнюю, с точки зрения царских служителей, скромность и простоту.

— He то! — вздыхал порой тот или иной старик- швейцар, глядя на быстро идущего по Кремлю Ильича в сдвинутой на затылок кепке или Якова Михайловича в неизменной кожаной куртке.

— He то! Благолепия не хватает. Ленин! Человек-то какой! Трепет вокруг должен быть, робость. A он со всяким за руку, запросто. Нет, не то.

Занятные были старики! Они опасности не представляли. A вот другие...

Целый квартал, тянувшийся от Спасских ворот до площади перед колокольней Ивана Великого и от плаца до здания Судебных установлений, был застроен тесно

лепившимися друг к другу двух-трехэтажными домами и домишками, заселенными до отказа.

Полно было жильцов и в небольших зданиях, расположенных во дворе Кавалерского корпуса. Что это был за народ, пойди разберись, во всяком случае, их пребывание в Кремле необходимостью не вызывалось.

Ho больше всего хлопот и неприятностей доставляли мне монахи и монахини, так и сновавшие по Кремлю в своих черных рясах. Жили они в кельях Чудова и Вознесенского монастырей, приткнувшихся возле Спасских ворот.

Подчинялись монахи собственному уставу и своим властям. C нашими правилами и требованиями считались мало, свою неприязнь к советской власти выражали чуть ли не открыто. И я вынужден был снабжать эту, в подавляющем большинстве враждебную, братию постоянными и разовыми пропусками в Кремль. Вот тут и охраняй, и обеспечивай Кремль от проникновения чуждых элементов!

От этих монахов мне просто житья не было, что ни день, то что-нибудь новое. Мало того, что они сами не внушали никакого доверия, что в гости к ним ходила самая подозрительная публика, они и того хуже удумали: организовали розничную торговлю пропусками в Кремль, поставив дело на широкую ногу.

He знаю, насколько кремлевские монахи были благочестивы и как строго блюли монашеские обеты и церковный устав, но что большинство из них были отменными спекулянтами и пройдохами, это уж точно. Сам убедился! Взять хотя бы игуменью Вознесенского монастыря. Оказалось, что она торгует ценными бумагами на черной бирже, возле Ильинских ворот, у стены Китай-города. И на крупные суммы. He сама, конечно, а через подставных лиц».

Через месяц после переезда Советского правительства в Москву вышел декрет Совнаркома «0 снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции».

Декрет требовал не откладывать дела в долгий ящик, «чтобы в день 1-го Мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы».

Роль «наиболее уродливого истукана» сыграл в Кремле памятник Александру II. Это было величественное

сооружение. Над обрывом, на кромке холма возвышался шатер, по бокам — галереи с портретами коронованных особ царствующей фамилии. Под шатром — статуя «царя-освободителя и мученика». Единственный в двух русских столицах монумент одного из самых значительных реформаторов был снесен в 1918 r., через двадцать лет после открытия.

Главным результатом этих событий было оправдание возможности каких-либо разрушений в Кремле. Древнейший ансамбль становился резиденцией новой власти.

Нет в Кремле двух древних соборов XVI в. — Вознесения Господня и Чуда архангела Михаила. Исчезли с ними и постройки двух одноименных монастырей, исчезла вся древняя часть восточной стороны кремлевского ансамбля.

Хозяйственные, «придворные» интересы заменяли в Кремле все остальные. Bce гражданские и монастырские постройки занимали работники аппарата, обслуга и охрана. Некоторые здания служили казармой.

За годы Советской власти в Кремле были уничтожены прекрасный и загадочный главный храм Чудова монастыря с великолепными фресками, соединенные церкви Андрея Первозванного, Благовещения и св Алексея (XV — ХѴП в.), Малый, или Николаевский, дворец работы M.Ka- закова с церковью Петра и Павла (ХѴШ в.) огромный Вознесенский собор архитектора Алевиза Нового, строителя Архангельского собора (XVI в., перестроен в XVEII в.), церковь Михаила Малеина (ХѴП в.), небольшая колокольня ХѴІП в. с церковью Иосифа Белгородского, удивительной красоты церковь св. Екатерины, редчайший образец московской готики (начало XIX в.).

