<<
>>

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ МОГУЩЕСТВО

Фернан Бродель сравнивает Амстердам с Венецией в пору ее расцвета. По крайней мере, утверждает он, по отношению к городам Соединенных Провинций Амстердам занимал то же положение, что и Венеция по отношению к городам ее материковых владений.

Было и сходство чисто внешнее — затопляющие воды, разделявшие оба города на острова и островки, каналы. Разве соленая вода не держала в плену оба города? — спрашивает автор «Времени мира».

Еще в начале XIII века Амстердам был обычной маленькой рыбацкой деревушкой на берегу реки Амстел, недалеко от места впадения ее в залив Зюйдерзее. Чтобы жить безопасно в этих краях, надо было укреплять поселение, и не столько от врагов или завистников, сколько от нередко бушующего моря. Соорудив дамбу, поселенцы нарекли деревню Амстеледамме, что в переводе означает «дамба на реке Амстел».

Балтийские мореплаватели издавна утвердили Амстердам в качестве места встреч и торговли. Однако город оставался труднодоступным, с опасными, самое малое — сложными подходами. У входа в Зюйдерзее постоянную угрозу представляли песчаные отмели. Покидая Амстердам, мореплаватели должны были останавливаться в гаванях и дожидаться благоприятного ветра.

. И несмотря на все это, амстердамский порт всегда был полондо отказа. Один путешественник писал в 1738 году: «Я ничего не видывал такого, чтобы так меня поразило. Невозможно вообразить себе, не увидев этого, великолепнейшую карТину двух тысяч судов, собравшихся в одной гавани».

Путеводитель 1701 года говорит о восьми тысячах кораблей, «коих мачты и снасти образуют как бы род леса, столь густого, что через него едва пробивается солнце...».

C площади Дам можно было увидеть огромное множество флагов, развевающихся на мачтах кораблей: немецкие, бранденбургские, любекские, венецианские, английские, шотландские, тосканские... Путеводитель называет Амстердам «всеобщим складом Вселенной, Престолом Изобилия, местом сосредоточения богатств и благосклонности небес».

Однако так не было бы без вкЛада провинций и нидерландских городов. Для величия Амстердама они были непременным условием. Торговля с морем затрагивала огромную полосу нидерландских земель — Зеландию, Фрисландию, Гронинген, частично Утрехт. И только Гел- дерн, генералитетские земли и Оверэссейл — области бедные, архаичные, еще «средневековые» — оставались вне большой игры.

Сотрудничество между провинциями и Амстердамом вылилось в разделение задач: промышленность процветала в Лейдене, Гарлеме, Делфте; судостроение — в Брилле и Роттердаме; Дордрехт жил за счет значительной торговли по Рейну; Энкхейзен и Роттердам контролировали рыбный промысел в Северном море, опять-таки Роттердаму, самому могущественному городу после столицы, доставалась лучшая часть торговли с Англией и с Францией; Гаага, столица политическая, немного напоминала Вашингтон в Соединенных Штатах в прошлом и в настоящем.

И, значит, подчеркивает Бродель, не случайно Ост-Инд- ская компания разделялась на отдельные палаты, и не случайно наряду с Амстердамским банком, созданным в 1609 году, утвердились менее активные, но аналогичные банки

Восстание в Амстердаме в 1G96 г.

Гравюра конца XVII в.

в Мидделбурге, Делфте, Роттердаме.

Очень долгое время горожане Амстердама и других прибрежных городов и провинций жили за счет рыбной ловли. Нидерландский народ «столь сильно склонен к мореплаванию, что можно сказать, вода более его стихия, нежели земля», — утверждал Париваль.

Ha часто бушующем Северном море народ этот прошел свое ученичество в рыболовстве, каботажном плавании, перевозках на дальнее расстояние, в морской войне. По словам одного англичанина, не было ли Северное море «академией мореходов и лоцманов голландских мятежников»? Голландия и Зеландия испокон веков населяли Северное и соседние моря своими рыбаками.

Рыболовство было национальным промыслом — по меньшей мере четырьмя «промыслами». Первый у берегов и в пресных водах обеспечивал разнообразное снабжение «очень нежными сортами рыбы» (Париваль); то была рядовая ловля, но по стоимости она составляла примерно половину боль-

шого лова, огромного сельдяного промысла, рядом с которым выглядела относительно скромно ЛОВЛЯ Трески И IIIIK- ши в Исландском море.

