МАНИПУЛИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»
Доктрина «массового общества» возникает как социально-психологическая и социологическая конструкция, задуманная прежде всего для описания социальной структуры, которая низводит личность до роли марионетки, где ее поведение полностью «запрограммировано», регламентировано, где она не является субъектом социальной активности, а, напротив, ощущает себя жертвой обезличенного социального процесса или — того хуже — даже не осознает утраты творческого, человеческого содержания в своей жизни, превращаясь в «веселого робота» из антиутопий О. Хаксли или Р. Бредбери. Эта конструкция возникает в ответ на потребность объяснения противоречивого положения личности в современном капиталистическом обществе. Культурный уровень, объем информации, техническая оснащенность человека резко возросли, он свободен от патриархальных уз, сковывавших личность, богаче набор его социальных ролей, его социальные связи стали многограннее. Ho вместо самостоятельности личности западные социологи единодушно признают противоположное явление — рост зависимости человека. B концепциях «массового общества» это противоречие не разрешается, а лишь воспроизводится порой в острой форме, осознается даже как трагедия личности. Развитие государственно-монополистического капитализма убедительно показало иллюзорность традиционно воспевавшихся индивидуалистических ценностей; это общество попирает право человека и даже
буржуа на автономное, самобытное существование, оно стремится к тотальному контролю над личностью, требует массового производства конформистских, поддающихся манипулятивному управлению людей.
Авторы доктрины сталкиваются с дилеммой, порожденной специфическими противоречиями современного капитализма. Личность в «массовом обществе» порабощена социальными условиями, на которые она не может воздействовать (во всяком случае, в одиночку, а это единственный способ действий буржуазного индивидуалиста), и выход видится в том, чтобы, приняв это общество, «плыть по течению» и, став конформистом, попытаться сделать карьеру внутри него. C одной стороны, возрастает потенциальная возможность человека оказывать возрастающее воздействие на социальный процесс (растет его научная и техническая вооруженность), с другой — эти возможности оказываются нереализованными и он в еще большей мере сковывается эксплуататорскими отношениями. Он подчинен бездушному, обезличенному социальному организму с его холодной рационалистичностью, он деталь социальной машины, на которую не может воздействовать, и уже потому собственная деятельность представляется ему иррациональной.
Растущее манипулирование человеком, все более полная и жесткая регламентация его жизни как в сфере производства, так и материального и духовного потребления широко освещаются буржуазными социологами (но неизменно отрываются от социально- политической структуры, их породившей). Манипулируемая личность, бюрократизированный «человек Организации», «человек-масса», «массовый одиночка», отчужденная, атомизированная личность, «направляемая другими»,— вот антигерой бестселлеров западной социологической литературы (популярность которых во многом объясняется тем, что среди интеллигенции Запада растет протест против всех форм и видов манипулирования, грозящий перерасти в протест против самих манипуляторов). Вся «активность» человека массы, не вступающего на путь активной борьбы против капитализма, сводится к исполнению предписанных сверху функций. Неудивительно, что личность в этом обществе лишена возможностей гармонического развития, обречена на одностороннее, роботоподобное существование.
Ho может быть, система, обрекая на бесчеловечное существование трудящегося, создает условия для гармонического развития личности капиталиста? Ф. Энгельс писал: «...не одни только рабочие, но и классы, прямо или косвенно эксплуатирующие их, также оказываются, вследствие разделения труда, рабами орудий своей деятельности: духовно опустошенный буржуа порабощен своим собственным капиталом и своей собственной страстью к прибыли...» (2, 20, 303—304). И западным социологам приходится признать, что современный капитализм редуцирует не только личность рабочего. He чувствует себя самостоятельной, автономной личностью и буржуа: монополии, государственная бюрократия все более сковывают, парализуют предприимчивость, активность буржуа. Трагедия личности в «массовом обществе» оказывается тотальной.
Пытаясь объяснить положение личности в системе государственно-монополистического капитализма, критики «массового общества» в духе концепций конвергенции пишут о «массовизации, свойственной XX веку». При этом ответственность за обес- человечивание личности снимается с капитализма и возлагается на «фатальные следствия» индустриализации, на «человека-массу». Антагонизмы умирающего строя изображаются как противоречие между личностью и массой, и это не просто фальсификация: подобным иллюзорным образом конфликты современного капиталистического общества отражаются в буржуазном сознании. Как отмечал В. И. Ленин, мещанину вообще свойственно сваливать на массу то, что сделал капитализм. Аргентинский марксист Э. Агости справедливо замечает, что «при социологическом анализе, вынося суждения относительно особенностей «массового общества», забывают о классовых отношениях и поэтому обычно искажают фактические данные проблемы» (34, 50). Так что само по себе выражение «массовое общество» всего лишь эвфемизм для обозначения современного капитализма.
Условия Общим для всех вариантов доктри- и предпосылки ны «массового общества» высту- «массовизации» J
пает стремление как-то осмыслить включение масс в структуру производства, потребления, политики, культуры современного буржуазного общества. (По С. Ьагу, в «массовом обществе» население «принимает активное участие в динамике национальных структур»; см. 34, 53.) При этом определения «массового общества» нарочито широки, под них стремятся подвести и капиталистические, и социалистические страны. Ho ведь народные массы по-разному «включаются» в структуру производства, потребления, культуры в условияхка- питализма и социализма. При капитализме «включение» масс носит такой характер, что львиная доля национального продукта, политических прерогатив, социального престижа, достижений культуры оказывается в руках ничтожного меньшинства.
Описание социально-экономических предпосылок «массовизации» обычно начинается с указания на демографический взрыв последних ста лет[21]. Признается, однако, что сам по себе рост населения не может привести к возникновению «массового общества». Как отмечает Корнхаузер, «большое народонаселение само по себе еще не создает массовых отношений, хотя массовые отношения менее вероятны при небольшом населении... если общество состоит из тысяч деревень, это еще не массовое общество, ибо человеческие отношения концентрируются на уровне деревни и поддерживают интегральность деревни» (88, vol. 10, 58). B «массовом обществе» основной уровень социальных отношений — государственный.
B экономической области «массовизацию» западные социологи связывают с индустриализацией и урбанизацией. «Массовизация» рассматривается как продукт «индустриальной цивилизации», в которой техницизм глубоко проник в сознание людей, а наука
и техника превратились в культ, в новую форму религии. Техническое мышление, отмечает западногерманский врач и социолог И. Бодамер, стало всеобъемлющей формой духовного самовыражения: «массовый» человек уклоняется от всех задач, которые не укладываются в привычные ему технические категории. Отмечая негативные стороны технического прогресса, критики «массового общества» видят зло в самой технике, а не в ее капиталистическом применении; «массовизация» рассматривается как фатальное следствие современной научно-технической революции.
