<<
>>

Оценка платоновского языка в античности

Аристотель говорил, что «Образ речи Платона — средний между по­эзией и прозой»[1]. Еще современник Платона, ученик Сократа Симмий отметил (по словам Олимпиодора) невозможность однозначного тол­кования диалогов: «Незадолго до кончины Платон видел во сне, будто превратился в лебедя, летает с дерева на дерево и доставляет много хло­пот птицеловам.

Сократик Симмий истолковал это так, что он останется неуловим для тех, кто захочет его толковать,- ибо птицеловам подобны толкователи, старающиеся выследить мысли древних авторов, неуло­вим же он потому, что его сочинения, как и поэзия Гомера, допускают толкования и физическое, и этическое и теологическое и множество иных. От того и говорят, что эти две души весьма гармоничны, и пото­му восприниматься могут весьма разнообразно»[2].

Диоген Лаэртский, который передает, как правило, уже установив­шиеся и ставшие традиционными мнения, сообщает, что «словами Пла­тон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легкоуяснимым для людей несведущих... Он пользуется одними и теми же словами в разных значениях... Часто и наоборот, он пользуется раз­ными словами или обозначениями одного и того же — например, «идею» он называет и «образ», и «род», и «образец», и «начало», и «причина». Пользуется он даже противоположными выражениями для одного и того же — например, чувственно воспринимаемое он называет и сущим и не-сущим: сущим по своему порождению, не-сущим по непрерывному изменению; идею он называет не движущейся и не пребывающей, а также единой и многой. Это его обычай во многих случаях[3]. Дионисий Гали­карнасский, рассматривая творчество Платона с точки зрения его стиля и слога, объясняет то же самое явление — невозможность однозначной интерпретации диалогов — по-другому: Платон иногда чрезмерно ув­лекался красотами слога в ущерб ясности изложения, «всячески при­глаживая, расчесывая и завивая свои диалоги вплоть до восьмидесятого года» своей жизни[4]. «Язык Платона тяготеет к смешению двух стилей — простого и возвышенного, однако в обоих случаях с разным успехом. Когда Платон употребляет простые, бесхитростные и безыскусные выра­жения... его язык становится чистым и ясным, как самый прозрачный ручей, он точен и утончен гораздо больше, чем языкдругих, писавших в том же роде...Его язык сохраняет налет старины и незаметно распрост­раняет вокруг себя что-то радостное, словно распустившийся, полный свежести цветок; от него исходит аромат, будто доносимый ветерком с благоуханного луга, и в его сладкозвучии нет пустозвонства, а в его изыс­канности неттеатральности. Когда же Платон безудержно впадает в мно­гословие и стремится выражаться красиво, что нередко с ним случается, его язык утрачивает свою прелесть, эллинскую чистоту... Понятие он за­темняет и оно становится совершенно непроглядным; мысль он развивает слишком растянуто; когда требуется краткость, он растекается в неумест­ных описаниях. Для того, чтобы выставить напоказ богатство своего запаса слов, он, презрев общепонятные слова в общеупотребительном смысле, выискивает надуманные, диковинные и устаревшие слова»[5].

Следуя, по-видимому, аристотелевской традиции, Дионисий видит в творчестве Платона яркий пример того, как проза уподобляется поэзии, причем Платона он осуждает за чрезмерное увлечение поэтическими фор­мами: «Особенно бурно разошелся он в области фигуральных выражений: многочисленные эпитеты, неуместные метонимии, натянутые и не соблю­дающие аналогию метафоры, оплошные аллегории без всякого чувства меры и порой совершенно не к месту.

Ребячливо и неуместно красуется он по­этическими оборотами, придающими его речи крайнюю нудность...»[6].

Te же самые особенности стиля отмечают у Платона и философы-нео- платоники: смешение «простого» и «возвышенного» стилей; употребление одного слова во многих значениях и обозначение одного предмета многими словами; использование одного и того же слова то в общеупотребительном смысле, то в аллегорическом, то в строго философском, то во всех сразу; оби­лие метафор и т.д. Ho оценка всем этим особенностям дается обратная: так же, как и любая друга^ черта, присущая платоновскому творчеству, его стиль рассматривается какпроявление «божественности». Платоновскийстиль — это наилучший из способов выражения для того, что он хотел сказать[7].

