<<
>>

ЮРИСПРУДЕНЦИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

А. В. Венедиктов, памяти которого посвящается этот сборник”, был не только крупнейшим советским ученым-юристом, но и талантливым организатором и педагогом, сыгравшим значительную роль в расширении и укреплении юридического образования в нашей стране.

Неустанно бо­рясь за повышение уровня преподавания правовых дисциплин, расшире­ние кругозора студентов-юристов, развитие их общей культуры и углуб­ление их специальных познаний, он явился инициатором включения ряда новых дисциплин в учебные программы юридических факультетов уни­верситетов.

В начале 50-х годов по его инициативе на юридическом факультете Ленинградского университета для студентов-выпускников было введено чтение курса «История цивилистической мысли». Этот курс состоял из четырех частей: 1) Цивилистическая мысль Древнего Рима; 2) Основные направления средневековой цивилистики; 3) Цивилистические теории промышленного капитализма и империализма; 4) Основные этапы разви­тия социалистической науки гражданского права. Чтение названного, курса, сохранявшегося в учебном плане юридического факультета Ленин­градского университета в продолжение нескольких лет, А. В. Венедиктов поручил автору этой статьи. Возвращаясь сейчас, после значительного перерыва, к той же тематике, я хотел бы в память об А. В. Венедиктове опубликовать в сокращенном виде первую часть задуманного им курса, посвященную цивилистической мысли Древнего Рима.

1

Рабовладельческое общество покоилось на эксплуатации рабов, при­надлежавших на праве собственности рабовладельцам. В представлении идеологов этого общества главный и основной работник производства - раб отличается «только как instrumentum vocale [одаренное речью орудие] от животного как instrumentum semivocale [одаренного голосом орудия] и от неодушевленного орудия труда как от instrumentum mutum [немого орудия]»[1] [2]. И если рабовладельцы исходили из того, что рабы составляют

их собственность, то «закон укреплял этот взгляд и рассматривал рабов как вещь, целиком находящуюся в обладании рабовладельца»1, а юристы и философы пытались обосновать его незыблемость и непогрешимость.

Наиболее яркое и последовательное выражение подобные взгляды получили в римском праве, серьезное влияние на формирование и разви­тие которого оказала римская юриспруденция, превратившаяся впослед­ствии в его составную часть в пределах, в которых высказывания отдель­ных юристов были санкционированы государством. Но историческая роль римского права, а следовательно, и римской юриспруденции далеко не исчерпывается одним только тем фактом, что основной принцип рабо­владельческого общества - принцип принадлежности раба на праве соб­ственности рабовладельцу был выражен здесь наиболее последовательно и прямолинейно. Это - всеобщий принцип рабовладельческой правовой системы, присущий отнюдь не одному только римскому праву.

Римское право, прежде всего и главным образом римское частное право, приобретает огромное историческое значение, далеко выходящее за пределы рабовладельческой формации, потому что в нем представлена «наиболее совершенная, насколько мы знаем, форма права, покоящегося на частной собственности»2, что его создатели «впервые разработали пра­во частной собственности, абстрактное право, частное право, право абст­рактной личности»3, что оно отличается «тончайшей разработкой всех существенных отношений простых товаровладельцев: купли и продажи, ссуды, долга, договора и прочих обязательств»4.

Именно поэтому римское частное право, видоизмененное и переработанное применительно к но­вым историческим условиям, оказалось способным к обслуживанию по­требностей, возникавших на почве новых товарно-денежных отношений как при феодализме, так и в условиях капитализма. По тем же причинам отдельные институты римского частного права, пережив эпоху разложения и гибели рабовладельческого общества, в той или иной мере и в той или иной форме превратились в действующие институты новых исторических систем права, покоящихся на частной собственности и эксплуатации.

Относительно высокому уровню развития частного права в Риме со­ответствует и развитие римской юриспруденции, характеристика которой может в значительной мере явиться характеристикой юриспруденции рабовладельческого общества в целом.

1

2

3

В.

К.

К.

К.

И. Ле н и н . Соч ., т. 29, стр. 439.
М ар к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. XIV, стр. 104.
М ар к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 1, стр. 635.
М ар к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. XIV, стр. 672.
17

Творчество римских юристов не содержит теоретического обобще­ния законодательства и практики. Оно носило сугубо казуистический ха­рактер, осуществляясь преимущественно в форме обсуждения конкрет­ных споров, в связи с которыми предлагались соответствующие решения частно-правовых вопросов. Тем не менее и в этой своей форме их творче­ства вполне удовлетворяло потребностям развитой экономической жизни, связанным со значительным усложнением способов юридического опо­средствования отношений оборота и многообразием средств эксплуатации рабов, крестьян и других неимущих или малоимущих слоев населения.

В качестве представителей господствующего класса и идеологов ра­бовладельческого общественного строя римские юристы, исходившие из принципа незыблемости частной собственности, и в первую очередь соб­ственности на раба как основного работника производства, должны были разрешить главную стоявшую перед ними задачу - выработать юридиче­ские формулы, максимально приспособленные для целей охраны и закре­пления частной собственности и эксплуатации, для целей урегулирования и оформления возникавших и развивавшихся товарно-денежных отноше­ний. Разрешению этой задачи и было посвящено творчество римских юристов, прошедшее в своем развитии три основных исторических этапа: 1) период доклассической юриспруденции, совпадающий в основном с эпохой республики; 2) период классической юриспруденции, начинаю­щийся в эпоху принципата и завершающийся в III веке н. э.; 3) период послеклассической юриспруденции, завершающийся в первой половине VI века кодификацией Юстиниана.

Обращаясь к периоду доклассической юриспруденции, надлежит прежде всего отметить, что первыми юристами Древнего Рима были жре­цы, объединявшиеся в замкнутую, построенную по кастовому принципу корпорацию - так называемую коллегию понтификов (collegium pontifi- cum). Формально понтифики признавались советниками магистратов и римских граждан по вопросам религиозного культа и правилам, которы­ми регулировались отношения к культу (jus sacrum). Фактически же они были единственными знатоками и истолкователями римского права[3], чрезвычайный формализм и казуистичность которого исключали воз­можность решения даже самых простых юридических вопросов без уча­стия и помощи понтификов[4]. Свое монопольное положение знатоков и истолкователей права понтифики поддерживали и утверждали всячески­ми способами, сохраняя под покровом тайны все известные им сведения юридического характера, которые передавались из поколения в поколе­ние лишь в пределах их собственной касты.

Само собой разумеется, что такое положение могло сохраняться только в условиях замкнутого патриархально-натурального хозяйства, когда юридические сделки заключались спорадически, от случая к слу­чаю, в весьма незначительном масштабе. Однако по мере развития товар­но-денежных отношений осведомленность относительно существующих правовых норм и порядка их применения должна была становиться все более широкой, а самые правовые нормы должны были приобрести тот элемент гласности, при отсутствии которого не могло быть и речи об удовлетворении потребностей гражданского оборота, развитого хотя бы в минимальной степени. К концу IV века до н. э., когда эти условия оказы­ваются достаточно созревшими, монопольное господство в области права коллегии понтификов уступает место вытеснившей его светской юрис­пруденции.

Возникновение последней источники связывают с именем Флавия[5], который, как сообщают те же источники, выставил на форуме календар­ный список дней, установленных для предъявления различного рода ис­ков, а также опубликовал формулы их предъявления, получившие впо­следствии наименование Флавианова права (jus Flavianum). С другой сто­роны, широкому распространению юридических знаний способствовал первый плебейский pontifex maximus Тиберий Корунканий - лицо, кото­рое, по утверждению Помпония, впервые предпринимает публичное об­суждение споров и казусов, представленных на его рассмотрение (primus publice jus civile professus est)[6].