Долгое время голландцы гарпунили кита у Шпицбергена. Амстердам ревниво сохранял контроль и прибыли от фантастических избиений китов на крайнем Севере, которые изливали на него, по выражению Броделя, тонны жира (для изготовления мыла, освещения для бедняков, обработки cy- коіі) и центнеры китового уса.

B удачном 1697 году «пз портов Голландии отправилось 128 кораблей для ловли китов, из них во льдах погибло 7, а 121 корабль возвратился в свои гавани, добыв 1255 китов, давших 41344 бочонка ворвани. Каждый бочонок обычно продается по 30 флоринов, что составляет в целом 1240320 флоринов. Каждый кит даст обыкновенно 2 тысячи фунтов китового yc.a, оцениваемого в 50 флоринов за квинтал, что составляет для 1250 китов 1255 тысяч флоринов, а обе суммы, сложенные вместе, дают в целом 2495320 флоринов».

Перечень этот показывает, что в среднем одно китобойное судно добывало в течение кампании десяток китов, хотя в июле 1698 года только одно из них доставило в Тексел 21 тушу.

Однако эти богатства мало что значили в сравнении с ловом сельди на Доггер-банке, возле английского побережья в течение двух путин: с 27 января по 27 мая и с 14 сентября ио 25 ноября. Ha протяжении первой половины XVII века цифры были фантастическими: 1500 рыболовных судов, крупных судов, достаточно просторных, чтобы позволить на борту разделку, засолку и укладку рыбы в бочки, за которыми на места лова приходили небольшие суда, доставляя их в Голландию и Зеландию (даже в Англию, где голландская сельдь стоила дороже, нежели выловленная английскими рыбаками).

IIa этих полутора тысячах сельдяных судов находилось 12 тысяч рыбаков и около 300 тысяч бочек рыбы. Копченая и соленая сельдь, продававшаяся по всей Европе, была «золотой жилой» Голландии.

Питер де Ла Kyp считал, что голландская торговля «уменьшилась бы вполовину, ежели бы у нее отняли торговлю рыбой и товарами, кои от сей торговли зависят».

Джордж Даунинг замечал, что «торговля сельдью связана с торговлей солью, некоторым образом сельдь и соль расширили голландскую торговлю в Балтийском море». Следует добавить также, что торговля на Балтике была подлинным источником голландского богатства.

Однако после первой англо-голландской войны сказочный лов сократился более чем на две трети, и — вопреки предсказанию Питера де Ла Kypa — без того, чтобы от этого расстроилась голландская машина.

Что же касается упадка лова, то объяснялся он снижением доходности, что было следствием роста цен и заработной платы. Ho голландцам удавалось преуспевать в других областях. Голландцы были «на самом деле перевозчиками для всего света, коммерческими посредниками, комиссионерами и маклерами для всей Европы», — как говорил Дефо в 1728 году.

И это происходило не оттого, как полагал Ле Потье де ла Этруа, что «все нации соблаговолили сие терпеть», а потому, что они не могли этому помешать.

Голландская система была построена на совокупности торговых взаимозависимостей, которые, будучи связаны друг с другом, образовывали ряд почти обязательных каналов обращения и перераспределения товаров. To была система, поддерживавшаяся ценой постоянного внимания, политики устранения любой конкуренции, подчинения всего комплекса голландской экономики этой главной цели.

Возможно, что у прочих наций не было сильного желания основывать всю торговлю в Европе именно на голландцах. Голландцы же, в свою очередь, утверждали, что «те, кто отнимут у них эту торговлю, не пропуская ее более через их руки», хотя и могут лишить их «столь великой пользы, какую приносят им обмен и перевозки Товаров, коими они одни занимались во всех частях света», но не в состоянии заменить голландцев в этой роли и присвоить себе прибыли OT нее.

Амстердам, следует заметить, обладал огромной системой пакгаузов, то есть складов. Вот о чем свидетельствовал один наблюдатель на рубеже XVII и XVIII веков: «Стоит только причалить какому-нибудь флоту, как при посредстве маклеров все это количество товаров на первом же собрании купцов на бирже покупается, и корабли, разгруженные за четыре-пять дней, готовы для нового плавания».

