<<
>>

Уголовно-правовые институты и процесс

Рассмотрим уголовно-правовые институты, которые применялись в обычном праве пермских народов для регламентирования наиболее важных правил поведения. Из их числа выделяется группа особых правил, нарушение которых могло привести к крайне нежелательным последствиям.

Следует отметить, что полные письменные памятники обычного права пермских народов, которые фиксировали распространенные образцы должного поведения, а также устанавливали уголовно-правовые нормы или основы судебного процесса, не сохранились. Представления о противоправности и антиобщественности совершаемого деяния формировались в самом обычном праве. Выделить уголовно-правовые нормы и отделить их от других в данном случае достаточно сложно, так как обычноправовая норма не только несет в себе материальную часть, но и, как правило, содержит морально-нравственную, религиозную, а порой и языческую характеристики.

Само понятие «преступление» при исследовании пермских правовых, исторических, литературных источников не встречается. Незначительное количество сохранившихся архивных документов, в которых представлены

дела с уголовными преступлениями, рассматривавшимися сначала на общинном сходе, а затем волостными, земскими, уездными органами власти, также не дают исчерпывающей информации по этому вопросу. Обычное право не знакомо было и с составом преступления, представленным в современной правовой доктрине. Однако при более детальном анализе источников можно выделить четыре элемента состава преступления. Объектом преступления являлись, как правило, общественные институты, которым причинялся определенный ущерб: общественные отношения, признанные морально-нравственные ценности, различные блага в виде собственности, жизнь человека, общинно признанный порядок, вся окружающая среда как источник промысла и т.д. Аналогичные объекты преступления упоминаются и в более ранних источниках,

санкционированных российским законодателем. Так, к примеру, уже в статье 8 Судебника 1497 года речь идёт об имуществе, в статье 9 - о жизни человека и т.д. [435] Под субъектом преступления понималось лицо, обязательно осуществляющее воздействие на объект, либо халатное бездействие. Примером последнего может служить оставление соплеменника на промысле в беспомощном состоянии. Российский законодатель также под субъектом преступления понимал лицо, виновное в совершении противоправного деяния, о чем свидетельствуют источники уже в XV-XVII веках (статьи 8, 39 Судебника 1497 года; глава II статья 15; глава Х статьи 27, 83 Соборного Уложения 1649 года и т.д.)[436].

В обычном праве раскрыть субъект преступления через содержание его признаков достаточно трудно, так как к числу обязательных признаков субъекта, выделяемых современной уголовно-правовой доктриной, некоторые из них отнести сложно. В частности, такой дефиниции, как физическое лицо, у пермских народов не существовало. Понятие вменяемости вообще не фиксировалось в качестве обязательных признаков субъекта преступления. Что касается возраста, то необходимо отметить: практически во всех источниках, в которых упоминаются люди, совершившие преступления, это не дети, а взрослые или состоявшиеся «молодые парни». Даже в фольклоре, мифический герой Гулень [437] , воровавший скот у односельчан, жил в селе Позтыкерос, а когда вырос, то из села ушел и построил себе гнездо, что в северных климатических условиях под силу было лишь взрослому мужчине.

Аналогично обстояло дело с вожаком артели - им мог быть только опытный, удачливый, а значит, много лет охотившийся мужчина. Другой пример (из коми мифологии) - человек был превращен в лягушку за инцест (сожительство с матерью)[438] и т.д. Следовательно, в обычном праве условно можно выделить такой признак субъекта преступления, как возраст.

Представляется правомерным вести речь и о наличии такого элемента состава преступления, как его объективная сторона - своеобразное отражение общественно опасного и противоправного посягательства на охраняемые обычным правом интересы. Она включала в себя признаки, характеризовавшие внешнее проявление преступления. Однако анализ дошедших до нашего времени источников не позволяет утверждать, что обычному праву пермских народов было детально известно объективное и субъективное проявление института преступления.

Четвертый элемент - субъективная сторона преступления как внутреннее (психическое) отношение лица к совершаемому им общественно опасному, противоправному деянию - в исследованных нами источниках почти не раскрывается. Даже его признаки (вина, цель, мотив, эмоциональное состояние преступника) практически не описываются.

Российский законодатель, напротив, акцентировал внимание на данном аспекте (статья 55 Судебника 1497 года; глава II, статья 1; глава Х, статьи 225, 226, 228 Соборного Уложения 1649 года; статьи 5, 7, 8, 9 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года)[439] [440]. Если учесть, что вина, определяя психическое отношение лица к совершаемому деянию, выражается в форме умысла или неосторожности, то можно попытаться найти в некоторых случаях ту или иную формы. Например, умысел прослеживается в таких действиях, как воровство скота. Но достаточно сложно выделить такую форму, как неосторожность. Другие элементы субъективной стороны: мотив преступления (факторы, основанные на существующих у лица потребностях и интересах и обусловливающие выбор им того или иного преступного варианта) и цель преступления (как представление лица о результате своей преступной деятельности) - выделить можно. Однако эмоциональное состояние лица раскрыть в данном случае не представляется возможным.

Разработанность уголовно-правовых институтов в обычном праве была не столь значительной, как в российском уголовном законодательстве, которое в процессе исторического развития более подробно регламентировало не только понятие преступления и его состав, но и виды преступлений и наказаний и в котором прослеживается тенденция к увеличению видов преступлений и наказаний, выделению форм вины,

449

соучастия, стадий преступления и т.д. .