При этом особое место отводится массовому производству. «Массовая продукция — символ «массового общества»»,— пишет Мартиндейл (102, 48, 49). При этом массовое производство связывается с манипулированием вкусами людей[22]. Капитализм свободной конкуренции исходил из суверенитета потребителя. Монополии не могут пустить на «самотек» потребление и берут его под жесткий контроль, «уравнивая» вкусы потребителей. Как пишет Дж. Гэлбрейт, «фирма — изготовитель продукции распространяет свой контроль на рынки и за их пределы, то есть она управляет рыночным поведением и формирует социальные установки тех, кого она предположительно обслуживает» (38, 260). B «критических» вариантах рассматриваемой доктрины массовое производство — источник зла, в «позитивном» варианте — ключ к благоденствию.
B социальном отношении «массовизацию» связывают с отрывом населения от патриархально-общинных и иных типов докапиталистических отношений, с переносом центра деятельности общества на государственный уровень. Эти процессы, по мнению буржуазных социологов, приводят к тому, что человек становится одиноким, отчужденным от природы и других людей. «Потеряв свое прочное место в замкнутом мирке, человек перестает находить ответ о смысле жизни, начинает испытывать сомнения в себе самом» (42, 493—494). Конфликт между стремлением обрести индивидуальность и требованиями общества приводит к «разорванности сознания», возникает «человек массы», социально отчужденный, неустойчивый, несамостоятельный, ориентирующийся на других, обезличенный, подверженный пропагандистским лозунгам.
«Массовое общество» обычно рассматривают как модель определенных типов социальных отношений, доминирующих в обществе, при которых социальные институты организованы таким образом, что «имеют дело с народом в агрегате» (88, vol. 10, 58), а сходство индивидуумов считается более важным, чем различие. Индустриализация и урбанизация разрушили «промежуточные» структуры, в которых функционировал индивид,— общину, ремесленный цех, сословие. Их место заняли гигантские бюрократические организации, господствующие в политике, экономике, культуре капиталистических стран. Под «массовым обществом» подразумевают систему социальных связей, внутри которой личность соотносится с социальным целым лишь как элемент массы — механической совокупности индивидов, подчиняющихся системе принудительных норм и правил, заданных элитой.
B политической области критики «массовизации» утверждают, что «массовая демократия», опирающаяся на всеобщее избирательное право, ведет к «вторжению неквалифицированных» в сферу управления, следствием чёго является упадок политического лидерства, подрыв позиций элиты. Вместе с тем левые критики «массового общества» указывают на монополизацию власти элитой, которая манипулирует людьми, превращая их в «политически инертную массу» (Миллс).
B области духовной жизни это — общество «массовой культуры»; элитарная культура гибнет, массовые средства общения унифицируют и нивелируют «духовное потребление», снижают культурные стандарты. Духовное производство стало индустриальным, подавляющим самостоятельность мышления; оно «подключает» индивида к чуждой его интересам социальной системе, превращая в послушного агента буржуазного псевдоколлектива, навязывая ему определенную систему символов потребления, предписывая социальные роли, ориентируя на принятие санкционированных элитой ценностей.
Теоретики «массового общества» не могут пройти мимо возрастающей роли народных масс в историческом процессе, но даже левые среди них не верят в историческую миссию пролетариата и связывают свои надежды лишь с радикальной интеллигенцией. B целом же теории «массового общества» представляют собой выражение классовой позиции господствующего класса, теряющего свои привилегии, но бешено цепляющегося за них, видящего в «нашествии масс» смертельную опасность для своего господства и рассматривающего возросшую роль народных масс как закат цивилизации. Теории эти опираются на определенные реальные процессы, учитывают закономерности деятельности больших масс людей, но дают им неадекватное, извращенное, субъективистское объяснение.
B социально-психологическом и
Буржуазный идейном отношениях «массовое об- «группизм»
щество» (читаи государственно-монополистический капитализм) характеризуется кризисом буржуазного индивидуализма, вытеснением его буржуазным псевдоколлективизмом и группиз- мом. Процесс концентрации и централизации капитала, монополизации бизнеса подорвал свободную конкуренцию, а вместе с тем и идеологию, основанную на вере человека в свои силы и возможности; он принес социальные болезни миллионам буржуазных индивидуалистов, осознавших свое поражение в битве за успех (см. подробнее 25). «...Миллионы мелких, средних и даже часто крупных «хозяев» оказываются на деле в полном порабощении у нескольких сотен миллионеров-финансистов» (3, т. 22, 185). По мере развития монополий, их огосударствления индивидуальный капиталист уступает место коллективному. Субъектом капиталистических отношений оказывается уже не частный предприниматель, а гигантские объединения, диктующие рынку цены и общую политику. Процветание буржуазной личности зависит не столько от ее предприимчивости, сколько от принадлежности к этим объединениям. B мире монополий «человек не ощущает себя центром своего мира, автором своих собственных поступков» (Фромм, 99, 56).
Протест против «падения ответственности» B «массовом обществе» сопровождается романтизацией капитализма свободной конкуренции, якобы дававшего простор для развития творческих потенций личности. Романтическая «тоска» по прошлому дополняется критикой отношения к человеку как к средству, как к винтику монополистической организации. Борьба против регламентации личности с позиций индивидуализма неизбежно ограничена; критики «массового общества» не видят подлинную причину трагедии личности в капиталистическом мире, и их критика бьет мимо цели.
Среди буржуазных социологов мы видим как бы «разделение труда». Одни пропагандируют государственно-монополистический «группизм». Другие — среди них и ультраправые, и прикрывающиеся либеральной и даже «леворадикальной» фразеологией — стремятся подчинить своему влиянию растущий протест масс против всевластия монополий, придать ему вид борьбы в защиту индивидуализма. B условиях монополистического капитализма происходит, писал
В. И. Ленин, «удушение монополистами тех, кто не подчиняется монополии, ее гнету, ее произволу» (3, т. 27, 321). И вместо того, чтобы указать метущемуся индивидуалисту его действительного врага — монополистический капитал, буржуазные теоретики, претендующие на «защиту личности», указывают ему врага иллюзорного — организацию как таковую, коллективизм, а отсюда и коммунизм, поскольку он выступает за коллективизм, против индивидуализма. При этом глубокое недовольство политически незрелой массы «переводится» в русло антикоммунизма. Индивидуалистический протест против коллективизма как «потери личности» оказывается глубоко реакционным: он направлен острием своим против пролетарской солидарности, в нем явственно виден страх буржуазии перед народными массами, перед их организацией.
Почти все современные буржуазные социальные психологи признают возросшую роль коллектива в жизни человека XX века. Ho каков характер влияния коллектива на личность? Ответ на этот вопрос обнаруживает наличие различных точек зрения, и среди них — антиколлективизм (Лебон, Ортега) и псевдоколлективизм (Мэйо). Монополистическая буржуазия боится организации народных масс, их сплоченности, создания ими революционной партии, и ее идеологи проповедуют, что коллектив порабощает личность, что личность должна освободиться от этих угнетающих ее зависимостей.
Вместе с тем традиционный буржуазный индивидуализм уступает место буржуазному «группизму», более отвечающему потребностям государственно- монополистического капитализма. И в этом случае речь идет отнюдь не об академическом интересе: социальные психологи подчас выполняют прямые заказы монополий, стремящихся создать видимость «коллектива» на своих предприятиях, внушить рабочим и служащим мысль об их принадлежности к «группе», создать в ней оптимальный психологический климат, чтобы, с одной стороны, поднять производительность труда, с другой — привить рабочим и служащим буржуазную идеологию, заменить классовую солидарность рабочих «солидарностью» с капиталистическим предприятием.
