B ДОКТРИНЕ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»
Как целостная концепция доктрина «массового общества» создается буржуазными теоретиками в ответ на настоятельную потребность описания и объяснения двух социальных тенденций, с особой силой проявившихся в XX веке, но обозначившихся еще раньше, причем действующих не B чистом виде, а имеющих как бы свои контртенденции.
Первая из них — возрастание роли народных масс в историческом развитии (и антипод этой тенденции — формирование консервативной массы, в которой ищет опору эксплуататорское меньшинство). Вторая — это рост классовой поляризации, обострение классовых антагонизмов (и ее продукт, превращенная форма и одновременно контртенденция — то, что в буржуазной социологии именуется дестратификацией, т. e. видимость сближения социальных групп и слоев). Обе тенденции обусловлены сдвигами в социальной структуре общества, ломкой старых, традиционных социальных дифференциаций, порожденной, в частности, научно-технической революцией. Процесс этот рассматривается апологетами государственно-монополистического капитализма (Беллом, Шилзом) как движение в сторону преодоления классовых антагонизмов, тогда как в действительности они воспроизводятся в новых и, как правило, более острых формах.Указанные тенденции вскрыты еще К. Марксом и Ф. Энгельсом. Именно ими раскрыт закон возрастания роли народных масс в историческом процессе, обосновывающий увеличение объема массы населения, оказывающей непосредственное воздействие на ход общественного развития. B соответствии с этим, чем больше объем массы, вовлеченной в активное социальное действие, тем глубже, значительнее общественное преобразование^ Вместе с тем в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс охарактеризовал и противоположный процесс формирования деклассированной, консервативной массы, которая становится основой бонапартистского типа власти. Бонапартизм возникает в период кризиса верхов, неспособных сохранять свое господство прежними методами, и ищет опоры в наименее развитых слоях населения (в условиях середины XIX века во Франции— в атомизированной крестьянской массе, лишь объективно составляющей класс, но не ставшей классом для себя).
B концепциях «массового общества» указанные тенденции описываются неадекватно, их анализ производится с позиций реакционного класса, антагониста народных масс. И хотя либеральные критики «массового общества» не устают уверять, что они против консервативной массы, против экстремизма «во всех формах», объективно доктрина направлена прежде всего против революционных движений масс. Именно возрастание роли народных масс осмысливается буржуазными идеологами как «буйство толпы», сокрушающей ценности культуры. Буржуазный обыватель при этом запугивается отрицательными последствиями «гипердемократии», создающей условия для торжества «грядущего хама». Эти тенденции воплощаются в первых вариантах доктрины «массового общества».
Однако ныне требования монополистической буржуазии к своим идеологам вышли за рамки критики массовых движений. Государственно-монополистический капитализм стремится прежде всего стабилизировать себя как систему, во-вторых, он страстно мечтает о контрнаступлении против социализма. A для этого ему необходима политическая армия, определенная массовая опора.
И правящая элита лихорадочно ищет такую социальную базу. Ee стратегические замыслы заключаются в том, чтобы, с одной стороны, оторвать широкие массы от революционного движения и превратить их в «молчаливое большинство», хотя и пассивное, но лояльное по отношению к существующей системе («функциональное», говоря словами Парсонса), а с другой — сформировать консервативную массу как важное средство борьбы против антикапиталистических движений. Вербовка консервативной массы — «опоры режима» — оказывается в фокусе внимания политической и идеологической элиты. Задача видится в создании аполитичной, безыдейной массы, заботящейся исключительно о потреблении, массы, которая перестала быть опасной для монополистической буржуазии и, напротив, стала ее опорой. Ставка делается на «средние слои» с мелкобуржуазной идеологией (что не означает численного преобладания мелкой буржуазии; сюда входят и все растущие «новые средние слои», прежде всего «беловоротничковые», и часть рабочего класса, находящегося под влиянием буржуазной идеологии и задетого благодеяниями «общества изобилия»).Что касается второй тенденции, называемой в западной социологии «дестратификацией», то в действительности этот процесс представляет собой конгломерат разнотипных явлений, общих, однако, в том плане, что они как бы размывают классовую дифференциацию, маскируют ее. Одна группа этих явлений связана с изменениями социальной структуры, в процессе которых большие группы населения оказываются в определенное время в переходном состоянии; это процесс разложения определенных социальных групп, связанных со старыми производственными отношениями. Такова поляризация рынка мелких производителей, в процессе которой часть их разоряется, выталкивается в разряд «излишнего» населения и мигрирует в индустриальные центры, пополняя армию наемного труда (или безработных). Став объективно пролетарием, бывший мелкий буржуа рассматривает это свое состояние как временное, как трагическую неудачу в своей жизни, в его сознании почти полностью сохраняется мелкобуржуазный индивидуализм. Таким образом, то, что рассматривается как дестратификация, оказывается изменениями в классовых структурах. Далее, к подобному типу явлений относится и образование люмпен-пролетариата, опустившихся на дно деклассированных элементов, которые могут образовывать значительные прослойки населения в современных капиталистических странах. Третий тип «дестратификации» связан с повышением уровня доходов определенных слоев населения капиталистических стран, сближением характера потребления различных социальных групп (отсюда — возможность разрушения классового самосознания части трудящихся и их обуржуазивания, «подключения» их к государственно-монополистической системе); он широко описывается в буржуазной социологической литературе, как правило, в плане апологии современного капитализма, «доказательства» его социальной однородности[7]. B таких описаниях выступающее на поверхности явление абсолютизируется, ссылкой на него маскируются сущностные процессы, связанные с углублением социальных антагонизмов (а Г. Маркузе и ряд «новых левых», извращая этот же процесс, пишут об «интеграции» рабочего класса в системе капитализма).