Характеризуя особенности общественных отношений у удмуртов, Г. А. Никитина справедливо отмечает: «Что касается неформальных санкций, здесь можно вести речь о воспитательных ресурсах народной педагогики, роли общественного мнения, в целом о комплексе превентивных мер, до поры до времени являвшихся основным регулятором нормативно - стабильного функционирования общинного организма»[441]. Выделяя такие социокультурные коды, как «можно», «нельзя», «нужно», Г. А. Никитина утверждает, что они «определяли и структурировали поведение членов общества, став неотъемлемыми элементами их психической организации и структуры в процессе интериоризации. И если жизнедеятельность общинников действительно базировалась на владении этими нормами/кодами/регуляторами, необходимость в мобилизации мирского суда как блюстителя правопорядка актуализировалась редко»[442].

Указанные социокультурные коды влияли на правовое воспитание пермских народов наравне с религиозными нормами, определявшими морально-нравственный облик индивида и основывавшимися на принципах всепрощения, уважения и почитания родителей, порицании антиобщественных и противоправных действий, таких как кража, грабеж, убийство и др. Например, лесные деревья и духи наделялись особой силой, их необходимо было почитать, так как любые аморальные и противоправные действия, с позиции правосознания, приводили к мести духов-хозяев леса или реки. В исследуемый период мести духов боялись больше, чем санкции, закрепленной в правовой норме любого источника позитивного права.

Обычно-правовые нормы, моральные идеалы, нравственные ценности отражались в сознании человека и считались основными жизненными целями. Пермские народы сознательно приобщали подрастающее поколение к тем ценностям, которые образовывали правовой, духовный мир этноса. Накапливаясь веками, нравственный потенциал правовых ценностей являлся основанием для регулирования поведения индивида. Любой противоправный поступок становился известен всем общинникам, которые, прежде всего, морально порицали поведение правонарушителя. Подобное порицание являлось достаточно действенным наказанием. Моральные отношения в традиционном обществе долговечны, устойчивы, прочны, они играют значимую роль, являясь фундаментом для его существования и определяют привычную систему правовых ценностей. Поэтому противоправные деяния, по мнению современников, совершались нечасто: «Преступлений и пороков, в особенности резко выдающихся, здесь встречается мало», - отмечал И. Попов[443] [444].

Соблюдение обычно-правовых норм являлось обязательным. Такая обязательность поддерживалась не суровостью наказания, а в силу того, что мораль и обычай осознавались синкретизированным единством.

Например, не было необходимости закрывать дома на замок, так как кражи совершались крайне редко: индивид, зная о религиозно-моральном возмездии, не посягал на чужое имущество; не было обмана при займе денег, потому что население соблюдало не только нормы обычного права, но и связанные с ними религиозно-моральные установки и т.д. «В домашнем быту зырян честность есть первое общественное условие жизни. Керки и самые кладовые... никогда не запираются на замок: если хозяева выходят из дома и оставляют его пустым, то кладут в скобу дверей палку, признак, что их нет дома; соседи и посторонние, видя этот условный значок, и не войдут в керку

453

ни под каким предлогом» .

Превентивная мера в виде общественного порицания и боязнь наказания со стороны высших сил («духов»), которое, как считалось, неминуемо настигнет виновное лицо, способствовали предупреждению совершения противоправного деяния, выполняя профилактическую роль. Также залогом исполнения индивидом своих обязательств П.А. Сорокин называет чувство долга и любовь к другим, существовавшие в обществе, живущем в соответствии с морально-нравственными и обычно-правовым представлениями. «С морально-правовой точки зрения далеко не безразлично, в силу чего человек благожелательно относится к людям и добросовестно исполняет свои обязанности... человек не вредит другому... из чувства долга, из органической любви и уважения к сочеловекам»[445].

В то же время выделить институты преступления и наказания при изучении различных источников все же представляется возможным.

Анализируя архивные документы, этнографические и литературные материалы, можно выявить, что в дохристианский период кражи у зырян совершались. В мифологических сказаниях, былинах и других фольклорных источниках, отражающих дохристианский период, упоминаются кражи имущества, скота у соплеменников. Наказанием за эти преступления была смертная казнь [446] . Причем наказание было коллективным - это свидетельствует о том, что индивид еще не полностью выделился из коллектива и не имел набора прав, характерных для полноправного субъекта права. Коллективная форма наказания изредко применялась и позже, вплоть до XIX века: соблюдая интересы общины, «виновного в неисправности изгороди, а тем более потраве, любой крестьянин мог наказать с помощью ближайших соседей, особо не задумываясь о последствиях...»[447].

Начиная с конца XIV века, в начальный период распространения христианства, в фольклорных источниках коми упоминается кража дичи, пушнины, рыбы. Это связано с тем, что после включения Коми края в общероссийские рыночные отношения существенное значение приобрели пушнина и объекты промысла[448].

На территории расселения удмуртов начиная с XVI века также встречались преступления: кражи, уничтожение чужого имущества, убийства, сбыт награбленного, прием и укрывательство воров, разбой: «... Многие люди крадут и разбивают и грабят и многих людей до смерти убивают, ... а к иным людем тати и розбойники приезжают и розбойную и татебную рухлядь привозят.»[449]; «... опричь разбоя и татьбы.»[450] [451] Имели место случаи сожжения преступниками целых сел и деревень: «. розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни

460

жгут.»

