<<
>>

B ДОКТРИНЕ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»

Как целостная концепция доктрина «массового общества» создается буржуазными теоре­тиками в ответ на настоятельную потребность описа­ния и объяснения двух социальных тенденций, с осо­бой силой проявившихся в XX веке, но обозначив­шихся еще раньше, причем действующих не B чистом виде, а имеющих как бы свои контртенденции.

Пер­вая из них — возрастание роли народных масс в историческом развитии (и антипод этой тенденции — формирование консервативной массы, в которой ищет опору эксплуататорское меньшинство). Вто­рая — это рост классовой поляризации, обострение классовых антагонизмов (и ее продукт, превращенная форма и одновременно контртенденция — то, что в буржуазной социологии именуется дестратифика­цией, т. e. видимость сближения социальных групп и слоев). Обе тенденции обусловлены сдвигами в со­циальной структуре общества, ломкой старых, тра­диционных социальных дифференциаций, порожден­ной, в частности, научно-технической революцией. Процесс этот рассматривается апологетами государст­венно-монополистического капитализма (Беллом, Шилзом) как движение в сторону преодоления клас­совых антагонизмов, тогда как в действительности они воспроизводятся в новых и, как правило, более острых формах.

Указанные тенденции вскрыты еще К. Марксом и Ф. Энгельсом. Именно ими раскрыт закон возраста­ния роли народных масс в историческом процессе, обосновывающий увеличение объема массы населе­ния, оказывающей непосредственное воздействие на ход общественного развития. B соответствии с этим, чем больше объем массы, вовлеченной в активное социальное действие, тем глубже, значительнее об­щественное преобразование^ Вместе с тем в «Восемна­дцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс охарактери­зовал и противоположный процесс формирования деклассированной, консервативной массы, которая становится основой бонапартистского типа власти. Бонапартизм возникает в период кризиса верхов, не­способных сохранять свое господство прежними ме­тодами, и ищет опоры в наименее развитых слоях населения (в условиях середины XIX века во Фран­ции— в атомизированной крестьянской массе, лишь объективно составляющей класс, но не ставшей клас­сом для себя).

B концепциях «массового общества» указанные тенденции описываются неадекватно, их анализ про­изводится с позиций реакционного класса, антагони­ста народных масс. И хотя либеральные критики «массового общества» не устают уверять, что они против консервативной массы, против экстремизма «во всех формах», объективно доктрина направлена прежде всего против революционных движений масс. Именно возрастание роли народных масс осмысли­вается буржуазными идеологами как «буйство тол­пы», сокрушающей ценности культуры. Буржуазный обыватель при этом запугивается отрицательными последствиями «гипердемократии», создающей усло­вия для торжества «грядущего хама». Эти тенденции воплощаются в первых вариантах доктрины «мас­сового общества».

Однако ныне требования монополистической бур­жуазии к своим идеологам вышли за рамки критики массовых движений. Государственно-монополистиче­ский капитализм стремится прежде всего стабилизи­ровать себя как систему, во-вторых, он страстно меч­тает о контрнаступлении против социализма. A для этого ему необходима политическая армия, опреде­ленная массовая опора.

И правящая элита лихора­дочно ищет такую социальную базу. Ee стратегиче­ские замыслы заключаются в том, чтобы, с одной стороны, оторвать широкие массы от революционного движения и превратить их в «молчаливое большинст­во», хотя и пассивное, но лояльное по отношению к существующей системе («функциональное», говоря словами Парсонса), а с другой — сформировать кон­сервативную массу как важное средство борьбы про­тив антикапиталистических движений. Вербовка консервативной массы — «опоры режима» — оказы­вается в фокусе внимания политической и идеологи­ческой элиты. Задача видится в создании аполитич­ной, безыдейной массы, заботящейся исключительно о потреблении, массы, которая перестала быть опас­ной для монополистической буржуазии и, напротив, стала ее опорой. Ставка делается на «средние слои» с мелкобуржуазной идеологией (что не означает чис­ленного преобладания мелкой буржуазии; сюда вхо­дят и все растущие «новые средние слои», прежде всего «беловоротничковые», и часть рабочего класса, находящегося под влиянием буржуазной идеологии и задетого благодеяниями «общества изобилия»).

Что касается второй тенденции, называемой в за­падной социологии «дестратификацией», то в дейст­вительности этот процесс представляет собой кон­гломерат разнотипных явлений, общих, однако, в том плане, что они как бы размывают классовую дифференциацию, маскируют ее. Одна группа этих явлений связана с изменениями социальной структу­ры, в процессе которых большие группы населения оказываются в определенное время в переходном со­стоянии; это процесс разложения определенных со­циальных групп, связанных со старыми производст­венными отношениями. Такова поляризация рынка мелких производителей, в процессе которой часть их разоряется, выталкивается в разряд «излишнего» на­селения и мигрирует в индустриальные центры, пополняя армию наемного труда (или безработных). Став объективно пролетарием, бывший мелкий бур­жуа рассматривает это свое состояние как временное, как трагическую неудачу в своей жизни, в его созна­нии почти полностью сохраняется мелкобуржуазный индивидуализм. Таким образом, то, что рассматри­вается как дестратификация, оказывается изменения­ми в классовых структурах. Далее, к подобному типу явлений относится и образование люмпен-пролета­риата, опустившихся на дно деклассированных эле­ментов, которые могут образовывать значительные прослойки населения в современных капиталистиче­ских странах. Третий тип «дестратификации» связан с повышением уровня доходов определенных слоев населения капиталистических стран, сближением ха­рактера потребления различных социальных групп (отсюда — возможность разрушения классового само­сознания части трудящихся и их обуржуазивания, «подключения» их к государственно-монополистиче­ской системе); он широко описывается в буржуазной социологической литературе, как правило, в плане апологии современного капитализма, «доказательст­ва» его социальной однородности[7]. B таких описа­ниях выступающее на поверхности явление абсолю­тизируется, ссылкой на него маскируются сущност­ные процессы, связанные с углублением социальных антагонизмов (а Г. Маркузе и ряд «новых левых», извращая этот же процесс, пишут об «интеграции» рабочего класса в системе капитализма).