Разумеется, процесс широкого распространения правовых сведений в Древнем Риме был более длительным и не исчерпывался теми немного­численными фактами, о которых сообщают источники. Однако и эти фак­ты весьма показательны как с точки зрения классового характера римской доклассической юриспруденции, так и с точки зрения исторических тен­денций ее развития. И в эпоху, следующую за образованием Флавианова права, так же как в эпоху коллегии понтификов, юриспруденция продол­жает составлять монополию господствующего класса, интересам и по­требностям которого она служит и отдельные представители которого (Флавий был курульным эдилом) способствуют ее распространению, идя навстречу запросам и отражая в своей деятельности требования класса рабовладельцев. Однако потребности развивавшегося товарно-денежного оборота обусловили перемещение юриспруденции из коллегии понтифи­ков, содержавших ее в тайне, в руки светских юристов, сделавших ее дос­тоянием гласности.

Для подавляющего большинства римских юристов эпохи республи­ки, как, впрочем, и последующих периодов, юриспруденция отнюдь не являлась единственной и исключительной профессией. Они занимались ею, наряду с государственной, литературной и иными формами деятель- ности[7], не говоря уже о том, что всякая прямая оплата их труда, которая в условиях рабовладельческого общества этически низводила бы его до уровня труда рабского, была исключена, если только она не производи­лась путем выплаты гонорара как единственно доступной формы возна­граждения лиц так называемых свободных профессий. Это обстоятельст­во само по себе было достаточным как для определения классового соста­ва корпорации юристов, так и для направления их творчества по весьма, определенному руслу. О том же свидетельствуют и сохранившиеся до нашего времени упоминания об их отдельных высказываниях.

Сами римляне, и в частности Цицерон, называют юристов советни­ками магистратов и граждан по правовым вопросам (domus juris consulti totius oraculum civitatis)[8]. Об этом как будто бы свидетельствуют и функ­ции, ими отправлявшиеся. Однако содержание советов, которые они да­вали, и характер суждений, ими высказанных, с достаточной определен­ностью обнаруживают тот факт, что эти советники отнюдь не были бес­пристрастными как в экономическом, так и в политическом отношении.

Из трех основных функций, осуществлявшихся римскими юристами, непосредственно с ведением судебных дел была связана функция agere. Однако, поскольку институт представительства вообще, в том числе и институт судебного представительства, так и не получил признания в Ри­ме, функция agere сводилась в основном к консультации, предоставляв­шейся спорящим сторонам о форме предъявления и способе постановки исковых требований, а также о формах и способах ведения судебных процессов. Что же касается непосредственного ведения самого процесса, то оно всецело и исключительно лежало на обязанностях спорящих сто­рон. Тем не менее и та помощь, которую они получали от юристов в виде предварительных консультаций, имела для них существенное значение прежде всего ввиду особой роли исковых формул, приобретавших раз­личное выражение и специфический характер в зависимости от того, ка­ким способом было нарушено право, каков характер этого нарушения и каково содержание самого нарушенного права. Допустить малейшее от­ступление от заранее установленных исковых формул - означало неиз­бежно потерпеть поражение в процессе. При таких условиях консульта­ция лиц, сведущих в праве, превращалась, естественно, в необходимую предпосылку уверенного и правильного ведения судебного процесса.

Наряду с этим к помощи юристов прибегали также в случаях совер­шения различного рода юридических актов - завещаний и иных правовых сделок. Поскольку установление правовой связи между контрагентами определялось в первую очередь соответствующей формой, в которую об­лекались юридические акты, необходимо было заранее предусмотреть все правовые последствия, связанные с данной формой и вытекавшие из нее. Это и составляло содержание второй функции, осуществлявшейся юри­стами, - функции cavere. Некоторые из разработанных ими формул были закреплены и типизированы последующей практикой, придавшей им зна­чение, далеко выходящее за пределы конкретных актов, для оформления которых они были первоначально созданы. Объединенные в особые сборники, эти формулы явились прототипом при образовании новых юри­дических норм.

Основной вид деятельности римских юристов охватывался функци­ей respondere, т. е. ответами на вопросы, обращенные к ним со стороны магистратов, судей и отдельных частных лиц. Responsa включали в себя наиболее богатый правовой материал, поскольку в них затрагивались са­мые разнообразные юридические вопросы, получавшие обоснованное с точки зрения их авторов и логически аргументированное разрешение. Они оказали значительное влияние и на дальнейшее распространение юридического образования, и на формирование новых правовых институ­тов и норм. В образовательных целях были использованы устные re- sponsa, предлагавшиеся в результате публичного обсуждения вопросов учителем в дискуссии с его учениками (auditores). Именно в этой форме и производилось первоначальное обучение правовому искусству в Риме, и лишь к концу республиканского периода оно приобрело более или менее постоянный и систематический характер (instituere et instruere)[9].

С другой стороны, независимо от формы их изложения - устной или письменной[10] - responsa оказали огромное влияние на дальнейшее форми­рование и развитие римского частного права. Формально основываясь на действующих правовых нормах, они фактически видоизменяли их соот­ветственно потребностям времени, максимально приближая эти нормы к новым экономическим условиям. Тем самым окаменевшие правила ци­вильного права наполнялись новым содержанием. Воплощенные в боль­шей своей части в преторские эдикты, responsa составили основное со­держание преторского права (jus honorarium), действовавшего формально на почве цивильного права, а фактически параллельно с ним и даже в противовес ему[11]. Объединенные в единый сборник, они превратились впоследствии в самостоятельную ветвь римского права - juris interpretatio, которая имела равное и параллельное действие с писанными законами, зачастую и превалировала над ними[12].

Какие же конкретные преимущества перед нормами цивильного права обеспечивали столь значительную и все возраставшую роль, кото­рую приобретали responsa римских юристов в правовом регулировании вновь возникших и развивавшихся экономических отношений? К сожале­нию, мы располагаем очень скудными, почерпнутыми главным образом из более поздних источников сведениями о юристах доклассического пе­риода. Однако имеющиеся у нас данные вполне достаточны для того, чтобы составить совершенно ясное представление о классовой направ­ленности и исторической тенденции развития древней римской юриспру­денции.

Рассмотрим в качестве примера stipulatio Aquiliana - институт, авто­ром которого является Aquilius Gallus, претор 66 г. до н. э. Сущность это­го института заключается в том, что он предоставлял возможность любое обязательство преобразовать в стипуляционную форму, а затем и прекра­тить его при помощи стипуляции соответственно существовавшему в римском праве принципу симметричности возникновения и прекращения обязательств (contrarius actus). Как известно, стипуляция представляла собой наиболее легкий способ установления частноправовых отношений по цивильному праву. Придание ей всеобщего значения явилось следст­вием того факта, что более строгие способы установления обязательств превратились в серьезное препятствие на пути движения отношений ча­стного оборота, ставшего к этому времени настолько подвижным и разви­тым, что без облегченных и упрощенных юридических форм обойтись уже было невозможно.

Тем же целям должен был служить также институт usucapionis ex Rutiliana constitutione (по имени юриста Rutilus Rufus, консула в 105 г. до н. э.), согласно которому лицо, приобретающее от состоящей под опекой женщины res mancipi, отчужденную ею без согласия опекуна, могло, оп­латив стоимость этой вещи, стать собственником по давности владения, независимо от своей добросовестности (bona fides) и правового основания (justus titulus), по которому вещь была им получена во владение. Благода­ря этому возможность отчуждения имущества женщинами, состоявшими под опекой, становится более широкой - если и не в силу действительно­сти заключенных ими сделок, то по крайней мере в силу возникновения у приобретателя права собственности по давности владения. Все эти меры, конечно, слишком далеки от признания за женщиной полной дееспособ­ности, но они во всяком случае представляют собой первый и притом весьма значительный шаг по пути вовлечения ее в имущественный обо­рот при одновременном обеспечении интересов лиц, вступавших с нею в частноправовые отношения.