Капитализм создает большие объединения людей как инструмент получения прибыли; К. Маркс называл их «псевдоколлективами». Это карикатура на подлинно человеческий коллектив, здесь нивелируется, обесчеловечивается личность. Такого рода иллюзорная коллективность представляет собой для угнетенного класса лишь «новые оковы» (2, т. 3, 75) и выступает как чуждая ему сила. Этому «суррогату коллективности», где подлинно человеческие отношения заменены отчужденными отношениями господства и подчинения, Маркс противопоставлял подлинную коллективность, ту добровольную ассоциацию, которая основана на активности, самодеятельности людей.
B условиях «массового общества» вырабатывается и соответствующая этика, которая, как отмечает У. Уайт, оправдывает принудительную духовную манипуляцию людьми ссылками на «интересы дела», «интересы предприятия» (120, 6—7). C ее помощью пытаются заставить массы поверить в псев- доколлективистские ценности, принять их в качестве норм своей жизни. Анализу поведения бюрократизированной личности, стремящейся сделать карьеру, добиться видного положения в бюрократической иерархии, посвящены такие социологические бестселлеры, как «Искатели статуса» Паккарда или «Человек Организации» Уайта.
Конкуренция, а вместе с ней индивидуализм и эгоизм — характерные черты капитализма; но в современных условиях их формы изменяются. Уайт убедительно показывает, что воздействие гигантских организаций (монополистических объединений, послушных им правительственных учреждений) порождает тип личности, характеризуемой такими чертами, как стереотипное мышление, несамостоятельность, приспособленчество, лицемерие.
Бюрократизация — неизбежный Б^^ас^овогоЦИЯ ПР°ДУКТ государственно-монополи- общества» стического капитализма (см. 25); не
и личность случайно она рассматривается как
характернейшая черта «массового общества». Фромм называет американское общество «всеобъемлющим бюрократизированным индустриализмом», где «человек умер», а живы организации и машины, поработившие человека. Признавая, что бюрократизированное «массовое общество» несет угрозу личности, большинство западных социологов объявляют бюрократизм фатальным следствием технического прогресса, современного разделения труда, не могут связать его с конкретными социальными структурами. Принимается созданная Вебером теория бюрократии как идеального типа организации деятельности массовидного субъекта, в которой рациональность и обезличенность достигают высшей степени. Бюрократия в этой концепции — наиболее эффективный способ управления высокодифференцированным обществом, из которого изгоняются личностные, эмоциональные отношения. Она включает: централизацию власти, расчленение деятельности на элементарные операции и жесткое закрепление их в правилах, безличность отношений управления, иерархичность, подчинение бюрократическому «авторитету», формальную дисциплину и регламентацию. « Бюрократия,— пишет Танненбаум,— система закона в большей мере, чем система людей» (115, 7). A распространенное понимание бюрократии как извращений в работе государственного аппарата — затягивание дел, рутинерство и т. д.— рассматривается как вульгарное.
Насколько «эффективна» бюрократия? Можно признать, что бюрократическое управление оказывается не только «эффективным», но и единственно возможным в определенных социальных условиях. Весь вопрос в том, что понимать под «эффективностью», какова ее социальная природа. Бюрократизация «эффективна» лишь с позиций манипулятивного управления, оторванного от народных масс и противопоставленного им. Именно бюрократия обеспечивает «беспрепятственную» эксплуатацию масс, создает видимость компетенции, беспристрастности, даже «таинственности» управления, а институтизи- рованные процедуры — впечатление фатальности, неотвратимости.
Однако положение об эффективности бюрократии неверно и по отношению к структуре самого управления: формализм, тщательно соблюдаемая субординация, формализованный ритуал, косность, ориентация на ожидание «руководящих указаний» со стороны не самых компетентных, но самых высокопоставленных, подавление инициативы снизу далеко не «рациональны» с точки зрения даже буржуазной теории менеджмента. Становится все более явным, что бюрократические формы приходят в противоречие с содержательными функциями управления, требующими гибкой структуры управленческих органов [23].
Ho наиболее глубокие противоречия бюрократии заключаются в ее отношении к объекту управления. Еще Вебер высказывал опасения по поводу гибели личностного начала из-за подчинения обесчеловечивающей регламентации. Исследователи бюрократии признают, что она ведет к «упадку демократии», к производству стандартизированных людей, создаеі систему казенщины, бездушного манипулирования людьми[24].
Бюрократическая система управления, созданная монополиями, внешне выглядит как безличная, но на деле она маскирует отношения эксплуатации, обеспечивает манипулирование людьми, заставляя их делать то, что выгодно владельцу контрольного пакета акций корпорации. Так, путем осуществления над ними всеобъемлющего контроля глушится инициатива масс. Народные массы полностью исключаются из участия в управлении общественной жизнью, принятие решений рассматривается как прерогатива элиты. «Рядовой гражданин не в силах отстаивать свои взгляды перед людьми, делающими политику,— признает американский социолог Ф. Хантер.— Решения принимаются в верхах, заседания, на которых вырабатывается политика, происходят негласно, кандидаты на общественные посты подбираются по соображениям личного характера и удобства для корпорации» (84, 252). И все большая часть американского народа, признает П. Блау, превращается в «винтики сложной машины бюрократических организаций» (66, 2).
Представители традиционного либерализма пропагандировали невмешательство политической власти в экономику и частную жизнь людей. Государственно-монополистический капитализм отказывается от «невмешательства» и, напротив, переходит к далеко идущему «вторжению» в экономику, к тотальному контролю за частной жизнью. Соответственно перестраиваются и буржуазные идеологи: «неолиберализм» признает необходимым государственное регулирование экономики, рассматривая бюрократические учреждения как «надклассовые».
Еще одно последствие бюрократизации — дальнейшее углубление социального неравенства или, как осторожно пишут буржуазные социологи, «противодействие эгалитаризму» (97, 161). Бюрократическая организация ведет к усилению социальных перегородок, создает систему замкнутых каст и клик. JIaccy- элл признает, что «стандартизация положения в современных индустриальных обществах эквивалентна рангу в феодально-аграрных системах» (93, 304). Бюрократическо-иерархическая система во многом напоминает феодальную иерархию. Современное капиталистическое общество становится, по существу, кастовым, это вынуждены признать даже его апологеты.
Перед лицом растущей критики бюрократизации ее апологеты развернули спасательные работы. Предлагается различать «хорошую» и «плохую» бюрократии. Бюрократия грубая, опирающаяся на насилие, отвергается как «устаревшее управление», ей противопоставляется современная «рафинированная» бюрократия. Парсонс утверждает, что она ныне становится более демократичной, ссылаясь на то, что администратор считается с мнением эксперта \ Протестовать против послушания администрации бессмысленно, поскольку она вырабатывает оптимальные решения (оптимальные для кого? для какого класса?— этот вопрос Парсонс благоразумно обходит), а радикалы типа Миллса, протестующие против бюрократии, мыслят категориями прошлого века.
