<<
>>

Глава V Защита природы: политическое обоснование

Второй разговор ведет почти единолично Политик. Поскольку речь идет о политике и события рассматриваются во всех подроб­ностях, этот разговор в большей степени, чем первый, сосредото­чен на конкретных обстоятельствах.

Многие эпизоды европейской политики подвергаются здесь строгой критике. Начинается разго­вор с общего рассуждения — похвалы вежливости. Высшая нрав­ственность совершенно игнорирует единственно необходимую до­бродетель — вежливость. Можно отлично жить в обществе, где не встретишь ни одного целомудренного, ни одного бескорыстного, ни одного самоотверженного человека; но если есть вежливость, как существует она в правильной повседневной жизни цивилизо­ванных людей, то общественная жизнь уже возможна. И нет ника­кой необходимости ни в высшей добродетели, ни в христианстве...

B русском контексте это заявление Политика звучит провока­цией. Первый признак, по которому узнают молодого человека, приобщившегося к высшей нравственности интеллигенции, — это приобретенные им дурные манеры. Грубость в словах и поступках означает, что он порвал с пустыми общественными условностями, возвысился над буржуазией и мещанством, что он солидарен с высшими интересами человечества и страждущего русского наро­да. Старый Тургенев, русский писатель, который был образцом уч­тивости, широко развивает эту тему в «Отцах и детях», а Достоев­ский (который сам был неучтив, но по другим причинам), разга­давший смысл такой невежливости, с пронзительной иронией анализирует ее во всех своих романах.

Политик держится традиции «aufklarer»* Российского государ­ства: прогресс проявляется в развитии цивилизации. Культурное, а значит, воодушевленное рациональным планом Государство на­правляет Россию (быть может, немного сурово) на путь цивилиза­ции, где Европа ее несколько опередила.

Войну следует оценивать как главный способ создания и упроче­ния Государства. Между тем, в противоположность утопическим ут­верждениям Князя, без установления Государства человеческое об­щество немыслимо. Ho разве сегодня Государство, а следовательно, и война не выполнили до конца свою историческую задачу? «Воен­ный период истории кончился». «Я твердо уверен, — продолжает Политик, — что ни мы, ни наши дети больших войн — настоящих европейских войн не увидим». Вопрос о смысле войны может иметь лишь относительное решение. Наши святые воители жили в средние века. Александр Невский, бивший ливонцев и шведов в тринадцатом веке, — святой, а Александр Суворов, бивший турок и французов в восемнадцатом, — не святой. Дело в том, что ему не были вручены спасение и судьба России, а потому он — всего лишь военная знаме­нитость. Война 1812 года не была вызвана необходимостью. Следст­вием ее стал тридцатилетний ограниченный милитаристский режим, приведший к севастопольскому разгрому. Крымская война была бес­смысленной. Наш Генерал вспоминает о подвиге 1877 г. Ho в 1895 г. из-за этой войны турки в качестве меры предосторожности система­тически истребляют уже не сотни, а около полумиллиона армян ру­ками тех же башибузуков. Надо ли уничтожить Турецкую империю? Ho тогда христиане в Святой земле немедленно перережут друг дру­га. Стоит России вмешаться, как вся Европа восстанет против нее, и мы получим Севастополь в больших масштабах.

B конце концов Иван Грозный тоже поджаривал своих врагов на медленном огне или сажал их на кол. Ho из-за этого Российская империя не была разру­шена; она стала цивилизованной, что гораздо лучше. И у нас были собственные «турецкие зверства». Справедливым ответом была не война, а отмена крепостного права и шпицрутенов. Точно так же, вы­годнее сохранить Турецкую империю, полезную во многих отноше­ниях, и поддержать немцев, которые постепенно ее цивилизуют. На­ша общая задача — европеизировать турок, и настало время исполь-

AufkIarer (нем.) — просветительский.

зовать для этого мирные средства. Да и войны-то вести теперь уже разучились. Человечество в целом живет по законам человеческого тела, и бесполезные органы атрофируются. Нет больше надобности в военной доблести, и она пропадает. Мы европейцы с XVIII века, потому что мы захотели ими быть, и ни дикость народных масс в России, ни химеры славянофилов нисколько не изменят этого «свер­шившегося факта». Пусть Россия занимает свое место в Европе. Пусть она вступает в соглашения, в частности, с Англией, чтобы дер­жать на почтительном расстоянии азиатские народы.