Вводя эти и им подобные новшества, древнеримские юристы обычно ссылаются на нормы цивильного права, на их смысл, якобы заключаю­щий в себе принципы такого рода. Фактически же благодаря интерпрета­ции юристов цивильное право приобретало во многих своих частях со­вершенно новое содержание и постепенно приспосабливалось к услови­ям, значительно отличавшимся от тех, при которых оно было создано. Однако интерпретаторская деятельность древнеримских юристов была направлена не просто на удовлетворение потребностей оборота в целом, но прежде всего на защиту интересов его более богатых и более сильных в имущественном отношении участников.

В этом смысле особенно показателен институт, который разработал юрист Cascellius и который фигурирует в источниках под наименованием judicium Cascellianum. Cascellius считал, что при предъявлении владель­ческого иска, основанного на интердикте uti possideti, когда каждая из сторон претендует на владение спорной вещью, претор может передать вещь в провизорное (временное) владение той стороны, которая обяжет­ся, в случае присуждения вещи противной стороне, передать ей наряду с самой вещью определенную денежную сумму. Следовательно, в положе­ние провизорного (временного) владельца может поставить себя лишь то лицо, имущественное состояние которого позволяет ему принять на себя дополнительное денежное обязательство, подлежащее исполнению лишь в случае отсуждения у него вещи в пользу противной стороны. Но тем самым бремя доказывания права на вещь в будущем процессе перелага­лось на сторону, которая не могла обеспечить себе временного владения вещью и оказывалась поэтому в более невыгодном юридическом положе­нии, чем ее противник. Таким образом, как видно на примере этого ин­ститута, римская юриспруденция стояла не только на службе у класса рабовладельцев против угнетенного и эксплуатируемого класса - класса рабов, но и на страже интересов имущих против малоимущих и неиму­щих слоев населения.

Все эти тенденции и особенности развития римской юриспруденции, проявившие себя уже в творчестве древних юристов, с особенной силой обнаруживаются в эпоху ее расцвета, когда бурное развитие экономиче­ской жизни, при значительном усилении способов и средств эксплуата­ции рабов, а также эксплуатации неимущих слоев населения, поставили перед юриспруденцией новые, более сложные задачи, разрешение кото­рых и привело к созданию римского частного права как классической системы права, основанного на частной собственности и эксплуатации.

2

Эпоха расцвета римской юриспруденции, охватывающая собою пе­риод с конца I века до н. э. до конца III века н. э., эпоха, в которую была создана система римского частного права, получившего впоследствии наименование классического права, характеризуется значительными эко­номическими, социальными и политическими сдвигами в общем развитии римского государства.

Процесс сосредоточения земельных массивов в руках крупных рабо- владельцев-землесобственников и образования огромных латифундий, обрабатывавшихся при помощи рабского труда, достигнув своей макси­мальной остроты в период Гракхов, в основном завершается к концу I века до н. э. Накопление крупных земельных и денежных богатств в ру­ках землевладельцев и ростовщиков, полностью растворивших в себе старую патрицианскую знать, неизбежно должно было привести к широ­кому распространению торговли, тем более возможной и осуществимой, что к этому времени Рим обладал уже весьма значительными и разнооб­разными областями и провинциями. Развитие торговли порождает новое отношение к ней со стороны идеологов рабовладельческого общества. Если раньше к торговой деятельности они относились в высшей степени отрицательно, то теперь этот взгляд сохранил свою силу только примени­тельно к мелкой торговле, тогда как торговля крупная в качестве средства снабжения и способа накопления богатств всячески ими поощряется.

Наряду с торговлей, которую, несмотря на прямое запрещение зако­на, в числе других сословий начинают вести патриции, значительным источником обогащения становится также ростовщичество. Но все эти обстоятельства не могли не послужить толчком для дальнейшего разви­тия юриспруденции, которая должна была разработать новые формы и средства регулирования «всех существенных отношений», возникавших в связи с широким распространением торговли, и среди них прежде всего такие средства и формы, какими являются обязательства вообще, дого­ворные обязательства в особенности. Лишь устремив свои изыскания в этом направлении, римляне могли создать то классическое право, которое Маркс считал первой разработкой права частной собственности вообще, классической формой абстрактного права абстрактной личности.

Но если экономические и социальные сдвиги, пережитые рабовла­дельческим обществом, обусловили бурное развитие и расцвет юриспру­денции, то особые формы, в которых выражалось юридическое творчест­во, явились результатом порожденных этими сдвигами политических из­менений в структуре и в организации римского государства. Аграрное движение, начавшееся во II веке до н. э. и вызванное обезземелением кре­стьян, дополнялось и переплеталось с восстаниями рабов. Хотя эти вос­стания и не привели к уничтожению рабовладельческой общественной системы непосредственно, они нанесли ей такой удар и в такой мере по­дорвали ее основы, что лишь благодаря усилению и централизации госу­дарственной власти рабовладельцам удалось отсрочить час своей гибели на некоторое время.

В связи с изменением формы римского государства изменяются так­же и формы юридической деятельности, формы творчества юристов, по­ставленных на службу принцепсу. Если раньше высказывания юристов по различного рода правовым вопросам носили чисто консультативный ха­рактер и, не имея обязательной силы для суда, оценивались им в соответ­ствии со степенью обоснованности этих высказываний и авторитетом лица, которому они принадлежали, то теперь положение существенно изменяется. Начиная с эпохи Августа выделяется группа привилегиро­ванных юристов (их называли juris auctores или juris consultus), которым было предоставлено право властью принцепса (ex auctoritatae principis) давать заключения (responsa)[13], имевшие обязательную силу (jus publice respondendi), независимо от их аргументированности и даже в том случае, когда они вообще не были аргументированы[14]. Первоначально право да­вать такого рода заключения предоставлялось только юристам из сосло­вия сенаторов, и лишь впоследствии его получили некоторые юристы из рыцарского и иных сословий.

Заключения юристов, обладавших jus respondendi, приобретали, та­ким образом, официальное значение источников права, причем совпа­дающие суждения привилегированных юристов, высказывавшихся по данному вопросу, имели для судьи силу закона (jus receptum), а в случае расхождения во мнениях (jus controversum) судья сам должен был опре­делить, какому суждению он будет следовать[15]. Вначале эти заключения приобретали обязательную силу только для разрешения конкретных спо­ров, являвшихся предметом обсуждения авторов этих заключений. Впо­следствии, однако, помещенные в специальные сборники, они приобрели общеобязательное значение для разрешения аналогичных или однород­ных споров и, при отсутствии разногласий, применялись на тех же осно­ваниях, на которых применяются правовые нормы вообще.

Функция respondere в классической юриспруденции сохраняет такое же важное и решающее значение, какое она имела в творчестве древних юристов. В результате ее осуществления появились многочисленные сборники заключений наиболее видных юристов. Среди них заключения Сабина, Марцелла, Папиниана, Павла, Ульпиана и Модестина представ­ляют самый большой интерес. Построенные по принципу краткого изло­жения фактических составов, представленных на заключение автора, с приложением к ним самих заключений, они содержат богатейший мате­риал по вопросам частного права, явившийся результатом творчества наиболее видных представителей римской классической юриспруденции.