Теоретики государственно-монополистического капитализма стремятся учесть буржуазно-либеральную критику и замаскировать бездушие и казенщину, свойственные этому типу управления, «гуманизировать» его. «Модернизированная» бюрократия претендует на то, что она заботится о личности. Ho «внимание» к человеку оказывается на поверку полицейской слежкой за ним. Лозунг «принимать во внимание личность подчиненного» рассматривается как способ «улучшения» манипулирования людьми. Современный бюрократизм не удовлетворяется контролем за поведением людей, он стремится контролировать их думы и помыслы; бюрократическая «забота о людях» вылилась в стремление дополнить обычный полицейский надзор духовной инспекцией.
Буржуазные социологи не могут раскрыть подлинную сущность и социальную роль бюрократии, ибо игнорируют ее классовый характер, изображают дело так, будто зло заключается в организации как таковой: век господства организаций подавляет личность. Они не могут разглядеть, что манипулирование человеком — продукт специфической формы, которую государственная организация принимает в условиях капиталистической системы. Еще К. Маркс показал, что отделение управления от управляемых, превращение его в особую силу, отличную от населения, в орудие классового господства эксплуататоров, порождает бюрократическое управление, ориентированное на пассивность масс (и порождает специфическую болезнь бюрократии, которая вырождается в машину, функционирующую прежде всего для себя самой). «...Чиновник, в случае явного для всех бедствия, большую часть вины возлагает на частных лиц, которые будто бы сами являются причиной своих невзгод,— не позволяя, с другой стороны, подвергать сомнению совершенство тех принципов управления и тех установлений, которые сами представляют собой продукт бюрократического творчества... Тот же взгляд, будто начальство все лучше знает, и то же противопоставление администрации объекту ее управления существуют и внутри самого бюрократического мира» (2, т. 1, 201). Именно с пониманием антинародного существа бюрократической государственной власти связано важнейшее положение марксизма о том, что победившая социалистическая революция не может просто взять у буржуазии государственный аппарат, она должна его сломать и создать новый, ориентированный на привлечение миллионных масс трудящихся к управлению обществом.
«Современная» капиталистическая бюрократия создала весьма совершенный механизм решения вопросов социального управления в интересах господствующего класса. Ho и идеально отлаженная, она остается по существу антинародной. Именно бюрократия есть наиболее развитая форма отделения власти от народа. «Тот особый слой, в руках которого находится власть в современном обществе, это — бюрократия,— писал Ленин.— Непосредственная и теснейшая связь этого органа с господствующим в современном обществе классом буржуазии явствует и из истории... и из самых условий образования и комплектования этого класса...» (3, т. 1, 439).
Мы видели, что, вместо того чтобы
Отчужденная обрушиться на действительную личность. xrJ J
«Толпа одиноких» причину кризисного состояния западного общества, критики «массо- визации» нашли более доступную мишень—«чело- века-массу», продукт и жертву государственно-монополистической организации. «Человек-масса», у которого место самостоятельного мышления заняли стереотипы и символы массовой буржуазной пропаганды, глубоко одинокий, отчужденный человек, заполняющий свою внутреннюю пустоту низкопробной «массовой культурой», более всего боящийся осуждения конформистской массы и опасающийся остаться в меньшинстве (даже если речь идет о протесте против фашизма), представляет собой вырождение homo sapiens. Это уже не суверенная личность, это новый тип человека — homo insa- piens gregaris — стадный неразумный человек, подверженный массовым психозам, манипулятивному управлению. «Человек-масса — это примитив, проскользнувший через кулисы на сцену цивилизации» (108, 80), и тем более опасный, что «современный дикарь» вооружен новейшей техникой.
Кризис буржуазного общества, буржуазной культуры трактуется теоретиками «массовизации» иллюзорно, как конфликт между «человеком-личностью» и «человеком-массой». Тут все как бы перевернуто: социальные условия обрекают большинство на нетворческое существование, превращая творчество в привилегию избранных (которых Ортега считает носителями личностного начала); но «аристократические» критики делают из этого вывод, что большинство людей является нетворческим по своей биологической и психологической природе. Отсюда главное зло усматривается в «массовом человеке»; предлагается уничтожить следствие, сохранив причину, ибо причина — капитализм — «табу» для критики и борьба с «человеком-массой» выливается в аристократизм Ортеги или культ гениев Ясперса.
He подлежит сомнению антикоммунистическая направленность концепций «массовизации». Их авторы обвиняют прежде всего социализм в «растворении» личности, в превращении ее лишь в средство укрепления государства. Это — один из распростра- неннейших тезисов антикоммунизма, выдвигавшийся еще Ортегой и О. Хаксли, писавшим, что «цель коммунизма — лишить индивидуум малейших признаков личной свободы, превратить его в составную часть великого коллективного Человека». Можно было бы оставить в стороне эти вымыслы, если бы не один курьез. Психологический тип человека, придавленного социальными условиями, стандартизированного, существует в действительности. Ho не по тому адресу, который указывают антикоммунисты. Тип манипулируемого человека, порабощенного внешними силами, теряющего индивидуальность, модель которого разработана доктриной «массового общества», найден в современных странах Запада, этих, по уверению антикоммунистов, бастионов свободы. Виднейшие западные социологи показали, что процесс обезличения человека, использования его как средства, порабощение бюрократическими институтами имеет место в современных капиталистических странах.
Тот глубокий кризис личности, который фиксирует доктрина «массового общества», связывается чаще всего с понятием отчуждения, причем неадекватно интерпретируемым буржуазной социологией (рассматривая его неисторически, как антропологическое свойство человека или как фатальное следствие технического прогресса, она тем самым, по существу, снимает вопрос об условиях снятия отчуждения[25]). Это понятие охватывает факт отчуждения личности от управления обществом, превращения ее в простого исполнителя чужой воли, что порождает чувство социального и политического бессилия. У манипулируемого человека, как показывает Рисмен, атрофируется даже потребность в социально-политической активности, он не активен, а реактивен; как конформист, он участвует в социальных движениях, в том числе тоталитарных, поскольку это требует Организация, интересы карьеры и т. д. Он связан с остальными людьми не посредством решительного волевого акта, а в силу внешних обстоятельств, определяющих его поведение.
Э. Фромм пишет: «Отчуждение — вот участь отдельного человека при капитализме. Под отчуждением я понимаю тип жизненного опыта, когда человек становится чужим самому себе. Он как бы «отстраняется», отдаляется от себя. Он перестает быть центром собственного мира, хозяином своих поступков, наоборот,— эти поступки и их последствия подчиняют его себе, он им повинуется и порой даже превращает их в некий культ» (99, 56). Причем самым губительным следствием «духа отчуждения» Фромм считает отношение к своему собственному «я». «Человек не только продает товары, он продает самого себя и начинает чувствовать себя товаром».