He удалось археологам провести раскопки на месте взорванных святынь, а ведь в Кремле были древнейшие московские некрополи.

Монастырский собор Вознесения Господня был усыпальницей женщин великокняжеского и царского рода. С. M. Соловьев писал, что государь Всея Руси в светлый праздник Пасхи после богослужения шел вначале в Вознесенский собор поклониться гробу матери, и только после — в Архангельский, к гробнице отца. Таково было значение храма.

Монастырь стал первой привилегированной женской обителью. Созданный в XVI в. новый богатейший при-

ют получил название Новодевичьего, т. e. нового по сравнению с Вознесенским. Ныне только это название косвенно напоминает об исчезнувшем в Кремле монастыре.

Женский некрополь был уничтожен в 20-е годы. B ход пускались лопаты, и вот уже видна расчищенная плита, закрывающая могилу. Ha ней тоже текст, более

H.K. Крупская. Фотография.

подробно рассказывающий о покоящемся здесь лице. B протокол тщательно переносится каждое слово, фотограф делает снимок. Плиту отваливают и на поверхность поднимают белый каменный саркофаг. Снимают крышку, и снова щелкает фотоаппарат.

Царицы лежат спеленатые. Ткань разворачивают, она разваливается прямо в руках. Ee кусочки помещают между стеклами, помечают. Кроме сосудов, в саркофагах нет бытовых предметов, украшений, даже крестов. Лишь у одной из сестер Петра на пальце золотое кольцо.

Мария Долгорукая, первая жена Михаила Романова, одна из всех была погребена в парчовом сарафане (он сейчас в Оружейной палате), волосы в серебряной нитке, у других — в простых волоснянках.

Саркофаги нужно было куда-то срочно убрать из собора, который уже готовились взрывать. Вначале их перенесли в помещение звонницы возле Ивана Великого. Ho оставлять останки в служебных помещениях показалось слишком кощунственным. Тогда местом размещения выбрали подвал Судной палаты, пристройки у Архангельского собора. Большие каменные саркофаги по одному или сразу по несколько ставили на телегу, и единственная лошадь медленно везла через Ивановскую площадь Анастасию Романову и Ефросинью Старицкую (ее предполагаемую отравительницу), Елену Глинскую (мать Грозного) и Марфу Собакину (знаме-

нитую царскую невесту). Сместилось время, и рядом могли оказаться две жены царя Михаила и две — царя Алексея: властолюбивая Софья Витовна и беспринципная Мария Нагая, что признала за сына-царевича беглого расстригу. Через дыру по доскам 52 гробницы спустили вниз, и вскоре уже мало кто помнил о содержимом сырого подвала.

B воспоминаниях В.Бонч-Бруевича есть широко известный эпизод. Из книги С.Бартенева «Московский Кремль в старину и теперь» В. И. Ленин узнал, что арка собора Двенадцати апостолов была заложена кирпичом при Николае I и превращена в сарай для фуража. Распорядившись о реставрации, Ленин заметил: ♦ Ведь вот была эпоха — настоящая аракчеевщина... Bce обращали в сараи, казармы: им совершенно была безразлична история нашей страны». Десять дет спустя новая эпоха, превзойдя все ужасы аракчеевщины, на руинах истории стала строить казарму невиданной архитектуры — казарменный социализм, когда борьба за национальную культуру уже расценивалась как классовая. «Характерно, — заявил в сентябре 1933 г. Л. Каганович, — что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что эти протесты вызваны не заботой об охране памятников старины, а политическими мотивами — попыткой упрекнуть советскую власть в вандализме».

B кремлевских квартирах жили когда-то многие из «победителей» прошлых лет. Здесь была и квартира Сталина, полученная им в 1919 r., по свидетельству Троцкого, вместо намеченных императорских апартаментов Большого Кремлевского дворца. Здесь жили Дзержинский, Калинин, Куйбышев и др.

