Проблема причинности в криминологии.

Нам следует набраться мужества для того, чтобы отказаться от тривиального представления о причинности, когда нам кажется, что одни и те же «причины», действующие на один и тот же «объект», обязательно должны порождать одни и те же следствия.

Н. Моисеев

В предыдущей главе были продемонстрированы многочисленные и, конечно же, далеко не все попытки ответить на вопрос о причинах существования и функционирования в обществе преступности. В этой главе будет представлена наша авторская позиция, столь же относительная и далекая от истины, как и все прочие.

С нашей точки зрения, вообще не существует какой бы то ни было единой (пусть «интегративной») и специфической только для нее причины преступности как социального феномена в силу следующих обстоятельств.

• Как уже отмечалось, причинно-следственная связь – лишь одна из форм взаимосвязей и взаимозависимостей между элементами системы или системами, причем связь достаточно жесткая и более или менее отчетливо выделяемая лишь на уровне относительно простых, механических систем. Уже биологические, а тем более социальные системы и протекающие в них процессы столь сложны, вероятностны, нелинейны, стохастичны, что выделить «причину-следствие» оказывается принципиально невозможно. В этом отношении социальные процессы ближе квантовой физике, нежели классической механике.

• Преступность, о чем также уже говорилось, – искусственный социальный конструкт, не имеющий качественной определенности (per se, sui generis) в реальной действительности. Нельзя найти специфическую причину конструкта, причудливо меняющегося во времени и пространстве по воле законодателя, власти. Такой поиск приводит к трюизмам: причина преступности «весь социально-экономический строй» (Гернет^[337]) или же – причина преступности есть уголовный закон, что вряд ли продвигает нас по пути познания объекта криминологии. При этом ясно, что «весь социально-экономический строй» порождает все социальные феномены, а не только преступность и даже не только девиантность в целом.

• Преступность проявляется в деяниях, признаваемых законодателем «здесь и сейчас» преступными. Содержательный диапазон таких деяний огромен – от убийства до надругательства над государственным гербом или флагом, от изнасилования до незаконной порубки деревьев и кустарников, от геноцида до фиктивного банкротства. Трудно себе представить, что еще может объединять все эти столь разнородные деяния кроме формального признака – нарушение уголовного запрета. Признак общественной опасности столь неопределенен, что не может сам по себе служить критерием выделения преступности без ссылки на указание в уголовном законе (ст. 14 УК РФ). Очевидно, не может быть общей причины у столь разнородных и качественно не определенных, не имеющих естественных границ явлений.

• Преступность – лишь один из видов девиантности. Анализ всех криминологических теорий приводит к выводу: какие бы «причины» преступности ни выдвигались, они всегда являются одновременно и «причинами» пьянства и наркотизма, самоубийств и проституции, административных проступков и гражданско-правовых деликтов, а то и просто аморального поведения. Иначе говоря, имеются обстоятельства (факторы), наличие которых делает более или менее вероятным девиантное поведение, а уж какую оно примет форму – чаще всего зависит от случайности или индивидуальных особенностей субъекта.

Вообще, случайность в современной науке играет неизмеримо большую объяснительную роль, нежели причинность, жесткая детерминированность.^[338]

Вместе с тем оставить преступность без каких бы то ни было объяснений – значит отказаться от криминологии как науки. Разрешение кризисной ситуации – за новой, «сумасшедшей» теорией, которая вышла бы за пределы существующих парадигм криминологии как «нормальной науки» (и потому первоначально была бы категорически отвергнута…).^[339] Пока же таковая не появилась (это задача молодых, не отягощенных грузом накопленных знаний^[340]), поразмышляем над некоторыми факторами, влияющими на состояние, уровень, структуру, динамику преступности. Впрочем, как и на иные проявления девиантности.

Как и всякое социальное явление (процесс), преступность не может быть объяснена «из себя самой», а лишь с позиции социального целого – общества, чью субстанцию образует совокупность общественных отношений. Многие методологические трудности при изучении преступности, пьянства, наркотизма, самоубийств, коррупции и т. п. возникают вследствие попытки их исследовать и объяснить как самостоятельные, изолированные феномены. Между тем каждое из этих (и других) социальных явлений, будучи в конечном счете порождением общественной субстанции, социального целого, общества – вплетено в систему общественных отношений данного социума и «переплетено» с иными социальными феноменами, процессами. Это еще один – дополнительный довод в пользу невозможности выделить специфическую причину преступности и только преступности.