Государственно-монополистический капитализм ведет не к социальной однородности общества, а, на­против, «углубляет пропасть между трудом и капи­талом, между большинством нации и монополиями» (6, 27). B действительности происходит не «гомогени­зация единого народа», а поляризация классовых сил, не рост «единого среднего класса», а пролетаризация населения, быстрое увеличение лиц наемного труда (особенно рабочих в сфере обращения и услуг, слоев интеллигенции и служащих, наиболее близких по своему положению к пролетариату). A на другом по­люсе — концентрация богатств в руках элиты финан­сового капитала. Всего несколько сот богатейших семейств США дерЖат в своих руках львиную долЮ всех промышленных активов, осуществляя полный контроль над экономикой страны. A в это время свы­ше 35 миллионов американских семейств страдают от недопотребления (9, 1969, № 49, 9). Таков в дейст­вительности «единый гомогенный народ».

Рассмотренные социальные процессы и находят отражение в доктрине «массового общества». Неуди­вительно, что наиболее фундаментальным для нее является понятие «масса», которое используется все­ми вариантами доктрины (многие авторы справедли­во указывают на то, что феномен массы и массовых движений прототипичен по отношению к «массовому обществу»).

Само понимание содержания категории «масса» крайне неопределенно из-за огромной пестроты в толковании этого понятия, которая приводит порой к тому, что конфликтующие концепции имеют в виду совершенно различные вещи, а спор напоминает диа­лог глухих. Уже само неоднозначное употребление таких понятий, как «народ», «толпа», «публика», «масса», может служить основой для фальсификаций (особенно когда на место понятия «народные массы» подставляется понятие «толпа»)1. Подобное смеше­ние имеет давние традиции: еще Платон третировал людей физического труда как толпу, чернь; на про­тяжении столетий термины «народ», «толпа», «мас­са», «чернь» употреблялись как синонимы. B этом проявился традиционный подход идеологов эксплуа­таторских классов, их презрительное отношение к народным массам как к толпе, лишенной разума.

B любых концепциях буржуазных социологов игнорируется самое главное — классовое содержание социально-политической категории «народные мас­сы». Разоблачив измышления буржуазных идеоло- гов о «безликости» и «аморфности» массы, марксизм- ленинизм показал, что в классовых обществах народ состоит из различных классов и прослоек, что это исторически изменяющееся, развивающееся единство определенных классов общества. Народ составляют прежде всего трудящиеся, непосредственные создате­ли материальных ценностей; вместе с тем на опреде­ленных этапах общественного развития к нему могут относиться нетрудящиеся классы и слои, которые по своему объективному положению способны участво­вать в решении задач прогрессивного развития об­щества и активно выступают совместно с трудящи­мися против отживающих социальных отношений (см. подробнее 15, 33—45).

Общая антинародная направленность реакционной идеологии обнаруживается и в методологических установках и исходных принципах, используемых при построении теорий «массового общества». Суть их заключается в стремлении исключить из социоло­гического анализа классовые отношения, отношения собственности и ограничить его только межличност­ными, интерперсональными отношениями, перевести его в русло частных эмпирических исследований. Сюда следует добавить еще и психологический ре­дукционизм. Ограничивая свою задачу исследованием «микроотношений», социолог тем самым закрывает себе пути действительного изучения роли народных масс и личности в истории. Эту проблему в принципе невозможно решить на примере небольшой, как пра­вило случайной группы. Шаткость постулата о том, что «микроструктура» общества (уровень интерпер­сональных отношений в малых группах) изоморфна его «макроструктуре», отмечают и более дальновид­ные буржуазные социологи (например, А. Этциони, см. 77). Эмпирические исследования малых групп сами по себе, разумеется, правомерны, но необходи­мо решительно возразить против попыток придать выводам из этих наблюдений общесоциологическое значение. Социологи США пишут о «массовизации» «вообще», хотя исследуют ту или иную группу аме­риканцев, пренебрегая тем, что отношения в ней во многом обусловлены более общими социальными структурами.

По своему происхождению категория «масса» в использовании буржуазных социологов прежде всего социально-психологический термин. Он выработан в ходе эмпирического наблюдения над непосредствен­но обозримыми множествами индивидов (поведением толпы на улице, публики в театре и т. д.). B каждом таком случае обращало на себя внимание возникно­вение некоторой психической общности, заставляю­щей индивидов вести себя иначе, чем в случае, если бы они действовали изолированно, и нередко прими- тивизирующей их поведение. B дальнейшем эта эмпирическая констатация превращается в абстракт­ную модель, которая прилагается к самым различ­ным сферам общественных отношений, к человече­ским множествам, уже не являющимся непосредст­венно обозримыми. Психологическая схема толпы переносится, скажем, на массу избирателей, хотя пространственная близость между ними отсутствует, психологическая схема публики — на всех потреби­телей духовной продукции, хотя они и не связаны единой аудиторией. Этот способ восприятия социаль­ной действительности приводит к реакционным вы­водам, когда термин «толпа» подставляется на место социально-политической категории «народные мас­сы», когда революционное массовое движение подво­дится под типологическую конструкцию, выработан­ную при наблюдении случайного сборища, косной, обывательской аудитории. Саму доктрину (по край­ней мере в момент ее зарождения) можно в извест­ном смысле рассматривать как перенос понятия «масса» на общество в целом; она родилась как пере­нос на все общество социально-психологических наб­людений над поведением толп, массовых движений, как описание функционирования общества по спосо­бу поведения массы.

Эволюция буржуазной социологии, в частности доктрины «массового общества», привела к измене­ниям понятия «масса», она же требовала дифферен­циации терминов «масса», «толпа», «публика». Эво­люция эта в своих основных чертах может быть представлена следующим образом. Ha первом этапе развития доктрины (Буркхард, Лебон, Ортега) «мас­са» в соответствии с исходными установками теоре- тиков «массовизации» рассматривается как буйст­вующая толпа, как рвущаяся к власти чернь, ниспро­вергающая традиционную элиту и угрожающая чело­веческой культуре. Ha втором этапе первоначальный смысл категории «масса» во многом сохраняется (Маннгейм, Ледерер еще отождествляли массу и тол­пу), однако характерно, что масса выступает здесь главным образом как консервативная сила, завербо­ванная элитой и манипулируемая ею при помощи тоталитарного политического аппарата и системы массовых коммуникаций. Ha третьем этапе развития доктрины подчеркивается отчуждение личности в массе, постепенно пересматривается отношение к ней как к толпе, к социально-психологической общности, основанной на сильных эмоциональных воздействиях, и обнаруживается, что «современная масса» — эта «толпа одиноких», атомизированных личностей; при­нимается подход Блюмера к массе как к разнородной совокупности атомизированных индивидов, слабо взаимодействующих друг с другом. B этом варианте «массовое общество» предстает как общество расту­щей дезинтеграции социально-атомизированных, от­чужденных людей. B четвертом, откровенно аполо­гетическом варианте доктрины масса — социально однородное образование, интегрированное государст­венно-монополистической системой, удовлетворенное своим положением в ней, отказавшееся от «бессмыс­ленной» оппозиционности и разделяющее официаль­но санкционированные ценности культуры и полити­ки. Это якобы результат «стирания классовых стилей жизни» (Белл), движения к социальной однород­ности.