Государственно-монополистический капитализм ведет не к социальной однородности общества, а, напротив, «углубляет пропасть между трудом и капиталом, между большинством нации и монополиями» (6, 27). B действительности происходит не «гомогенизация единого народа», а поляризация классовых сил, не рост «единого среднего класса», а пролетаризация населения, быстрое увеличение лиц наемного труда (особенно рабочих в сфере обращения и услуг, слоев интеллигенции и служащих, наиболее близких по своему положению к пролетариату). A на другом полюсе — концентрация богатств в руках элиты финансового капитала. Всего несколько сот богатейших семейств США дерЖат в своих руках львиную долЮ всех промышленных активов, осуществляя полный контроль над экономикой страны. A в это время свыше 35 миллионов американских семейств страдают от недопотребления (9, 1969, № 49, 9). Таков в действительности «единый гомогенный народ».
Рассмотренные социальные процессы и находят отражение в доктрине «массового общества». Неудивительно, что наиболее фундаментальным для нее является понятие «масса», которое используется всеми вариантами доктрины (многие авторы справедливо указывают на то, что феномен массы и массовых движений прототипичен по отношению к «массовому обществу»).
Само понимание содержания категории «масса» крайне неопределенно из-за огромной пестроты в толковании этого понятия, которая приводит порой к тому, что конфликтующие концепции имеют в виду совершенно различные вещи, а спор напоминает диалог глухих. Уже само неоднозначное употребление таких понятий, как «народ», «толпа», «публика», «масса», может служить основой для фальсификаций (особенно когда на место понятия «народные массы» подставляется понятие «толпа»)1. Подобное смешение имеет давние традиции: еще Платон третировал людей физического труда как толпу, чернь; на протяжении столетий термины «народ», «толпа», «масса», «чернь» употреблялись как синонимы. B этом проявился традиционный подход идеологов эксплуататорских классов, их презрительное отношение к народным массам как к толпе, лишенной разума.
B любых концепциях буржуазных социологов игнорируется самое главное — классовое содержание социально-политической категории «народные массы». Разоблачив измышления буржуазных идеоло- гов о «безликости» и «аморфности» массы, марксизм- ленинизм показал, что в классовых обществах народ состоит из различных классов и прослоек, что это исторически изменяющееся, развивающееся единство определенных классов общества. Народ составляют прежде всего трудящиеся, непосредственные создатели материальных ценностей; вместе с тем на определенных этапах общественного развития к нему могут относиться нетрудящиеся классы и слои, которые по своему объективному положению способны участвовать в решении задач прогрессивного развития общества и активно выступают совместно с трудящимися против отживающих социальных отношений (см. подробнее 15, 33—45).
Общая антинародная направленность реакционной идеологии обнаруживается и в методологических установках и исходных принципах, используемых при построении теорий «массового общества». Суть их заключается в стремлении исключить из социологического анализа классовые отношения, отношения собственности и ограничить его только межличностными, интерперсональными отношениями, перевести его в русло частных эмпирических исследований. Сюда следует добавить еще и психологический редукционизм. Ограничивая свою задачу исследованием «микроотношений», социолог тем самым закрывает себе пути действительного изучения роли народных масс и личности в истории. Эту проблему в принципе невозможно решить на примере небольшой, как правило случайной группы. Шаткость постулата о том, что «микроструктура» общества (уровень интерперсональных отношений в малых группах) изоморфна его «макроструктуре», отмечают и более дальновидные буржуазные социологи (например, А. Этциони, см. 77). Эмпирические исследования малых групп сами по себе, разумеется, правомерны, но необходимо решительно возразить против попыток придать выводам из этих наблюдений общесоциологическое значение. Социологи США пишут о «массовизации» «вообще», хотя исследуют ту или иную группу американцев, пренебрегая тем, что отношения в ней во многом обусловлены более общими социальными структурами.
По своему происхождению категория «масса» в использовании буржуазных социологов прежде всего социально-психологический термин. Он выработан в ходе эмпирического наблюдения над непосредственно обозримыми множествами индивидов (поведением толпы на улице, публики в театре и т. д.). B каждом таком случае обращало на себя внимание возникновение некоторой психической общности, заставляющей индивидов вести себя иначе, чем в случае, если бы они действовали изолированно, и нередко прими- тивизирующей их поведение. B дальнейшем эта эмпирическая констатация превращается в абстрактную модель, которая прилагается к самым различным сферам общественных отношений, к человеческим множествам, уже не являющимся непосредственно обозримыми. Психологическая схема толпы переносится, скажем, на массу избирателей, хотя пространственная близость между ними отсутствует, психологическая схема публики — на всех потребителей духовной продукции, хотя они и не связаны единой аудиторией. Этот способ восприятия социальной действительности приводит к реакционным выводам, когда термин «толпа» подставляется на место социально-политической категории «народные массы», когда революционное массовое движение подводится под типологическую конструкцию, выработанную при наблюдении случайного сборища, косной, обывательской аудитории. Саму доктрину (по крайней мере в момент ее зарождения) можно в известном смысле рассматривать как перенос понятия «масса» на общество в целом; она родилась как перенос на все общество социально-психологических наблюдений над поведением толп, массовых движений, как описание функционирования общества по способу поведения массы.
Эволюция буржуазной социологии, в частности доктрины «массового общества», привела к изменениям понятия «масса», она же требовала дифференциации терминов «масса», «толпа», «публика». Эволюция эта в своих основных чертах может быть представлена следующим образом. Ha первом этапе развития доктрины (Буркхард, Лебон, Ортега) «масса» в соответствии с исходными установками теоре- тиков «массовизации» рассматривается как буйствующая толпа, как рвущаяся к власти чернь, ниспровергающая традиционную элиту и угрожающая человеческой культуре. Ha втором этапе первоначальный смысл категории «масса» во многом сохраняется (Маннгейм, Ледерер еще отождествляли массу и толпу), однако характерно, что масса выступает здесь главным образом как консервативная сила, завербованная элитой и манипулируемая ею при помощи тоталитарного политического аппарата и системы массовых коммуникаций. Ha третьем этапе развития доктрины подчеркивается отчуждение личности в массе, постепенно пересматривается отношение к ней как к толпе, к социально-психологической общности, основанной на сильных эмоциональных воздействиях, и обнаруживается, что «современная масса» — эта «толпа одиноких», атомизированных личностей; принимается подход Блюмера к массе как к разнородной совокупности атомизированных индивидов, слабо взаимодействующих друг с другом. B этом варианте «массовое общество» предстает как общество растущей дезинтеграции социально-атомизированных, отчужденных людей. B четвертом, откровенно апологетическом варианте доктрины масса — социально однородное образование, интегрированное государственно-монополистической системой, удовлетворенное своим положением в ней, отказавшееся от «бессмысленной» оппозиционности и разделяющее официально санкционированные ценности культуры и политики. Это якобы результат «стирания классовых стилей жизни» (Белл), движения к социальной однородности.