Жизнь городов неизбежно связана с многочисленными изменениями в политической и духовной жизни. Кремль, как часть Москвы, не исключение. B 1918 г. новая власть взяла ее памятники под свою опеку, обязалась их охранять и даже начала заботиться. Ho итог превзошел все мыслимое.

Семья Романовых была расстреляна 16 июля 1918 г. в Екатеринбурге. Расстрел царской семьи был утвержден в Москве.

B свое время большевики предполагали организовать над бывшим царем открытый суд. Ho обстоятельства лета 1918 г. не благоприятствовали проведению «открытых судов». Большевики стремились BO что бы то ни стало удержать власть, над которой нависла реальная опасность.

Через Зиновьева екатеринбургский Уралсовет сообщил в Москву Свердлову и Ленину, что казнь царской семьи не терпит более отлагательств. У Уралсовета положение было критическое — на Екатеринбург наступали войска чехословацкого корпуса и сибирской белой армии.

B Екатеринбург от CHK и ВЦИК была отправлена телеграмма с утверждением решения о казни царской семьи.

B Москву последовала телеграмма об исполнении: «Москва. Секретарю Совнаркома Горбунову обратной проверкой. Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации». Текст этой шифрованной телеграммы захватили белогвардейцы, вступившие в Екатеринбург. Его расшифровал и опубликовал H. А. Соколов, занимавшийся расследованием обстоятельств гибели царской семьи.

Арест царя последовал за его отречением. Этот арест прошел много стадий — от домашнего ареста в Царском Селе до заточения в Екатеринбурге.

Француз, преподававший языки наследнику, вспоминал: «Поставленный генералом в известность о последних петроградских событиях, Государь поручил ему передать по телефону Родзянко, что он готов на все уступки, если Дума считает, что она в состоянии восстановить порядок в стране. Ответ был: уже поздно. Было ли это так в действительности? Распространение революционного движения ограничивалось Петроградом и ближайшими окрестностями. И несмотря на пропаганду, престиж царя был еще значителен в армии и среди крестьян. Разве недостаточно было дарования конституции и поддержки Думы, чтобы вернуть Николаю II популярность, которой он пользовался в начале войны?

Ответ Думы ставил перед Царем выбор: отречение или попытка идти на Петроград с войсками, которые оставались ему верны; но это была гражданская война в присутствии неприятеля... У Николая II не было колебаний, и утром он передал генералу Родзянко телеграмму с уведомлением председателя Думы о своем намерении отречься от престола в пользу сына.

Несколько часов спустя он приказал позвать к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему:

— Сергей Петрович, ответьте мне откровенно, болезнь Алексея излечима?

Профессор Федоров, отдавая себе отчет во всем значении того, что ему предстояло сказать, ответил:

— Государь, наука говорит нам, что эта болезнь неизлечима. Бывают, однако, случаи, когда лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Ho Алексей Николаевич, тем не менее, во власти случайностей. Государь грустно опустил голову и прошептал:

— Это как раз то, что мне говорила Государыня... Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен Родине, как я бы того желал, то мы имеем право сохранить его при себе.

Решение им было принято, и вечером, когда приехали из Петрограда представители Временного правительства и Думы, он передал им акт отречения, составленный им заранее; в нем он отрекался за себя и за своего сына от русского престола в пользу своего брата Великого Князя Михаила Александровича. Вот текст этого документа, который своим благородством и горячим патриотизмом привел в восхищение даже врагов Государя:

A K T

об отречении Государя Императора Николая II от престола Государства Российского в пользу Великого Князя Михаила Александровича.

B дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской

нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, сможет окончательно сломить врага. B эти решающие дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с государственной Думой, признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя Верховную власть. He желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Bo имя горячо любимой Родины призываем всех наших верных сыновей Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний помочь Ему, вместе с представителями народа, вынести государство Российское к благу России.