Сохранились краткие сведения о том, что и зырянам в XVII веке не чужд был разбой. Один из участников путешествия из Москвы в Китай в 1692 году Адам Бранд опубликовал свои «Записки о русском посольстве в Китае», где упоминает о разбое зырян как нападении в целях хищения чужого имущества с применением насильственных действий [452] . Однако полагаем, что подобные данные необходимо подвергнуть сомнению, так как многие российские (Епифаний, В. Н. Татищев, Г. Ф. Миллер, Н. М. Карамзин, И. И. Лепехин и др.) и зарубежные авторы (Геродот,

Корнелий Тацит, Иордан, Саксон Граматик, Орозий короля Альфреда, Ахмед ибн Фадлан, Матвей Меховский, Джильс Флетчер и др.) о зырянах писали как о терпеливом, миролюбивом, трудолюбивом и при этом небогатом народе, который никогда не стремился к завоевательным действиям, тем более с применением серьезного оружия, приобрести которое у зырян не было средств. Сомнение в достоверности приведенных А. Брандом данных вызвано и тем, что он мог плохо разбираться в народах, которые населяли данную территорию, либо путать их с теми, что проживали по соседству с зырянами. Не исключено, что в упоминаемом документе под зырянами он мог понимать манси (вогулов) или хантов (остяков). Поэтому приписываемый зырянам А. Брандом разбой не представляется возможным подтвердить.

В архивных документах XVIII века, а также в научно-популярных исследованиях, посвященных этому периоду, упоминаются факты совершения кражи , разбоя , воровства , незаконного завладения чужим имуществом [453] [454] [455] [456] , неуплаты долга [457] , взяточничества [458], вымогательства [459] , избиения468 [460] и даже убийства[461]. В этот период обычное право пермских народов было знакомо и с таким противоправным деянием, как неумышленное и умышленное уничтожение чужого имущества. Пример неумышленного уничтожения имущества приводит М. В. Гришкина, анализируя архивный документ 1748 года, когда удмурты деревни Старая Тюкля возместили ущерб в сумме 15 рублей за порубку старой борти из сосны, принадлежавшей другому человеку. Отсутствие умысла подтверждается фразой «невзначай»[462].

Умышленное уничтожение чужого имущества также фиксируется в архивных документах. Подобный состав преступления содержится в жалобе удмурта Верхочепецкой нижней доли 1766 года: «... неведомо кем созжено у него в поле хлеба. в скирдах. »[463] [464]

Кроме того, обычное право пермских народов в XVIII веке уже регулировало и такое противоправное деяние, как незаконный захват общественных земель - их можно было занять только с санкции мира (общины). Так, удмурт Трофимов «отгородил часть покосов себе, а на общественные набросал кустарник и смял траву.». На сходе ему «по

- ~ 473

приговору мирских людей зделали на теле пристойное наказание» .

Необходимо отметить и существование каннибализма. А. А. Цембер упоминает некого атамана Михайлова, который в 1777 году организовал на территории Коми края преступную группу, занимавшуюся разбоем, грабежом и убийствами, и в том числе отмечает факт каннибализма: «. Его били и брюхо распороли и вырезав грудь, выняв сердце, поджаривши на огне, обще ели, а тело оставили в избе»[465] [466].

Если о воровстве зырян упоминается в архивных источниках , то сохранившихся сведений о других видах преступлений у пермских народов немного. Имеются упоминания о том, что в верхневычегодских селениях вору надевали хомут на шею и водили в таком виде по селу[467]. В фольклоре часто фиксируется наказание вора с помощью магических средств, применяемых колдунами. Выделялся отдельный вид кражи, опасный своими последствиями - кража личного имущества у человека, обладавшего сверхъестественными (колдовскими) способностями. Суровое наказание в таком случае наступало без промедления. «Так, в одной из коми быличек некто украл у мельника-колдуна из ящика деньги. Тот оторвал от ящика доску и закопал ее в землю, после чего вор стал горбатым»[468] [469].

Некоторые виды преступлений были широко распространены, в том числе и у удмуртов, как земледельческого и промыслового народа, начиная с конца XVII и в XVIII веке, когда они окончательно вошли в состав общероссийского правового пространства. Остановимся подробнее на видах преступлений и наказаний.

В фольклорных источниках упоминаются такие преступления, как разбой, который наказывался общественным порицанием и игнорированием, а также грабеж, изнасилование, каравшиеся смертной казнью, осуществлявшейся родственниками. Разбоем занимался молодой вотяк в рассказе «Бета и Хамит» . Соплеменники презирали его, игнорировали и порицали, так как считали, что он убежал с солдатской службы. Даже после того как представитель государственной власти простил Бете совершенные им преступления ввиду амнистии для принявших христианство вотяков, мирское общество еще долго не доверяло ему. Бета мстит соплеменникам - призывает на вотяцкую землю Хамита, грабителя и насильника. После совершения Хамитом неоднократных преступлений его сестра перерезала ему горло. Осуществление родственниками наказания за общественно порицаемые и общественно опасные деяния не редкость в фольклоре пермских народов (особенно это характерно для древних фольклорных источников).

Месть вообще явление достаточно характерное для фольклорных источников финно-угорских народов пермской подгруппы языческого периода. Так, в удмуртской сказке «Нюлэсмурт» охотник из мести убивает мифического героя Нюлэсмурта [470] . Однако после распространения христианства информация о деяниях, совершавшихся в качестве мести, в источниках практически отсутствует.