Конечно, можно извлечь из арсенала криминологии множество факторов, так или иначе воздействующих на состояние и динамику преступности. Это и экономические факторы (от цены на хлеб или на нефть до децильного коэффициента и индекса Джини), и социально-демографические (пол, возраст, социальный статус, этническая принадлежность и др.), и культурологические (принадлежность к той или иной культуре, субкультуре, религиозной конфессии), и даже космические (корреляционные зависимости между уровнем убийств, самоубийств, воровства и солнечной активностью, фазами луны^[341]). В результате факторного анализа можно определить и относительный «вес» каждого фактора в «криминогенном комплексе» отдельных видов преступлений.

Однако более глубоким нам представляется отыскание «ведущего звена» в «девиантогенном комплексе», объясняющем преступность наряду с прочими проявлениями девиантности. Другая задача – попытаться объяснить, какие факторы при наличии этого «ведущего звена», «разводят» различные формы девиантности (почему при наличии одних и тех же социальных условий одни совершают преступления, другие спиваются, третьи кончают жизнь самоубийством, а некоторые «уходят» в научное, техническое, художественное творчество).

Преступность проявляется через определенные уголовным законом действия, поступки людей. Между тем все свои действия человек совершает, в конечном счете, ради удовлетворения тех или иных потребностей: биологических, или витальных (в пище при чувстве голода, в питье при жажде, в укрытии от неблагоприятных погодных условиях, сексуальных или в продолжении рода); социальных (в статусе, престиже, самоутверждении, самореализации и др.); духовных, или идеальных (поиск смысла жизни, цели существования, бескорыстное стремление к знанию, творчеству, служению другим людям).

Потребности людей распределены относительно равномерно (в современном развитом обществе люди нуждаются в качественных продуктах питания, чистом воздухе, просторном жилище с водоснабжением и отоплением, в интересной работе, в разнообразном отдыхе и т. д.) и имеют тенденцию к возрастанию (возвышению и расширению). А возможности удовлетворения потребностей – различны, неравны. И хотя определенная степень неравенства зависит от индивидуальных особенностей (ребенок или взрослый, мужчина или женщина, здоровый или инвалид, с высоким интеллектом или не очень), однако главным источником неодинаковых возможностей по удовлетворению потребностей служит социально-экономическое неравенство, занятие индивидом различных, неоднородных позиций в социальной структуре общества (рабочий или предприниматель, фермер или банкир, школьный учитель или министр). Именно от социального статуса и тесно связанного с ним экономического положения (можно говорить о едином социально-экономическом статусе) индивида в решающей степени зависят возможности удовлетворять (более или менее полно) те или иные потребности.

Выше (гл. 4) упоминалось, что социальную структуру общества изображают обычно в виде пирамиды, верхнюю, меньшую часть которой составляет «элита» общества (властная, экономическая, финансовая, военная, религиозная и т. п.). Средняя – самая значительная по объему часть – «средний класс». В основании пирамиды, в ее нижней части располагаются низшие слои (малоквалифицированные и неквалифицированные рабочие, сельскохозяйственные наемные работники, так называемый «младший обслуживающий персонал»). За пределами официальной социальной структуры (а иногда в самом ее низу – все зависит от точки зрения исследователя) находятся аутсайдеры, изгои (бездомные, лица, страдающие алкоголизмом, наркоманией, опустившиеся проститутки и т. п.). Совершенно очевидно, что чем ближе к верхушке пирамиды располагаются позиция и занимающий ее индивид, тем больше возможностей по удовлетворению потребностей, чем дальше от вершины и ближе к основанию – тем меньше возможностей. При этом распределение индивидов по тем или иным социальным позициям («местам») обусловлено прежде всего не зависящими от них (индивидов) факторами – социальным происхождением, принадлежностью к определенному классу, слою, группе, и лишь во вторую очередь – личными способностями, дарованием, талантом.