г.Псков, 2 марта

15 час. 3 мин. 1917 года НИКОЛАЙ.

Министр Императорского Двора, генерал-адъютант Граф Фредерикс.

Ha следующий день после отречения Государя Великий Князь Михаил Александрович, по совету всех членов Временного правительства, отрекся в свою очередь и предоставил Учредительному собранию разрешение вопроса о будущем образе правления в России.

Прошло три дня. 21 марта, в 10 часов утра, Ee Величество вызвала меня и сказала, что генерал Корнилов от имени Временного правительства только что объявил ей, что Государь и она арестованы и что все те, кто не желает подвергаться тюремному режиму, должны покинуть дворец до четырех часов. Я ответил, что решил остаться.

— Государь возвращается завтра, надо предупредить Алексея, надо все ему сказать... He сделаете ли вы этого? Я пойду поговорить с дочерьми.

Было заметно, как она страдает при мысли о том, как ей придется взволновать больных Великих Княжон, объясняя им об этом отречении их отца, тем более, что это волнение могло ухудшить состояние их здоровья.

Я подошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что Государь возвращается завтра из Могилева и больше туда не вернется.

— Почему?

— Потому, что ваш отец не хочет быть больше Верховным Главнокомандующим!

Это известие сильно его огорчило, так как он очень любил ездить в Ставку. Через несколько времени я добавил:

— Знайте, Алексей Николаевич, ваш отец не хочет быть больше Императором.

Он удивленно посмотрел на меня, старясь прочесть на моем лице, что произошло.

— Зачем? Почему?

— Потому, что он очень устал и перенес много тяжелого за последнее время.

— Ах, да! Мама мне сказала, что, когда он хотел ехать сюда, его поезд задержали. Ho папа лотом опять будет Императором?

Я объяснил ему тогда, что Государь отрекся от престола в пользу Великого Князя Михаила Александровича, который в свою очередь уклонился.

— Ho тогда кто же будет Императором?

— Я не знаю, пока никто!

Ни слова о себе, ни намека на свои права наследника. Он сильно покраснел и был взволнован. После нескольких минут молчания он сказал:

— Если нет больше Царя, кто же будет править Россией?

Я объяснил ему, что образовалось Временное Правительство, которое будет заниматься государственными делами до созыва Учредительного собрания, и что тогда, быть может, его дядя Михаил взойдет на престол. Я еще раз был поражен скромностью этого ребенка.

B 4 часа двери дворца запираются. Мы в заключении! Сводно-гвардейский полк заменен одним из полков царскосельского гарнизона, и солдаты стоят на ча-

cax уже не для того, чтобы нас охранять, а с тем, чтобы нас караулить.

22 марта, в 11 часов утра приехал, наконец, Государь в сопровождении гофмаршала князя Долгорукова. Он немедленно поднялся к детям, где его ожидала Государыня.

После завтрака он зашел к Алексею Николаевичу, где я находился в ту минуту, и разговаривал со мною с обычной простотой и благожелательностью. Ho при виде его побледневшего и похудевшего лица было ясно, что рн также много перестрадал за время своего отсутствия.

Для них было большим утешением чувствовать себя вместе во время такого сурового испытания. Им казалось, что это облегчало их скорбь и что громадная любовь, которую они испытывали друг к другу, давала им достаточно сил, чтобы перенести страдания.

Несмотря на обычное его самообладание, Государю не удавалось скрыть глубокого потрясения, которое он пережил, но он быстро оправился, окруженный лаской своей семьи. Он посвящал ей большую часть своего дня; остальное время он читал или гулял с князем Долгоруковым. Вначале ему было запрещено ходить в парк и предоставлено лишь пользование примыкавшим к дворцу маленьким садом, еще покрытым снегом и окруженным часовыми. Ho государь принимал все эти строгости с изумительным спокойствием и величием духа. Ни разу ни слова упрека не слетело с его уст. Дело в том, что одно чувство, более сильное даже, чем семейные связи, преобладало в нем — это была его любовь к Родине. Чувствовалось, что он готов все простить тем, кто подвергал его унижению, лишь бы они оказались способными спасти Россию.