Хотя понятие «масса» изменялось на каждом из основных этапов эволюции доктрины «массового об­щества», между различными интерпретациями этого понятия в любом из вариантов имеется принципиаль­ная общность, связанная с негативистской интерпре­тацией массы, с социально-психологической трактов­кой ее и т. д. Ниже мы попытаемся более подробно проследить указанную эволюцию, а также проанали­зировать основные расчленения («масса», «народ», «толпа», «публика», «латентная», «наличная» масса), введенные западными социологами.

Macca как толпа Общепризнано что концепции «массового общества» специфич­ны для последних ста лет. Тем более удивительно, признает Э. Уолтер, что наиболее фундаментальная категория, на которой основываются указанные кон­цепции,— категория «масса» взята из описания тол­пы самыми консервативными теоретиками прошло­го, типа Берка и де-Местра, причем и в их работах трактовка массы как «великого животного», «ярост­ной толпы», «свинячего множества» была скорее пе­режитком, чем новаторством (119, 398). Буржуазные историки доктрины «массового общества» не могут не признать, что термины «масса», «толпа» принадле­жит языку аристократической критики прогрессив­ных изменений XVIII—XIX веков (92, 21—23).

B XIX веке защитники исчезавших сословных привилегий именовали пугающую их историческую силу «толпой», «массой». Именно с помощью этихпо- нятий, употребляя их как синонимы и прилагая к трудящимся массам (хотя Лебон и оговаривал, что массовому поведению подвержена не только толпа рабочих, но и академиков), авторы первых вариантов доктрины попытались интерпретировать социальные изменения своего времени. Bce это не более как вы­ражение классовой позиции теоретиков эксплуатато­ров, направленной на дискредитацию массовых дви­жений трудящихся.

У Сигеле, Лебона, Г. Тарда, H. Михайловского мо­делью массы является толпа. Толпа рассматривается как психологический феномен, возникающий при непосредственном взаимодействии индивидов неза­висимо от их социального полоЖения, национально­сти, профессии, случайности повода, вызвавшего ее образование. B толпе образуется социально-психоло- гическое' («духовное») единство — «душа толпы» (Ле­бон); толпа проникается определенными общими чув­ствами, взаимовнушение дает ей колоссальное уве­личение энергии, под влиянием такого внушения в толпе глушится, исчезает сознательная личность[8].

Толпа, с точки зрения Сигеле, объект не социологии, а психологии, точнее, коллективной психопатологии и психиатрии.

По Тарду, толпа формируется прежде всего бла­годаря взаимной симпатии, «этому источнику подра­жательности»; на первый план выступают эмоции, объединяющие людей. Интенсифицируясь, они заглу­шают голос рассудка. Сигеле, Лебон считали, что толпа, масса легче объединяется на отрицательных чувствах, чем на положительных; на толпу, в отри­цательном направлении действует ощущение безот­ветственности, испытываемое отдельными ее члена­ми. И хотя Лебон и Тард допускают существование «героических толп», они считают, что гораздо боль­ше шансов в пользу того, что в толпе возьмут верх низменные страсти. Сигеле добавляет, что могущест­во толпы прямо пропорционально ее численности. Тард пишет, что отдельные мнения в толпе (массе), сближаясь и опираясь на взаимную поддержку, при­обретают характер непоколебимых верований, выли­ваются в фанатизм.

To общее, что объединяет всех названных авто­ров, можно суммировать следующим образом: 1) Тол­па, масса рассматривается не просто как агрегат, но как единое целое, оказывающее подавляющее воз­действие на психику составляющих ее людей. 2) Тол­па оценивается как «организм низшего порядка» (Тард) по сравнению с «цивилизованной общностью». Люди в массе объединены на основе наиболее силь­ных и вместе с тем элементарных эмоций и идей, доступных всем ее членам (т. e. рассчитанных на низ­ший общий знаменатель), поэтому интеллектуальный и моральный уровень толпы ниже «нормального» co- стояния членов данного общества. 3) Личность tf мас­се нивелируется, «опускается вниз по лестнице циви­лизации». B изолированном положении, пишет Лебон об агенте массового действия, «он может быть куль­турным человеком, в толпе это — варвар, то есть существо инстинктивное». Общим является также стремление буржуазных теоретиков объяснить чисто психологическими зависимостями такие противопо­ложные социальные явления, как революционный порыв масс и суд Линча, энтузиазм коллектива и поведение паникующей толпы. Таковы те основные теоретические положения, которые позднейшая бур­жуазная социология критиковала, пересматривала, видоизменяла, но из-под влияния которых так и не освободилась [9].

Каков же реальный смысл всех этих построений?

Бросается в глаза, что для буржуазных теорети­ков характерен уход от главного — от анализа наи­более глубоких, устойчивых социальных общностей, прежде всего классов, и акцентирование внимания на производной от классовой структуры общности (типа толпы). Причем, несмотря на тщательную маскировку, классовая направленность критики «омассовления» очевидна: главный противник один, и имя ему пролетарский коллективизм. B подчерки­вании опасности «омассовления», пагубности «сверх­социализации», превращающей человека в конфор­миста, в простого агента социальных влияний, в безликий автомат, явственно проявляется страх бур­жуазии перед организацией масс. Индивидуалистиче­ский протест против коллективизма как «потери лич­ности» глубоко реакционен.

Ho за этой реакционностью скрывается постановка немаловажной — и реальной — проблемы. Дело в том, что, не имея возможности прямо отрицать роль на­родных масс в истории, буржуазные теоретики переводят этот вопрос в плоскость исследования мас­совидного субъекта, его характера и структуры, вызываемой «омассовлением», степени нивелировки личности, подавления ее спонтанности, превращения в конформиста. Мы, очевидно, имеем дело с неадек­ватной постановкой реальной проблемы: каково раз­личие взаимоотношений индивидов в псевдоколлек­тиве, представляющем собой обезличенную массу, и в «личностном» коллективе. Действительная за­дача состоит в том, чтобы заменить состояние соци­альной жизни (характерное для капитализма, осо­бенно на монополистической стадии), в котором группа выступает как безликая масса, нивелирую­щая личность, коллективизмом, создающим простор для всестороннего развития личности (что возможно в условиях ликвидации эксплуататорских отноше­ний). Именно в бюрократизированной государствен­но-монополистической структуре подлинная коллек­тивность подменяется ее суррогатом, нивелирующим индивидуальности, удерживающим массы в системе отношений господства и подчинения. Напротив, уча­стие рабочего в организованной борьбе за социаль­ное освобождение способствует развитию его лич­ности.