Хотя понятие «масса» изменялось на каждом из основных этапов эволюции доктрины «массового общества», между различными интерпретациями этого понятия в любом из вариантов имеется принципиальная общность, связанная с негативистской интерпретацией массы, с социально-психологической трактовкой ее и т. д. Ниже мы попытаемся более подробно проследить указанную эволюцию, а также проанализировать основные расчленения («масса», «народ», «толпа», «публика», «латентная», «наличная» масса), введенные западными социологами.
Macca как толпа Общепризнано что концепции «массового общества» специфичны для последних ста лет. Тем более удивительно, признает Э. Уолтер, что наиболее фундаментальная категория, на которой основываются указанные концепции,— категория «масса» взята из описания толпы самыми консервативными теоретиками прошлого, типа Берка и де-Местра, причем и в их работах трактовка массы как «великого животного», «яростной толпы», «свинячего множества» была скорее пережитком, чем новаторством (119, 398). Буржуазные историки доктрины «массового общества» не могут не признать, что термины «масса», «толпа» принадлежит языку аристократической критики прогрессивных изменений XVIII—XIX веков (92, 21—23).
B XIX веке защитники исчезавших сословных привилегий именовали пугающую их историческую силу «толпой», «массой». Именно с помощью этихпо- нятий, употребляя их как синонимы и прилагая к трудящимся массам (хотя Лебон и оговаривал, что массовому поведению подвержена не только толпа рабочих, но и академиков), авторы первых вариантов доктрины попытались интерпретировать социальные изменения своего времени. Bce это не более как выражение классовой позиции теоретиков эксплуататоров, направленной на дискредитацию массовых движений трудящихся.
У Сигеле, Лебона, Г. Тарда, H. Михайловского моделью массы является толпа. Толпа рассматривается как психологический феномен, возникающий при непосредственном взаимодействии индивидов независимо от их социального полоЖения, национальности, профессии, случайности повода, вызвавшего ее образование. B толпе образуется социально-психоло- гическое' («духовное») единство — «душа толпы» (Лебон); толпа проникается определенными общими чувствами, взаимовнушение дает ей колоссальное увеличение энергии, под влиянием такого внушения в толпе глушится, исчезает сознательная личность[8].
Толпа, с точки зрения Сигеле, объект не социологии, а психологии, точнее, коллективной психопатологии и психиатрии.
По Тарду, толпа формируется прежде всего благодаря взаимной симпатии, «этому источнику подражательности»; на первый план выступают эмоции, объединяющие людей. Интенсифицируясь, они заглушают голос рассудка. Сигеле, Лебон считали, что толпа, масса легче объединяется на отрицательных чувствах, чем на положительных; на толпу, в отрицательном направлении действует ощущение безответственности, испытываемое отдельными ее членами. И хотя Лебон и Тард допускают существование «героических толп», они считают, что гораздо больше шансов в пользу того, что в толпе возьмут верх низменные страсти. Сигеле добавляет, что могущество толпы прямо пропорционально ее численности. Тард пишет, что отдельные мнения в толпе (массе), сближаясь и опираясь на взаимную поддержку, приобретают характер непоколебимых верований, выливаются в фанатизм.
To общее, что объединяет всех названных авторов, можно суммировать следующим образом: 1) Толпа, масса рассматривается не просто как агрегат, но как единое целое, оказывающее подавляющее воздействие на психику составляющих ее людей. 2) Толпа оценивается как «организм низшего порядка» (Тард) по сравнению с «цивилизованной общностью». Люди в массе объединены на основе наиболее сильных и вместе с тем элементарных эмоций и идей, доступных всем ее членам (т. e. рассчитанных на низший общий знаменатель), поэтому интеллектуальный и моральный уровень толпы ниже «нормального» co- стояния членов данного общества. 3) Личность tf массе нивелируется, «опускается вниз по лестнице цивилизации». B изолированном положении, пишет Лебон об агенте массового действия, «он может быть культурным человеком, в толпе это — варвар, то есть существо инстинктивное». Общим является также стремление буржуазных теоретиков объяснить чисто психологическими зависимостями такие противоположные социальные явления, как революционный порыв масс и суд Линча, энтузиазм коллектива и поведение паникующей толпы. Таковы те основные теоретические положения, которые позднейшая буржуазная социология критиковала, пересматривала, видоизменяла, но из-под влияния которых так и не освободилась [9].
Каков же реальный смысл всех этих построений?
Бросается в глаза, что для буржуазных теоретиков характерен уход от главного — от анализа наиболее глубоких, устойчивых социальных общностей, прежде всего классов, и акцентирование внимания на производной от классовой структуры общности (типа толпы). Причем, несмотря на тщательную маскировку, классовая направленность критики «омассовления» очевидна: главный противник один, и имя ему пролетарский коллективизм. B подчеркивании опасности «омассовления», пагубности «сверхсоциализации», превращающей человека в конформиста, в простого агента социальных влияний, в безликий автомат, явственно проявляется страх буржуазии перед организацией масс. Индивидуалистический протест против коллективизма как «потери личности» глубоко реакционен.
Ho за этой реакционностью скрывается постановка немаловажной — и реальной — проблемы. Дело в том, что, не имея возможности прямо отрицать роль народных масс в истории, буржуазные теоретики переводят этот вопрос в плоскость исследования массовидного субъекта, его характера и структуры, вызываемой «омассовлением», степени нивелировки личности, подавления ее спонтанности, превращения в конформиста. Мы, очевидно, имеем дело с неадекватной постановкой реальной проблемы: каково различие взаимоотношений индивидов в псевдоколлективе, представляющем собой обезличенную массу, и в «личностном» коллективе. Действительная задача состоит в том, чтобы заменить состояние социальной жизни (характерное для капитализма, особенно на монополистической стадии), в котором группа выступает как безликая масса, нивелирующая личность, коллективизмом, создающим простор для всестороннего развития личности (что возможно в условиях ликвидации эксплуататорских отношений). Именно в бюрократизированной государственно-монополистической структуре подлинная коллективность подменяется ее суррогатом, нивелирующим индивидуальности, удерживающим массы в системе отношений господства и подчинения. Напротив, участие рабочего в организованной борьбе за социальное освобождение способствует развитию его личности.