Наше царскосельское заточение, казалось, должно было долго длиться: был поднят вопрос о предстоящей отправке нас в Англию. Ho дни проходили, и отъезд наш постоянно откладывался. Дело в том, что Временное правительство было вынуждено считаться с крайними элементами, и чувствовалось: власть мало-пома- лу ускользает из его рук. Мы были, однако, всего в нескольких часах езды от железной дороги до финляндской границы, и необходимость проезда через Петроград была единственным серьезным препятствием. Таким образом, казалось, что, действуя решительно и с соблюдением полной тайны, было бы не так трудно перевезти царскую семью в один из портов Финляндии,

а оттуда за границу. Ho все боялись ответственности, и никто не решался себя скомпрометировать. Злой рок тяготел над ними!

B конце января 1919 года я получил телеграмму от генерала Жанена, которого знал в Могилеве в бытность его начальником французской военной миссии при Ставке. Он приглашал меня приехать к нему в Омск. Несколько дней спустя я покинул Тюмень и 13 февраля приехал во французскую военную миссию при омском правительстве.

Отдавая себе отчет в исторической важности следствия, производившегося с исчезновением царской семьи, и желая знать его результаты, адмирал Колчак поручил в январе генералу Дитрихсу привезти ему в Екатеринбург следственное производство, а также все найденные вещи. 5 февраля он вызвал следователя по особо важным делам Николая Алексеевича Соколова и предложил ему ознакомиться с расследованием. Два дня спустя министр юстиции Старынкевич поручил ему продолжать дело, начатое Сергеевым.

Тут я познакомился с г. Соколовым. C первого нашего свидания я понял, что убеждение его составлено и у него не остается никакой надежды. Что касается меня, то я еще не мог поверить такому ужасу.

— Ho дети, дети? — кричал я ему.

— Дети разделили судьбу родителей. У меня по этому поводу нет и тени сомнения!

— Ho тела?

— Надо искать на поляне — там мы найдем ключ от этой тайны, так как большевики провели там три дня и три ночи не для того, чтобы просто сжечь кое- какую одежду.

Увы, заключения следователя не замедлили найти себе подтверждение в показании одного из главных убийц — Павла Медведева, которого незадолго перед тем взяли в плен в Перми. Ввиду того, что Соколов был в Омске, его допрашивал 25 февраля в Екатеринбурге Сергеев. Он признал совершенно точно, что Государь, Государыня и пять детей, доктор Боткин и трое слуг были убиты в подвальном этаже дома Ипатьева в течение ночи с 16 на 17 июля».

Палачи гордились совершенным убийством.

Эта гордость — отличительная черта советских палачей. Петр Ермаков (участник расстрелов} в 1947 — к

30-летию Октября — написал свою автобиографию, чтобы она жила в памяти потомков, и сдал в архив воспоминания о своих «славных подвигах». (Орфография подлинника в основном сохраняется): «...На меня выпало большое счастье произвести последний пролетарский советский суд над человечеим тираном, коронованным самодержцем, который в свое царствование судил, вешал и расстрелял тысячи людей, за это он должен был нести ответственность перед народом. Я с честью выполнил перед народом и страной свой долг, принял участие в расстреле всей царствующей семьи...»

Из воспоминаний П. Э. Ермакова о расстреле бывшего царя.

«... Итак, Екатеринбургский исполнительный Комитет сделал постановление расстрелять Николая, но почему-то о семье, о их расстреле в постановлении не говорилось, когда позвали меня, то мне сказали: «На твою долю выпало счастье — расстрелять и схоронить так, чтобы никто и никогда их трупы не нашел, под личную ответственность сказали, что мы доверяем, как старому революционеру».

Поручение я принял и сказал, что будет выполнено точно, подготовил место, куда везти и как скрыть, учитывая все обстоятельства важности момента политического.