Классовая ограниченность мешает буржуазным социологам сформулировать проблему таким обра­зом. Близкие к экзистенциализму социологи пишут, что личность сохраняет свою целостность, пока она асоциальна; социализация личности несет угрозу погружения ее в «неподлинные коммуникации», это путь к конформизму, к редуцированию личности. Произвольно сконструированный конфликт индивида и коллектива рассматривается как вневременной, хотя за «вневременными» проблемами явственно про­глядывают отношения государственно-монополисти­ческого капитализма, в условиях которого социали­зация действительно выступает как предпосылка конформизма. Буржуазные индивидуалисты совер­шают жульнический трюк: абсолютизируя псевдо­коллектив, они нападают на коллектив как таковой и превращают его в силу, якобы подавляющую лич­ность. Ha словах все это предпринимается во имя личности; на деле же упомянутый трюк имеет целью защитить капитализм от организованной, массовой борьбы трудящихся.

Возвращаясь к лебоновской интерпретации массы, отметим, что толпа не может выступать первоосно­вой человеческой общности, это не более чем форма, которая наполняется определенным социальным со­держанием. Б. Ф. Поршнев отмечает, что «идеаль­ная» толпа, описываемая Лебоном в качестве совер­шенно случайного и аморфного скопления, на прак­тике почти нё встречается (во всяком случае как со­циально значимая сила, а не просто толпа зевак на улице), она ничего общего не имеет с более или менее однородной массой во время революционных выступ­лений, демонстраций и т. д. «Несомненно, что это са­мая начальная и самая низшая, можно сказать, всего лишь исходная форма социально-психологической общности» (28, 91).

Отметим вместе с тем, что в буржуазной социоло­гии нет недостатка в критике лебоновского понима­ния массы за его априоризм, отсутствие эмпириче­ской базы и т. д. B толковании «инстинктов масс» теоретики «массового общества» все больше идут по пути фрейдизма (хотя между концепцией Лебона и Фрейда много общего [10] и второй с почтением цити­ровал первого). Фрейдизм подверг сомнению тезис Лебона о том, что в массе с утратой индивидуаль­ности возникает особое групповое сознание, «дух толпы» L Поведение массы, толпы истолковывается фрейдистами как «освобождение импульсов, подав­ленных условиями повседневной жизни и социаль­ного контроля» (100, 430). B лебоновской трактовке важнейшими характеристиками массы признаются ее спонтанность, временный и неорганизованный ха­рактер; фрейдисты же, опираясь на свои социально­психологические исследования, доказывают, что масса может быть сознательно формируемым образова­нием[11], не обязательно временным, эфемерным, но подчас длительным, даже постоянным, не обяза­тельно аморфным, но и опирающимся на массовые организации. (Так что эволюция лебоновского пони­мания массы оказывается переосмыслением самой исходной модели этого понимания.) Если в социаль­но-психологической литературе XIX века понятие «массовое поведение» применялось лишь к отдель­ным сегментам социальной жизни, то в XX веке оно все чаще используется для характеристики общества в целом. Поскольку массовое поведение в традициях Лебона — Сигеле отождествлялось с поведением толпы, теоретики «массового общества» первого поко­ления приходили к выводу, что общество все более превращается в толпу, функционируя по ее законам.

- Большинству современных теоре- Macca и публика J xr^ - ^ „

тиков «массового общества» такои

подход представляется во многом неудовлетвори­тельным. Рассматривая западное общество как «ста­новящееся все более массой», они уже не утверж­дают, что оно превращается в толпу. Признается, что старое понимание массы приложимо (и то отчасти) к периодам революций, массовых движений, в пе­риоды же «нормального» функционирования запад­ного общества доминирование массы обнаруживается каким-то иным способом (а для буржуазного теоре­тика «нормальные» периоды — те, в которые массы безропотно дают себя эксплуатировать. Высмеивая эти мещанские представления, В. И. Ленин писал, что для марксиста революция и есть самый «нор­мальный» порядок в истории).

Прежде всего, ставится под сомнение тезис об интенсивном взаимодействии индивидов, составляю­щих массу. Он находится в явном противоречии с эмпирически фиксируемыми тенденциями современ­ного капиталистического общества — ростом атоми- зации, некоммуникабельности его членов, отчужде­ния. Новый подход к описанию социально-психоло­гической ситуации «массового общества» потребовал известного переосмысления категории «масса». Адек­ватной моделью массы выступает теперь не толпа, а публика; активистского участника толпы сменяет зритель.

Различение категорий «толпа» и «публика» имеет свою предысторию. Впервые оно было предложено Тардом, требовавшим «перестать смешивать толпу и публику»: в первой люди физически сплочены, во второй — рассеяны, первая «гораздо более нетерпи­ма», вторая более пассивна и более «цивилизована». Отсюда Тард делает вывод о желательности замены толпы публикой *. Ясно видно, что за этим различе­нием скрывается определенная, весьма консерватив­ная установка — растворение активистской массы в конгломерате более или менее пассивных «публик», с тем чтобы избавить правящую элиту от давления организованных масс. Позднее Р. Парк специально исследовал различия между «массой», которую он рассматривал как толпу, считая непосредственное взаимодействие индивидов психологическим усло­вием образования «массы», и «публикой», у которой такое «взаимодействие может отсутствовать».

Тем не менее пионером нового подхода к понима­нию массы считается американский социолог Г. Блю- мер. Моделью его массы была аудитория кинотеатров (он и занимался одно время исследованием кинозри­телей). Macca кинозрителей не является сильно вза­имодействующей, объединенной одним стремлением (в этом ее несомненное отличие от активистской толпы Лебона); напротив, индивиды, составляющие эту аудиторию, обособлены, атомизированы. Глав­ными характеристиками массы Блюмер считает анонимность и изолированность ее членов, слабое взаимодействие между ними, случайность их соци­ального происхождения и положения («масса» вклю­чает представителей различных стран, профессий, «культурных срезов»), отсутствие организованности (организации) или неопределенность этой организа­ции (67, 185—186).