Одновременно с разрешением конкретных частноправовых споров классические юристы уделяли много внимания чисто догматическому анализу правовых норм, производившемуся в целях их истолкования в наиболее современном для периода деятельности соответствующего ав­тора духе. Результаты этого творчества отражались в произведениях

двоякого рода. Если к определенным выводам автор приходил после вза­имного обсуждения с другими юристами спорного вопроса, то результаты и самый процесс этого обсуждения запечатлевались в письмах (epistola), которыми они обменивались. Такого рода произведения принадлежат, в частности, Прокулу, Яволену, Нерацию, Цельзу, Гермогениану и др. Если же автор вступал в полемику со своими предшественниками, противопос­тавляя их выводам новые положения и принципы, он делал это путем на­писания примечаний к оспаривавшимся им работам. Отсюда появление таких сочинений, как, например «Marcellus libro digestorum apud Julianum notat», «Cassius apud Vitellium notat» и др.

В своей подавляющей массе произведения классических юристов носили сугубо практический характер и создавались преимущественно в связи с разрешением конкретных практических вопросов. Однако целый ряд работ предназначался для образовательных целей, для целей обуче­ния юридическому искусству тех представителей господствующего клас­са, которые в той или иной мере решили посвятить себя правовой дея­тельности.

Так, в частности, подробное изложение своих суждений по рассмот­ренным ими правовым вопросам Цельз, Африкан, Сцевола, Каллистрат, Тертуллиан и др. выразили в написанных ими Quaestiones, работах, кото­рые специально создавались для образовательных целей. Тем же задачам должны были служить также написанные Трифонином и Ульпианом Dis- putationes, составленные уже в несколько ином плане - в виде изложения их диспутов со своими учениками, а также критических замечаний на­правленных против взглядов других юристов. Но наиболее приспособ­ленными для использования в процессе обучения были такие работы, как Institutiones, написанные Гаем, Флорентином, Каллистратом, Павлом, Ульпианом, Марцианом и др., и Enchyridum, в качестве единственного автора которого известен Помпоний. Посвященные преимущественно, если не исключительно, описанию частного права, они излагают его по строгой системе с параллельными ссылками на нормы цивильного и пре- торского права в связи с характеристикой каждого отдельного частно­правового института. С другой стороны, отказываясь от систематического изложения материала в таких сочинениях, как Regulae, их авторы (Нера­ций, Помпоний, Гай, Сцевола, Павел, Ульпиан, Марциан, Модестин и др.)[16], пытались переложить этот материал на язык кратких, лаконических формул, превратившихся впоследствии в большой своей части в право­вые афоризмы, которые надолго сохранились в юридическом обиходе.

К произведениям этого рода непосредственно примыкают написан­ные по такому же принципу сочинения, известные под наименованиями Sententiae или Opiniones. Однако они предназначались уже не для образо­вательных целей, а для непосредственного использования на практике.

Творчеству классических юристов известны также попытки всеобъ­емлющего и полного изложения системы римского права в целом - не только частного, но и различных отраслей публичного, прежде всего уго­ловного и уголовно-процессуального, права. Такое изложение характери­зует, в частности, дигесты (Digesta) Цельза, послужившие образцом для написания других произведений того же рода.

Об интенсивности творчества классических юристов и напряженной борьбе, в которой оно протекало, свидетельствуют не только многочис­ленные виды созданных ими литературных произведений, носящих за­частую критико-полемический характер, но и относящееся к концу I века до н. э. образование двух направлений в римской юриспруденции: школы прокульянцев (по имени Прокула, одного из наиболее выдающихся по­следователей ее основателя - Лабеона) и школы сабиньянцев (по имени Сабина, одного из наиболее выдающихся последователей ее основателя - Капитона)[17]. Разногласия между прокульянцами и сабиньянцами, как об этом свидетельствуют некоторые, правда весьма незначительные, данные, сохранившиеся в источниках, носили, как и творчество римских юристов вообще, казуистический характер. Однако в возникавших между ними спорах явно обнаруживаются две противоположные, характерные для периода становления римского классического права тенденции: тенден­ция прогрессивная и реакционная, стремление к преобразованию уста­ревших правовых норм и противостоявшее ему стремление к их сохране­нию.

Так, например, с точки зрения прокульянцев, договор лишь в том случае может рассматриваться как договор купли-продажи, если в каче­стве эквивалента отчужденной веши уплачиваются деньги. Они считали, следовательно, что купля-продажа есть новый вид договорных отноше­ний, нуждающийся в особой, самостоятельной регламентации. Сабиньянцы же, напротив, исходя из того, что купля-продажа есть разновидность дого­вора мены, вообще не придавали никакого значения эквиваленту (все рав­но, выступали ли в его качестве деньги или иные предметы) и поэтому счи­тали возможным без каких бы то ни было отступлений применять к куп­ле-продаже старые правовые нормы, установленные для регулирования мены.

Далее, если мандатарий превысил при заключении договора с треть­им лицом цену, определенную мандантом, то, по мнению сабиньянцев, он не мог требовать от манданта принятия от него вещи даже по ранее ука­занной последним цене, тогда как прокульянцы, напротив, признавали за ним такое право при тех же условиях. В споре по этому частному поводу обнаруживается стремление сабиньянцев во всех случаях строго следо­вать букве и форме старого цивильного права и противостоящее ему стремление прокульянцев если и не устранить полностью, то по крайней мере значительно ослабить силу чисто формальных требований.

Но наиболее ярко эти противоположные тенденции проявились в споре по вопросу о спецификации (переработке чужой вещи). В отличие от прокульянцев, рассматривавших переработанную вещь как вновь соз­данную и признававших поэтому ее собственником спецификанта, са- биньянцы, стоя на страже интересов собственника и поддерживая незыб­лемость принципа неограниченной виндикации во всех случаях, в какие бы коллизии с потребностями экономической жизни он ни вступал, счи­тали переработанную вещь старой вещью и сохраняли ее за прежним соб­ственником.

Названные и другие контроверзы, разделявшие сабиньянцев и про- кульянцев, свидетельствуют о том, что образование обоих направлений в римской юриспруденции находилось в непосредственной связи с процес­сом становления и развития римского частного права. На этом процессе отразилась борьба между старым и новым, между отживавшими нормами цивильного права и их строгими ревнителями, какими были сабиньянцы, с одной стороны, и новыми правовыми формами, которые отстаивались прокульянцами, с другой стороны. Что различие между обоими направ­лениями сводилось именно к этому, подтверждается самими римскими юристами и, в частности, Помпонием, который говорил, что если Капи­тон, глава школы сабиньянцев, пытался сохранить старые правовые нор­мы и институты, то основатель школы прокульянцев Лабеон вводил в них целый ряд новшеств[18]. Но указанный вывод с еще большей силой под­тверждается также и тем историческим фактом, что к концу III века, ко­гда римское право выступает как уже вполне сложившаяся правовая сис­тема и когда правотворческая деятельность становится гораздо менее ин­тенсивной, т. е. когда по существу утрачивают свою силу причины, поро­дившие оба противоположных направления, прежнее различие между сабиньянцами и прокульянцами сглаживается, а затем и полностью исче­зает.

Появление новой струи в римской юриспруденции в лице классиче­ских юристов обозначилось пересмотром прежнего отношения к целому ряду институтов римского права, и прежде всего к такому институту, как право собственности, в том числе и право собственности на раба.

Институт рабства был и продолжает оставаться основным и незыб­лемым институтом системы римского рабовладельческого права. Однако если раньше рабство воспринималось как нечто само собою разумеющее­ся, то классические юристы пытаются дать ему своеобразное обоснова­ние. Не считая рабство явлением естественным, они относились к нему, как к установлению права народов (servitus est constitutio juris gentium), тем более целесообразному и справедливому, с их точки зрения, что если победитель имел право жизни и смерти в отношении побежденного, то он во всяком случае должен был иметь право на его свободу, право, которое якобы осуществлялось не столько в интересах победителей, сколько в интересах самих побежденных.