Склады способны были все это поглотить и потом извергнуть обратно. Ha рынке имелось огромное количество ценностей, материалов, товаров, всевозможных услуг — и все это было доступно сразу же. Распоряжение — и машина пришла в движение.

Именно этим Амстердам поддерживал свое превосходство. Здесь всегда было изобилие, огромная масса денег, постоянно находившаяся в движении. Когда они принадлежали к определенному классу, голландские купцы, политические деятели осознавали, хотя бы через собственную практику, изо дня в день громадное могущество, которое находилось в их руках. Их главные козыри позволяли любые игры — законные и незаконные.

«С того времени, как я более глубоко знаю Амстердам, — писал в 1699 году один современник, — я его сравниваю с ярмаркой, куда множество купцов доставляют из своей страны товары, будучи уверены, что найдут там сбыт; как на обычных ярмарках, купцы, кои там пребывают, не пользуются теми вещами, что они там продают, так и голландцы, кои со всех сторон накапливают товары Европы, сохраняют для своего употребления лишь те, кои абсолютно необходимы для жизни, и продают прочим нациям те, что они рассматривают как излишние, каковые всегда самые дорогие».

Сравнение с ярмаркой говорит главное о роли Амстердама: собирать, складировать, продавать, перепродавать товары всего мира. Нет никакого сомнения, что по масштабам того времени эта складская мощь казалась баснословной, да и ненормальной, потому что такое притяжение порой завершалось откровенно нелогичными транзитными перевозками.

Еще в 1721 году Чарлз Кинг в своем «Британском купце» удивлялся, что английские товары для Франции забирали голландские корабли, что товары эти выгружались в Амстердаме и оттуда отправлялись по реке Maac или по Рейну. За них будет выплачена пошлина при ввозе и вывозе из Голландии, затем дорожные сборы на Рейне или на Массе, и наконец пошлина на Таможне на французской границе.

Разве не оказались бы эти товары «дешевле в Шампани или в Меце или в прилегающих к Рейну или Маасу местностях, ежели бы мы с самого начала выгружали их в Руане и платили бы только городские ввозные пошлины в этом городе»?

Конечно, отмечает Фернан Бродель, будучи англичанином Кинг заблуждался, если полагал, что таможенную пошлину платили один-единственный раз при въезде во Францию. Ho очевидно, что движение через Амстердам уд- линняло и усложняло кругооборот. Прямая торговля, в конце концов, возобладает, когда в XVIII веке у Амстердама больше не будет такой притягательной перевалочной мощи.

Гипертрофированная функция складирования и перераспределения была возможна только потому, что она при-

Гаага.

Гравюра XVII в.

давала форму, ориентировала и даже изменяла остальные торговые функции. «Политический опыт» Жан-Франсуа Me- лона (1735 год) отмечал это в применении к банку — правда, не слишком ясно, но рассуждение его, несомненно, заходило довольно далеко. «Хороший банк, — говорил он, — это тот, который не платит», то есть такой, который не занимается эмиссией.

Амстердамский банк отвечал этому идеалу. Там все «крутилось на письме». Вкладчик рассчитывался переводом, используя фиктивные деньги, так называемые банковские деньги, которые по отношению к ходячей монете оценивались приблизительно в пять процентов.

Вот как Мелон, напомнив об этих понятиях, противопоставляет Амстердам и Лондон. «Амстердамский банк должен был крутнться на письме, ибо Амстердам получает много, а потребляет мало. Он получает морем большие партии, чтобы отправить такие же дальше. Лондон же потребляет... свое собственное продовольствие, н его банк должен состоять из бумаг, оплачиваемых но требованию».

Здесь противопоставляется страна, которая главным образом занимается торговлей перевалочной и транзитной, стране, где спектр обращения широко открыт для внутренних сетей потребления и производства, постоянно нуждается в реальных деньгах. Если Амстердам не имел эмиссионного банка с повседневной озабоченностью о кассовой наличности металлической монеты, так это потому, что он в нем почти не нуждался.

B самом деле, то, чего требовала перевалочная торговля — это легкие и быстрые расчеты, которые позволяли взаимно компенсировать очень многочисленные платежи, не прибегая к риску, связанному с наличными, и аннулировать большей частью эти платежи игрою клиринга.