Нашел отражение в устном народном творчестве и такой вид преступлений, как незаконное присвоение чужого имущества. В удмуртской сказке «Лиса и заяц»[471] лиса выгоняет зайца из его избы после того, как он ее впустил к себе. За совершение данного противоправного деяния лиса подвергается телесному наказанию, но его осуществляет не заяц, а третье лицо - петух, выступающий в данном случае в роли защитника пострадавшего. После восстановления справедливости петух получает вознаграждение в виде моральной благодарности и сытной еды. В данном случае проявляются характерные для обычного права пермских народов правообразующие принципы: справедливость, взаимовыручка и

взаимопомощь.

В архивных источниках упоминаются и другие виды преступлений, распространенные с конца XVII по XVIII век. В их числе:

- избиение и грабеж: «... соцкий бил меня на правеже босого на снегу и мог я, именованный стерпеть отдал ему соцкому в уплату 2 руб. Хотел пойти в Яренскую воеводскую канцелярию, но оный соцкий настиг меня именованного на дороге и взял меня сильно и связал снова меня в железа и приведши меня в Г лотовскую слободу бил меня на правеже босого» ;

- кража мирских денег: «... был в старостах Верхочепецкой же пятой доли отяк Тукташ Зенбаев сын Юрегов... И он Тукташ... завладел многими мирскими деньгами»[472] [473] [474];

- предательство общинником интересов общины и сговор с татарами, за который, как правило, она изгоняла его из своего состава и передавала в органы государственной власти для рассмотрения совершенных им действий: «... де они ябедники, стакався с Каринскими татары. их братью мирских людей отяков разоряли и они де, ябедники, ушничали и наговаривали» ;

- взятки среди выборных представителей [475] [476];

- незаконное присвоение чужой собственности и распоряжение ею: «Налимов не дождав ево в дом без ведома ево и мирских людей отдавал вставить 4 ево Ватаманова пожни разным кр-м своим самовольством. Налимов самовольством своим увел со двора ево лошадь мерина.» ;

- потрава сенных покосов[477].

После XIV века интересы пермских народов в хозяйственной деятельности сместились с разведения личного скота в сторону товарной продукции, добываемой на промыслах, которую можно было реализовать. В связи с этим в обычном праве появляются новые виды и объекты преступлений. Это промысловые преступления, к которым относится в том числе хищение чужой добычи из капканов и иных снарядов для ловли зверей и некоторых видов птиц и рыбы, которое фиксировалось в XVIII веке,

487

например, кража «ряпков, поломка канег» .

В XIX веке категория промысловых преступлений увеличивается. К ним добавляются:

- убийство объекта промысла, ранее найденного, подстреленного, но не убитого другим охотником;

- хищение промыслового имущества и добычи из чужих кладовых и ловушек.

Наказание за такие преступления состояло из двух последовательных действий. Первое - изгнание из промысловых угодий либо «распятие», часто применявшееся в селениях, расположенных по течению рек Вычегды и Печоры, и заключавшееся в том, что руки виновного привязывали к палке, образуя форму креста, и отпускали его домой через густой лес . Добраться до своего селения в таком виде было очень сложно. Второе действие, направленное на осуществление наказания, состояло в том, что виновного подвергали позорящим его честь действиям в виде общественного наказания и порицания. Это приводило к тому, что виновное в совершении противоправных деяний лицо, претерпев первую часть наказания, пожизненно не могло избавиться от общественного порицания, что вынуждало его переселиться в другое место[478] [479] [480].

Литературные источники отмечают, что в конце XIX века появилось наказание нарушителей права собственности за систематическое хищение чужой добычи - «саро пуктом» («на царство посажение») [481] . Оно заключалось в том, что виновное лицо прищемляли за волосы в расщепе дерева и оставляли в лесу. Кроме того, его могли сжечь живьем в его собственной избе[482] и т.д.

Появляются также промысловые проступки (ссоры, вражда, неуважение к товарищу, распри между артельщиками во время ведения промысла, сквернословие, сварливость, уклонение от коллективных работ) как действия, посягавшие на установленные обычным правом нормы коллективного поведения, отличались небольшой общественной опасностью, но наказывались. С одной стороны, зачинщика ссоры при многократных фактах данного деяния, могли наказать сами артельщики путем применения обычно-правовой нормы, санкционировавшей его исключение из артельного коллектива (как правило, его практически больше не брали в промысловую артель)[483]. С другой стороны, применялся морально-нравственный норматив поведения на промысле: считалось, что нарушителя накажут духи - потерей удачи на промысле или приведением в негодность его орудий, отчего мог пострадать и весь коллектив артельщиков [484] [485] . Коми былины содержат информацию о ругавшемся охотнике, который в наказание потерял удачу на промысле; рыбаке, которому водяной («васа») порвал рыболовную сеть за

494

аналогичные действия .

В действующем российском законодательстве наказание со стороны высших сил не предусматривалось, однако если в XVII веке выделялась множественность (комбинированность) видов наказания за одно преступление (глава VII статья 20; глава Х статья 143; глава ХХ! статья 16 Соборного Уложения 1649 года)[486], то в XIX веке появляется возможность замены одних видов наказаний другими (статьи 73-95 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года)[487] [488] и все более отчетливо прослеживается тенденция к закреплению таких видов наказаний, как «ст. 1

497

выговоры, замечания и внушения, денежные взыскания» , а также определению принципа личной ответственности в уголовных делах (статьи 15-22 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года[489] [490]).