Обосновав таким своеобразным способом справедливость и незыб­лемость рабства, они с полной последовательностью формулируют и ос­новные правила, которыми определяется правовое положение раба. Глав­нейшее из этих правил заключается в том, что пребывание в рабстве не­совместимо с обладанием какой бы то ни было правоспособностью. «Ser- vile caput nullum jus habet», - писал Павел[19]. «Quod attinet ad jus civile, servi pro nullis habentur», - вторил ему Ульпиан[20]. Но отрицание за рабами пра­восубъектности неизбежно влекло за собой отнесение их к разряду объек­тов прав, что и отражено в перечне res mancipi Ульпиана, в котором наря­ду с вещами различного рода фигурируют также и рабы[21]. На этой основе и был закреплен решающий для внеэкономического принуждения прин­цип, согласно которому все приобретаемое рабом принадлежит его собст­веннику, или, как говорил Гай, quodcumque per servum adquiritur id domino adquiritur[22]. При этом само собой разумеется, что сформулированное Гаем правило относится не только к приобретенному рабом от третьих лиц, но и ко всему тому, что он создавал своим собственным трудом в процессе производства.

Однако в условиях чрезвычайного накопления богатств в руках крупных рабовладельцев-землесобственников, обладателей огромных латифундий, а также в условиях широко развитого оборота эксплуатация раба с использованием его в одной только сфере производства оказывает­ся недостаточной. Его наиболее эффективное использование предполага­ло уже предоставление рабовладельцу возможности применять труд раба также и в сфере обращения. Римляне вступают на этот путь с большой осторожностью. Вначале было установлено, что рабы могут обязать третьих лиц в отношении своих собственников, но не могут обязать са­мих рабовладельцев в отношении третьих лиц, ибо, говорил Гай, melior conditio nostra per servos fieri potest, deterior fieri non potest.[23] Впоследствии возможность в известных пределах не только приобретать права для сво­их собственников, но и возлагать на них обязанности была обеспечена рабам, которым выделялся пекулий или которые выполняли функции приказчиков, капитанов судов и т. д. Таким образом, объявляя раба соб­ственностью его господина, римляне сделали все возможное для того, чтобы обеспечить его максимально интенсивную эксплуатацию путем использования раба в различных областях хозяйственной деятельности - и в сфере производства, и в сфере обращения.

Одновременно с правом собственности на раба значительным изме­нениям подвергся институт собственности в целом. Более или менее лег­ко приобретаемая и так же легко переносимая бонитарная или преторская собственность если и не вытесняет полностью старую неподвижную кви- ритскую собственность, то во всяком случае очень часто низводит ее до уровня чисто формального, «голого» права (nudum jus). Возникнув вне пределов регулирования старого цивильного права, она в такой степени утверждается в практической жизни, что становится составной частью имущественных прав и из чисто фактического состояния превращается в отношение, юридически закрепленное и защищенное. Правда, эта защита производится вначале только при помощи различного рода exceptiones (exceptio rei venditae et traditae, exceptio doli mali), и потому, например, Модестин определяет бонитарную собственность как право, особенность защиты которого в том именно и выражается, что его обладатель может выдвинуть возражение против иска, предъявленного к нему квиритским собственником[24]. Однако весь последующий процесс слияния обоих видов собственности в Риме шел не по линии придания ей прежней неподвиж­ности по образцу квиритского права, а по пути сохранения и закрепления особенностей и свойств, присущих собственности бонитарной.

Но если даже в области права собственности создаются нормы, на­правленные против формализма старых цивильных правоположений, то эти тенденции с тем большей силой должны были сказаться в области права договорного, прежний формализм которого представлялся особен­но тягостным в новых исторических условиях. Основное существовавшее в старом цивильном праве препятствие к быстрому и простому установ­лению и осуществлению договорных отношений заключалось в том, что оно признавало юридическую силу только за особо торжественной, в высшей степени сложной формой заключения договоров, не придавая никакого значения простым, неформальным соглашениям. В значитель­ной степени это правило сохраняет свое действие и в классическом праве. Но из этого правила были сделаны весьма важные исключения. В частно­сти, такие наиболее важные для оборота договоры, как купля-продажа, наем, товарищество и поручение, могли заключаться простым соглаше­нием сторон. Перечисляя консенсуальные контракты, Гай говорит, что

consensu fiunt obligationes in emptionibus venditionibus, Cocationibus con- ductionibus, societatibus, mandatis1, ибо именно эти договоры в первую очередь нуждались в максимально возможной подвижности, на пути ко­торой стояли старые торжественные и формальные способы и средства их заключения. Бесформальными были и так называемые реальные контрак­ты (заем, ссуда, поклажа и залоговые договоры).

Таким образом, в области договорного права, как и в других отрас­лях частного права, творчество римских юристов было направлено на переработку и изменение устаревших цивильно-правовых норм, на созда­ние системы частного права, адекватной условиям хозяйственной жизни, потребностям экономического оборота, новым запросам господствующе­го класса. В непрерывном процессе разработки и создания новых норм и институтов частного права творчество юристов наряду с деятельностью претора, а зачастую и в форме этой деятельности, играло решающую роль и приобретало особо важное значение. В той мере, в какой это было воз­можно, юристы, предлагая по существу новое решение частно-правовых вопросов, ссылались в обоснование своих выводов на нормы цивильного права, опираясь не на их буквальный текст, а на содержание и смысл, ко­торый ими самими в эти нормы вкладывался. Противопоставление со­держания цивильных норм их буквальному выражению, противопостав­ление «духа» закона его «букве» явилось в руках римских юристов тем первым критерием оценки и критики старого квиритского права, при по­мощи которого произошло его преобразование и приспособление к но­вым историческим условиям. Старые нормы и институты изменялись или полностью устранялись, если их истолкование могло доказать несовпаде­ние содержания нормы с ее текстуальным выражением, поскольку, с точ­ки зрения названного критерия оценки квиритского права и согласно пра­вилу, которое Цельз сформулировал с достаточной четкостью, знать и правильно понимать законы - значит придерживаться их «смысла», а не их «буквы», применять их соответственно их содержанию, а не словесной форме их выражения[25].

Однако для осуществления широких правотворческих задач этот критический критерий оказался далеко недостаточным, ибо даже самый смелый интерпретатор в конце концов должен был остановиться перед буквальным текстом закона, являвшимся тем более непреодолимой пре­градой, что вопрос о «духе» или «воле» закона вообще не мог ставиться, если словесное содержание его не вызывало сомнений[26].

Необходимо было поэтому выработать такой критерий, который мог бы явиться вполне пригодным средством не только для истолкования и изменения действующих правовых норм, но и для разработки новых пра­воположений, для образования новых правовых норм и институтов. Та­кими критериями явились понятия aequitas и jus naturale, позволившие римским юристам, ссылаясь на требования справедливости и естествен­ного права, добиваться изменения положительного законодательства и утверждения новых правил и форм регулирования отношений частного оборота.

Вопрос о соотношении понятий aequitas и jus naturale в римской юриспруденции вызвал серьезные разногласия в литературе, посвящен­ной исследованию истории римского права. Согласно одному взгляду, понятие aequitas ничем не отличается от понятия jus naturale - оба они представлялись неизменными в своем содержании, а вновь создававшееся право считалось справедливым и естественным не потому, что оно соот­ветствовало новым потребностям, а потому, что оно было справедливым и естественным само по себе[27]. Согласно другому взгляду, понятия aequi- tas и jus naturale, вырастая из одних и тех же потребностей преобразова­ния действующего права, выполняли эту функцию по-разному: aequitas было понятием субъективным с постоянно изменявшимся содержанием, тогда как jus naturale было понятием объективным и по своему содержа­нию неизменным, причем взаимозависимость между ними выражалась в том, что, получая санкцию со стороны права естественного, сами прин­ципы справедливости приобретали объективное выражение[28].