Когда я доложил Белобородову, что мог выполнить, то он сказал: «Сделай так, чтобы были все расстреляны, мы это решили». Дальше я в рассуждения не вступал, стал выполнять так, как это нужно было.

Получил постановление, 16 июля в 8 часов вечера сам прибыл с двумя товарищами и другим латышом, теперь фамилию не знаю, но который служил у меня в моем отряде в отделе карательном. Прибыл в 10 часов ровно в дом особого назначения, вскоре пришла моя машина малого типа грузовая.

B 11 часов было предложено заключенным Романовым и их близким, с ними сидящим, спуститься в нижний этаж, на предложение сойти к низу были вопросы — для чего? Я сказал, что вас повезут в центр, здесь вас держать больше нельзя, угрожает опасность. Как наши вещи, — спросили. Я сказал — ваши вещи соберем и выдадим на руки, они согласились, сошли к низу, где для них были поставлены стулья вдоль стены.

Хорошо сохранилось в моей памяти, с первого фланга сел Николай, Алексей, Александра, старшая дочь Тать-

яна, далее доктор Боткин сел, потом фрейлина и дальше остальные. Когда все успокоились, тогда я вышел, сказал шоферу: «действуй», он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки.

Bce это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле.

Bce сидящие чего-то ждали. У всех было напряженное состояние, изредка перекидывались словами. Ho Александра несколько слов сказала не по-русски. Когда все было в порядке, тогда коменданту дома Юровскому дал в кабинет постановление Областного Исполнительного комитета, то он усомнился — почему всех. Ho я ему сказал: надо всех и разговаривать нам с вами долго нечего, времени мало, пора приступать. Я спустился книзу совместно с комендантом, надо сказать , что уж заранее было распределено кому и как стрелять, я себе взял самого Николая, Александру, дочь, Алексея, потому что у меня был маузер, им можно было работать. У остальных были наганы. После спуска в нижний этаж мы немного обождали. Потом комендант предложил всем встать, но Алексей сидел на стуле.

Тогда стал читать приговор — постановление, где говорилось: по постановлению Исполнительного комитета — расстрелять. Тогда у Николая вырвалась фраза: «Так нас никуда не повезут?» Ждать больше было нельзя, я дал выстрел в него в упор, он сразу упал, но и остальные также. B это время поднялся между ними плач, один другому бросались на шею. Затем дали несколько выстрелов, все упали. Когда я стал осматривать их состояние: которые были еще живы, я давал новый выстрел в них. Николай умер с одной пули, жене дано две, и другим также по несколько пуль.

При проверке пульса, когда уже были мертвы, я дал распоряжение всех вытаскивать через нижний ход в автомобиль и сложить. Так и сделали, всех покрыли брезентом. Когда эта операция была окончена, около часа ночи с 16 на 17 июля 1918 года автомобиль с трупами направился в лес через Верх-Исетск по направлению дороги в Коптяки, где мною было выбрано место для за- рытия трупов. Ho я заранее учел момент, что зарывать не следует, ибо я не один, а со мной еще есть.

Я вообще мало кому мог доверять это дело, и тем паче, что я отвечал за все, то я заранее решил их жечь. Для этого приготовил серную кислоту и керосин, все

было усмотрено. Ho не давая никому намека сразу, я сказал: мы их спустим в шахту, и так решили.

Тогда я велел всех раздеть, чтобы одежду сжечь, и так было сделано. Когда стали снимать с них платья, то у самой и дочерей были найдены медальоны, в которых вставлена голова Распутина. Дальше под платьями на теле были особо приспособленные лифчики двойные, подложена внутри материала вата и где были уложены драгоценные камни и прострочены. Это было у самой и у четырех дочерей. Bce это было штуками передано члену Уралсовета Юровскому. Что там было, я вообще не поинтересовался на месте, ибо было некогда. Одежду тут же сжег. A трупы отнесли около 50 метров и спустили в шахту. Она не была глубокая, около 6 саженей, ибо все эти шахты я хорошо знаю. Для того, чтобы можно было вытащить для дальнейшей операции с ними. Bce это я проделал, чтобы скрыть следы от своих лишних присутствующих товарищей.