Если раньше масса рассматривалась преимущест­венно как образование, основанное на «психо-физи- ческой близости» составляющих ее индивидов, то теперь утверждается, что социально-психологиче­скими взаимоотношениями, классифицируемыми как «массовизация», охвачены люди, в действительности отчужденные друг от друга и не находящиеся в непо­средственном контакте друг с другом. Причем новая концепция массы не просто исключает предшество­вавшую, но претендует на более широкое объясне­ние зафиксированных ею зависимостей: приватиза­ция (ограничение интересов личности потреблением, семьей и т. д.), атомизация личности, выпадение ее из сложившейся системы социальных связей в ре­зультате дестратификации рассматриваются как источник наспех устанавливаемой близости в акти­вистской толпе. «Толпа одиноких» (Рисмен) — пре­дельно яркая, лапидарная характеристика массы в системе современного капитализма; люди буржуаз­ного мира чувствуют себя отчужденными от него, от других людей; отношения между ними проявляются в форме недоверия и враждебности. Под массой все чаще понимают социально-психологическую общ­ность, которая при развитых средствах массового общения может создаваться и вне непосредственного контакта (при этом ряд эффектов, характерных для взаимодействия индивидов в толпе,— усереднение их восприятий на низшем уровне, усиление эмоций и т. д.— сохраняются).

Модель массы как публики возникает, когда на­ряду с феноменом «массового общества» исследуется феномен «массовой культуры». Причем в процессе анализа «массовой культуры» и средств массовой коммуникации эволюционирует и понятие «публика». У Тарда моделью публики выступали читатели га­зет, у Блюмера — кинозрители (как образец урбани­зированной массы). B дальнейших исследованиях «массовой культуры» модель Блюмера частично пе­ресматривается. Ero кинозрители еще связаны непо­средственными контактами в единой аудитории; в современных же исследованиях «массовой куль­туры» преобладает интерес к раздробленной публике, не связанной непосредственными контактами. Иде­альной моделью такой публики оказываются теле­зрители, связанные лишь единством содержания вос­принимаемого зрелища. Общепринятым в буржуаз­ной социологии становится определение публики Г. Лассуэллом как совокупности людей, объединен­ных общезначимыми для них символами.

«Массовая культура» и направлена на производ­ство пассивной «публики», внимающей буржуазным «отцам нации», на отвлечение масс от творческой, революционно-преобразовательной деятельности. Представители позднейших вариантов доктрины «массового общества» понимают массу как «полити­чески индифферентных людей» (X. Арендт, 58, 305). Ф. Альбертони отмечает, что если для западных исследователей первой половины века «массифика- ция» означала пролетаризацию масс и рост их поли­тической активности, то ныне с «массификацией» связываются тенденции противоположного харак­тера, прежде всего постепенный процесс деградации интереса к политическим проблемам.

Macca и «страты» ^ojiee Развитая концепция массы в буржуазной социологии связана с попыткой подхода к выяснению отношений классов (впрочем, чаще говорят о «стратах») и масс — пробле­ме, поставленной марксизмом более столетия назад. Нужно сказать, что само обращение к этой проблеме свидетельствует о крахе традиционного для буржу­азной социологии игнорирования классов и классовой борьбы при анализе массовых движений, о неудаче формального психологического описания этих дви­жений как явлений «массовой паранои» и других психических аномалий; обнаружилась теоретическая бесплодность абстрактного противопоставления лич­ности и массы, столь характерного для буржуазной социологии. Ряд социологов попытались сделать ос­новным стержнем анализа «массового феномена» другую пару категорий, противопоставив «устойчи­вые социальные группы» и массу.

Даже некоторые социологи-немарксисты ныне видят неудовлетворительность концепций, игнори­рующих социально-классовый характер массовых движений. Отсюда, с одной стороны, призывы к со­четанию концепции «массового общества» с классо­вым подходом (например, высказанные японскими социалистами в журнале «Тюокорон») или, чаще, с суррогатом этого подхода — «социальной страти­фикацией» масс, а с другой — критика лебоновского понимания массы как совершенно бесструктурного образования. Саму массу (отождествляемую то с тол­пой, то с публикой) начинают рассматривать как со­циальную группу, правда весьма нестабильную (см. 100, 421). Следовательно, вся проблема прини­мает вид вопроса об отношении массы и стабильных социальных групп.

Еще со времени возникновения второго варианта доктрины (Ледерер) обозначилась тенденция рас­сматривать массу как продукт дестратификации, как составленную преимущественно из деклассирован­ных элементов. Характерно, что американский социо­лог X. Элснер недавно выразил надежду на то, что «теории массового общества усовершенствуются до того, чтобы определить, какие группы и при каких условиях становятся массами, то есть смещенными армейскими офицерами, безработными интеллектуа­лами, разоренными буржуа, безработными рабочими и т. д.» (76, 204). Ряд социологов рассматривают «массу» как «аутсайдеров индустриального обще­ства», его «дно», совокупность выбитых из колеи лю­дей, не находящих себе места в «обществе процвета­ния» и представляющих потенциальную угрозу со­циальной системе[12]. Это—«периферия» общества. Применительно к США сюда относят безработных, «неопределившуюся» молодежь типа хиппи, угнетен­ные национальные меньшинства — негров, пуэртори­канцев, всех, кому не досталось «сладкого пирога» в «государстве всеобщего благоденствия». B таком понимании масса — заведомо меньшинство общества; большинство же, включая основные слои рабочего класса, рассматривается как «интегрированное» вну­три «индустриального общества», функциональное по отношению к нему, управляемое специфичными для него средствами[13].

Четвертый вариант доктрины и рассматривает массу как «интегрированное системой большинство», «завербованное» элитой и ставшее ее опорой. Насколько этот подход близок официальной пропа­ганде США, можно судить по одной из речей Р. Ник­сона осенью 1969 г. Апеллируя к «молчаливому боль­шинству», он стремился создать впечатление, что большинство населения США поддерживает прави­тельство во вьетнамской агрессии и внутренней по­литике, образуя «функциональное», но пассивное, «молчаливое» большинство; напротив, недоволь­ных— меньшинство, но это «крикливое меньшин­ство» [14].