Политик думает не только о сегодняшних задачах управления. У него есть идеал — идеал политически-рациональный. Это сплочен­ная, мирная, благоустроенная Европа, где каждая нация занимает по­лагающееся ей по рангу место. Сегодня великие европейские нации: романские, германские, славянские — эти «избранные нации» сложи­лись, окрепли. Им уже «нечего бояться, кроме междоусобных раздо­ров». «Теперь наступает эпоха мира и мирного распространения ев­ропейской культуры повсюду. Bce должны стать европейцами. Поня­тие европейца должно совпадать с понятием человека, и понятие европейского культурного мира — с понятием человечества. B этом смысл истории». Понятие европейца есть мера понятия культуры. Вначале только греки были представителями европейской идеи, затем римляне, затем западные народы, потом русские и американцы. Те­перь наступает очередь индийцев, китайцев и турок. «Европеец — это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объе­мом». Однако мы придем не к эгалитарной безразличности, а к гар­моничному разнообразию. Для каждого найдется обитель во «всеобъ­емлющем царстве высшей культуры», как и в Царстве небесном.

Может быть, будут еще новые шекспиры и ньютоны, но в куль­туре есть и нравственно-практический аспект, и это как раз то, что в частной жизни мы именуем вежливостью или учтивостью. Это некнй минимум, наименьший общий знаменатель. «Вежливость есть культурность а l’usage de tout Ie monde»[33].

Хозяйка резюмирует мысль Политика: «Вы ведь хотели ска­зать, что времена переменились, что прежде был Бог и война, а те­перь вместо Бога культура и мир».

B этом втором разговоре г-н Z. (или Соловьев) следует за По­литиком, не вступая с ним в спор в той области, которой он владе­ет, — в области искусства политики. Начиная с Петра Великого, Россия вошла в состав Европы. Соловьев в своих сочинениях не­однократно хвалит Петра за то, что он вырвал Россию из византий- ско-азиатской отсталости и — пусть насильственно — ввел ее в живую зону истории, а тем самым и в лоно Вселенской Церкви. Соловьев давно отказался от национализма славянофилов и Досто­евского. «Поклонение своему народу как преимущественному но­сителю вселенской правды; затем, поклонение ему как стихийной силе, независимо от вселенской правды; наконец, поклонение тем национальным односторонностям и историческим аномалиям, ко­торые отделяют народ от образованного человечества, поклонение своему народу с прямым отрицанием самой идеи вселенской прав­ды — вот три постепенные фазы нашего национализма, последо­вательно представляемые славянофилами, Катковым (журналис­том из поколения Достоевского — А. Б.) и новейшими обскуранта­ми»[34]. B «Трех разговорах», как мы увидим, он отвергает грандиозные планы переустройства мира, которые так долго леле­ял. Теперь он одобряет минималистскую позицию Политика, по­ступательное движение шаг за шагом, что близко к общей позиции Сергея Соловьева, отца философа: насаждение в России цивилиза­ции правовым Государством и расширение базы этого Государства по мере того, как получают образование и цивилизуются все клас­сы общества. Он переносит эту политику на Европу, на ее дикие окраины. Действие происходит непосредственно после Гаагской конференции, где выдающийся русский юрист Ф. Ф. Мартенс был одним из самых активных сторонников создания кодекса междуна­родного права и системы межнационального арбитража, с тем, чтобы (как можно было надеяться) избегать в большинстве случа­ев военных конфликтов. Политик охотно ссылается на Мартенса. Соловьев всю жизнь призывал Россию порвать с этноцентризмом: в европействе Политика нет ничего, что могло бы его шокировать, как и в стремлении соблюдать приличия, столь сильном в русском обществе XIX века. Вся Восточная Европа стремится к «культуре» в том смысле, который имеет в виду Политик. Культура заключа­ется главным образом не в том, чтобы восхищаться великими про­изведениями, а в том, чтобы мыть руки, соблюдать гигиену, знать законы правильного образа жизни, манеры поведения за сто­лом, — и все это с серьезностью и тщательностью, которые рево­люционная интеллигенция поднимает на смех, но которые тем не менее оправданны и достойны уважения.