За нарушение промысловых норм существовало не только моральнонравственное, но и материальное наказание. Например, охотник, ведший промысел на чужом участке и пойманный с поличным, немедленно изгнонялся с этой территории. Кроме того, у него изымалось все добытое незаконным путем, а «после окончания охотничьего сезона виновный

499

приносил охотнику, границы угодья которого нарушил, парту водки» . Собакам нарушителей подбрасывали приманки, отбивавшие на продолжительное время чутье[491]. Изредка происходили «убийства на этой почве»[492] [493].

При рецидиве деяния к вышеназванной форме наказания добавлялось такое позорное физическое наказание, как сечение розгами, а также изгнание на несколько лет из промысловых угодий. Существовали и исключающие вину обстоятельства: использование чужого промыслового имущества с единственной целью - для собственного пропитания и ночлега. Подобный

ГЛЛ

факт Н. Д. Конаков называет «законом своеобразного сервитута» .

В архивных документах начала XIX века упоминаются такие виды преступлений, как:

- нанесение телесных повреждений: «... крестьянину Ивану Пытиеву молотком... увечье.»[494]; «... на дороге ткнул его в бок ножем.» [495];

- изнасилование (в ряде архивных документов оно называлось «прелюбодеяние, любодеяние»): «... встретилась на дороге с неизвестным ей мущиной которой бросил ее наснег... сделал с нею любодеяние.»[496]; «дочь иртовскаго селения крестьянина. чинила она любодеяние»[497] [498];

- пьянство и сквернословие: «. за чинимое почасту пьянство и

507

заругание матери .» .

Кражи нередко упоминаются в источниках XIX века, особенно они участились к концу XIX - началу XX века. Так, у зырян распространено было олене- и конокрадство: остяки «подвергаются краже оленей во время обдорской ярмарки. Виновники краж - преимущественно зыряне. Воры обделывают свое дело ловко» .

«Кражи и обман, прежде небывалые на слуху, расплодились в последнее время довольно в больших объемах, затмевая племенное достоинство зырян» [499] [500] , - замечал Ф. А. Арсеньев. Об этом же писал А. И. Герцен, находившийся в Вятском крае в 30-х годах XIX века[501].

Имели место и символические кражи, не влекшие за собой уголовного преследования. Это были архаические обрядовые элементы: «... кражи горсти земли и снопов с полосы более удачливых соседей: чтобы присвоить себе частицу чужого счастья»[502], воровство снопов льна, если своих нет, испеченный хлеб, если свой некачественный и т.д.

Как правило, наказание вора было публичным: на укравшего овцу или шкуру, как отмечали в деревне Кукушка Кочевского района, «. овчин навесят, чтобы знал, что он воровал, как суд над ним, он идет. Все бьют его, кто пещеркой, кто палкой ударит»[503].

Система преступлений и наказаний постепенно увеличивалась количественно и уже в пореформенный период XIX века включала в себя следующие виды:

- нарушение домохозяином после выделения ему надела прав другого домохозяина, что могло привести к владению излишним наделом. Владение излишком расценивалось как мошенничество и, как правило, наказывалось

штрафом, а пострадавшему отрезалась от участка нарушителя часть лишней

513

земли ;

- кража хлеба, денег, домашнего скота: «... подберут к амбарному замку ключи, да и ходят - ровно будто за своим»[504] [505];

- уничтожение «тамги» с тела скота или иной вещи, а также их кража с изменением «тамги» на них «... имеет значение особо преступной кражи в глазах народа и обыкновенно наказывается розгами.» [506] Эти действия приравнивались к краже имущества и жестко пресекались: виновного наказывали публично, применяя телесные наказания;

- «хищения “в особо крупных размерах” (лошади, коровы, мешков с мукой или зерном и т.п.)... виновного ожидала особо суровая кара - вплоть до избиения со смертельным исходом»[507] [508] [509];

- незаконная рубка леса («.обвиняемая поделу о самовольной порубке лесов.») каралась штрафом. «Для члена своей общины эта кара смягчается штрафом до 1/4 ведра водки» ;

- самовольное кошение чужого сена: «крестьянин в одной со мной деревни. пошел самовольно, выкосил. сено в стоге, из моего расчищенной места. »[510];

- нарушение договоров (уговоров) между общинниками: «На нарушение договора община смотрит как на мошенничество.» Община, являясь гарантом исполнения подобных обязательств, взыскивала денежные средства с обязанной стороны по договору, кроме того, следовало «виновнаго... наказывать розгами, или арестом в волостном правлении.»521;

- потрава урожая скотиной нерадивых хозяев: «... наступает сезон потрав, потому что скот, стесненный в пропитании ломает изгороди и травит хлебные поля в своих и соседних деревнях. И тут не обходится без

522

рукопашной расправы...» ;

- пьянство: «работник за пьянство подвергается штрафу, и за прогульный день должен работать сверх условия срока еще один день» ;

- неподчинение вынесенному сходом решению наказывалось возложением на виновное лицо нежелаемой им должности или, наоборот, лишением этого лица выгодной (прибыльной) должности;

- посягательство на священные предметы (такие как «куалу» - священная постройка, «луд» - священная роща) наказывались не только гневом «духов», но и расправой со стороны людей. Нарушителя могли бросить в огонь: «... один из священников. поехал к ним. и стал не попастерски бранить. Вотяки. бросили священника в пылающий

524

костер.» ;

- нарушение указаний жреца: «. как сказал знахарь, так и должно быть сделано; нарушить его указание, по мнению вотяков, значит нарушить священный закон и совершить ужаснейшее преступление. Это может повлечь за собой страшную беду»525;

520

Земельные владения крестьян Елабужского уезда от 1883 г. // ГАКО. Ф. 574. Оп. 1. Д. 834. Л. 58.