Представители четвертого варианта доктрины рассматривают массовизацию как «дестратифика­цию» (в этом их близость со вторым вариантом), но опираются уже на иные аргументы, прежде всего на рост «среднего класса», на «депролетаризацию», воз­никшую якобы в результате роста заработной платы; они утверждают, что при капитализме происходит «исчезновение классов».

Итак, к традиционному для буржуазной социоло­гии противопоставлению личности и массы добави­лось противопоставление класса, социальной группы массе; «масса», следовательно, характеризуется как образование бесструктурное.

Определенным шагом на пути к такому понима­нию было различение «наличной» и «латентной» массы, введенное еще в 30-х годах (JI. фон Визе, Флейгельс) и развитое в 50—60-х годах (Гофштеттер, Соди). Формирующаяся масса, лишенная прочных социальных корней, традиций, неуверенная мету­щаяся (латентная масса) отличается от массы акту­альной, активистской, готовой на крайние действия, нарушающие «принятые процедуры» (наличная мас­са). «Латентной массой» фон Визе называет «межче- ловеческое длительное образование, которое покоится на неясном представлении его участников об общно­сти судьбы и переживаний»; «наличной массой» — совокупность людей, действующих коллективно B конкретной, относительно непродолжительной ситуа­ции под влиянием «аффектов, в большей или мень­шей степени господствующих над всеми участни­ками» (20, 78). Наличная или актуальная масса, характеризующаяся «мятежным» поведением, фор­мируется на основе латентной массы.

Следует заметить, что в этих рассуждениях иска­жена реальная проблема: соотношение между клас­сами и слоями, из которых формируется масса, и са­мой активной массой, складывающейся в те или иные исторические периоды. Бросается в глаза также субъ­ективизм в трактовке «латентной массы», принад­лежность к которой фон Визе усматривает не в со­циально-экономическом положении определенных классов, а только в совместных психологических пе­реживаниях. B дальнейшем Э. Ледерер связывал «де­стратификацию» с образованием реакционной кон­формистской массы. Вместе с Маннгеймом он счи­тал, что «массовое общество» исключает классовую борьбу и характеризуется распространением и ин- ститутизированием масс.

Позднее поборником «стратификации» масс, вклю­чения их в многочисленные «промежуточные» группы выступил У. Корнхаузер. «Масса в простей­шем смысле — агрегат людей, в котором не разли­чаются группы или индивидуумы»,— пишет он (88, vol. 10, 58). Корнхаузер предупреждает против сме­шения «массы» с рабочим классом, ибо «при опреде­ленных условиях любой класс может породить мас­су — большое число людей, не интегрированных в ка- кие-либо социальные группы и классы» (92, 14). Раз­вивая свою концепцию, Корнхаузер утверждает, что «классовая общность имеет тенденцию к утере своего значения, когда все население инкорпорируется в деятельности крупномасштабных организаций. Роль классовой дифференциации» (88, vol. 10, 59). Итак, и социальной идентичности падает. Классовые раз­личия уменьшаются, и классовые границы затем­няются. Классовое сознание и классовая солидарность растворяются в массовом сознании и массовой соли­дарности. Низшие классы все более вступают в об­ласть коммуникации, ранее доступную лишь выс­шим классам. Общие символы... сменяют концепцию классовой дифференциации» (88, vol. 10, 59). Итак, «массу» стали рассматривать как «антикласс». Эта концепция дополняется абсолютизацией процесса «деклассирования через Организацию»: у человека, работающего на Организацию («беловоротничкового» прежде всего), зачастую разрушается чувство при­частности к классу, которое сменяется рассмотре­нием себя как человека Организации (Уайт), приня­тием установок организации. Если во втором и третьем вариантах исследуемой доктрины мы обна­руживаем индивидуалистический протест против по­рабощения личности организацией, то для четвертого характерна защита установок государственно-моно­полистического капитализма. При этом характерно, что стратификация, как и дестратификация рассмат­риваются как нечто такое, что можно искусственно насадить путем социального планирования, осущест­вляемого элитой. Нет сомнения в крайнем субъекти­визме рассматриваемого варианта понятия «масса».

Массаинарод Необходимо коснуться соотноше- ния понятий «масса» и «народ» в современной буржуазной социологии. Следует строго различать понятие «народ» в социально-политиче­ском и этнографическом смыслах; неоднозначное употребление термина часто служит буржуазным теоретикам для маскировки антагонистической структуры общества *. Той же цели служит и употребление понятия «народ» в собирательном смысле, как синонима населения; по отношению к антагонистическим структурам такое понимание ли­шено научной ценности[15]. Характерно, что понятие «народ» в устах буржуазных теоретиков обычно не несет негативного оттенка; в последнем смысле они говорят о «массе», «толпе», применяя эти понятия по отношению к активистской части народных масс, вы­ступающих за социальные преобразования, особенно к революционным массам. Подобное различение до­статочно рельефно выражено в томистской социо­логии.

Т. Корбетт пишет о «противоположных статусах подлинного народа и масс», именно последние и яв­ляются объектом томистской критики. Корбетт ссылается на энциклику папы Пия XII, в которой тот охарактеризовал массы как «бесформенное мно­жество, инертное само по себе и движимое извне...». B результате ловкого управления государство может использовать примитивную силу масс. B честолю­бивых руках одного или немногих людей, искусст­венно объединившихся для эгоистических целей, «массы», низведенные до уровня машины, могут быть использованы государством для того, чтобы навязать свою волю «лучшей части подлинного на­рода». Итак, народ (прежде всего его «лучшая часть») — это благословенное богом образование, тогда как массы — образование богопротивное; именно на уровне массы развертывается классовая борьба и происходят другие «нежелательные» про­цессы, как, например, утрата почтения к «традици­онным ценностям», в том числе падение религиозной веры. Именно в «массе» люди «все больше и больше эмансипировались от тех общих религиозных веро­ваний и моральных стандартов, которые прежде фор­мировали их жизнь. Так возникло новое социальное явление — образовались «массы», то есть большие скопления людей, не связанных друг с другом, не имеющих общих ценностей и убеждений; их духов­ное состояние все более характеризуется как вакуум» (71, 97).

* * *

Прослеженная эволюция представлений о «массе» наглядно обнаруживает классовую ограниченность буржуазных социологов. Очевидно, что размывание устойчивых социальных групп можно зафиксиро­вать, лишь исходя из признания классовых диффе­ренциаций и противоречий. Буржуазные социологи, игнорируя классовый анализ, рассматривают массу чисто формально, как «массу вообще». Ho таковой в действительности не существует. Есть революци­онная масса рабочих и крестьян, мелкобуржуазная масса обывателей и т. д. Собственно, и сами буржу­азные социологи подставляют под абстрактные типо­логические характеристики «массы» трудящихся, борющихся против капитализма. Поэтому так настой­чиво ставится задача «расчленить массы», связать их определенными группами, лояльными по отноше­нию к существующему порядку, привязать массы к капитализму, «интегрировать» их в его системе.