Мы не случайно так подробно останавливаемся на высказываниях античных авторов о Платоне. Во-первых, античная наука о Платоне бьиіа разработана настолько всесторонне и тщательно, что ее результатами не­возможно пренебрегать. Во-вторых, для того, чтобы не заблудиться в лабиринте бесконечно разнообразных и противоречивых утверждений, составляющих науку о Платоне XIX и XX веков, чтобы разобраться в ее важнейших тенденциях и, может быть, увидеть, чего ей не хватает, необ­ходимо оглядываться на исследования древних платоноведов, устаревшие, зато отличающиеся большей систематичностью и здравым смыслом. Впрочем, об «устарелости» античных и позднеантичных исследований Платона сейчас говорить нельзя: скорее напротив, устарелым в настоя­щий момент признается взгляд, согласно которому эллинистическая и в первую очередь, неоплатоническая традиция исказила облик Платона и задача современного ученого — представить платоновскую мысль и слово в их единственности и неповторимости; результатом такого подхода оказа­лось новое, вероятно, гораздо худшее искажение, так как платоновская «не­повторимость» повторяла особенности новейшей школы, к которой принадлежал исследователь, оказываясь «единственным» в античности неокантианством, герменевтикой и т.д. B научной литературе самого по­следнего времени намечается поворот к изучению как раз античной тра­диции платоноведения; причина такого поворота — противоречивость, многочисленность и взаимоисключающий характер современных «край­них» интерпретаций платоновского творчества, в которых полемический задор часто заглушает голос здравого смысла и научной обстоятельности[8].

Принципиальное различие между античными и современными ис­следованиями Платона сводится, на наш взгляд, к одному моменту: ко­нечной целью всякого изучения текста для античного и средневекового ученого бьиіо установление объективной истины, так или иначе передан­ной через этоттекст; текстологическая, литературоведческая, философская работа над текстом рассматривались как своего рода подготовительные ступени, как инструменты, помогающие достичь цели. B соответствии с такой установкой и своеобразие каждого отдельного автора как писате­ля или мыслителя не могло представлять большого интереса: основное внимание сосредоточивалось на тех элементах единой и общей для всех истины, которые сумел передать, или, наоборот, исказить данный автор, рассматривавшийся как своего рода медиум[9]. Конечная цель платонове- дения нового времени принципиально иная: полностью реконструиро­вать своеобразие и неповторимый характер каждого памятника, начиная с текста и кончая восприятием произведения современниками; вопрос о соответствии произведения вечной и абсолютной истине при таком историко-критическом подходе заведомо исключается.

Однако при несовпадении конечных целей исследования вообще, более частные цели и задачи у исследователей древних и современных совпадали: и здесь и там предметом изучения были жанр, композиция, стиль, словоупотребление платоновских диалогов, комментировались те же труднопонимаемые места. И античное платоноведение, несмотря на отсутствие историзма и критического подхода,(а может быть, именно благодаря ему), может очень много дать современному исследователю: призванные открыть своим современникам проявления абсолютной и непреложной истины в диалогах Платона, позднеантичные исследова­тели относятся к своемуделу с глубокой серьезностью; каждая ошибка в толковании понимается как реальное зло, наносимое не только читате­лям, но и мировой гармонии. Напротив, современный исследователь, стремящийся уловить историческое своеобразие литературной формы или философской мысли Платона, с большой легкостью впадает в край­ности и забавляется парадоксами: он как бы теряет точку опоры, золотую середину. Оживление интереса к античному платоноведению в послед­ние десятилетия совпало с призывами не отказываться от чувства меры и здравого смысла при толковании Платона[10].

<< | >>
Источник: Бородай Т.Ю.. Рождение философского понятия. Бог и материя в диалогах Платона. 2008

Еще по теме Оценка платоновского языка в античности:

  1. Тождественли платоновский демиург высшемублагу?
  2. Tpu способа философствования: платоновский «Тимей» между пифагорейцами и Сократом
  3. Платоновские метафоры и аристотелевское деление понятий как различные способы создания терминов
  4. 3.4. Методы оценки эффективности инвестиционных проектов, основанные на дисконтированных оценках
  5. 12.1. Оценка функции ЛЖ. Выявление и оценка жизнеспособного миокарда
  6. Полемика о платоновском понятии «хора»: «диалектический» вариант пифагорейской пустоты или аристотелевское «подлежащее возникновения»?
  7. Аристотель о парадоксах платоновского креационизма. Критика Платона с позиций метафизики и физики
  8. Внутренняя форма языка
  9. «Действительная материя языка
  10. 3. УНИВЕРСАЛЬНАЯ КРИТИКА ЯЗЫКА
  11. Платоновский парадокс: порождение или изготовление? Платон между зооморфной и техноморфной космогонией
  12. 4. ЕДИНСТВО ЯЗЫКА НАУКИ
  13. Функции естественного языка и речи.
  14. Критическая деструкция и реконструкция истории философии языка
  15. 3. ВЗАИМОСВЯЗЬ ЛОГИКИ И ЯЗЫКА
  16. Глава 5. Разработка алгоритма интеллектуальной поддержки принятия решений на основе оценки кредитоспособности с ситуационным управлением системой оценки рисков
  17. 2. ОГРАНИЧЕНИЕ ЯЗЫКА СУЩИМ
  18. Платоновский набросок действительности часто противопоставляется атомизму Демокрита1 и Левкиппа,2 как он передан нам традицией и прежде всего поэмой Лукреция.3
  19. Божественное происхождение языка провозглашается древнейшими мифами.