<<
>>

Юмор и демография.

С понятием смеха достаточно четко можно соотнести три демографических фактора: духовное здоровье населе­ния, половую и возрастную структуру общества.

Социальная потребность в смехе особенно очевидно проявляется в жизни первобытного общества: здесь смех исполняет роль противо­веса страху и серьезности ежедневной борьбы за выживание: неслу­чайно празднествам, где смех занимал ведущее место, отводилось до трети календарного года.

Компенсируя ежедневное напряжение буд­ней, смех играл важную роль в сохранении психического здоровья общества. Начиная с XVII века удельный вес смеха в системе компен­сирующих факторов понижается; появляются новые явления, прини­мающие на себя функции возмещения: в настоящее время этими фак­торами выступают средства массовой информации, компьютерная ком­муникация, кинематограф и т. д. Смех присутствует здесь, но в гораз­до меньших дозах. Однако в кризисные периоды жизни общества — в условиях войны, экономических кризисов, господства тоталитарных режимов — удельная доля смеха повышается. Расцвет советской са­тиры и карикатуры — при этом не формальный, а реально востребо­ванный обществом — наблюдается во время Великой Отечественной войны. Василий Теркин — один из самых заметных литературных персонажей военного времени:

Жить без пищи можно сутки, Можно больше, но порой На войне одной минутки Не прожить без прибаутки, Шутки самой немудрой1.

Советский официоз породил невообразимое количество ком­пенсационных анекдотов и определил расцвет юмористической дис­сидентской литературы; таким же образом официальная идеология королевской Франции была осмеяна Вольтером, а разрушающаяся Австро-Венгерская империя была сатирически описана Ярославом Га­шеком. Экономический кризис в России конца ХХ века пред­определил количественный скачок эстрадного и кинематографичес­кого юмора; хотя его качество не на высшем уровне, но феноменаль­ная востребованность говорит о его несомненных терапевтических возможностях.

В периоды кризиса смех направлен на сохранение здравого смысла, социального оптимизма и ценностей свободы — факторов, без которых духовное здоровье общества невозможно. В эти периоды смеховая кор­рекция позволяет воспроизводить поколение не «ушибленных» пропа­гандой, а критично настроенных и психически полноценных людей.

Другая проблема, связанная с демографическими вопросами сме­ха, относится к половым различиям в восприятии и создании юмора.

1 Твардовский А. Т. Избр. М., 2000. С. 202 — 203.

1 1 9

«Смех есть нечто мужское, а плач — нечто женское», — замечает Иммануил Кант в «Антропологии». Эта точка зрения часто высказы­вается как в обыденных дискуссиях, так и в некоторых научных рабо­тах. Имеется статистика, доказывающая, что мужчины более способны к юмору1; обоснованием этого превосходства иногда служат биологи­ческие факторы — например, большая агрессивность мужчин (размер участков коры головного мозга, которые ограничивают агрессию, у муж­чин меньше, чем у женщин). В защиту этого положения также указы­вают на недостаток женщин-юмористов, сатириков и прочих профес­сионалов в области смеха. Тем не менее малое количество не подразу­мевает низкое качество. Так, обращаясь к литературе, можно утверж­дать, что Тэффи ничуть не уступает Аркадию Аверченко, а юмор Аст-рид Линдгрен не менее забавен, чем юмор Алана Милна.

Это доказы­вает, по крайней мере, что пол не накладывает никаких особых ограни­чений на способность шутить. Что касается восприятия юмора, то здесь способности женщин также не уступают мужским (если не превосхо­дят их).

Противоречия в попытках дифференциации юмора по признаку пола связаны прежде всего с недифференцированным подходом к био­логическому и социальному в человеке. Очевидно, что биологические различия мужчины и женщины не играют заметной роли в характере смеха — женщина с хорошим чувством юмора ничуть не уступает мужчине; на чувство юмора накладывает определенный отпечаток только система социальных ролей.

В процессе социализации и в традициях семейного и школьного воспитания можно выявить четкие установки, имеющие отношение к смеху. Так, почти в каждой группе детей (например, в школьном клас­се) имеется ребенок, выполняющий функции клоуна, шута. Стремле­ние оказаться в центре внимания этот ребенок обнаруживает в виде паясничания и передразнивания, постоянной готовности смешить. Подобное шутовство, как правило, не особенно приветствуется, но в случае с мальчиками, принимается как вариант нормы: мальчики дол­жны с детства показывать самостоятельность и независимость сужде­ний, которая выражается в определенной доле непослушания. В слу­чае с девочками клоунские выходки пресекаются более жестко — стереотипы воспитания подразумевают ненормальность женского шу­товства и необходимость привлекать внимание иным образом, хоть бы тем же плачем, о котором писал Кант. Ограничения, имеющиеся по отношению к женскому шутовству как своеобразному оксюморону, зафиксированы в языке, где отсутствуют соответствия женского рода для слов «клоун», «шут», «паяц», «балагур» и т. д.