Отчуждение характеризует не только объективное положение человека в эксплуататорском обществе, но и отражение его в сознании — разлад сознания личности, не чувствующей себя творцом истории, а лишь объектом неподвластных ей сил. Человек ощущает свое бессилие, тщетность, бессмысленность своих действий и глубоко страдает. Он деперсонализируется, теряет ощущение своего «я», и это вызывает у него тревогу, страх и чувство вины перед собой за потерю индивидуальности. Огромная концентрация капитала свела до минимума возможность личной инициативы, пишет Фромм. «Человек стал винтиком огромной машины — важным, если обладает большим капиталом, и неважным, если у него нет капитала» (79, 110). Эта машина навязывает ему свой темп, который он не может выдержать, он бесконечно ничтожен по отношению к ней, отсюда — чувство неуверенности, бессилия, враждебности миру. Человек, «управляемый другими», не обла- даетпрочнымиубеждениями, его жизнь—«чередование ролей и ситуаций», приводящее к тому, ЧТО OH «сомневается в том, кто он и куда идет» (110, 165).
Отметим склонность западных социологов сводить проблему отчуждения к состояниям сознания личности, оставляя в тени объективные причины явления. Отсюда — иллюзия возможности избавиться от отчуждения посредством «терапии личности», не затрагивающей существующие социальные институты. Проблема отчуждения исследуется не для того, чтобы отвергнуть социальную систему, порождающую ее, а для того, чтобы по возможности ослабить отчуждение во имя сохранения системы K
Отчужденный «человек-масса» рассматривается лишь как частичный человек. B капиталистическом обществе трудящийся включается в производство лишь как исполнитель предписанной роли, а не творец, он лишь средство для присвоения прибавочной стоимости капиталистом. Подневольный труд, в процессе которого рабочий лишь подчиняется, не будучи в состоянии влиять на производство, труд на эксплуататора неизбежно оказывается отчужденным и воспринимается рабочим как таковой !. Поэтому трудящийся ищет возможность реализации своей личности вне сферы производства. Еще Маркс показал, что в условиях капитализма «рабочий только вне труда чувствует себя самим собой» (1, 563). Это еще более справедливо в наши дни. Американский социолог П. Бергер так характеризует позицию американского рабочего: «Я только работаю здесь, но если вы хотите знать, каков я на самом деле, приходите ко мне домой» (65, 217). Бергер пишет, что «жизнь в труде имеет тенденцию принимать характер псевдореальности и псевдоценности для личности». Он справедливо полагает, что уход в частную жизнь означает обеднение личности, иллюзорный уход от отчуждения. Ведь и досуг «массовой одиночки» оказывается регламентированным владельцами средств массового общения и другими «боссами».
Чтобы ослабить социальную напряженность, монополистическая буржуазия поощряет приватизацию, снижение интереса к проблемам «большого мира». Боясь организации трудящихся, она стремится изолировать их друг от друга, ограничить их кругозор узкими рамками личного мирка. Миллс писал, что, если люди в буржуазном обществе не видят связи между своими действиями, своими нуждами и социальной структурой общества и причины неполадок ищут в самих себе, объясняя их собственными неудачами, результатом может быть апатия, равнодушие к общественным проблемам. И Миллс предупреждает, что, если подобная позиция становится массовой, «люди массы» оказываются объектом ма- нипулятивного управления правящей капиталистической элиты.
Рост отчуждения и дезагрегации вызывает опасения у буржуазных идеологов в том плане, что дезагрегированный субъект может как-то уйти из-под контроля властвующей элиты. Неустойчивость отчужденного индивида представляется критикам «массового общества» опасной для социальной системы, ибо в своем отчаянии такой индивид способен поддержать антиправительственные выступления. Западные социологи рекомендуют «занять» чем- то массы, направив их активность в нейтральное, безопасное для капитала русло. Индивидуум в «массовом обществе», пишет А. Стюарт, не может найти свое место в жизни. «Он чувствует себя беззащитным перед силами, которые не может ни контролировать, ни понять... Это ведет к отчуждению, к отказу OT всякой, кроме минимальной активности, к подверженности тоталитарным движениям» (114, 23). Стремление избежать гнетущего одиночества выступает как важнейшая потребность «человека-массы», являясь причиной его податливости тоталитарным движениям: состояние отчужденности становится невыносимым для человека, и он бежит от «свободы» бездушного буржуазного мира (Фромм), готовый принять тот иллюзорный выход, который предлагает фашистский экстремизм [26].
Для критиков «массового общества» характерна абсолютизация противоречия между личностью и обществом. Фромм пишет о борьбе двух потребностей личности — в социализации, в коммуникации и в свободе, автономии, индивидуализации. Справедливо считая, что человек должен иметь как широкие социальные связи, так и свободу от ограничений, мешающих его индивидуализации (скажем иначе, нуждается в условиях, создающих простор для проявления его индивидуальности), он говорит о невозможности такого сочетания. B отношении капиталистического общества это реальная альтернатива. Ho мы уже отмечали склонность теоретиков «массового общества» оперировать тысячелетиями и «вечными» свойствами человеческой природы, хотя они описывают определенные отношения, присущие современному капитализму. Они мыслят, так сказать, «не в масштабе». Противоречие, описываемое ими, разрешается за пределами «массового», точнее, государственно-монополистического общества, в условиях коммунистической формации.
Категория отчуждения характеризует тот этап социального развития, на котором разделение труда принимает классово-антагонистический характер, деятельность человека и ее результаты противостоят ему, превращаясь в чуждую, враждебную силу, господствующую над ним; жизнь человека лишается творческого содержания (это — отчуждение творческой сущности человека), и он выступает не как активный субъект социального процесса, но как его объект, его жертва. Эта категория лишь в самой общей форме фиксирует противоречие антагонистического общества, в котором трудящиеся, лишенные средств производства, отчуждены от продуктов их собственного труда, от управления социальной жизнью. Отчуждение достигает своего апогея в условиях капитализма, превращающего человека в товар, в средство, используемое для извлечения прибыли. Активная, волевая личность подавляется капиталистической системой с характерными для нее отношениями господства и подчинения, классовым разделением труда, требующим от индивида ограниченных функций, предписанных данными производственными отношениями; падает престиж труда; бюрократизация, ограничение буржуазно-демократических свобод способствует аполитичности масс; человек обезличивается, становясь податливым элементом чудовищной социальной машины, интересы которой ему чужды. Категория отчуждения и отражает несовпадение целей эксплуататорского общества с интересами трудящихся масс.
Буржуазные социологи стремятся выхолостить социально-классовое содержание категории «отчуждение». Необходимо решительно возразить против «вневременного» подхода к ней, перенесения ее в область «внеклассовых» отношений, изображения отчуждения как трагедии, причины которой заложены в самой сущности человека. Отчуждение не «вечное состояние», на которое «обречен» (пользуясь словами экзистенциалистов) человек, это атрибут именно эксплуататорских отношений. «Если продукт труда не принадлежит рабочему, если он противостоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в результате того, что продукт принадлежит другому человеку, пе рабочему... He боги и не природа, а только сам человек может быть этой чуждой силой, властвующей над человеком» (1, 568). Именно там, где разделение труда связано с экономическим и внеэкономическим принуждением, «собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней» (2, т. 3, 31). Маркс боролся против игнорирования активности человека как агента преобразования мира и творения самого себя. Именно творческим трудом индивид реализует свою индивидуальность, связывается с социальным целым. Капитализм, дегуманизирующий труд, обрекающий человека на нетворческое существование,— главный носитель отчужденных отношений; капиталистическая собственность разъединяет людей; отсюда одиночество, моральная опустошенность личности в этом обществе.