Со временем кастовая или средневековая жесткость социальной структуры ослабевает, социальная мобильность растет («каждый простой американец может стать президентом»), однако статистически зависимость от социальной принадлежности остается. В современном обществе одним из важнейших дифференцирующих признаков является наличие высшего образования. Как заметил однажды Т. Парсонс, человечество делится на две части: окончивших колледж, и тех, кто его не заканчивал. Между тем стартовые возможности выпускника российской сельской школы и элитной московской гимназии различны, так же как стартовые возможности выходца из рабочей или профессорской семьи. Относительная жесткость социальной структуры, ограниченность социальной мобильности в условиях советского государства были эмпирически показаны и количественно оценены в одном из исследований 70-х гг. с нашим участием.^[342] А все партийно-советские идеологические славословия по поводу «гегемона» рабочего класса и чиновников – «слуг народа» меркнут перед анекдотами по поводу «гегемона» и предсмертной запиской рабочего Р., покончившего жизнь самоубийством, своему сыну: «Сашенька!.. Шагни дальше отца насколько можешь выше отца по социальной лестнице» (сохранен синтаксис подлинника. – Я. Г.).

Социально-экономическое неравенство появилось как следствие общественного разделения труда, значение которого для развития общества трудно переоценить. При этом для наших целей следует отметить ряд обстоятельств.

Во-первых, одним из важнейших критериев развития системы (в нашем случае – общества), повышения уровня ее организованности служит дифференциация, усложнение структуры, повышение разнообразия составляющих ее элементов. Это особенно важно напомнить сегодня, когда советские завораживающие стереотипы казарменного равенства, всеобщего единомыслия и единодушия не только не преодолены до конца, но и вновь оживают… Закон необходимого разнообразия У. Эшби действует и в социальном мире. Дифференциация общества как следствие углубляющегося разделения труда есть объективный и в целом прогрессивный процесс. Однако, как все в этом мире, она влечет и негативные последствия. Неодинаковое положение социальных классов, слоев (страт) и групп в системе общественных отношений, в социальной структуре общества обусловливает и социально-экономическое неравенство, различия – и весьма существенные – в реальных возможностях удовлетворить свои потребности. Это не может не порождать зависть, социальные конфликты, протестные реакции, принимающие форму различных девиаций. «Стратификация является главным, хотя отнюдь не единственным, средоточием структурного конфликта в социальных системах».^[343]

Во-вторых, главным в генезисе девиантности, включая преступность, является не сам по себе уровень удовлетворения витальных, социальных и идеальных потребностей, а степень различий, «разрыва» в возможностях их удовлетворения для различных социальных групп. Зависть, неудовлетворенность, понимание самой возможности жить лучше приходят лишь в сравнении. На это в свое время обратил внимание еще К. Маркс: «Как бы ни был мал какой-нибудь дом, но, пока окружающие его дома точно также малы, он удовлетворяет всем предъявляемым к жилищу общественным требованиям. Но если рядом с маленьким домиком вырастает дворец, то домик съеживается до размеров жалкой хижины». Более того, «как бы ни увеличивались размеры домика с прогрессом цивилизации, но если соседний дворец увеличивается в одинаковой или же еще в большей степени, обитатель сравнительно маленького домика будет чувствовать себя в своих четырех стенах еще более неуютно, все более неудовлетворенно, все более приниженно».^[344] Так что по-своему правы были наследники Маркса, возводя «железный занавес» вокруг нищего СССР и выпуская за его пределы только самых проверенных, надежных, «идейных» или зависимых. Социальная неудовлетворенность, а следовательно, и попытки ее преодолеть, в том числе – незаконным путем, порождается не столько абсолютными возможностями удовлетворить потребности, сколько относительными – по сравнению с другими социальными слоями, группами, классами. Вот почему в периоды общенациональных потрясений (экономические кризисы, войны), когда большинство населения «уравнивалось» перед лицом общей опасности (когда происходила ломка «перед лицом смерти всех иерархических перегородок»^[345]), наблюдалось снижение уровня преступности и самоубийств.^[346]

На роль социально-экономического неравенства в генезисе девиантности, включая преступность, обращали внимание еще в XIX в. Так, по мнению Турати, «классовые неравенства в обществе служат источником преступлений… Общество со своими неравенствами само является соучастником преступлений».^[347] Принс «главной причиной преступности считает современную систему распределения богатства с ее контрастом между крайней нищетой и огромными богатствами».^[348] С точки зрения Кетле, «неравенство богатств там, где оно чувствуется сильнее, приводит к большему числу преступлений. Не бедность сама по себе, а быстрый переход от достатка к бедности, к невозможности удовлетворить все свои потребности ведет к преступлению».^[349]

Д. Белл пишет, что человек с пистолетом добывает «личной доблестью то, в чем ему отказал сложный порядок стратифицированного общества».^[350]