521

Земельные владения крестьян Елабужского уезда от 1883 г. // ГАКО. Ф. 574. Оп. 1. Д. 834. Л. 58.

522

523

Кузнецов С. К. Указ. соч. - С. 43.

Земельные владения крестьян Елабужского уезда от 1883 г. // ГАКО. Ф. 574. Оп. 1. Д. 834. Л. 60.

524

525

Кошурников В. Указ. соч. - С. 37-38. Катаев И. М. Указ. соч. - С. 12.

- мошенничество: «... недавно еще стали заводиться между ними мелкие мошенники и воры, старожилы же из духовенства еще помнят то время, когда Вотяки вовсе не знали этих пороков»[511] [512];

- существовавшие в XVIII веке взятки среди выборных представителей на сходах упоминаются и в источниках XIX века. Г. Е. Верещагин рассказывал об увиденном им народном веселье, причиной которого стал тот факт, что заседатель волостного схода откупился семью ведрами водки от выборных волостного схода, которые «постановили приговор о сложении с бывшаго заседателя числящагося на нем начета и сбор таковаго по раскладке со всей волости» . О существовавших в крестьянской среде в XIX веке взятках и подкупах говорит и Н. П. Павлов: «Путем подкупа, попирая принципы справедливости, деревенская верхушка (кулаки) добивалась для себя экономически выгодных должностей, а невыгодные сваливали на плечи бедняков» [513] [514]. Злоупотребления должностными полномочиями и подкуп выборных волостного схода у удмуртов часто являлись последствиями действий лиц, желавших «оплатить водкой» даже перераспределение общественной земли в их пользу;

- неисправность общественного имущества, обслуживание которого возложено на конкретное физическое лицо: «До коллективизации вокруг деревни была изгородь, каждый участок изгороди был закреплен за определенным домохозяином, который должен был своевременно ее чинить. Кто допускал неисправность изгороди на своем участке, того нещадно били плетьми на площади. Все вопросы раньше решали на сходе и наказывали, чтобы везде порядок был» ;

- убийство обидчика (его родственников) или уничтожение его имущества, граничащие с элементами кровной мести: «Убийство, совершенное в драке, для Пермяка естественное явление... За полученную обиду он грозит смертью обидчику или его родным (“брюхо распорю”, “кишки выпущу”, “попадешься один на один, жив не будешь”.), чаще обещает загубить какую нибудь скотину обидчика и действительно губит; реже всего встречаются угрозы поджегом» ; «обиженный Пермяк мстит не своему обидчику исключительно, а лицам, связанным с ним узами крови» .

За некоторые преступления, такие как незаконное посягательство на чужое имущество, у удмуртов, так же как у коми, предусматривался не один вид наказания, а несколько - в данном случае речь идет о комбинированных наказаниях. Так, вора могли подвергнуть не только физическому наказанию, но и моральному, «например, с украденной вещью на спине, в сопровождении толпы, заставляли подходить к домам односельчан и говорить: “Купите овчину, я овцу зарезал”...» .

У пермских народов издревле существовали тотемические верования, представлявшие собой религиозно-социокультурную систему, в основе которой лежал культ животного, птицы, рыбы как тотема, отражавшего название, знак, герб рода, ассоциированного с представителем животного мира. Эти верования проявлялись в том, что члены рода оказывали особое уважение двойникам тотема и поклонялись им. Они считали себя кровно связанными с ними, называли себя их именем. Такая религиозносоциокультурная система, сохранявшаяся в течение рассматриваемого периода, влияла на функционирование соционормативной системы, что приводило к особой защите некоторых живых объектов животного и растительного мира. Например, «медведь, по представлениям зырян, обладает всеми качествами человека; ему приписываются часто человеческие [515] [516] [517]

533

чувства, способности и привычки» ; кроме того, «почитаются камни, животные и растения не сами по себе, не как фетиши, а потому, что они являются носителями и местопребыванием духов. Так Устьвымская береза, сосна, Тол-поз-из и т.д. почитаются за то, что там есть духи, Шуа и т.д.»[518] [519] [520].

Аналогичная ситуация складывалась с поклонением деревьям, которые в некоторых селениях запрещалось рубить, потому что они считались священными. В «Житии Стефана Пермского» упоминается о том, как он срубил священную березу, и из ее ствола полилась кровь и послышались стоны.

Незаконное удержание и использование чужого имущества также имело место в правовой жизни пермских народов, что зафиксировано в исследованиях XIX века. У удмуртов, например, всем отцовским имуществом (в случае его болезни и слабости) как будущим наследством управлял представитель семейства из мужчин, который являлся грамотным, бережливым и хорошим хозяйственником. Он заботился не только о том, чтобы отцовское имущество было сохранено (не растрачено никем из наследников), но и о том, чтобы при разделе наследства каждый получил причитавшуюся ему долю. Кроме того, законодатель еще в начале XVIII века санкционировал подобную деятельность по сохранению семейного имущества и воспитанию подрастающего покаления: «...в сохранении да будут до тех мест, пока его братья и сестры приспеют возраста своего, мужеской до осмнадцати, а женской до семнадцати лет; и в те уреченныя лета должен тот наследник их братей и сестр кормить, и снабдевать, и учить всех.» Однако зачастую между наследниками происходили ссоры из-за того, что этот управляющий всей наследственной массой утаивал часть общего отцовского капитала[521] [522] [523] [524].