Было бы ошибкой считать, что капиталистическое общество состоит целиком из социально изолированных, отчужденных людей с разорванным сознанием, страдающих от своей внутренней дисгармонии, или из «веселых роботов», которые не чувствуют цепей отчуждения и поэтому являются его добровольными рабами. B нем активно действуют, постоянно расширяя свои ряды, борцы против строя угнетения и эксплуатации; именно борьба масс за социальный прогресс превращает их в субъект истории. Эта борьба с неизбежностью приводит к социалистическому преобразованию общества, к ликвидации частной собственности на средства производства, к освобождению общества от гнета и эксплуатации. Лишь на пути коммунистического строительства возможно полное преодоление отчуждения, порожденного антагонистическим разделением труда, системой эксплуататорских общественных отношений.
Критик «массового общества» не
Конформизм преминет заметить, что оно плодит в «массовом * , тл * -
обществе» конформизм. Конформизм — судьба
человека «массового общества», ко- торсг требует для выполнения своих функций «хорошо обструганных», стандартизированных людей, ориентированных на выполнение предписанных им ролей K «Массовое общество» требует подчинения личности господствующим буржуазным стандартам; социализация личности в нем и означает впитывание ею этих стандартов, становящихся содержанием ее «я». Такой конформист более всего боится отойти от групповых стандартов, быть не таким, «как все», получить неодобрение окружающих; все его поведение определяется экспектациями последних. Таков механизм социального контроля, социальных санкций в «массовом обществе», плодящем массу, ориентированную на буржуазные стандарты поведения.
Констатируя, что конформизм — неотъемлемая черта «массового общества», многие его критики искажают причины этого явления, ища их в «массови- зации» как таковой, «психической неполноценности» людей массы[27]. Ho именно капитализм насаждает конформизм, бюрократизируя управление, обрушивая санкции на «отклоняющееся» поведение. «Массовое общество», согласно Фромму, возводит в добродетель стремление жить как другие и считает грехом попытку отличиться от других[28], предписывает конформисту проживать в определенном районе, соответствующем его положению, потреблять то, что потребляют его «равновеликие» соседи. «Человек-масса» отвечает на вопрос «кто ты?» формулой «я как другие» (недаром у американцев в ходу фраза: «Как у Джонсов»). He отстать от соседа, но и не быть выскочкой — образец поведения «массового одиночки». «Соседи купили автомобиль последней марки, и нам следует сделать то же»,— описывает Паккард психологию американского обывателя. Здесь ценится не индивидуальность человека, а, напротив, его способность подгонять себя под требования стандартов и предписаний. И продвижение «наверх», замечает Рисмен в «Одинокой толпе», «меньше зависит от того, чем кто-то является, чем от того, что о нем думают другие и насколько он может манипулировать другими и быть манипулируемым». Ключ к успеху в буржуазном обществе — произвести благоприятное впечатление на окружающих и использовать его для продвижения «вверх» *. Однако следует иметь в виду, что, обличая процесс роста конформности в условиях государственно-монополистического капитализма, буржуазные социологи рассматривают его абстрактно, вне конкретного социального контекста, пытаются заклеймить как «конформизм» и пролетарскую солидарность, участие в забастовках, демонстрациях и других коллективных действиях трудящихся.
Ряд западных социальных психологов призывают отказаться от идеала автономной личности, характерного для капитализма свободной конкуренции, и рассматривать ее как элемент социальной группы. Ставится задача помочь приспособить человека к выполнению социальных ролей и функций, нужных для поддержания системы (монополистического капитализма), способствовать укреплению механизма стандартизации форм поведения, способствовать правящей элите в манипуляции массами для стабилизации «системы». Как отмечает Липсет, для социологических исследований характерен интерес к «условиям социальной стабильности» (42, 122). Парсонс видит путь «стабилизации системы» в такой социа
[1] Много лет бестселлером американской социально-психологической литературы является книга Карнеги «Как завоевать друзей и влиять на людей». Представляют интерес советы, которые дает автор: не критиковать, не обострять ни с кем отношений, делать людям, особенно стоящим выше на иерархической лестнице, приятное, но не льстить слишком грубо, интересоваться другими людьми, помнить их имена и чаще их произносить, больше улыбаться. Таковы правила для конформиста, желающего преуспеть в «массовом обществе».
Конформизм ведет к интеллектуальному шаблону, к оглядке на «начальство», на полицейские организации, создает атмосферу травли инакомыслящих, благоприятствует экстремизму. «Почему мы позволили анонимности, безликости, бюрократии заменить принципы индивидуальности и независимости?» (89, 145) — уныло размышляют буржуазные социологи, не понимая, что этого требует монополистический капитал, которому нужны слепая исполнительность, бюрократическая система управления, при которой разветвленный аппарат надсмотрщиков руководит процессом получения прибавочной стоимости.
лизации личности, которая представляет собой приобщение ее к санкционированным нормам поведения («образам социального действия»), а также в механизме социального контроля, используемого для удержания людей в «нужных обществу» (капиталистическому) рамках поведения. Неудивительно, что при подобном подходе человек обрекается на конформизм: ему отрезают путь борьбы против существующей социальной системы и оставляют одно — «приспособление» к ней.
Описание конформизма есть отражение процессов, действительно происходящих в обществе. Какова же реакция на насаждение конформизма? Она может выражаться в принятии конформистских образцов поведения (человек стремится сделать карьеру в сложившейся бюрократии, принимая ее ценности) или в нонконформизме. Последний представляет собой весьма пеструю картину — от организованной борьбы против капитализма до индивидуалистического протеста против любой социальной организации. Популярность «демократических» критиков «массового общества» во многом объясняется критикой ими конформизма. Ho это критика непоследовательная, ведущаяся с позиций индивидуалистического идеала капитализма свободной конкуренции; «массовизация» трактуется неисторически, в духе конфликта между рациональной организацией общества и иррациональной природой человека.