Чрезвычайно важно, с нашей точки зрения, что современные исследователи все чаще обращаются к роли социально-экономического неравенства в генезисе преступности, учитывая при этом статистические экономические показатели (в частности, индекс Джини).^[351]

Интересные результаты были получены в упомянутом выше исследовании под руководством А. Б. Сахарова социальных условий в двух регионах России: «Было установлено, что более неблагополучное состояние преступности имеет место в том из сравниваемых регионов, где материальный уровень жизни населения по комплексу наиболее значимых показателей (средняя заработная плата, душевой денежный и реальных доход и т. д.) лучше, но зато значительнее контрастность (коэффициент разрыва) в уровне материальной обеспеченности отдельных социальных групп. В то же время в регионе с меньшим уровнем преступности материальные условия жизни были хотя и несколько хуже, но более однородны и равномерны. Иными словами, состояние преступности коррелировало не с уровнем материальной обеспеченности, а с различиями в уровне обеспеченности: с размером, остротой этого различия».^[352] Исследование преступности в динамике за ряд лет подтвердило зависимость уровня преступности от увеличения/уменьшения разрыва между потребностями населения и степенью их фактического удовлетворения.^[353]

Степень неравенства, разрыва между элитой и аутсайдерами лишь отчасти оценивается такими экономическими показателями как фондовый или децильный коэффициент дифференциации (соотношение доходов 10 % самых богатых и 10 % самых бедных слоев населения) и коэффициент концентрации доходов – индекс Джини.

Этот разрыв, экономически отражаемый децильным коэффициентом и индексом Джини, все возрастает в России, сопровождаясь ростом убийств, самоубийств, алкоголизма и других девиаций. По данным Всемирного банка, основанным на официальной российской статистике, доля населения за национальной чертой бедности в России – 30,9 %.^[354] Индекс Джини, показывающий степень неравенства в распределении доходов населения, к началу текущего столетия был в России 0,456, тогда как в Австрии – 0,309, в Германии – 0,283, в Бельгии – 0,250, в Японии – 0, 249. Близкие же российскому были показатели в Боливии (0,447), Иране (0,430), Камеруне (0,446), Уругвае (0,446)… Неудивительно, что за десятилетие 1990–1999 гг., исследованное С. Ольковым, в год с максимальным индексом Джини (1994 г. – 0,409) в России было зарегистрировано наибольшее количество убийств – 32,3 тыс., а в год с минимальным индексом Джини (1990 г. – 0,218) – наименьшее их количество 15,6 тыс.^[355] К аналогичным результатам по данным за 25 лет (1985–2004) приходит И. С. Скифский в своем диссертационном исследовании и монографии.^[356] В качестве иллюстрации приведем лишь два графика (6.1; 6.2) из его работы.

График 6.1. Связь между коэффициентом Джини и насильственной преступностью в России (1980–2004 гг.) (по И. Скифскому)

Те же закономерности применительно ко всем регионам Российской Федерации установлены в трудах Э. Юзихановой.^[357]

График 6.2. Связь между коэффициентом Джини и убийствами в России (1980–2004 гг.) (по И. Скифскому)

Поэтому, в-третьих, все более тревожным и девиантогенным представляется наблюдающееся с конца XX в. углубление степени социально-экономического неравенства обществ и социальных групп. Как уже отмечалось выше, в гл. 4, сформировался круг высокоразвитых государств, стран «золотого миллиарда» и увеличивается разрыв между этой группой стран и остальным миром. Растет пропасть между «включенными» (inclusive) и «исключенными» (exclusive) – как странами, так и социальными слоями, группами, отдельными людьми. Процесс глобализации лишь усиливает эту тенденцию.^[358] Ясно, что «исключенные» – социальная база девиантности.^[359]

Итак, с нашей точки зрения, важным (важнейшим? основным?) криминогенным и девиантогенным фактором служит противоречие (напряжение, strain) между потребностями людей и реальными возможностями (шансами) их удовлетворения, зависящими, прежде всего, от места индивида или группы в социальной структуре общества, степень социально-экономической дифференциации и неравенства.