Первый взгляд, исходивший из неизменности римских принципов справедливости и естественности, оказался неспособным объяснить про­цесс постепенного, эволюционного преобразования римского права. В самом деле, римские юристы не ставили и, в пределах одной и той же социально-экономической формации, не могли ставить перед собой зада­чу немедленной и полной замены действующего права вновь разработан­ной системой правовых норм. Их задача заключалась в постепенной пе­реработке и последовательном обновлении действующего права, целый ряд норм которого сохранил свое значение и в новых условиях. Но для того чтобы эту задачу выполнить, они должны были пользоваться измен­чивыми по своему содержанию критериями оценки и критики действую­щего права, каковыми и были в действительности римские понятия aequitas и jus naturale.

Второй взгляд, рассматривавший aequitas как категорию субъектив­ную и изменчивую, в отличие от jus naturale как категории неизменной и объективной, также неспособен дать правильного объяснения значимости этих категорий в процессе римского правообразования. Прежде всего, в сохранившихся высказываниях римских юристов понятия aequitas и jus naturale не только не противопоставляются друг другу, а, напротив, как правило, употребляются в качестве категорий, равнозначных по своему содержанию. Так, Гай, определяя понятие jus genetium, говорит: «Что же составляет естественное основание у всех людей, то у всех народов рас­сматривается как справедливое и называется правом народов»[29]. Следова­тельно, с точки зрения Гая, все естественное является в то же время спра­ведливым, и в этом смысле между aequitas и jus naturale нет никакого раз­личия. Но на этом основании нельзя делать обратного вывода и утвер­ждать, что все справедливое охватывалось римским понятием естествен­ного.

В известном определении Ульпиана естественное рассматривается как нечто одновременно присущее и человеку, и животному[30]. Между тем правила aequitas зачастую выводятся римскими юристами не из природы человека или животного и не из «природы вещей», из которой они обыч­но пытались извлекать естественно-правовые принципы, а из логических рассуждений и умозаключений, из сочетания простых, с их точки зрения, бесспорно справедливых положений. Так, например, рабство - основной институт римского права, логически выведенный из неограниченного права победителя над побежденным, не вызывало сомнений в своей спра­ведливости, хотя и не считалось институтом естественным[31]. Но это, ко­нечно, не означает, что тем самым рабство утрачивало свою объектив­ность и превращалось в категорию субъективную.

В свете задач, стоявших перед римской юриспруденцией, понятие jus naturale было недостаточным в двух отношениях. Во-первых, несмот­ря на то, что исторически его содержание изменялось, сами римляне счи­тали jus naturale понятием устойчивым и неизменным, тогда как решение юридических вопросов в свете справедливости всегда допускало выбор между различными возможностями, вытекающими из конкретных, суще­ствовавших в данное время обстоятельств. Во-вторых, понятие jus natu- rale не охватывало собою всех отношений римского общества, а иногда, как это видно на примере рабства, вступало в противоречие с его основ­ными и незыблемыми устоями, тогда как aequitas в качестве неограни­ченно широкой категории можно было распространить на самые различ­ные виды отношений и с ее помощью можно было оправдать и обосно­вать самые «неестественные» учреждения и институты. Именно поэтому категория jus naturale дополняется категорией aequitas в римской юрис­пруденции. Таким образом, и aequitas, и jus naturale служили одной и той же цели приспособления старого права к новым историческим условиям, его постепенного преобразования с исключением из него или лишением силы устаревших правовых норм и заменой их новыми нормами и инсти­тутами.

Пользуясь этими категориями, римские юристы прежде всего доби­ваются признания более широкого действия за jus gentium как правом, присущим всем народам и потому являющимся справедливым и естест­венным, в отличие от цивильного права как права данного народа[32], кото­рое в случае его противоречия jus gentium должно отступить перед по­следним. Если учесть огромные преимущества, которыми обладало jus gentium по сравнению с jus civile с точки зрения способов опосредствова­ния отношений частного оборота, то станут вполне понятными как при­чины, по которым первому отдавалось предпочтение перед вторым, так и исторический смысл и практическое назначение понятий aequitas и jus naturale, при помощи которых это предпочтение обосновывалось.

Но выдвижение на первый план jus gentium не означало прекраще­ния действия jus civile. Многие его нормы сохраняли свою силу в новых исторических условиях, и они отстаиваются юристами как нормы спра­ведливые и естественные, которые должны и в дальнейшем получать ши­рокое применение. К числу норм этого рода классические юристы отно­сили, например, нормы, устанавливавшие недозволенность обогащения за счет причиненного другому лицу ущерба; передачу выгод, приносимых вещью, тому, кто несет связанные с нею невыгоды; возможность без ве­дома другого лица улучшить, но не ухудшить его юридическое положе­ние и др. В то же время целый ряд норм цивильного права сохранил свое практическое значение, несмотря на то, что их не удалось свести к поня­тию jus naturale. Достаточно указать, в частности, на нормы, устанавли­вавшие такие способы приобретения права собственности, как mancipatio, in jure cessio, usucapio, adjudicatio, которые, по воззрениям римских юри­стов, обязаны своим происхождением не «естественной очевидности», а «юридическому искусству», и в основе которых лежит не естественное (naturalis ratio), а цивильное основание (civilis ratio). В противополож­ность этому такие способы приобретения права собственности, как завла­дение или приращение, относились к числу натуральных способов, обу­словленных «естественным ходом вещей», который лишь фиксируется, но не создается самостоятельно положительным правом.

Такое же противоположение естественного - цивильному, обычного - искусственному встречается в противопоставлении solutio как нормально­го способа прекращения обязательств - acceptilatio как способу, искусст­венно созданному, или в противопоставлении обязательств натуральных, которые не могут быть осуществлены принудительно, но должны быть добровольно исполнены по чувству справедливости, - обязательствам, исполнение которых обеспечивалось исковой защитой.

Зачастую для обоснования тех или иных правоположений римские юристы апеллируют к природе самого человека, на которую они ссыла­ются, например, в случаях признания недействительными сделок, заклю­ченных умалишенными; установления опеки над лицами, не достигшими совершеннолетия; запрещения вступления в брак лицам, находящимся в близких степенях родства, и др.

Наконец, отрицание обязательного применения торжественной фор­мы во всех случаях заключения сделок, этого наиболее значительного препятствия быстрому движению отношений обмена, и введение понятия «доброй совести» (bona fidei) с вытекавшим из него возражением о не­добросовестности (exceptio doli mali) как одним из наиболее сильных средств борьбы против старых цивильных прав, сохранявших иногда лишь формальную силу, также опирались на аргументы, почерпнутые из арсенала справедливости и естественности.

Итак, ни одна ветвь частного права не осталась вне пределов крити­ки под углом зрения соответствия ее норм принципам aequitas и jus na- turale. Все они подверглись переработке и изменению в той или иной сте­пени. Все они приобрели новое содержание, наиболее приближенное к условиям расцвета римского рабовладельческого общества, наиболее приноровленное к целям охраны рабовладельческой собственности, наи­более приспособленное к потребностям основанного на ней развитого частного хозяйства и частного оборота. Объединенные в единое целое, они составили общую систему римского частного права, которую более поздние римские юристы могли лишь улучшать и совершенствовать, но к которой они не могли уже добавить ничего существенно нового.

3

К исходу классического периода развития римской юриспруденции, т. е. к концу III века н. э., процесс разработки и создания системы римско­го частного права в основном закончился. Завершилась разработка основ­ных правовых институтов и норм, служивших целям закрепления и охра­ны рабовладельческой собственности, а также целям регулирования и охраны имущественных отношений рабовладельческого общества в це­лом. Оформились и окончательно выкристаллизовались основные прин­ципы системы рабовладельческого права, дополненные детальной разра­боткой конкретных форм и способов юридического опосредствования отношений частного оборота, основанного на рабовладельческом способе производства и рабовладельческой собственности.