Еще один фактор, оказывающий влияние на смех, связан с возра­стом. Детская улыбка вызвана всем новым, необычным, однако не пугающим. Здесь ребенок еще не отделяет свое Я от окружающего

1 См.: Holland N. N. Laughing: A Psychology of Humor. L; Ithaca, 1982. P. 63. 1 20

мира; улыбка в большей степени маркирует его собственное состоя­ние удовольствия и его внутренние ощущения. Макс Истмен пред­лагает следующий «безотказный способ заставить ребенка рассмеять­ся»: сделать «страшное лицо», тут же дополнив его улыбкой или сме-хом1 . Осознав нереальность опасности, ребенок смеется; здесь четко видна связь этого «опыта» с определением смеха Аристотелем, но еще более явно — с недостатком понимания при виде «страшного лица» взрослого и избытком понимания при виде улыбки этого же взросло­го. Улыбка — ключ к пониманию того, что опасность иллюзорна.

С учетом сказанного более понятен переход ребенка к смеху над другими с того времени, как только он начинает отделять себя от окружающих: если собственный испуг или неудовольствие могут пе­ревесить радость понимания его иллюзорности, то в случае со смехом над другим все возможные неприятности достаются на долю чужого. С этого момента смех ребенка проходит целый ряд этапов развития, в которых можно выделить две основные тенденции: интеллектуально­го превосходства и противодействия.

В первом случае ребенок смеется над ошибками других: напри­мер, если его сверстник неправильно произносит звуки и слова, хуже считает или ведет себя несообразно ситуации. Смех здесь является точным показателем успешности социализации и качества интеллек­туального развития: ребенок будет смеяться над другим только в том случае, если реально превосходит второго в чем-то. Смех, сопровожда­ющий момент решения интеллектуальных загадок и игр, — косвенная разновидность смеха над другим: ребенок смеется над своим преды­дущим состоянием непонимания, представляя свое прошлое Я в каче­стве другого. При этом чем сложнее и запутаннее была задача, тем больше становится дистанция между настоящим и прошлым состоя­нием Я и соответственно тем интенсивнее смех.

Если тенденция интеллектуального превосходства в смехе очер­чивает этапы роста и окончательно оформляется, когда ребенок стано­вится взрослым, то вторая тенденция — противодействия уводит в противоположном направлении. Формальная социализация ребенка предусматривает его неукоснительное следование четким правилам, нормам, соблюдение ограничений, предписаний, установок. Любые со­циальные ограничения вызывают соответствующее противодействие, которое проявляется в том числе в смехе. Выше уже говорилось о детском шутовстве; другой формой «смехового бунта» является юмор бессмыслицы, когда ребенок искажает слова, произносит бессмыслен­ный, но ритмический набор звуков, который его явно забавляет. Поз­же следуют целые истории, где отсутствует или перевернута логика. Эта игра со словами и звуками (которая, как правило, воспринимается взрослыми неодобрительно, если не запрещается) — попытка освобо­диться от диктата регламентаций. З. Фрейд полагает, что ребенок

См.: Eastman M. Enjoyment of Laughter. N. Y., 1948. P. 37.

121

«пользуется игрой для того, чтобы избежать гнета практического ра­зума»1 . С другой стороны, игра с обратными смыслами подразумева­ет, что ребенок уже уяснил правильные смыслы.

Если интеллектуальный юмор развивается параллельно со взрос­лением, то юмор противодействия, напротив, с возрастом угасает. Ви­димо, это дало основание О. Бальзаку сказать: «Мы смеемся только будучи детьми, и, когда мы взрослеем, смех исчезает и меркнет как пламя лампы». Юмор, однако, переживает, по крайней мере, еще два взлета после этапа раннего детства: в подростковом возрасте и во время вступления молодежи во взрослую жизнь.