Классовая ограниченность мешает буржуазным социологам сформулировать проблему таким образом. Близкие к экзистенциализму социологи пишут, что личность сохраняет свою целостность, пока она асоциальна; социализация личности несет угрозу погружения ее в «неподлинные коммуникации», это путь к конформизму, к редуцированию личности. Произвольно сконструированный конфликт индивида и коллектива рассматривается как вневременной, хотя за «вневременными» проблемами явственно проглядывают отношения государственно-монополистического капитализма, в условиях которого социализация действительно выступает как предпосылка конформизма. Буржуазные индивидуалисты совершают жульнический трюк: абсолютизируя псевдоколлектив, они нападают на коллектив как таковой и превращают его в силу, якобы подавляющую личность. Ha словах все это предпринимается во имя личности; на деле же упомянутый трюк имеет целью защитить капитализм от организованной, массовой борьбы трудящихся.
Возвращаясь к лебоновской интерпретации массы, отметим, что толпа не может выступать первоосновой человеческой общности, это не более чем форма, которая наполняется определенным социальным содержанием. Б. Ф. Поршнев отмечает, что «идеальная» толпа, описываемая Лебоном в качестве совершенно случайного и аморфного скопления, на практике почти нё встречается (во всяком случае как социально значимая сила, а не просто толпа зевак на улице), она ничего общего не имеет с более или менее однородной массой во время революционных выступлений, демонстраций и т. д. «Несомненно, что это самая начальная и самая низшая, можно сказать, всего лишь исходная форма социально-психологической общности» (28, 91).
Отметим вместе с тем, что в буржуазной социологии нет недостатка в критике лебоновского понимания массы за его априоризм, отсутствие эмпирической базы и т. д. B толковании «инстинктов масс» теоретики «массового общества» все больше идут по пути фрейдизма (хотя между концепцией Лебона и Фрейда много общего [10] и второй с почтением цитировал первого). Фрейдизм подверг сомнению тезис Лебона о том, что в массе с утратой индивидуальности возникает особое групповое сознание, «дух толпы» L Поведение массы, толпы истолковывается фрейдистами как «освобождение импульсов, подавленных условиями повседневной жизни и социального контроля» (100, 430). B лебоновской трактовке важнейшими характеристиками массы признаются ее спонтанность, временный и неорганизованный характер; фрейдисты же, опираясь на свои социальнопсихологические исследования, доказывают, что масса может быть сознательно формируемым образованием[11], не обязательно временным, эфемерным, но подчас длительным, даже постоянным, не обязательно аморфным, но и опирающимся на массовые организации. (Так что эволюция лебоновского понимания массы оказывается переосмыслением самой исходной модели этого понимания.) Если в социально-психологической литературе XIX века понятие «массовое поведение» применялось лишь к отдельным сегментам социальной жизни, то в XX веке оно все чаще используется для характеристики общества в целом. Поскольку массовое поведение в традициях Лебона — Сигеле отождествлялось с поведением толпы, теоретики «массового общества» первого поколения приходили к выводу, что общество все более превращается в толпу, функционируя по ее законам.
- Большинству современных теоре- Macca и публика J xr^ - ^ „
тиков «массового общества» такои
подход представляется во многом неудовлетворительным. Рассматривая западное общество как «становящееся все более массой», они уже не утверждают, что оно превращается в толпу. Признается, что старое понимание массы приложимо (и то отчасти) к периодам революций, массовых движений, в периоды же «нормального» функционирования западного общества доминирование массы обнаруживается каким-то иным способом (а для буржуазного теоретика «нормальные» периоды — те, в которые массы безропотно дают себя эксплуатировать. Высмеивая эти мещанские представления, В. И. Ленин писал, что для марксиста революция и есть самый «нормальный» порядок в истории).
Прежде всего, ставится под сомнение тезис об интенсивном взаимодействии индивидов, составляющих массу. Он находится в явном противоречии с эмпирически фиксируемыми тенденциями современного капиталистического общества — ростом атоми- зации, некоммуникабельности его членов, отчуждения. Новый подход к описанию социально-психологической ситуации «массового общества» потребовал известного переосмысления категории «масса». Адекватной моделью массы выступает теперь не толпа, а публика; активистского участника толпы сменяет зритель.
Различение категорий «толпа» и «публика» имеет свою предысторию. Впервые оно было предложено Тардом, требовавшим «перестать смешивать толпу и публику»: в первой люди физически сплочены, во второй — рассеяны, первая «гораздо более нетерпима», вторая более пассивна и более «цивилизована». Отсюда Тард делает вывод о желательности замены толпы публикой *. Ясно видно, что за этим различением скрывается определенная, весьма консервативная установка — растворение активистской массы в конгломерате более или менее пассивных «публик», с тем чтобы избавить правящую элиту от давления организованных масс. Позднее Р. Парк специально исследовал различия между «массой», которую он рассматривал как толпу, считая непосредственное взаимодействие индивидов психологическим условием образования «массы», и «публикой», у которой такое «взаимодействие может отсутствовать».
Тем не менее пионером нового подхода к пониманию массы считается американский социолог Г. Блю- мер. Моделью его массы была аудитория кинотеатров (он и занимался одно время исследованием кинозрителей). Macca кинозрителей не является сильно взаимодействующей, объединенной одним стремлением (в этом ее несомненное отличие от активистской толпы Лебона); напротив, индивиды, составляющие эту аудиторию, обособлены, атомизированы. Главными характеристиками массы Блюмер считает анонимность и изолированность ее членов, слабое взаимодействие между ними, случайность их социального происхождения и положения («масса» включает представителей различных стран, профессий, «культурных срезов»), отсутствие организованности (организации) или неопределенность этой организации (67, 185—186).