Для полноты картины нельзя не сказать, что социальная дифференциация, социально-экономическое неравенство и наличие аутсайдеров, «исключенных» служат… источниками прогресса и двигателями истории. Действительно, существование социальных групп разной степени удовлетворенности наличным бытием, конкуренция, рынок труда (с неизбежно присущей ему безработицей – «исключенными»), вообще разнообразие социальных слоев, групп с различными интересами (добиться большего, удержать свои позиции, переменить условия жизни к лучшему) и обеспечивают изменения, развитие производства, экономики, культуры. Всеобщее равенство приводит к стагнации, прекращению изменений и, в конечном итоге, к гибели общества. Всеобщее равенство достижимо лишь на кладбище (и то, если не считать различия в стоимости устанавливаемых на могилах надгробий и памятников…).

Девиантность, порождаемая противоречием между потребностями массы людей и неравенством возможностей их удовлетворения, может проявляться как в негативных формах (преступность, наркотизм, пьянство и т. п.), так и в позитивных – социальное, научное, техническое, художественное творчество (вспомним реформаторов Р. Мертона). Ибо и те, и другие девиации служат средством («годным» или «негодным», с точки зрения общества) разрешения противоречия, изменения социальной структуры (вертикальная социальная мобильность). Другой вопрос – соотношение, пропорции негативных и позитивных девиаций. Преобладание позитивных (творчество) ведет к прогрессу общества, разгул негативных – к его деградации.

А на уровне индивидуального поведения события разворачиваются следующим образом. Противоречие между наличными потребностями индивида и реальными возможностями их удовлетворения, нередко воспринимаемое как неизбежное, оправданное («всяк сверчок знай свой шесток»), а то и неосознаваемое, может актуализироваться и усугубляться несоответствием объективных личностных свойств индивида (интеллектуальный уровень, физические, волевые и эмоциональные характеристики, образование, профессия, квалификация и т. п.) требованиям занимаемой социальной позиции – «социальной неустроенностью-».

Социальная неустроенность вероятна, когда (1) индивид занимает позицию «ниже» своих объективных возможностей (примеры из недавнего прошлого: талантливый человек – художник, поэт, ученый на должности сторожа, истопника), (2) «выше» своих возможностей (посредственность в министерском кресле) или же (3) находится «вне» официальной структуры общества. Во всех этих случаях наблюдается, очевидно, и «рассогласование статусов», предложенных Л. И. Спиридоновым в качестве причины покушения индивида на существующий порядок.^[360] Возможно также, что личностные особенности и занимаемая социальная позиция совпадают (малообразованный, малоквалифицированный, с не очень высокими интеллектуальными задатками человек работает подсобным рабочим), но сама позиция является «устаревшей», отмирающей в условиях развитого общества.

Социальная неустроенность может не осознаваться индивидом или, будучи осознана, проявляться психологически как неудовлетворенность. Индивид, находящийся в состоянии социальной неустроенности, будет стараться преодолеть ее – либо активной «позитивной» деятельностью (повышение образовательного и профессионального уровня, приобретение второй профессии, овладение иностранными языками, изобретательство, рационализаторство и т. п.), либо активной нежелательной для общества деятельностью, в частности преступной. Не сумев активно преодолеть неустроенность (мертоновская «двойная неудача»), индивид может либо смириться, либо найти утешение в алкоголе, наркотиках, либо решиться на самоубийство.

Социальная неустроенность (в случае занятия индивидом позиции выше его объективных данных), а также безграничность социальных и идеальных потребностей, их принципиальная «неутоляемость» объясняют, с нашей точки зрения, и «беловоротничковую», элитарную преступность. В случае нахождения на позиции выше своих объективных возможностей чиновник высокого ранга, менеджер, иной руководитель будут предпринимать усилия, чтобы сохранить позицию, а то и подняться выше, используя все доступные, в том числе нелегальные, способы (подкуп, подлог, устранение конкурентов и т. п.). Кроме того, и среди тех, у кого «все есть», существуют непонятные для «простых людей» конкуренция, зависть, соперничество, приводящие к «престижному», избыточному потреблению, так хорошо описанному Т. Вебленом (к его трудам мы еще вернемся).^[361] Следует, однако, заметить, что неуемное стремление к наживе и избыточное потребление присущи не лучшим представителям элиты. Неразумное сверхпотребительство «верхов», обеспечиваемое нелегальными, чаще всего в ущерб остальному населению, средствами, рано или поздно оборачивается против них: «Чем больше неимущие группы сомневаются в законности существующего распределения дефицитных ресурсов, тем вероятнее, что они должны будут разжечь конфликт».^[362] При этом «чем более жесткой является социальная структура, тем меньше в ней будет институционализированных средств, позволяющих гасить конфликты и напряженность, тем острее будет конфликт».^[363] Понимание этого властью и элитой способствует эволюционному развитию общества. Непонимание – приводит к социальным революциям и гражданским войнам.