В XIX веке у пермских народов не существовало упорядоченной системы преступлений и практически не было фактов совершения тяжких преступлений: «... среди вотяков нет выдающихся преступлений, ... да и вообще в России ни из каких народностей финских племен еще не являлись такие изверги.» Об отсутствии тяжких длительно готовившихся преступлений, имевших корыстные цели, упоминает и В. Кошурников: «Крупных преступлений, наприм. убийств с корыстною целью, Вотяки не знают; прибегают они иногда к убийству, но только в защиту от дерзкаго вора, преследовавшаго их постоянно. В этом случае они расправляются силой целой деревни и уже не стараются о скрытии следов преступления» .

О преднамеренных убийствах физических лиц в пермских источниках упоминается редко. В частности, в удмуртском предании о заселении Завьяловской местности говорится о том, что один богатырь замыслил и подготовил преднамеренное убийство другого богатыря, подпилив

539

поперечины моста .

Существуют лишь фольклорные источники, в которых говорится о планировании убийства. Вотяк, герой удмуртского рассказа «Воршуды», приняв христианство, перестал исполнять старинные языческие обычаи, хотя жрец неоднократно предупреждал его о том, что за это он будет жестоко наказан. Его начали мучить воршуды (мифические привидения), и вотяк их расстрелял[525]. Спланированное убийство (пусть даже мифических существ) повлекло за собой их месть: вотяка стали мучить соматические боли, которые были посланы воршудами. Данный рассказ интересен тем, что в нем не только упоминаются виды преступлений (неисполнение языческих обрядов, смена веры, спланированное убийство), но и говорится о мести как первобытной форме наказания за совершенные преступления. Архаичность системы наказания проявляется в том, что мщение применялось у обществ, не знавших более цивилизованных форм наказания и не вовлеченных в бурные экономические отношения: с развитием экономики и торговоденежных отношений данный вид наказания заменяется, как правило, на штраф, выплату компенсации (как в денежной, так и в натуральной форме), выполнение определенных работ и т.д. Мщение осуществлялось потерпевшей стороной или ее родственниками.

Сохранившиеся фольклорные источники пермских народов содержат также некоторую информацию о совершаемых их представителями противоправных действиях. Так, в удмуртской легенде о происхождении медведя и некоторых мифических существ говорится об обмане человеком Ву-Мурта (мифического существа). В древней удмуртской песне «Зыбын» речь идет о самоубийстве беременной красавицы, бросившейся в реку из-за того, что ее покинул возлюбленный[526] [527].

Представляет интерес удмуртская детская игра «Воры». Мальчики разбиваются на две группы. Первая исполняет роль воров, совершающих кражу, вторая - хозяева имущества, которые после кражи бегут разыскивать преступников и, найдя, арестовывают их. Поймав и арестовав всех «воров», «хозяева» требуют, чтобы они сознались в совершении противоправного деяния и вернули деньги. «Затем назначается над ними суд и расправа: кого стегают, кого бьют и т.д.» . В этой игре находит отражение такой вид

наказания, как самосуд, существовавший у пермских финно-угорских народов. Даже в XIX веке, по мнению Г. Е. Верещагина, без ведома государственных властей сохранялся самосуд над отъявленными ворами. Исходя из приведенного примера, можно говорить о том, что в обычноправовой практике не существовало разделения на подведомственность должностных лиц (или органов) в деле поиска преступников и осуществления правосудия над ними. Пострадавшие собственники имущества искали, судили и наказывали воров в соответствии с обычноправовыми нормами.

В обычном праве пермских народов не всегда можно было определить вид наказания, так как не было возможности доказать вину физического лица. Г. Е. Верещагин, описывая быт Сарапульских вотяков, упоминает о таких случаях: «На кого питает неудовольствие, не прочь и оскорбить и мстить, но мстить так, чтобы за это обиженный не мог жаловаться на него, словом, чтобы проступок его не был доказан и по суду он не мог получить

543

возмездия» .

Нормы обычного права не всегда соответствовали позитивному законодательству, так как некоторые деяния не рассматривались им как уголовно наказуемые. Так, несмотря на государственно санкционированный запрет проведения расчисток в казенных дачах и лесах, зырянское население, руководствуясь обычно-правовым воззрениями, продолжало эти земли эксплуатировать. Другой пример: производство кумышки (спиртного напитка) у удмуртов обычное право не рассматривало как преступное деяние, а нормами позитивного права в некоторые периоды, оно пресекалось (хотя вопрос о запрете или разрешении кумышковарения царской администрацией из-за конфессиональных аспектов не всегда разрешался однозначно): «Вотяки за мнимое кормчество подвергаются на основании откупных условий суду со взысканием тройного штрафа...» [528] [529] Далее, действующим законодательством не санкционировались жертвоприношения во время выполнения языческих культов. Достаточно вспомнить «. приговор мултанским вотякам, обвиняемым в приношении языческим богам... жертвы.. ,»[530]

Необходимо отметить, что в исследованиях середины XIX века зафиксирована информация о низком уровне преступности в «предыдущие времена»: «Скажем к чести зырян и утешению нравственности, что бывали времена, когда нарушителей законов вовсе не было и места заключения оставались пустыми» [531] [532] [533]. Честно делили добычу, не допуская обмана, а соответственно, не было оснований для совершения уголовно наказуемых деяний: «При дележе нет даже и намеку о том, что такому-то посчастливилось меньше прочих. Обмана и утайки при этом никогда не бывает: охотники убеждены, что, если кто скроет, хотя малейшую часть лова,

547

то навсегда лишится искусства стрелять» .