В этих условиях утрачивает свое прежнее общественное значение потребность в таком интенсивном правотворчестве, которое было столь характерным для деятельности римских классических юристов. К тому же дальнейшая централизация политической власти, связанная с превра­щением римского государства в империю, приводит к полному переме­щению в руки императора законодательной деятельности, ставшей теперь его исключительной функцией. Все эти обстоятельства приводят к значи­тельному сужению внешних форм юридического творчества и к сокраще­нию официальных возможностей для правообразовательной деятельности юристов. При этом в первую очередь значительно ограничивается, а за-

тем и полностью ликвидируется основная функция римских юристов -

функция respondere.

Если первоначально, в эпоху доклассической юриспруденции, re- sponsa имели для суда только консультативное значение и оценивались с точки зрения их убедительности и аргументированности, если затем, в эпоху классической юриспруденции, суждения юристов, обладавших jus respondendi, приобретали обязательную силу и, при отсутствии расхожде­ния во мнениях, применялись на тех же основаниях, на которых применя­ется всякая правовая норма, то в эпоху послеклассической юриспруден­ции положение существенно изменяется. Обязательная сила сохраняется теперь только за суждениями строго ограниченного круга авторов, сочи­нения которых отличались максимальной полнотой и систематизацией, наиболее приспособленной к целям практического использования. Со­гласно закону о цитировании, изданному Валентинианом III в 426 г., су­дья при вынесении решений мог ссылаться только на сочинения Папи- ниана, Павла, Ульпиана, Модестина и Гая[33], а также сочинения авторов, которые ими цитировались[34]. Закон устанавливал, что в случае расхожде­ния во мнениях этих пяти авторов решение должно соответствовать мне­нию большинства, а при равенстве голосов предпочтение отдается суж­дению, высказанному Папинианом[35]. Что же касается остальных авторов, то их сочинения утрачивают былое практическое значение и перестают применяться в судебной и законодательной практике.

Позднее, после издания Уложения Юстиниана, официальной силы были лишены также сочинения юристов, упомянутых в законе о цитиро­вании. Правда, в самом Уложении были инкорпорированы многочислен­ные выдержки из сочинений наиболее выдающихся юристов, получившие в качестве его составных частей силу закона. Но вместе с тем в Кодексе Юстиниана устанавливается, что функция издания законов и их истолко­вания принадлежит всецело и исключительно императору[36]. Тем самым юристы оказались не только вытесненными из сферы законодательной деятельности, но и лишенными права производить обязательное для су­дьи толкование законов.

Утратив свою былую роль в области законодательства, юриспруден­ция послеклассического периода оказалась неспособной и к созданию сколь-нибудь значительных литературных произведений. Литературное творчество юристов посвящается теперь преимущественно либо перера­ботке произведений старых авторов, осуществлявшейся в целях исключе­ния устаревших мест и более популярного изложения их содержания, либо описанию и характеристике законов, изданных императором в самое последнее время. Из прежних создателей права (juris conditores) римские юристы, лишенные какой бы то ни было творческой самостоятельности и оригинальности, превращаются в компиляторов сочинений старых авто­ров и комментаторов вновь изданных императорских рескриптов.

Если, однако, иметь в виду, что начиная с конца III века разработка римского частного права осуществляется не столько путем образования новых правовых институтов, сколько путем приведения в определенную кодификационную систему уже созданных норм и правил, то станет вполне очевидным и то значение, которое должен был приобрести ком- пиляторский характер творчества римских юристов послеклассического периода. Кодификационная работа, воплотившаяся в создании таких за­конодательных памятников, как Кодекс Грегориана (Codex Gregorianus - 295 г.) и изданный вслед за этим в качестве дополнения к нему Кодекс Гермогениана (Codex Hermogenianus), которые носили характер частной кодификации, а также опубликованный в первой половине V века Кодекс императора Феодосия II (Codex Theodosianus), требовала умения система­тизировать накопившийся правовой материал соответственно запросам и потребностям его наиболее удачного и целесообразного использования на практике, т. е. именно тех данных, которыми характеризуется содержание деятельности римских юристов конца III и последующих веков. В еще большей степени эти особенности послеклассического юридического творчества проявили себя в самом значительном и грандиозном памятни­ке римского права - в Уложении Юстиниана, опубликование составных частей которого началось в 529 г.

Перед созданной Юстинианом в 528 г. комиссией, которую возгла­вил Трибониан и в состав которой входили также Теофил и Дорофей, бы­ла поставлена задача создать единое Уложение, которое должно было включать в себя как нормы законов, так и основные положения, выдвину­тые в сочинениях классических юристов, с приведением их в соответст­вие с потребностями времени и императорскими конституциями, содер­жавшими в себе разрешение некоторых спорных юридических вопросов.

7 апреля 529 г. издается первая составная часть Уложения - Кодекс (Codex Justiniani), для составления которого, собственно, и была первона­чально создана комисия Трибониана. Содержание Кодекса составили им­ператорские конституции, расположенные в хронологическом порядке и по определенной тематической системе. После вступления в силу Кодекс приобрел значение законодательного акта, исключавшего возможность каких бы то ни было ссылок на ранее опубликованные кодексы. Однако впоследствии (16 ноября 534 г.), когда накопились новые императорские конституции и когда уже были опубликованы остальные части Уложения, производится вторичное издание Кодекса (Codex repetitae praelectionis), дополненное конституциями, изданными в период с 529 по 534 г., и при­веденное в соответствие с правилами и нормами, зафиксированными в дигестах и институциях. Это дошедшее до нас издание Кодекса Юсти­ниана состоит из двенадцати книг, подразделяемых на тематические ти­тулы, в которых хронологически располагаются императорские консти­туции. Обладая гораздо меньшей, по сравнению с другими частями Уло­жения, познавательной ценностью, Кодекс представляет тем не менее особый интерес в тех местах, которые посвящены разрешению спорных юридических вопросов и созданию некоторых новых институтов частно­го права[37].

По характеру использованного в них материала, а также по содержа­нию и системе построения непосредственно к Кодексу примыкают Но­веллы (Novellae или Novellae leges), представляющие собой сборники конституций Юстиниана, опубликованных в период с 535 по 565 г., лишь незначительная часть которых имеет прямое отношение к частному пра­ву. Официальное издание новелл, относящееся к эпохе Юстиниана, нам неизвестно, и об их содержании мы можем судить лишь по некоторым сохранившимся до нашего времени частным сборникам, составленным во второй половине VI века[38]. Поскольку конституции, изданные Юстиниа­ном в течение 30 лет, последовавших за опубликованием старого издания Кодекса, лишь в единичных случаях разрешают частноправовые вопросы, они в еще меньшей степени, чем сам Кодекс, представляют интерес с точки зрения характеристики дальнейшего развития римского частного права.