Если раньше масса рассматривалась преимущественно как образование, основанное на «психо-физи- ческой близости» составляющих ее индивидов, то теперь утверждается, что социально-психологическими взаимоотношениями, классифицируемыми как «массовизация», охвачены люди, в действительности отчужденные друг от друга и не находящиеся в непосредственном контакте друг с другом. Причем новая концепция массы не просто исключает предшествовавшую, но претендует на более широкое объяснение зафиксированных ею зависимостей: приватизация (ограничение интересов личности потреблением, семьей и т. д.), атомизация личности, выпадение ее из сложившейся системы социальных связей в результате дестратификации рассматриваются как источник наспех устанавливаемой близости в активистской толпе. «Толпа одиноких» (Рисмен) — предельно яркая, лапидарная характеристика массы в системе современного капитализма; люди буржуазного мира чувствуют себя отчужденными от него, от других людей; отношения между ними проявляются в форме недоверия и враждебности. Под массой все чаще понимают социально-психологическую общность, которая при развитых средствах массового общения может создаваться и вне непосредственного контакта (при этом ряд эффектов, характерных для взаимодействия индивидов в толпе,— усереднение их восприятий на низшем уровне, усиление эмоций и т. д.— сохраняются).
Модель массы как публики возникает, когда наряду с феноменом «массового общества» исследуется феномен «массовой культуры». Причем в процессе анализа «массовой культуры» и средств массовой коммуникации эволюционирует и понятие «публика». У Тарда моделью публики выступали читатели газет, у Блюмера — кинозрители (как образец урбанизированной массы). B дальнейших исследованиях «массовой культуры» модель Блюмера частично пересматривается. Ero кинозрители еще связаны непосредственными контактами в единой аудитории; в современных же исследованиях «массовой культуры» преобладает интерес к раздробленной публике, не связанной непосредственными контактами. Идеальной моделью такой публики оказываются телезрители, связанные лишь единством содержания воспринимаемого зрелища. Общепринятым в буржуазной социологии становится определение публики Г. Лассуэллом как совокупности людей, объединенных общезначимыми для них символами.
«Массовая культура» и направлена на производство пассивной «публики», внимающей буржуазным «отцам нации», на отвлечение масс от творческой, революционно-преобразовательной деятельности. Представители позднейших вариантов доктрины «массового общества» понимают массу как «политически индифферентных людей» (X. Арендт, 58, 305). Ф. Альбертони отмечает, что если для западных исследователей первой половины века «массифика- ция» означала пролетаризацию масс и рост их политической активности, то ныне с «массификацией» связываются тенденции противоположного характера, прежде всего постепенный процесс деградации интереса к политическим проблемам.
Macca и «страты» ^ojiee Развитая концепция массы в буржуазной социологии связана с попыткой подхода к выяснению отношений классов (впрочем, чаще говорят о «стратах») и масс — проблеме, поставленной марксизмом более столетия назад. Нужно сказать, что само обращение к этой проблеме свидетельствует о крахе традиционного для буржуазной социологии игнорирования классов и классовой борьбы при анализе массовых движений, о неудаче формального психологического описания этих движений как явлений «массовой паранои» и других психических аномалий; обнаружилась теоретическая бесплодность абстрактного противопоставления личности и массы, столь характерного для буржуазной социологии. Ряд социологов попытались сделать основным стержнем анализа «массового феномена» другую пару категорий, противопоставив «устойчивые социальные группы» и массу.
Даже некоторые социологи-немарксисты ныне видят неудовлетворительность концепций, игнорирующих социально-классовый характер массовых движений. Отсюда, с одной стороны, призывы к сочетанию концепции «массового общества» с классовым подходом (например, высказанные японскими социалистами в журнале «Тюокорон») или, чаще, с суррогатом этого подхода — «социальной стратификацией» масс, а с другой — критика лебоновского понимания массы как совершенно бесструктурного образования. Саму массу (отождествляемую то с толпой, то с публикой) начинают рассматривать как социальную группу, правда весьма нестабильную (см. 100, 421). Следовательно, вся проблема принимает вид вопроса об отношении массы и стабильных социальных групп.
Еще со времени возникновения второго варианта доктрины (Ледерер) обозначилась тенденция рассматривать массу как продукт дестратификации, как составленную преимущественно из деклассированных элементов. Характерно, что американский социолог X. Элснер недавно выразил надежду на то, что «теории массового общества усовершенствуются до того, чтобы определить, какие группы и при каких условиях становятся массами, то есть смещенными армейскими офицерами, безработными интеллектуалами, разоренными буржуа, безработными рабочими и т. д.» (76, 204). Ряд социологов рассматривают «массу» как «аутсайдеров индустриального общества», его «дно», совокупность выбитых из колеи людей, не находящих себе места в «обществе процветания» и представляющих потенциальную угрозу социальной системе[12]. Это—«периферия» общества. Применительно к США сюда относят безработных, «неопределившуюся» молодежь типа хиппи, угнетенные национальные меньшинства — негров, пуэрториканцев, всех, кому не досталось «сладкого пирога» в «государстве всеобщего благоденствия». B таком понимании масса — заведомо меньшинство общества; большинство же, включая основные слои рабочего класса, рассматривается как «интегрированное» внутри «индустриального общества», функциональное по отношению к нему, управляемое специфичными для него средствами[13].
Четвертый вариант доктрины и рассматривает массу как «интегрированное системой большинство», «завербованное» элитой и ставшее ее опорой. Насколько этот подход близок официальной пропаганде США, можно судить по одной из речей Р. Никсона осенью 1969 г. Апеллируя к «молчаливому большинству», он стремился создать впечатление, что большинство населения США поддерживает правительство во вьетнамской агрессии и внутренней политике, образуя «функциональное», но пассивное, «молчаливое» большинство; напротив, недовольных— меньшинство, но это «крикливое меньшинство» [14].