Когда все это было окончено, то уж был полный рассвет, около 4 часов утра... Это место находилось совсем в стороне дороги около 3 верст.

Когда все уехали, то я остался в лесу, об этом никто не знал. C 17 на 18 июля я снова прибыл в лес, привез веревку, меня спустили в шахту, я стал каждого по отдельности привязывать, по двое ребят стали вытаскивать (эти трупы). Когда всех вытащили, я стал класть на двуколку, отвезти от шахты в сторону, разложили на три группы, облили бензином, а самих (то есть трупы) серной кислотой. Трупы горели до пепла и пепел был зарыт. Bce это происходило в 12 часов ночи 17 на 18 июля 1918 года. После всего 18 доложил. Ha этом заканчиваю все. 29.10.47 года. Ермаков».

B этих воспоминаниях множество фактических ошибок, которые опровергаются показаниями других свидетелей: машина прибыла не в 10, а в полночь. Маузер был не только у Ермакова, но и у Юровского, и т. д. Ho все эти детали для Ермакова не важны. Главное — доказать, что он, Ермаков, все сам организовал и всех убил.

Палачи оспаривали право главного «расстрельщика».

При Хрущеве сын старого большевика Михаила Медведева обратился в ЦК партии с просьбой о помощи, поскольку его отец расстреливал царя.

Медведев-младший просил разрешения сдать в ЦК воспоминания отца об участии в расстреле семьи царя, пода-

рить Никите Сергеевичу «браунинг», из которого убит Николай II и оставить за его матерью право пользоваться «столовой лечебного питания» — закрытым распределителем ЦК. Глава расстрельной команды Юровский в выступлении на совещании старых большевиков говорил: «... Покончив с расстрелом, нужно было переносить трупы, а путь сравнительно длинный, как переносить? Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист...»

Воспоминания Михаила Медведева не были напечатаны из-за их «незначительности», пистолет сдан в Музей революции, учитывая заслуги M. А. Медведева перед Советским государством, за его вдовой было оставлено «право пользоваться столовой лечебного питания (филиал № 2)».

<< | >>
Источник: A. H. Бадак, И. E. Войнич, H. M. Волчек. Всемирная история: Итоги первой мировой войны .. 2002

Еще по теме ВСЕРОССИЙСКИЙ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СОВЕТОВ РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ:

  1. СОВЕТЫ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ.
  2. ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. II ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД СОВЕТОВ
  3. 6.5. Совет Министров Республики Беларусь – центральный орган исполнительной власти. Порядок его образования, правовые основы деятельности
  4. Приложение 10 Численность депутатов областных советов в Италии
  5. Октябрь 1917 г.: точки зрения. Второй всероссийский съезд советов.
  6. II. ПЕРВЫЕ КОМИТЕТЫ И СОВЕТЫ
  7. Статья 17.1. Невыполнение законных требований члена Совета Федерации или депутата Государственной Думы Комментарий к статье 17.1
  8. Вопрос 38 В чем заключается ответственность членов совета директоров, (наблюдательного совета) общества, единоличного исполнительного органа общества, членов коллегиального исполнительного органа общества и управляющего?
  9. Вопрос 55. Какую ответственность несут члены совета директоров (наблюдательного совета) общества, единоличный исполнительный орган общества (директор, генеральный директор), временный единоличный исполнительный орган, члены коллегиального исполнительного органа общества (правления, дирекции), а равно управляющая организация или управляющий при осуществлении своих прав и исполнении обязанностей?
  10. В соответствии с Рекомендациями Комитета министров Совета Европы следующие условия должны быть обеспечены:
  11. Выборы депутатов Национального совета осуществляются на основании пропорциональной избирательной системы, а распределение мест происходит по формуле Гогенбах-Бишофа