Подростковый юмор более бескомпромиссен, чем юмор ребенка: противодействие является его стержнем. Подросток формирует уни­кальность своей личности, отталкиваясь от других, пытаясь выделить­ся из массы; недостаток опыта не позволяет ему самовыражаться в сфере деятельности взрослых, например в профессиональных заняти­ях или творчестве. В подобных условиях насмешка — наиболее про­стой способ привлечь внимание к себе и завоевать авторитет. Как уже говорилось, Т. Гоббс полагает, что смех свойственен «большей частью тем людям, которые сознают, что у них очень мало способностей, и вынуждены для сохранения уважения к себе замечать недостатки у других людей»2. В данном случае подросток объективно выступает наиболее точным примером подобного человека с ограниченными спо­собностями и максималистскими потребностями. Тем не менее крити­ческий заряд, который несет в себе подростковый смех, несмотря на весь его нигилизм, полезен, поскольку он выполняет необходимую на этом этапе взросления функцию самовыражения и осознания своего Я, формирования самостоятельности и критического отношения к суж­дениям окружающих.

Нигилистичность подросткового смеха приобретает более мягкие черты в пору вступления молодежи во взрослую жизнь. Однако соци­альное и личностное самоопределение молодежи встречает противо­действие. В отличие от первобытного общества с его сравнительно короткой инициацией-скачком во взрослое состояние в современном мире молодежь оказывается в более длительном промежуточном со­стоянии, «подвешении», поскольку ключевые позиции в социальной структуре, как правило, заняты более опытными предыдущими поко­лениями. Непременная проблема «отцов и детей» отражается во вза­имном противодействии поколений: молодежь компенсирует свою «социальную промежуточность» формированием контр- и субкуль­тур. Смех над ценностями отцов, однако, уже нельзя назвать только нигилистичным: помимо отрицания молодежь также предлагает свои, новые ценности, которые могут быть востребованы обществом в буду­щем.

1 Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному. СПб.; М., 1997. С. 128.

2 Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 44.

1 22

В периоды стабильности в обществе нигилистичный смех являет­ся временным — после краткого периода самоопределения молодежь обретает искомый статус и уходит от отрицания, вливаясь в ранее критикуемое общество. Однако в том случае если общество пережи­вает серьезный кризис (когда налицо разрыв поколений), при кото­ром ценности старших поколений девальвируются под воздействием изменившейся действительности, контркультурные ценности транс­формируются в основу для новой официальной культуры. Так, на­пример, произошло с коммерциализированной и вписанной в офици­альную картину мира XX века культурой протеста западной молоде­жи шестидесятых. Таким образом, путем критики и отрицания насле­дия отцов молодежь готовит почву для создания обновленной, более приспособленной к изменившейся действительности культуре: логи­ка развития общества предполагает возможность использовать эти идеи для скорейшей стабилизации общества в случае кризиса.

Период зрелости характеризуется уменьшением роли контркуль­турного юмора. Человек, нашедший устойчивое место в социальной структуре и принявший общие нормы и ценности как собственные, в качестве объекта смеха скорее выберет примеры отступления от этих норм. Несложно заметить, что в любой малой группе, где имеются представители как молодежи, так и зрелого поколения, смех в большей степени направлен на лиц иного поколения. При этом мотив смеха будет различным для разных поколений: молодежь осмеивает негиб­кость, догматичность, боязнь нововведений зрелого и пожилого поко­ления, а последние склонны к насмешкам над неопытностью, ошибка­ми и непрофессионализмом молодежи. В первом случае смех высту­пает как попытка вырваться из плена догм и косности, во втором — как санкция, необходимая для успешного вхождения в общество соци­ализации. Нетрудно провести параллели между смехом людей зрело­го возраста и молодежи, смехом традиционных и демократических культур, консервативных социальных институтов (например, церкви) и контркультурных традиций (ереси, карнавал). Таким образом, в воз­растном юморе взаимодействуют два социокультурных типа смеха: санкционирующий, или регламентирующий, характерный для устой­чивых замкнутых социальных образований, и свободный, «вольный» смех как феномен неустоявшихся, постоянно изменяющихся групп и личностей — молодежи, маргиналов, революционеров, ниспровергате­лей вся и все и т. д.

<< | >>
Источник: Сычев А.А.. Природа смеха или Философия комического. 2003

Еще по теме Юмор и демография.:

  1. Профессиональный юмор.
  2. Американский национальный юмор.
  3. Этнический юмор.
  4. Французский национальный юмор.
  5. Британский национальный юмор.
  6. § 1. Смех и структура общества
  7. § 2. Проблемы национального юмора
  8. А. В. Дмитриев.
  9. Резюме
  10. Смех и поселенческая структура общества.
  11. 5.1. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА, ЛЮБОВЬ
  12. 5. Как мы “делаем” бессмертие?
  13. 11.3. Демографическая безопасность и правовая защита семьи
  14. § 3. Философский смех
  15. Резюме
  16. Основные вопросы темы.
  17. ТЕСТЫ