Представители четвертого варианта доктрины рассматривают массовизацию как «дестратификацию» (в этом их близость со вторым вариантом), но опираются уже на иные аргументы, прежде всего на рост «среднего класса», на «депролетаризацию», возникшую якобы в результате роста заработной платы; они утверждают, что при капитализме происходит «исчезновение классов».
Итак, к традиционному для буржуазной социологии противопоставлению личности и массы добавилось противопоставление класса, социальной группы массе; «масса», следовательно, характеризуется как образование бесструктурное.
Определенным шагом на пути к такому пониманию было различение «наличной» и «латентной» массы, введенное еще в 30-х годах (JI. фон Визе, Флейгельс) и развитое в 50—60-х годах (Гофштеттер, Соди). Формирующаяся масса, лишенная прочных социальных корней, традиций, неуверенная метущаяся (латентная масса) отличается от массы актуальной, активистской, готовой на крайние действия, нарушающие «принятые процедуры» (наличная масса). «Латентной массой» фон Визе называет «межче- ловеческое длительное образование, которое покоится на неясном представлении его участников об общности судьбы и переживаний»; «наличной массой» — совокупность людей, действующих коллективно B конкретной, относительно непродолжительной ситуации под влиянием «аффектов, в большей или меньшей степени господствующих над всеми участниками» (20, 78). Наличная или актуальная масса, характеризующаяся «мятежным» поведением, формируется на основе латентной массы.
Следует заметить, что в этих рассуждениях искажена реальная проблема: соотношение между классами и слоями, из которых формируется масса, и самой активной массой, складывающейся в те или иные исторические периоды. Бросается в глаза также субъективизм в трактовке «латентной массы», принадлежность к которой фон Визе усматривает не в социально-экономическом положении определенных классов, а только в совместных психологических переживаниях. B дальнейшем Э. Ледерер связывал «дестратификацию» с образованием реакционной конформистской массы. Вместе с Маннгеймом он считал, что «массовое общество» исключает классовую борьбу и характеризуется распространением и ин- ститутизированием масс.
Позднее поборником «стратификации» масс, включения их в многочисленные «промежуточные» группы выступил У. Корнхаузер. «Масса в простейшем смысле — агрегат людей, в котором не различаются группы или индивидуумы»,— пишет он (88, vol. 10, 58). Корнхаузер предупреждает против смешения «массы» с рабочим классом, ибо «при определенных условиях любой класс может породить массу — большое число людей, не интегрированных в ка- кие-либо социальные группы и классы» (92, 14). Развивая свою концепцию, Корнхаузер утверждает, что «классовая общность имеет тенденцию к утере своего значения, когда все население инкорпорируется в деятельности крупномасштабных организаций. Роль классовой дифференциации» (88, vol. 10, 59). Итак, и социальной идентичности падает. Классовые различия уменьшаются, и классовые границы затемняются. Классовое сознание и классовая солидарность растворяются в массовом сознании и массовой солидарности. Низшие классы все более вступают в область коммуникации, ранее доступную лишь высшим классам. Общие символы... сменяют концепцию классовой дифференциации» (88, vol. 10, 59). Итак, «массу» стали рассматривать как «антикласс». Эта концепция дополняется абсолютизацией процесса «деклассирования через Организацию»: у человека, работающего на Организацию («беловоротничкового» прежде всего), зачастую разрушается чувство причастности к классу, которое сменяется рассмотрением себя как человека Организации (Уайт), принятием установок организации. Если во втором и третьем вариантах исследуемой доктрины мы обнаруживаем индивидуалистический протест против порабощения личности организацией, то для четвертого характерна защита установок государственно-монополистического капитализма. При этом характерно, что стратификация, как и дестратификация рассматриваются как нечто такое, что можно искусственно насадить путем социального планирования, осуществляемого элитой. Нет сомнения в крайнем субъективизме рассматриваемого варианта понятия «масса».
Массаинарод Необходимо коснуться соотноше- ния понятий «масса» и «народ» в современной буржуазной социологии. Следует строго различать понятие «народ» в социально-политическом и этнографическом смыслах; неоднозначное употребление термина часто служит буржуазным теоретикам для маскировки антагонистической структуры общества *. Той же цели служит и употребление понятия «народ» в собирательном смысле, как синонима населения; по отношению к антагонистическим структурам такое понимание лишено научной ценности[15]. Характерно, что понятие «народ» в устах буржуазных теоретиков обычно не несет негативного оттенка; в последнем смысле они говорят о «массе», «толпе», применяя эти понятия по отношению к активистской части народных масс, выступающих за социальные преобразования, особенно к революционным массам. Подобное различение достаточно рельефно выражено в томистской социологии.
Т. Корбетт пишет о «противоположных статусах подлинного народа и масс», именно последние и являются объектом томистской критики. Корбетт ссылается на энциклику папы Пия XII, в которой тот охарактеризовал массы как «бесформенное множество, инертное само по себе и движимое извне...». B результате ловкого управления государство может использовать примитивную силу масс. B честолюбивых руках одного или немногих людей, искусственно объединившихся для эгоистических целей, «массы», низведенные до уровня машины, могут быть использованы государством для того, чтобы навязать свою волю «лучшей части подлинного народа». Итак, народ (прежде всего его «лучшая часть») — это благословенное богом образование, тогда как массы — образование богопротивное; именно на уровне массы развертывается классовая борьба и происходят другие «нежелательные» процессы, как, например, утрата почтения к «традиционным ценностям», в том числе падение религиозной веры. Именно в «массе» люди «все больше и больше эмансипировались от тех общих религиозных верований и моральных стандартов, которые прежде формировали их жизнь. Так возникло новое социальное явление — образовались «массы», то есть большие скопления людей, не связанных друг с другом, не имеющих общих ценностей и убеждений; их духовное состояние все более характеризуется как вакуум» (71, 97).