C этой точки зрения амстердамская банковская система имела ту же природу, что банковская система ярмарок старого типа, но была намного более гибкой и быстродействующей в силу своего постоянного характера. Согласно отчету банковских бухгалтеров, такая фирма как Хоупы в нормальные времена, до кризиса 1772 года, ежедневно проводила 68 — 80 статей банковских расчетов. Согласно свидетельству Аккариаса де Серионна, в Амстердамском банке наблюдалось «увеличение оборота до 10 и 12 миллионов флоринов в день».

Ho зато Амстердамский банк не был инструментом кредита, поскольку вкладчикам под страхом штрафа воспрещалось превышать суммы их счетов. A ведь кредит, необходимый на любом рынке, был в Амстердаме жизненной необходимостью, принимая во внимание ненормальную массу товаров, которые закупались и помещались в пакгаузы лишь ради того, чтобы быть реэкспортированными несколько месяцев спустя.

Примем также во внимание, что оружием голландского негоцианта против иностранца были деньги, многообразные авансы, предлагаемые для того, чтобы лучше купить или лучше продать. Действительно, голландцы были для всей Европы торговцами кредитом, и в этом заключалась тайна тайн их процветания. Этот дешевый кредит, в изобилии предлагавшийся амстердамскими фирмами и крупными купцами, выбирал столь многообразные пути, от самой благоразумной торговли до безудержной спекуляции, что его с трудом можно проследить во всех его тонкостях. Ho ясна его роль в том, что в те времена называли комиссионной и акцептной торговлей, которая в Амстердаме приобрела особые, быстро множившиеся формы.

Комиссионная торговля означала противоположность торговле личной, именовавшейся «торговлей собственностью»; она означала — заниматься товарами ради другого.

Собственно комиссия есть, по определению Аккариаса де Серионна, «поручение, каковое один негоциант дает другому для торговли. Тот, кто поручает, — это комитент, тот, кому дают поручение, — комиссионер. Различают комиссию на закупку, комиссию на продажу, банковскую комиссию, каковая заключается в том, чтобы снимать со счета, акцептировать, передавать, давать распоряженияоб акцепте или получении денег на счет другого; складскую комиссию, каковая состоит в том, чтобы получать партии товара, дабы отправлять их к месту назначения».

A затем «продают, покупают корабли, велят их строить, доковать, вооружать и разоружать, страхуют и велят застраховать себя посредством комиссии».

Вся торговля входила в систему, где встречались самые разные ситуации. Бывали даже случаи, когда комитент и комиссионер действовали бок о бок. Так, когда негоциант оправлялся в мануфактурный центр, дабы покупать там из первых рук, он обновлял запасы товаров вместе с комиссионером, который им руководил, и обсуждал с ним цены.

Если Голландия и не придумала комиссию, которая была очень древней практикой. то она весьма рано и надолго сделала ее первой из форм своей торговой активности. Это означало, что все возможные случаи, какие предполагала комиссия, там встречались: как равенство, так и неравенство, как зависимость, так и взаимная самостоятельность.

Купец мог быть комиссионером другого купца, который в своем месте играл такую же роль. Комиссия, дополненная кредитом, привлекала в Амстердам значительную массу товаров. Эти товары должны были послушно «отзываться» на поток кредита.

Bo второй половине XVIII века, когда разладилась амстердамская перевалочная торговля, комиссионная торговля изменилась: так, она позволяла, если взять вымышленный пример, чтобы товар, закупленный в Бордо, шел прямо в Санкт-Петербург без остановки в Амстердаме, хотя этот последний город предоставлял финансовое сопровождение, без которого все было бы нелегким, если вообще возможным делом.

Такое изменение придало возросшее значение другой «ветви» нидерландской активности, так называемой акцептной торговле, которая зависела исключительно от финансов. B этой игре Амстердам оставался «кассой», а голландцы — «банкирами всей Европы».

И такая эволюция быланормальной, подчеркиваетФер- нан Бродель. «Монополию одного порта или одного перевалочного пункта в качестве узла торговой сети, — писал Чарлз П.Киндлбергер, — трудно удержать. Такая монополия основана на риске и на капитале в такой же мере, как и на хорошей информации относительно имеющихся в распоряжении товаров и тех мест, где на них есть спрос. Ho подобная информациябыстро распространяется, и торговля на центральном рынкезамещается прямыми торго-. выми связями между производителем и потребителем. И тогда у саржи Девоншира и рядовых сукон Лидса нет надобности в том, чтобыпроходить транзитом черезАмстердам, дабы быть отправленными в Португалию, Испанию или Гер- манию; они будут туда посылаться напрямую.