Следует признать, что апатичная, политически инертная масса в условиях капитализма — реальный феномен. Монополистический капитализм порождает немало людей, травмированных и озлобленных неудачами в борьбе за «место под солнцем», дезори­ентированных и становящихся легкой добычей про­паганды. Нельзя не учитывать того, что современ­ный капитализм обладает огромными средствами для подкупа и развращения части трудящихся, для формирования массы обывателей. Правящая моно­полистическая верхушка, играя на низменных чув­ствах подобной массы (формированию которых в немалой степени способствует информация, переда­ваемая по каналам массовых коммуникаций), ис­пользует ее как реакционную силу (причем элита, используя консервативную массу, в «благодарность» глумится над ней, презирает ее). По своим запросам, жизненным целям и ожиданиям это масса буржуаз­ная, что не значит, будто она состоит из представи­телей буржуазии (ведь толпы американских раси­стов, улюлюкающих по адресу негритянских детей, осмелившихся пойти в школу «для белых», состоят не из миллионеров; не из представителей монополи­стической буржуазии состоят и толпы линчевате­лей). Правящей элите не нужно даже специально нанимать этих людей: воспитанные на буржуазных индивидуалистических идеалах, озлобленные крахом своих надежд, неизбежном в мире, построенном на бизнесе, оболваненные . пропагандой, они не могут распознать своих действительных врагов. Главный источник зла они начинают усматривать в существо­вании нации-конкурента, в неграх, якобы претен­дующих на их работу, и т. д. Macca обывателей мо­жет быть довольно пестрой в классовом отношении; она представляет собой конгломерат выходцев из различных социальных групп и слоев, цементируе­мый общностью житейских неудач, подачками, мас­сированным воздействием буржуазной пропаганды. Тон в этой массе, как правило, задают представители мелкой буржуазии, зачастую разорившиеся, деклас­сированные элементы, представители так называе­мых «непроизводительных» профессий. K этой массе иногда могут принадлежать и наименее развитые, отсталые слои рабочего класса, а также представи­тели рабочей аристократии.

Одна из главных особенностей стратегии и так­тики империалистической буржуазии состоит в том, что она пытается объединить подобных людей на почве политической незрелости, колебаний, частно­собственнических установок и направить их против демократических и революционных сил. Общности трудящихся она противопоставляет массу людей отчаявшихся, усталых, политически равнодушных. Буржуазия не скупится на расходы, чтобы культи­вировать в народных массах свойства консерватив­ной толпы, чтобы завербовать свое «большинство», на которое можно было бы опереться в сложных по­литических ситуациях.

Стремление реакционной монополистической бур­жуазии, особенно ее ультраправого крыла, найти мас­совую опору давно уже было разоблачено компар­тиями. XIII пленум ИККИ подчеркнул: «Фашизм пытается обеспечить за монополистическим капита­лом массовый базис среди мелкой буржуазии, апел­лируя к выбитому из колеи крестьянству, ремеслен­никам, служащим, чиновникам и в частности к деклассированным элементам крупных городов, стремясь проникнуть также в рабочий класс» (4, 6). Соответственно меняет акценты и буржуазная со­циология. Открытое третирование массы уступает место растушему интересу к консервативной массе, к исследованию возможностей «возбуждения» массо­вых реакционных движений и т. п.

Порок доктрины «массового общества» не в том, что она обратилась к рассмотрению реакционной массы, которую действительно вербует и выращи­вает капитализм, а в том, что она с самого начала отказалась от классово-социального анализа этого явления, объявив «массу» фатальным следствием индустриализации и урбанизации, что в ряде случаев она переносит абстрактные характеристики толпы на народные массы, на революционную борьбу трудя­щихся масс. Порок этой критики в том, что она напа­дает не на социальные отношения, порождающие консервативную массу, а на саму массу — жертву этих отношений, обвиняя ее в невежестве, отстало­сти, на которые ее обрекает капитализм. Именно та­кая критика стремится возложить ответственность за фашизм на массовые движения.

Следует иметь в виду, что доктрина «массового общества» разрабатывается буржуазными социоло­гами в странах, сохранивших остатки буржуазной демократии; в этих условиях элита может порой испытывать бумеранговый эффект давления со сто­роны ранее сфабрикованной ею (и консервативной) массы. Представим себе перспективу некоторого «по­левения» элиты, выдвижения новых, более реалисти­ческих лидеров. Ясно, что она с самого начала на­толкнется на массу, завербованную своими более консервативными предшественниками, и будет вы­нуждена ориентироваться на нее. Рассмотренные в этой перспективе, массы обывателей оказались бы мощной инерциальной силой. Нельзя отрицать, что в какие-то моменты масса действительно может быть консервативной по отношению к личности, вы­ступающей новатором (новая мысль не может прийти в голову одновременно тысячам людей). Bce дело в том, что новаторство новаторству рознь: если оно отвечает классовым интересам трудящихся масс, то получает их поддержку и воплощается в жизнь чаще всего благодаря им; напротив, активность лич­ности из эксплуататорских классов сталкивается с непониманием или враждебностью народных масс. Однако буржуазно-либеральные критики «массового общества» пренебрегают классовым анализом. Они «забывают», что для антагонистического общества, в котором управление — прерогатива реакционных эксплуататорских классов, положение, когда лидер «левее» массы, явно нетипично.

Нельзя не отметить также, что буржуазные идео­логи, рассматривая процесс формирования аполитич­ной, обывательской массы, нарочито абсолютизируют его, распространяя на все население. Ho тем самым они либо сознательно игнорируют, либо не умеют разглядеть другой, причем существеннейший, про­цесс— рост сил, являющихся отрицанием капитали­стической системы. Они «не замечают» возрастания политической сознательности рабочего класса, трудя­щегося фермерства, широких кругов интеллигенции, служащих, укрепление революционного авангарда рабочего класса и трудящихся масс — коммунисти­ческих партий. Глубочайший социальный процесс, происходящий в условиях современного капитали­зма,— непрерывный рост сил, борющихся за мир, за демократию, за социалистическое переустройство этого общества. Причем массовая база этого процесса непрерывно расширяется. B резолюции XXIV съезда партии по отчетному докладу ЦК КПСС отмечается: «Государственно-монополистическое развитие ведет к обострению всех противоречий капитализма, к подъ­ему антимонополистической борьбы. Ведущей силой в этой борьбе выступает рабочий класс, который все больше становится центром притяжения всех трудя­щихся слоев населения. Крупные выступления рабо­чего класса, трудящихся масс являются предвестни­ками новых классовых боев, которые могут привести к фундаментальным общественным преобразова­ниям, к установлению власти рабочего класса в союзе с другими слоями трудящихся» (8, 193—194).