* * *
Прослеженная эволюция представлений о «массе» наглядно обнаруживает классовую ограниченность буржуазных социологов. Очевидно, что размывание устойчивых социальных групп можно зафиксировать, лишь исходя из признания классовых дифференциаций и противоречий. Буржуазные социологи, игнорируя классовый анализ, рассматривают массу чисто формально, как «массу вообще». Ho таковой в действительности не существует. Есть революционная масса рабочих и крестьян, мелкобуржуазная масса обывателей и т. д. Собственно, и сами буржуазные социологи подставляют под абстрактные типологические характеристики «массы» трудящихся, борющихся против капитализма. Поэтому так настойчиво ставится задача «расчленить массы», связать их определенными группами, лояльными по отношению к существующему порядку, привязать массы к капитализму, «интегрировать» их в его системе.
Следует признать, что апатичная, политически инертная масса в условиях капитализма — реальный феномен. Монополистический капитализм порождает немало людей, травмированных и озлобленных неудачами в борьбе за «место под солнцем», дезориентированных и становящихся легкой добычей пропаганды. Нельзя не учитывать того, что современный капитализм обладает огромными средствами для подкупа и развращения части трудящихся, для формирования массы обывателей. Правящая монополистическая верхушка, играя на низменных чувствах подобной массы (формированию которых в немалой степени способствует информация, передаваемая по каналам массовых коммуникаций), использует ее как реакционную силу (причем элита, используя консервативную массу, в «благодарность» глумится над ней, презирает ее). По своим запросам, жизненным целям и ожиданиям это масса буржуазная, что не значит, будто она состоит из представителей буржуазии (ведь толпы американских расистов, улюлюкающих по адресу негритянских детей, осмелившихся пойти в школу «для белых», состоят не из миллионеров; не из представителей монополистической буржуазии состоят и толпы линчевателей). Правящей элите не нужно даже специально нанимать этих людей: воспитанные на буржуазных индивидуалистических идеалах, озлобленные крахом своих надежд, неизбежном в мире, построенном на бизнесе, оболваненные . пропагандой, они не могут распознать своих действительных врагов. Главный источник зла они начинают усматривать в существовании нации-конкурента, в неграх, якобы претендующих на их работу, и т. д. Macca обывателей может быть довольно пестрой в классовом отношении; она представляет собой конгломерат выходцев из различных социальных групп и слоев, цементируемый общностью житейских неудач, подачками, массированным воздействием буржуазной пропаганды. Тон в этой массе, как правило, задают представители мелкой буржуазии, зачастую разорившиеся, деклассированные элементы, представители так называемых «непроизводительных» профессий. K этой массе иногда могут принадлежать и наименее развитые, отсталые слои рабочего класса, а также представители рабочей аристократии.
Одна из главных особенностей стратегии и тактики империалистической буржуазии состоит в том, что она пытается объединить подобных людей на почве политической незрелости, колебаний, частнособственнических установок и направить их против демократических и революционных сил. Общности трудящихся она противопоставляет массу людей отчаявшихся, усталых, политически равнодушных. Буржуазия не скупится на расходы, чтобы культивировать в народных массах свойства консервативной толпы, чтобы завербовать свое «большинство», на которое можно было бы опереться в сложных политических ситуациях.
Стремление реакционной монополистической буржуазии, особенно ее ультраправого крыла, найти массовую опору давно уже было разоблачено компартиями. XIII пленум ИККИ подчеркнул: «Фашизм пытается обеспечить за монополистическим капиталом массовый базис среди мелкой буржуазии, апеллируя к выбитому из колеи крестьянству, ремесленникам, служащим, чиновникам и в частности к деклассированным элементам крупных городов, стремясь проникнуть также в рабочий класс» (4, 6). Соответственно меняет акценты и буржуазная социология. Открытое третирование массы уступает место растушему интересу к консервативной массе, к исследованию возможностей «возбуждения» массовых реакционных движений и т. п.
Порок доктрины «массового общества» не в том, что она обратилась к рассмотрению реакционной массы, которую действительно вербует и выращивает капитализм, а в том, что она с самого начала отказалась от классово-социального анализа этого явления, объявив «массу» фатальным следствием индустриализации и урбанизации, что в ряде случаев она переносит абстрактные характеристики толпы на народные массы, на революционную борьбу трудящихся масс. Порок этой критики в том, что она нападает не на социальные отношения, порождающие консервативную массу, а на саму массу — жертву этих отношений, обвиняя ее в невежестве, отсталости, на которые ее обрекает капитализм. Именно такая критика стремится возложить ответственность за фашизм на массовые движения.
Следует иметь в виду, что доктрина «массового общества» разрабатывается буржуазными социологами в странах, сохранивших остатки буржуазной демократии; в этих условиях элита может порой испытывать бумеранговый эффект давления со стороны ранее сфабрикованной ею (и консервативной) массы. Представим себе перспективу некоторого «полевения» элиты, выдвижения новых, более реалистических лидеров. Ясно, что она с самого начала натолкнется на массу, завербованную своими более консервативными предшественниками, и будет вынуждена ориентироваться на нее. Рассмотренные в этой перспективе, массы обывателей оказались бы мощной инерциальной силой. Нельзя отрицать, что в какие-то моменты масса действительно может быть консервативной по отношению к личности, выступающей новатором (новая мысль не может прийти в голову одновременно тысячам людей). Bce дело в том, что новаторство новаторству рознь: если оно отвечает классовым интересам трудящихся масс, то получает их поддержку и воплощается в жизнь чаще всего благодаря им; напротив, активность личности из эксплуататорских классов сталкивается с непониманием или враждебностью народных масс. Однако буржуазно-либеральные критики «массового общества» пренебрегают классовым анализом. Они «забывают», что для антагонистического общества, в котором управление — прерогатива реакционных эксплуататорских классов, положение, когда лидер «левее» массы, явно нетипично.