В отечественной криминологической литературе нередко потребности подразделяют на нормальные, или естественные, и ненормальные, или извращенные. После чего утверждается, что в основе криминального поведения обычно лежат извращенные потребности. Представляется, что такое деление излишне аксиологично и недостаточно корректно. Сами потребности «нейтральны», они не могут оцениваться как «хорошие» (естественные) или «плохие» (извращенные). Способы, средства их удовлетворения могут признаваться желательными, допустимыми или недопустимыми, с точки зрения общества, государства. Очевидно, любая, даже самая «естественная» потребность может быть удовлетворена с помощью как легальных, так и нелегальных средств (продукты в случае голода можно купить, попросить или украсть; для отдыха, снятия напряжения можно пойти погулять, поплавать, почитать книгу или же напиться и учинить драку). «Не существует потребностей хороших и плохих, низших и высших, разумных и неразумных. Все основные потребности органически присущи каждому человеку: их нельзя ни уничтожить, ни искусственно насадить. Разумными и неразумными, возвышенными и низменными могут быть только формы удовлетворения этих потребностей».^[364]

Особое криминологическое значение имеют социальные потребности (точнее, их неудовлетворенность, нужда) – в статусе, престиже, самоутверждении. Витальные потребности, во-первых, ограничены, «конечны», имеют естественный предел (сытому человеку не надо думать о еде), во-вторых, в современных развитых странах относительно легко удовлетворяются. Социальные же и идеальные потребности безграничны, для их удовлетворения требуется больше сил, возможностей, благоприятных условий. Между тем именно неудовлетворенные социальные потребности, в частности в самоутверждении, нередко приводят к преступному насилию (о чем подробнее пойдет речь в гл. 7) или же к ретретистским формам девиантного поведения. Несвершение, нереализованная потребность в самоутверждении приводит в конечном итоге к фрустрации,^[365] кризису личности, девиантным проявлениям.

Нелишне заметить, что роль «социальных» потребностей велика и в детерминации поведения стадных животных. Так, среди них идет борьба за «статус», ранг, положение в «обществе» себе подобных. «Высокий ранг в группе обеспечивает преимущественный доступ к пище, местам отдыха и самкам»^[366] (почти как у людей…). В ряде случаев ранг определяется с момента рождения. Когда вылупляются цыплята домашней куры, они сразу же «определяют» свой ранг. Цыпленок первого (высшего) ранга впредь может клевать всех братьев и сестер, его же – никто из них. Цыпленок второго ранга может клевать всех остальных, кроме цыпленка первого ранга, и т. д. (американские исследователи используют понятие «теория клевков» – кто кого вправе «клевать» в человеческом обществе). В других случаях ранг зависит от «социального происхождения»: «У резусов (порода обезьян. – Я. Г.) сыновья высокоранговых матерей имеют шанс занять более высокий ранг».^[367] Экспериментально было показано, что если в стаде обезьян самца первого ранга начать кормить после других членов семейства, пусть также обильно и вкусно, как он привык, он проявляет все признаки стресса, фрустрации, невроза вплоть до инфаркта миокарда.^[368]

Не меньшее значение имеет потребность в «знаниях», «информации», «самоутверждении» животных, проявляющаяся как в борьбе за статус (ранг), так и в повышенной поисковой активности некоторых особей («исследователей», «первопроходцев»). Так, в семействе крыс, помещенных в идеальные условия с изобилием пищи, наличием тепла, света, мягкой подстилки («крысиный рай»), всегда находились особи (примерно одна треть), которые не довольствовались «санаторно-курортными» условиями и в поисках неведомого устремлялись в темные, холодные, полные опасности территории «крысиного ада» (примыкающие к «раю»), получали там удары током, повреждения острыми предметами, но, передохнув в «раю», вновь и вновь упорно отправлялись «на разведку» в «ад». Как тут не вспомнить покорителей горных вершин, полюсов Земли, глубин океана и просто мотогонщиков!