B Голландии капитал остался в изобилии, но торговля клонилась к упадку с тенденцией трансформировать фи- нансовую сторону обмена товарами в банковские услуги и инвестиции за границей».

Около 1766 года негоцианты, оптом скупавшие шелка Италии и Пьемонта, чтобы перепродавать их мануфакту- ристам Франции и Англии, с трудом обошлись бы без голландских кредитов. B самом деле, шелка, что они закупали в Италии «из первых рук», обязательно оплачивались наличными, и общий обычай заставлял негоциантов поставлять их мануфактуристам «в кредит примерно на два года» — то было действительно время перехода от сырья к готовому изделию и предложения его к продаже.

Итак, механизм голландских торговли и кредита функционировал через многочисленные перекрещивающиеся передвижения бесчисленных переводных векселей. Ho OH не мог вращаться только бумагой. Время от времени ему требовались наличные, чтобы снабжать ими балтийскую и дальневосточную торговлю, равно как и для того, чтобы наполнять в Голландии кассы купцов. B наличных деньгах Голландия, чей платежный баланс всегда был положительным, недостатка не испытывала.

B 1723 году Англия будто бЫотпраВйла в Голландию серебра и золота на 5666 тысяч фунтов стерлингов.

Иногда повседневные поступления приобретали характер события. «Поразителыговидеть, — писал9марта1781 года неаполитанский консул в Гааге, — коЛичесТво эмиссий,ка- ковые производят в сю страну (Голландию), что из Германий, что из Франции. Из Германии прислали больше миллиона золотых соверенов (английская золотая монета, равная постоимостй фунту стерлингов), кои будут переплавлены для изготовления голландских дукатов; из Франции амстер- дамскимторговымДомамприслали 100 тысяч луидоров... Причина сей отправки в том, что денежный курс в настоящее время для сей страны (Голландии)выгОден».

B глазах ежедневного наблюдателя масса налИчной монеты в Амстердаме стушевывалась за массой бумаги, отмечает Бродель. Ho как толькослучайиая неисправность приостанавливала движение дел, пристутствие этой наличности проявлялось незамедлительно.

Так, в конце декабря 1774 года, при выходе из кризиса 1773 года, который все еще давал себя чувствовать,и в момент, когда приходили вести о беспорядках в английской Америке, застойв делах бЫл таков, что «деньги никогда не были так распространены, каК сегодня.:, векселяучи- тывают из двух процентов, даже из полутора, когДа эти век- селя принимают к уплате некоторые фирмы. A это свйде- тельствует о малой активности коммерции».

Только это накопление капитала позволяло рискованПЫе игры с дутыми сделками, возможноСть легкого обращения к бумаге, которая ничем не гарантировлась, помимо про- цветанияипревосходстваголландскойэкономики.

«Стоит лишь десяти или двендцати первоклассным амстердамским негоциантам объединиться ради банковской (кредитной) операции, как они в один момент смогут заставить обращаться по всей Европе больше, чем на двести миллионов флоринов бумажных денег, предпочитаемых деньгам наличным. Нет государя, который мог бы так поступить... Кредит сей есть могущество, коим десять или двенадцать негоциантов будут пользоваться во всех государствах Европы при полнейшей независимости от всякой власти», — гово- рилАккарИсТсдеСерионн.

Процветание Голландии завершилось избытками, которые парадоксальным образом причиняли ей затруднения. Такими избытками, что кредита, который Голландия предоставляла торговой Европе, окажется недостаточно, чтобы их поглотить. И она таким образом будет предлагать их также в современных государствах с их особым даром потреблять капиталы, хотя и без таланта возвращать эти капитадыв обещанныйсрок.

B XVIII веке, когда повсюду в Европе имелись цраздные деньги, используемые с трудом и на плохих условиях, государям едва ли приходилось просить:один кивок — и деньги богатейших генуэзцев, богатейших жителей Женевы, богатейших жителей Амстердама оказывалисьвихрас- поряжении.