B полном соответствии с обыденным сознанием буржуазии западные социологи рассматривают нонконформистское поведение как невротическое. Фрейдизм, фиксируя трудности приспособления индивида к социальной среде, предлагает соответствующую терапию. Социальный протест рассматривается как иррациональный и патологический. Бунт против «хозяина», лидера объясняется классическим фрейдизмом прежде всего как следствие неудачи бунта против отца в детстве. Несколько по-иному подходят к проблеме неофрейдисты, и особенно Фромм. Монополистический капитализм рассматривается им как система, глубоко враждебная человеку. Подавляя мучительные чувства, связанные с бременем одиночества, бессилия, негативной свободы («свободы» от связи с природой, от уз солидарности с другими людьми), человек вырабатывает защитные механизмы, среди которых наиболее типичны мазохизм-садизм и конформизм автомата. Характерное проявление садистского механизма Фромм видит в жажде власти (79, 189), подчинения себе других людей. Мазохистский механизм заставляет человека искать лидера, которому он мог бы подчиняться, им движет желание отдаться во власть лидера авторитарного типа. Важнейшим механизмом бегства от чувства ничтожества и бессилия Фромм считает «конформизм автомата»: индивид перестает быть самим собой, тонет в массе, становится неотличимым от других, полностью соответствующим стандартам «массовой культуры». Он с готовностью подчиняется властям, дающим ему безопасность и освобождение от сомнений, он уклоняется OT того, чтобы быть творческим человеком, превращается в автомат. Подобный конформист часто и не осознает утраты своего «я»: он принимает внушенные ему мысли за собственные. Bce эти виды невротического поведения, считает Фромм, направлены как бы на бегство от одиночества, но бегство это фиктивное: конформизм дает лишь временное ощущение «сопринадлежности», а затем еще более обостряет чувство одиночества и отчужденности.
Л Противоположностью конформиз-
«Отклоняющееся г ^r г
поведение» ма выступает так называемое «от-
и аномия клоняющееся поведение». Откло-
в «массовом няющееся поведение — весьма ши-
обществе» рокое и неопределенное понятие. И западные социологи не спешат уточнять его: им гораздо «удобнее» заклеймить отклоняющееся (де- виатное) поведение в целом как нарушение стабильности социальной системы. При этом признается: «Трудно определить, где пролегает та грань (если она вообще существует), которая отделяет социальную дезорганизацию от отклоняющегося поведения» (42, 537), а последнее — от аномии.
«Массовое общество» — агрегат социально отчужденных людей, подчиняющихся противостоящей им системе принудительных норм и правил, санкционированных буржуазной элитой; приспособление к мнениям, вкусам и запросам социального окружения — основа поведения личности. Это нередко травмирует личность и ведет к ее деградации. Поэтому «массовое общество» — рассадник социальной аномии, морального опустошения, порождающего цинизм, преступность, коррупцию, неврозы, нравственный распад личности [29] (см. 25).
Причиной «несанкционированного поведения» и аномии Р. Мертон считает противоречие между культурными целями и институциональными средствами социальной системы. Сама структура «массового общества» оказывается источником девиатного поведения. B «нормальных условиях» социальная структура должна выполнять две главные задачи: определять культурные цели и обеспечивать пути их достижения. Ho когда «система культурных ценностей выше всего превозносит цели успеха, в то время как социальная структура жестко ограничивает или полностью закрывает доступ к дозволенным способам достижения этих целей для значительной части населения, результатом будет отклонйющееся поведение в больших масштабах» (104, 63). Западные социологи признают противоречие между традиционными индивидуалистическими ценностями, преподносимыми в оболочке буржуазной демократии, и реальным положением масс при капитализме. Система ориентирует членов общества на цели, недостижимые для подавляющего большинства. Человек из народа осознает невозможность реализации навязанных ему индивидуалистических целей, осознает иллюзорность мифов индивидуализма с их концепцией «равных возможностей». Отсюда — не только массовый цинизм и аморализм, о которых пишет Мертон, но и все большее понимание враждебности существующей системы интересам народных масс и организованная борьба против этой системы.
B этих условиях откровенный индивидуализм оказывается в известном смысле даже опасным для элиты, поскольку ведет к поиску «неинституциони- зированных» средств продвижения вперед, порождает социальные болезни разочарованных индивидуалистов K K массам элита обращается с «терапией смирения»: церковь пропагандирует долготерпение, психоанализ рекомендует курс лечения по примирению с социальными условиями. Призыв к смирению, к приспособлению адресован именно массам; монополистическая элита руководствуется «реальными» индивидуалистическими ценностями (только она и имеет возможности для их реализации); впрочем, и она старается прикрыть их лицемерной маской псевдоколлективизма.
Многие западные социологи констатируют патологию, аномию «массового общества», но рецепты, которые предлагает большинство из них,— отнюдь не переустройство общества, а, напротив, «лечение» личности, чтобы привести ее в соответствие с требованиями государственно-монополистического капитализма, превратив ее в «нормального» конформиста.
Как подавить активность масс, oco- Манипулятивное бенно политическую, представляю-
УП^ланыИ0# ЩУЮ непосредственную угрозу cy-
манипуляторов ществующему социальному строю, или направить ее в нужное (хотя бы в безопасное) для капитала русло, как контролировать эту активность — вот проблема, оказывающаяся в центре внимания буржуазных социологов.
Возрастание роли народных масс в историческом процессе приводит к тому, что буржуазия не может управлять обществом, не создавая видимости массовой поддержки, не завербовывая на свою сторону определенную массу; поэтому она разрабатывает широкую систему воздействия на массы, манипулирования ими. В. И. Ленин указывал, что без масс в эпоху парламентаризма не обойтись, а вести их за собой буржуазия не может без разветвленной, «прочно оборудованной системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярными словечками, обещания направо и налево любых реформ и любых благ рабочим,— лишь бы они отказались от революционной борьбы за свержение буржуазии» (3, т. 30, 176).
B условиях государственно-монополистического капитализма манипулятивный тип управления достигает своего апогея, он охватывает все сферы социальной жизни. Личности негде укрыться от всеобъемлющего, тотального контроля K
Выше мы говорили о росте протеста против ма- нипулятивного управления со стороны широких слоев населения капиталистических стран, в том числе со стороны интеллигенции (с особой силой OH проявился в студенческом движении последних лет). Ero можно рассматривать как проявление возросшей сознательности интеллигенции. Вместе с тем, если интеллигенция не стоит на позициях рабочего класса, марксизма, то ее протест подчас носит индивидуалистический, полуанархистский, неконструктивный характер K Неприятие манипуляторства столь популярно, что на нем пытается спекулировать ряд «левых» теоретиков в целях, ничего общего не имеющих с борьбой против государственно-монополистического капитализма. Дезориентируя массы, они стремятся отвлечь их от борьбы против капитализма лозунгом борьбы против авторитаризма как такового. Тут власть смешивается с авторитаризмом, руководство — с манипулированием; анархистско-индивидуалистическое утверждение «личной свободы» в противовес «низменной толпе», «левиафановскому государству» весьма напоминает лозунги М. Штирнера.
Ряд представителей анархиствующей интеллигенции (от Камю до Маркузе), выступая против манипулирования личностью, отождествляют с ним любое управление; их позиция, мниморадикальная, играет объективно реакционную роль. Важно различать, какой класс осуществляет социальное управление, каков характер этого управления.
Содержание управления, его цели и принципы зависят от господствующих в обществе социально-экономических отношений. B условиях антагонистических формаций управление противостоит трудящимся как враждебная сила, как власть чужой воли, подчиняющей их деятельность своим целям. B отношениях между руководителями и исполнителями отражаются объективные отношения между собственниками средств производства и производителями материальных благ. Управление превращается в прерогативу эксплуататорского меньшинства.