И все же г-н Z. не полностью солидарен с высказываниями По­литика. По мнению Z., в них содержится, несмотря на очевидный реализм, некоторый элемент фантазии и утопии. Даже учтивость должна быть умеренной — от избытка вежливости можно умереть.

Тут г-н Z. критикует Политика на его же территории. Он не в восторге от союза России и Франции: «Ho со стороны собственно политической не кажется ли вам, что, присоединяясь к одному из двух враждебных лагерей на континенте Европы, мы теряем выго­ду своего свободного положения как третьего беспристрастного судьи, или арбитра, между ними, теряем свою сверхпартийность. Пристав к одной стороне и тем уравновесив силы обеих, не созда­ем ли мы возможность вооруженного столкновения между ними?» Это точное замечание. Г-н Z. сомневается, что для русских воз­можна полная интеграция с Европой. Он опасается, что цивилиза­торская помощь, оказываемая Европой народам мира, выродится в «бессмысленную вражду и недостойное соперничество». Он не верит в то, что человечество придет к пацифизму: «...ежели мир­ная политика есть только тень тени, то стоит ли об ней так много толковать?.. He лучше ли прямо сказать человечеству то, что отец Варсонофий говорил той благочестивой даме: «Ты стара, ты слаба и никогда лучше не будешь». Политическое объединение челове­чества противоречит тому, что мы знаем о человечестве. Всемир­ные выставки, рекламирующие этот проект, свидетельствуют о не­простительном смешении, особенно когда они претендуют на то, чтобы соединить все религии человечества в какой-то непонятный синкретизм. Это антихристов проект.

Политик обнаруживает свою ограниченность, когда отказывает­ся понять зло как таковое. Рационалистическое направление в фи­лософии Просвещения, конечно, лучше и плодотворнее, чем «мис­тическое», но в своем нравственном оптимизме оно уклоняется OT прямого пути разума, отдаляется от истины и близко к соглашатель­ству с идеями Князя. B конечном счете, рациональная политика из­меняет разуму, когда хочет, чтобы человечество порвало с собствен­ной природой, и пытается навязать ему свою инженерию блага, ру­ководствуясь «смыслом истории», которого она не может знать.

«Отлично... — заключает Дама, — если бы не наша «культур­ность», давно бы уже бросились в столовую». — Однако, — отве­чает по-французски Политик, — «культура и кулинарное искусст­во прекрасно сочетаются». После этого сильного аргумента собе­седники переходят к трапезе, и тем завершается второй разговор.

<< | >>
Источник: Беэансон А.. Извращение добра. 2002

Еще по теме Глава V Защита природы: политическое обоснование:

  1. Глава IV Защита природы: война
  2. Глава VI Защита природы: религиозное самозванство
  3. 1.3. Обоснование природы и функций морали
  4. Глава пятая. Обоснование естественного права
  5. ГЛАВА IV. ФИЛОСОФСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ЕВРАЗИЙСТВА
  6. Глава шестая. Обоснование положительного права
  7. Глава 2. Обоснование возложения ответственности на единоличный исполнительный орган ООО (GmbH) по законодательству России и Г ермании
  8. Глава 40. Природа памяти
  9. Глава третья. НРАВСТВЕННОЕ НАЧАЛО В ПРИРОДЕ*
  10. Плотин: критика платоновского учения о творении мира и о природе. Природа как иррациональная энергия мировой души
  11. Глава 5 ФОРМЫ ЗАЩИТЫ ПРАВ
  12. Глава IV. Правовое участие политических партий в избирательной кампании и порядок выдвижения кандидатов § 1. Правовой статус политических партий
  13. Глава 1. МОДЕЛИ ЗАЩИТЫ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ
  14. Глава 2. КОМПЕНСАЦИОННАЯ ЗАЩИТА ДОГОВОРНЫХ ПРАВ
  15. Глава одиннадцатая ПРИРОДА И ОБЩЕСТВО
  16. Глава 1. ЗАЧЕМ НУЖНА СУДЕБНАЯ ЗАЩИТА ДОГОВОРНЫХ ПРАВ?
  17. Глава 5 ФОРМЫ ЗАЩИТЫ ПРАВ § 17. Самоуправство
  18. ГЛАВА 2. СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРИРОДЕ СНОВИДЕНИЯ
  19. ГЛАВА 1. ПРАВОВАЯ ПРИРОДА ГРАЖДАНСКИХ ПРАВООТНОШЕНИЙ