Весной 1774 года, сразу же послеярко выраженного кризисного застоя в делах, амстердамские кассы были открыты настежь: «Легкость, с коею голландцы ныне передают свои деньги иностранцам, побудила некоторых немецких государей воспользоваться такой готовностью. Герцог МекленбургСтрелицкий только что присдал сюда агента, дабы заключить заем на 500 тысяч флоринов из пяти процентов годовых» .

B это же самое время датский двор успешно провел переговоры о займе в 2 миллиона флоринов, который довед его долг голландским кредиторам до 12 миллионов.

Низкие ставки процентов говорили о том, что капиталы не находятсебе более применения на месте в обычных фор- мах.При сверхобилиисвободных денег в Амстердаме стои- мость кредита упала до двух и трех процентов. Это то положение, в котором окажется Англия в начале XIX века после.хлодкового бумд; сдищкрм мцого .денег и денег,,; не приносящих более сносного дохода даже в хлопчатобумажной промышленности.

Именно тогда-то и согласились английские капиталы кинуться в громадные инвестиции в металлургическую промышленность и железные дороги.

У голландских капиталов подобного шанса не было. C этого времени роковым оказывалось то, что любая плата за кредит, немного превышавшая местные ставки процентов, увлекала капиталы очень далеко. Тем не менее, эти займы за границей иногдабьшали довольно удачными. B XVIII веке, когда в Амстердаме открылся рынок английских займов (начиная, по меньшей мере с 1710 года), «отрасль»зай- мов значительно расширилась. C наступлением бО-х годов XVIII века все государства являлись к кассовым окошкам голландских кредиторов — саксонские, баварские, датские и шведские, российские, французские правители; даже, наконец, американскиеинсургенты.

Ha протяжении всего XVIII века капиталы голландских негоциантов широко участвовали в займах английского государства. Голландцы спекулировали также на других английских ценностях, на акциях Ост-Индской компании, компании Южных Морей или Английского банка.

B Лондоне нидерландская колония была богаче и мно- гочисленее, чем когда-либо. Ee члены группировались вокруг голландской церкви в Остин-Фрайс. Если прибавить к куп- цам-христианам (в том числе было множество гугенотов, первоначально эмигрировавших в Амстердам) еще и еврейских купцов, которыеобразовали другую могущественную колонию, хотя и уступавшую христианской, создается впечатление голландского вторжения, голландского завоевания.

<< | >>
Источник: И. E. Войнич, H. M. Волчек.. · Всемирная история: Эпоха просвещения . 2003. 2003

Еще по теме ЭКОНОМИЧЕСКОЕ МОГУЩЕСТВО:

  1. Рост могущества государственного аппарата.
  2. На вершине могущества
  3. НЕЗАМЕТНОЕ МОГУЩЕСТВО
  4. ПЕРИОД НАИВЫСШЕГО МОГУЩЕСТВА УРАРТУ
  5. ЕГИПЕТ B ПЕРИОД НАИВЫСШЕГО МОГУЩЕСТВА
  6. АССИРИЙСКАЯ ДЕРЖАВА B ПЕРИОД НАИБОЛЬШЕГО МОГУЩЕСТВА
  7. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ B ПЕРИОД ВЫСШЕГО МОГУЩЕСТВА
  8. РАСЦВЕТ МОГУЩЕСТВА ТУРЦИИ B ХѴІ—ХѴІІ BB.
  9. 2. Классификация и типы экономических систем. Роль экономической культуры в экономической системе общества
  10. 2. Формы международных экономических отношений (Международная экономическая интеграция и интернационализация). Международные экономические организации
  11. Возможности и границы экономической теории в познании экономической науки и социальных процессов
  12. БОРОВИКОВ В,И,. ОСНОВЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА., 0000
  13. Хозяйственная деятельность. Экономические науки. Предмет и функции экономической теории
  14. 1. Экономическая теория как наука о принципах хозяйствования Предмет экономической теории
  15. 1. Экономический рост и его типы. Факторы и проблемы экономического роста
  16. Вопрос 50. Экономическая теория как научная основа экономической политики
  17. 14.5. Экономический рост, его типы, темпы и модели. Факторы экономического роста
  18. 3. Экономические категории, законы, функции экономической теории и её место в системе социально-гуманитарных наук
  19. Экономическая теория, принципы, экономическая политика и практика