Господствующие социально-экономические, классовые отношения определяют и тип управления. B антагонистических формациях оно имеет целью обеспечить господство меньшинства над большинством; в условиях коммунистической формации — реализацию воли большинства, а затем и всего общества. Тип управления, таким образом, исторически обусловлен. Ho с ним органически связаны и методы, средства его осуществления. B условиях капитализма тип управления, при котором массами командуют вопреки их интересам, порождает соответствующие приемы и технику: необходимыми моментами управления становятся организованное насилие над массами, манипулирование их сознанием в целях навязывания им воли господствующего класса. B рамках концепций «массового общества» и «массовой культуры» и исследуются возможности и пути манипуля- тивного управления большими массами людей, утверждается вечность деления общества на субъект и объект управления. При этом обычны ссылки на то, что высокий профессионализм управления в современном обществе делает невозможным участие в нем народных масс. Ho подлинная причина отстранения масс от участия в политическом управлении капиталистических стран лежит не в технических трудностях этого участия, а в том, что интересы народных масс находятся в глубоком антагонистическом противоречии с интересами монополистической буржуазии, в руках которой сосредоточены рычаги государственной власти."
Манипулятивный тип управления включает ряд форм, определяемых тем, как навязываются человеку способы поведения, выгодные элите, задаются цели деятельности. Можно выделить: 1) прямое
манипулирование, когда цели задаются директивным путем, а в виде санкций выступает преимущественно голое насилие; 2) скрытое манипулирование, связанное преимущественно с идеологическим воздействием, с использованием экономических стимулов и приманок.
Продление своего господства монополистическая буржуазия во многом связывает с совершенствованием системы манипулятивного управления массами. Для этой цели привлекаются буржуазные социологи, психологи, медики, футурологи. Наряду с совершенствованием системы социально-психологического манипулирования через массовые коммуникации изыскиваются возможности дополнить ее более прямыми, эффективными ц «дешевыми» способами, прежде всего медицинскими стимуляторами, транквилизаторами. И. Бодамер различает среди этих медикаментов болеутоляющие, стимулирующие и успокаивающие. Стимулирующие вещества повышают работоспособность. Боль ставит под угрозу точность производственной операции, и она снимается. Успокаивающие средства оказываются необходимыми вследствие того, что «в индустриально-бюрократическом обществе работающий человек находится в состоянии хронического перевозбуждения». B результате складывается тип «медикаментозного человека», который не может жить без лекарств и большей частью добровольно принимает их, чтобы существовать в бесчеловечном мире, чтобы приспособиться к нему. Приспособление — вот главный лозунг «массового общества», считает Бодамер, делая вывод, что подобный «приспособленный человек» и есть квинтэссенция несамостоятельного человека.
Планы манипуляторов становятся все более зловещими. Фармакология уже сейчас накапливает средства для массового психологического воздействия. Как пишет английский физиолог Д. Керч, «химические вещества, введенные в систему водоснабжения, в пшцу или распыленные над землей, могут воздействовать на миллионы людей, причем жертвы такой обработки не будут иметь об этом ни малейшего представления». Он признает, что в лабораториях Питтсбурга, Нью-Йорка, Беркли крысы, мыши, рыбы и обезьяны, получая порции химических препаратов, уже живут, полностью контролируемые их хозяевами. Следующим шагом будет человек *.
Американские футурологи единодушно прогнозируют усиление психологического воздействия на массы, усовершенствование способов манипулирования ими. «Постиндустриальное общество» характеризуют «тотальным целенаправленным контролем» над личностью. Группа футурологов в книге «К 2018 году» пишет, что статистические показатели, относящиеся к социально-психологической сфере, получат не меньшее распространение, чем экономические. Так, будет рассчитываться сводный индекс настроений населения, а также отдельных групп его для «оптимального» манипулятивного управления (116). У силенно разрабатывает « усовершенствованные » методы этого управления известная «РЭНД корпо- рейшн». Ж. Марабини, описывая ее деятельность, пишет, что, по ее прогнозам, у рычагов управления «новым индустриальным обществом» должна стоять элита «ответственных лиц» и, если массы будут протестовать, их можно подавлять, пуская в ход газ, парализующий волю. Сотрудник этой корпорации Б. Хэйвен пишет в книге «Двухтысячный год», что возможности элиты манипуляторов колоссально возрастут, они добьются «тотального манипулирования» личностью. Средства электронного контроля и подслушивания исключат возможность неконтролируемого поведения масс. Широкое применение транквилизаторов, действующих на психику в направлении, нужном манипулятору, сделают массы удовлетворенными их образом жизни. Помимо транквилизаторов Хэйвен считает, что к концу века можно будет посылать из центра сигналы, действующие на психику человека, управляющие его поведением.
B модели общества 2000 г. Д. Белла правящая элита (меритократия) состоит помимо политиков из социологов и ученых-естественников, овладевших тайнами психологического воздействия на массы, искусством социального манипулирования. Она опирается на электронную технику, которая обнаруживает способности и склонности детей, определяет их на будущие «роли», анализирует и систематизирует мотивы поведения масс, определяет их потребительский спрос, поведение на выборах, регулирует миграционные потоки, задает им ритм и распорядок жизни (91). Итак, на помощь манипуляторам призывается новейшая техника, они обеспечиваются индустриальной базой, для них разрабатывается «технология» управления. Нет сомнения в том, что опаснейшие планы манипуляторов могут быть и будут сорваны активной борьбой трудящихся масс за преобразование общества на социалистических началах.
Буржуазные социологи вынуждены писать о трагедии личности в современном капиталистическом обществе, обесчеловечивающем ее, констатируют социальные болезни, моральную опустошенность. Такова реакция личности на манипуляторскую практику. Человек со страхом обнаруживает, что социальная система превращает его в специализирован- ного идиота, предназначенного для выполнения определенных функций в бесчеловечной системе, и, если он не является сознательным борцом за социальный прогресс, его протест носит стихийный, иррациональный характер, принимая форму пассивного неучастия в общественной жизни, добровольной отверженности или отчаянных антисоциальных действий. Отметим в заключение, что настойчивое стремление монополистической буржуазии искусственно сдержать участие широких народных масс в историческом творчестве неизбежно приводит к застою, омертвлению капиталистического общества, к глубокому кризису его политики, экономики, культуры.
Еще по теме МАНИПУЛИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»:
- Ашин Г. К.. Доктрина «массового общества. 1971 (Социальный прогресс и буржуазная философия)., 1971
- Зависимость поведения человека в экстремальной ситуации от его индивидуально-психологических особенностей
- В этой книге я попытался изложить свою работу по изучению человека в современном массовом обществе
- Общество и человек: человек в системе социальных связей и отношений
- ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПОДГОТОВКА И ПСИХОТЕХНИКА САМОЗАЩИТЫ ЧЕЛОВЕКА В ЖИЗНЕННО ОПАСНЫХ СИТУАЦИЯХ
- Человек "массового общества"
- 2. Социально-психологическая характеристика лиц, совершающих насильственные посягательства на здоровье человека
- «Массовый человек»
- Гаранина О.Д.. Человек – личность – общество. Философское учение о человеке и обществе, 2003
- Тема 7. Социальный контроль и массовое сознание