Центральной и наиболее интересной с теоретико-познавательной точки зрения частью Уложения Юстиниана являются дигесты, или пан­декты (Digesta sive Pandectae), основное содержание которых составляют выдержки из сочинений классических юристов, приведенные в дигестах с указанием имен авторов, которым эти выдержки принадлежали, а также произведений, из которых заимствован данный фрагмент. Согласно пред­писанию Юстиниана, комиссия, составлявшая дигесты, могла использо­вать не только сочинения пяти авторов, поименованных в законе о цити­ровании, но также и других классических юристов, если только им было в свое время предоставлено jus respondendi. Что же касается выбора кон­кретных мест из их сочинений, то он был предоставлен свободному ус­мотрению комиссии. По ее же усмотрению, а отнюдь не в соответствии с законом о цитировании, должны были устраняться разногласия между отдельными авторами и исключаться или видоизменяться те места из их произведений, которые оказались устаревшими к моменту разработки дигест. В результате осуществления этих указаний Юстиниана и появи­лись так называемые интерполяции (interpolationes), т. е. новые термины, а зачастую и новые фразы, включенные в выдержки из сочинений от­дельных юристов и до сих пор еще полностью не отделенные от их под­линных высказываний. Примером интерполяций может служить замена слова «mancipation» термином «per traditionem» в одном из помещенных в дигестах высказываний Ульпиана[39] или включение в выдержку из сочине­ний Павла выражения «ex causa pignoris» вместо слов «ех causa fiduciae»[40]. Такого рода интерполяции были неизбежны, поскольку Уложение, в том числе и дигесты, предназначались для использования в качестве дейст­вующего закона, к моменту издания которого передача права собственно­сти производилась уже не путем манципации, а путем бесформальной традиции, отношения по залогу устанавливались не в виде доверительно­го перенесения права собственности (ex causa fiduciae), а в виде обреме­нения вещи, сохранявшейся за прежним собственником (ex causa pigno- ris), и т. д.

В дигестах использованы выдержки из произведений 39 юристов, начиная с Муция и кончая Гермогенианом, причем для отбора соответст­вующих высказываний было использовано около двух тысяч сочинений, неполный перечень которых содержится в Флорентийском указателе (in­dex Florentinus). Материал распределен в них по пятидесяти книгам, в основном с сохранением системы дигест Цельза и других классических юристов. Каждая книга подразделяется на тематические титулы (напри­мер о вещах - de rebus, о купле-продаже - de actionibus empti venditi, о завещаниях - de testamentis и т. д.), неизвестные только книгам 30 - 32-й, которые были полностью посвящены вопросу о завещательных отказах (de legatis). Титулы в свою очередь делятся на фрагменты и параграфы с указанием имен авторов каждого из приведенных высказываний.

После опубликования дигест (16 декабря 533 г.) закон о цитировании утратил свою силу, и ссылки на суждения классических юристов допус­кались лишь в той мере, в какой эти суждения были включены в текст самих дигест. Несмотря на значительные извращения и искажения, кото­рым сочинения классических юристов подверглись составителями дигест, последние, если не считать некоторых дошедших до нас фрагментов са­мих этих сочинений[41], являются важнейшим источником для изучения римского классического права и классической юриспруденции, а также для изучения творчества отдельных, наиболее выдающихся римских юристов.

Подобно тому как по содержанию новелл устанавливается непосред­ственная связь между ними и кодексом, так и содержание следующей составной части Уложения - Институций (Institutiones sive Elementa), опубликованных 2 ноября 533 г., позволяет констатировать их непосред­ственную связь с дигестами Юстиниана. Содержание Институций, как и содержание дигест, составляют выдержки из сочинений римских юри­стов. Однако если в дигестах были использованы выдержки почти из двух тысяч сочинений различных авторов, то основное содержание Ин-сти- туций составили материалы, почерпнутые из Институций Гая, и лишь частично были использованы сочинения других юристов, среди которых следует упомянуть Флорентина, Ульпиана и Марциана. Весь материал Институций размещен в четырех книгах, подразделяемых на тематиче­ские титулы (а в современных изданиях - и на отдельные параграфы в пределах каждого титула), с полным сохранением системы Институций Гая, т. е. с распределением их содержания по трем основным рубрикам - лица, вещи, иски, которым предпосылается общее введение.

Институции предназначались в качестве элементарного учебного по­собия для лиц, изучавших право, и, по замыслу Юстиниана, они должны были заключать в себе содержание науки о праве в целом (tota legitima scientia). Именно поэтому в Институциях встречается не только разреше­ние практических юридических вопросов, но и некоторые общие положе­ния, касающиеся например, определения понятия права, науки о праве, разделения прав на публичные и частные и т. д. Характерно, что в самом определении понятия науки о праве, автором которого является Ульпиан, под юриспруденцией понимается наука о справедливом и несправедли- вом[42], т. е. в него включаются те категории, которые в руках классических юристов служили критерием оценки и критики действующего права в целях его последующей переработки и видоизменения. В Институциях имеется также перечень основных предписаний права[43], последнее из ко­торых (suum cuique tribuere) формулирует принцип закрепления сущест­вующих имущественных позиций представителей различных классов и прослоек, возводя его в непреложное предписание права и справедливо- сти[44]. Здесь же содержится и известное определение публичных и частных прав Ульпиана[45], который усматривает различие между ними в характере интереса или пользы, охраняемых правом публичным и правом частным, и впервые устанавливает тем самым классификацию прав, сохранившую в новом классовом выражении свое значение в эпоху капитализма и до сих пор еще составляющую неразрешимую для буржуазной юриспруден­ции проблему.

Изданием Уложения Юстиниана завершается история развития рим­ского частного права, а вместе с ним и история развития римской юрис­пруденции. Хотя Уложение, как и творчество современных ему юристов, является в основном компиляторским законодательным сводом, тем не менее и в конституциях Юстиниана, и в интерполяциях к текстам класси­ческих юристов закрепляется ряд новых правоположений, либо совер­шенно неизвестных авторам интерполированных текстов, либо существо­вавших в современную им эпоху лишь в зародышевом состоянии. Выше уже говорилось о закреплении традиции в качестве всеобщего способа передачи права собственности и о введении развитой системы залоговых отношений взамен ранее существовавшего фидуциарного способа их ус­тановления. Следует также указать на полное уничтожение деления соб­ственности на квиритскую и преторскую, произведенное конституция­ми 530 и 531 гг., которые устранили также старую классификацию вещей на res mancipi и res пес mancipi; на замену старых литтеральных контрак­тов письменными документами, которые выдавались в удостоверение словесно заключенных договоров, и установление некоторых новых ви­дов договорных сделок (например, соглашение о дарении); на введение норм, направленных на укрепление пошатнувшегося частного оборота, и среди них таких норм, которые определяли законные проценты, запреща­ли начислять проценты на проценты (anatocismus), предоставляли воз­можность расторгнуть сделку вследствие ее явной неэквивалентности (Icicsio enormis) и др.

Все эти и некоторые другие общие тенденции развития римского по­слеклассического частного права, относящиеся к периоду разложения и гибели рабовладельческого государства, стоят уже на пороге новой исто­рической эры - эпохи феодализма с его собственной правовой системой и соответствующей ей системой правовых взглядов, процесс формирования и развития которых отражает новые исторические и экономические усло­вия, новые общественные потребности и в связи с этим становление но­вых правовых норм и институтов.

Печатается по: Проблемы гражданского и административного права / Отв. ред. Б. Б. Черепахин, О. С. Иоффе, Ю. К. Толстой. Л.:

Изд-во Ленингр. ун-та. С. 3I4 - 34I.

<< | >>
Источник: Иоффе О. С.. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории «хозяйствен­ного права». 2009

Еще по теме ЮРИСПРУДЕНЦИЯ ДРЕВНЕГО РИМА:

  1. 1.1. Коллегии адвокатов Древнего Рима
  2. СИСТЕМА ИСТОЧНИКОВ ПРАВА ДРЕВНЕГО РИМА
  3. Развитие римского государства и права в эпоху Древнего Рима
  4. ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ ПРАВА ДРЕВНЕГО РИМА
  5. ПРАВ О ДРЕВНЕГО РИМА
  6. ГОСУДАРСТВО ДРЕВНЕГО РИМА
  7. § 13. Формирование государственности Древнего Рима
  8. 8. Чем отличалась культура Древнего Рима?
  9. Глава 2. Договорное право Древнего Рима.
  10. Периодизация истории права Древнего Рима
  11. Глава 2. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОРГАНЫ ДРЕВНЕГО РИМА
  12. § 16. Эволюция социально-правового строя Древнего Рима