- Категория «масса» вводится в бур-

«Феномен массы» rL - J

жуазнои социологии для обозначе­ния субстрата «феномена массы», т. e. «класса соци­альных явлений, в которых большое число людей B одно и то же время ведут себя таким образом, что прерывается их рутинное социально санкциониро­ванное ролевое поведение» (88, v, 10, 55). Таким об­разом, категория «масса» используется в западной социологии по отношению к поведению людей, яв­ляющемуся нарушением повседневного, шаблонного образа их жизни и вызывающему определенную «дезорганизацию» социального процесса. Главными типами «массового поведения» считается паника, апа­тия, бумы и сумасшествия, моды, мятежи и социаль­ные движения. Нам теперь следует коснуться и этой стороны дела.

По Корнхаузеру, «массовое поведение» обнару­живает следующие характеристики. Во-первых, фо­кус внимания его участников перемещен с повседнев­ной жизни на отдаленные цели — национальные или международные, что ведет к «утрате чувства реаль­ности и ответственности». Получается, что ограниче­ние интересов домашним очагом повышает чувство ответственности и делает человека «добропорядоч­ным» обывателем, а выходя за эти пределы, он рискует подвергнуться опасности «массового пове­дения», утраты индивидуальности. Соответственно «массовыми» объявляются движения, в которых на­родные массы идут дальше повседневных забот и вторгаются в «запретную зону» — сферу политики, считающуюся монополией элиты. Второй особенно­стью «массового поведения» Корнхаузер считает «прямой способ реакции на отдаленные объекты», поясняя, что народ не просто «обсуждает проблемы», а действует непосредственно, минуя «законные про­цедуры». Ссылаясь на пример пужадизма, он упре­кает массовые движения в недемократичности, экст­ремизме. «Политическая активность масс имеет тен­денцию быть недемократичной... отрицает уважение к принципам свободной конкуренции и публичной дискуссии как основы для компромисса» (92, 46). Корнхаузер приводит пример правоэкстремистского движения, для того чтобы скомпрометировать саму идею «вторжения» масс в политику, восхвалять ре­формизм в рамках буржуазной «законности». Третьей чертой «массового поведения» объявляется «неста­бильность, готовность переместить фокус внимания, изменить интенсивность своей реакции — от апатии до активизма» (последние рассматриваются как одно­порядковые категории, порожденные отчуждением).

Буржуазные социологи и в данном случае фикси­руют определенное реальное явление капиталисти­ческого общества, но дают ему ложную интерпрета­цию. Бюрократизированный государственный аппа­рат стремится исключить влияние масс на политику; «человек массы» отчужден от участия в политиче­ской жизни, он, по словам Ф. Селзника, «живет в обществе, не принадлежа к нему». Понимая, что не может оказать на общественную жизнь влияние в рамках «буржуазной законности», человек теряет интерес к политике. Отсюда — политическая апатия широких масс. И именно неудовлетворенная потреб­ность участвовать в жизни «большого мира», глубо­кое разочарование в своем положении в буржуазном обществе, переходящее в отчаяние, толкает массу на активистский способ действия. A если масса не раз­вита политически, не идет за революционной пар­тией, ее протест может вылиться в стихийный бунт, она может попасть в объятия правых экстремистов, которые попытаются использовать недовольство масс в своих интересах, канализировать его в нужную им сторону — для атаки на буржуазную демократию справа.

Корнхаузер пишет, что массовые движения имеют разную скорость в разных типах общества. B «об­щинном» и «плюралистическом» обществах скорость массовых движений низкаизатрагивает лишь пери­ферийные области (что его весьма устраивает). «В массовом обществе массовое поведение протекает на высокой скорости и охватывает центры общества» (92, 51). Авторитет власти падает, индивид высво­бождается из-под влияния связывавших его групп, но вместе с тем лишается их поддержки. Растут про­тиворечия между теми, кто продолжает быть инте­грированными в локальных группах, и теми, кто вступил в массовые отношения (88, vol. 10, 60).

Потому-то «массовое общество» и критикуется Корнхаузером, Селзником и др., что оно уязвимо для массовых движений. «Конструируется модель плюралистического общества,— формулирует их по­зицию Г. Элснер,— вне границ этой модели лежит массовая дезорганизация и террор» (76, 205).

Буржуазные социальные психологи стремятся подвести движения масс (независимо от классового характера) под категорию «глухого бунта», «ирра­ционального недовольства», третируют их как пато­логические, а причины ищут в неумении людей при­способиться к социальной реальности. Протест народ­ных масс против эксплуататорского строя Г. JIaccy- элл объявляет «социальной аномалией», «патологией массовой психологии» (93). Подобно тому как в про­шлом было модным наклеивать на социальные явле­ния биологические ярлыки, так на массовые движе­ния наклеивают ярлыки, заимствованные из пато­психологии: «массовый невроз», «массовый психоз».

<< | >>
Источник: Ашин Г.К.. Доктрина «массового общества. 1971 (Социальный прогресс и буржуазная фило­софия). 1971

Еще по теме B ДОКТРИНЕ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»:

  1. Ашин Г. К.. Доктрина «массового общества. 1971 (Социальный прогресс и буржуазная фило­софия)., 1971
  2. МАНИПУЛИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»
  3. Г л а в а I «МАССОВОЕ ОБЩЕСТВО»:
  4. Г л а в а III ЛИДЕРСТВО B «МАССОВОМ ОБЩЕСТВЕ»
  5. В этой книге я попытался изложить свою работу по изучению человека в современном массовом обществе
  6. Человек "массового общества"
  7. Вставьте пропущенное слово: «Традиционное общество, переходное общество, созревающее общество, общество, переживающее процесс сдвига - это ... подход к типологии государственности».
  8. § 6. Правовая доктрина
  9. Функция «массовой культуры»
  10. Доктрина «разделения властей»