Нельзя не отметить также, что буржуазные идеологи, рассматривая процесс формирования аполитичной, обывательской массы, нарочито абсолютизируют его, распространяя на все население. Ho тем самым они либо сознательно игнорируют, либо не умеют разглядеть другой, причем существеннейший, процесс— рост сил, являющихся отрицанием капиталистической системы. Они «не замечают» возрастания политической сознательности рабочего класса, трудящегося фермерства, широких кругов интеллигенции, служащих, укрепление революционного авангарда рабочего класса и трудящихся масс — коммунистических партий. Глубочайший социальный процесс, происходящий в условиях современного капитализма,— непрерывный рост сил, борющихся за мир, за демократию, за социалистическое переустройство этого общества. Причем массовая база этого процесса непрерывно расширяется. B резолюции XXIV съезда партии по отчетному докладу ЦК КПСС отмечается: «Государственно-монополистическое развитие ведет к обострению всех противоречий капитализма, к подъему антимонополистической борьбы. Ведущей силой в этой борьбе выступает рабочий класс, который все больше становится центром притяжения всех трудящихся слоев населения. Крупные выступления рабочего класса, трудящихся масс являются предвестниками новых классовых боев, которые могут привести к фундаментальным общественным преобразованиям, к установлению власти рабочего класса в союзе с другими слоями трудящихся» (8, 193—194).
- Категория «масса» вводится в бур-
«Феномен массы» rL - J
жуазнои социологии для обозначения субстрата «феномена массы», т. e. «класса социальных явлений, в которых большое число людей B одно и то же время ведут себя таким образом, что прерывается их рутинное социально санкционированное ролевое поведение» (88, v, 10, 55). Таким образом, категория «масса» используется в западной социологии по отношению к поведению людей, являющемуся нарушением повседневного, шаблонного образа их жизни и вызывающему определенную «дезорганизацию» социального процесса. Главными типами «массового поведения» считается паника, апатия, бумы и сумасшествия, моды, мятежи и социальные движения. Нам теперь следует коснуться и этой стороны дела.
По Корнхаузеру, «массовое поведение» обнаруживает следующие характеристики. Во-первых, фокус внимания его участников перемещен с повседневной жизни на отдаленные цели — национальные или международные, что ведет к «утрате чувства реальности и ответственности». Получается, что ограничение интересов домашним очагом повышает чувство ответственности и делает человека «добропорядочным» обывателем, а выходя за эти пределы, он рискует подвергнуться опасности «массового поведения», утраты индивидуальности. Соответственно «массовыми» объявляются движения, в которых народные массы идут дальше повседневных забот и вторгаются в «запретную зону» — сферу политики, считающуюся монополией элиты. Второй особенностью «массового поведения» Корнхаузер считает «прямой способ реакции на отдаленные объекты», поясняя, что народ не просто «обсуждает проблемы», а действует непосредственно, минуя «законные процедуры». Ссылаясь на пример пужадизма, он упрекает массовые движения в недемократичности, экстремизме. «Политическая активность масс имеет тенденцию быть недемократичной... отрицает уважение к принципам свободной конкуренции и публичной дискуссии как основы для компромисса» (92, 46). Корнхаузер приводит пример правоэкстремистского движения, для того чтобы скомпрометировать саму идею «вторжения» масс в политику, восхвалять реформизм в рамках буржуазной «законности». Третьей чертой «массового поведения» объявляется «нестабильность, готовность переместить фокус внимания, изменить интенсивность своей реакции — от апатии до активизма» (последние рассматриваются как однопорядковые категории, порожденные отчуждением).
Буржуазные социологи и в данном случае фиксируют определенное реальное явление капиталистического общества, но дают ему ложную интерпретацию. Бюрократизированный государственный аппарат стремится исключить влияние масс на политику; «человек массы» отчужден от участия в политической жизни, он, по словам Ф. Селзника, «живет в обществе, не принадлежа к нему». Понимая, что не может оказать на общественную жизнь влияние в рамках «буржуазной законности», человек теряет интерес к политике. Отсюда — политическая апатия широких масс. И именно неудовлетворенная потребность участвовать в жизни «большого мира», глубокое разочарование в своем положении в буржуазном обществе, переходящее в отчаяние, толкает массу на активистский способ действия. A если масса не развита политически, не идет за революционной партией, ее протест может вылиться в стихийный бунт, она может попасть в объятия правых экстремистов, которые попытаются использовать недовольство масс в своих интересах, канализировать его в нужную им сторону — для атаки на буржуазную демократию справа.
Корнхаузер пишет, что массовые движения имеют разную скорость в разных типах общества. B «общинном» и «плюралистическом» обществах скорость массовых движений низкаизатрагивает лишь периферийные области (что его весьма устраивает). «В массовом обществе массовое поведение протекает на высокой скорости и охватывает центры общества» (92, 51). Авторитет власти падает, индивид высвобождается из-под влияния связывавших его групп, но вместе с тем лишается их поддержки. Растут противоречия между теми, кто продолжает быть интегрированными в локальных группах, и теми, кто вступил в массовые отношения (88, vol. 10, 60).
Потому-то «массовое общество» и критикуется Корнхаузером, Селзником и др., что оно уязвимо для массовых движений. «Конструируется модель плюралистического общества,— формулирует их позицию Г. Элснер,— вне границ этой модели лежит массовая дезорганизация и террор» (76, 205).
Буржуазные социальные психологи стремятся подвести движения масс (независимо от классового характера) под категорию «глухого бунта», «иррационального недовольства», третируют их как патологические, а причины ищут в неумении людей приспособиться к социальной реальности. Протест народных масс против эксплуататорского строя Г. JIaccy- элл объявляет «социальной аномалией», «патологией массовой психологии» (93). Подобно тому как в прошлом было модным наклеивать на социальные явления биологические ярлыки, так на массовые движения наклеивают ярлыки, заимствованные из патопсихологии: «массовый невроз», «массовый психоз».
Еще по теме B ДОКТРИНЕ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»:
- Ашин Г. К.. Доктрина «массового общества. 1971 (Социальный прогресс и буржуазная философия)., 1971
- МАНИПУЛИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ «МАССОВОГО ОБЩЕСТВА»
- Г л а в а I «МАССОВОЕ ОБЩЕСТВО»:
- Г л а в а III ЛИДЕРСТВО B «МАССОВОМ ОБЩЕСТВЕ»
- В этой книге я попытался изложить свою работу по изучению человека в современном массовом обществе
- Человек "массового общества"
- Вставьте пропущенное слово: «Традиционное общество, переходное общество, созревающее общество, общество, переживающее процесс сдвига - это ... подход к типологии государственности».
- § 6. Правовая доктрина
- Функция «массовой культуры»
- Доктрина «разделения властей»