Изложенные соображения позволяют прийти к выводу о профилактических возможностях «канализирования» социальной активности в социально приемлемые формы (идеи «баланса социальной активности» и возможности «канализирования» активности были нами высказаны еще в 70–80-х гг.^[369]). Так, «в зависимости от способов и средств удовлетворения присущая подростку потребность занять определенное место в группе сверстников, утвердить себя среди других, а следовательно, и в своих собственных глазах может трансформироваться в общественно полезную деятельность – учебу, изобретательство, спорт и т. п. или в хулиганские действия, кажущиеся „немотивированными“».^[370] Вот почему «первейшая задача воспитания заключается в таком канализировании потребностей, которое способствовало бы максимальному раскрытию способностей личности, ее развитию… Канализация удовлетворения потребностей в желательном для общества направлении достигается двумя путями: 1) непосредственным воздействием на сознание и подсознание субъекта с помощью имитационного воспроизведения поведенческих эталонов и 2) через вооружение субъекта социально ценными способами и средства удовлетворения его потребностей».^[371]

Мы рассмотрели более или менее вероятные источники («девиантогенный комплекс») девиантности и девиантного поведения. Остается рассмотреть вопрос, почему одни и те же девиантогенные факторы оборачиваются то преступлением, то самоубийством, то уходом в алкоголь или наркотики. И здесь нам придется для начала с социетального уровня спуститься на уровень личностный, на уровень индивидуальной психологии (не забывая и о роли Его Величества Случая).

Итальянский писатель Чезаре Павезе, покончивший жизнь самоубийством, как-то заметил: «Самоубийцы – робкие убийцы». Иначе говоря, при наличии одной и той же конфликтной ситуации «робкий» убьет себя, «храбрый» – другого. Как поведет себя тот или иной конкретный индивид под воздействием определенных обстоятельств («социальной неустроенности», например) в значительной степени зависит от комплекса личностных особенностей: характера, темперамента, интеллектуальных, волевых, эмоциональных особенностей, условий социализации, воспитания, образовательного уровня и т. п.

Сказанное относится в равной степени и к генезису позитивных девиаций, творчества. Ж.-П. Сартр писал: «Гений не дар, но выход, который придумывают в отчаянных случаях».^[372] Как поведет себя человек в «отчаянном случае» (сделает открытие, или сопьется, или пырнет кого-нибудь ножом) – зависит от множества обстоятельств. А вот еще возможные «варианты» исхода в тяжелой жизненной ситуации: «Говорят: если бог хочет сделать гения, он берет десяток талантливых и – бросает в огонь для закалки, как кувалдой, бьет их горем по голове, истязает всячески. Расчет у мудрого господа прост: трое – свихнутся, трое – сопьются, трое – удавятся, а один – авось да выдюжит, и получится из него – Достоевский!».^[373] Напомним, кстати, что Ф. М. Достоевский был приговорен к смертной казни по делу петрашевцев (1849) с последующей заменой наказания.

И все же тонкие механизмы разведения различных форм девиантности на личностном уровне, взятые в массе, позволяют находить определенные социальные закономерности. Некоторые эмпирические данные «разведения» преступлений, самоубийств, алкоголизма во времени и пространстве города были получены нами еще в 70-е гг.^[374] Более поздний сравнительный анализ смертности от убийств и самоубийств в различных странах привел нас к гипотезе о зависимости соотношения уровня (в расчете на 100 000 жителей) убийств к уровню самоубийств от степени «цивилизованности / социальности» общества. Общий вывод – чем цивилизованнее общество, тем ниже значение этого показателя («индекса насилия»).^[375] Иначе говоря, граждане цивилизованного общества в критических ситуациях скорее убьют себя, чем другого.

Остается еще раз напомнить, что проблема генезиса преступности и иных форм девиантности чрезвычайно сложна и все высказанное в этой главе – скорее «информация для размышления», нежели ответ на вопрос.

<< | >>

↑

Источник: Яков Гилинский. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2009

Еще по теме Проблема причинности в криминологии.:

- Административное право зарубежных стран - Административное право Р. Узбекистан - Гражданский процесс Р.Казахстан - Гражданское право Р. Таджикистан - Зарубежная адвокатура - Избирательное право зарубежных стран - Информационные технологии в юридической деятельности - История государства и права Р. Беларусь - История государства и права зарубежных стран - История политических и правовых учений - Криминалистика - Криминология - Международное право - Основы государства и права - Правоведение - Римское право - Социальное право Р.Беларусь - Теория государства и права Р. Беларусь - Теория государства и права Р. Казахстан - Философия права - Юридическая психология -