Пермские народы отличались также исправностью в оплате повинностей: «Поэтому всегда, при первой же окличке волостнаго старшины или сельскаго старосты о взносе податей, зыряне немедленно являются в

548

назначенный пункт и сразу уплачивают все деньги. »

Все это способствовало выработке законопослушания.

Институт наказания в обычном праве пермских народов имел свои особенности. Замена жестоких форм наказаний, существовавших у пермских народов в дохристианский период, более мягкими была вызвана многими причинами, в частности, распространением православия, призывавшего к толерантности, всепрощению и терпимости. Мягкие (щадящие) формы наказания стали здесь активно применяться в христианский период. Однако к концу XIX века ввиду участившихся (систематических) рецидивных действий, направленных на совершение хищения имущества, вновь появляются суровые виды наказаний. Как уже отмечалось, в конце XIX века появилось наказание нарушителей права собственности за систематическое хищение чужой добычи - «саро пуктом» («на царство посажение»)[534].

В обычном праве пермских народов система наказаний была несложной. По словам В. Кошурникова, удмурты настолько нетерпимы к ворам, что «прибегают они иногда к убийству, но только в защиту от дерзкаго вора»[535]. Об этом же говорит Г. А. Никитина, ссылаясь на архивные документы: «... примером расправы (самосуда) общинников может послужить случай, когда жители деревни Юбери Сюмсинской волости, заподозрив сельского старосту в краже овчин, “нанесли ему тяжкие побои и истязания”»[536].

За хищение объектов рыбного промысла также сурово наказывали: за неоднократное совершение подобных действий виновное лицо могли подвергнуть смерти[537] [538].

В соответствии с народными воззрениями, как уже говорилось, нарушение так называемого охотничьего права собственности влекло за собой неудачу на промысле. Так, в случае утайки одним из членов артели части добычи он мог остаться без нее в будущем . Отметим, что превентивные меры в виде порицания общества или предполагаемого воздействия со стороны высших сил выполняли свою роль.

В ряду наказаний, применявшихся в соответствии с обычным правом пермских народов, можно также отметить отправку неугодного (непослушного) члена общины в рекруты вне срока, телесные наказания, высылку в Сибирь и даже - в очень редких случаях, когда община была вынуждена защищаться от вора-рецидивиста, - смертный приговор.

В Игринском сельском обществе в 1877 году на сельском сходе общинниками было принято решение «удалить односельчанина

К. Корепанова с тремя его сыновьями в Сибирь из-за того, что они семейную свою жизнь ведут нехорошую, собственно, потому, что все занимаются кражами, за что неоднократно были уже наказаны розгами, были заключены в тюремное помещение» [539]. Из приведенного текста видно, что община неоднократно пыталась применить к семье, ведшей преступный образ жизни, различные виды наказания - от физического наказания до заключения в пенитенциарное учреждение. Так как виновные не изменили свой образ жизни, община, руководствуясь обычно-правовыми нормами, достаточно гуманным, на наш взгляд, способом избавилась от преступников - выслала в Сибирь.

Обычное право пермских народов распространялось не только на членов этнолокального общества (то есть людей этнически единого типа, расселенных на локальной территории), но и на представителей иных этносов, которые совершили противоправные деяния против их представителей. Так, татарин был осужден за похищение девушки-вотячки (удмуртки) с целью насильственного заключения брака[540]. Примечательно, что осуждался не межнациональный брак, а факт похищения женщины - к концу XVIII века межнациональные браки у пермских народов уже не были редкостью: «Вотяки почти как русские, женаты многие на русских бабах»[541].

Сегодня все более актуальным представляется исследование обычноправового правосудия у пермских народов, так же как и уголовно-правовых институтов, сквозь призму исторических и правовых источников. Так как именно правосудие, на протяжении веков формировавшееся в обычном праве исследуемых народов, являлось регулятором процесса обеспечения деятельности всего традиционного общества как социального организма.

В обычно-правовом понимании пермских народов суд не являлся таким, каким мы воспринимаем его сегодня. Он находился в зачаточном, архаичном состоянии, причин чему множество. Кроме того, территория их расселения настолько велика, что охватывает почти весь Северо-Восток Европы, а также часть Поволжья и Приуралье. Это, в свою очередь, свидетельствует о наличии разнообразного внешнего влияния и, прежде всего, постоянной взаимной рецепции правовых институтов пермских народов и их соседей. В частности, у удмуртов судебный процесс не мог избежать влияния со стороны мусульманского права, так как еще в XVI веке великий князь передал право осуществления суда над удмуртами Арским князьям , о чем и свидетельствуют грамоты: «И яз царь и великий князь... что изстари к тому поместью, велел ведати и судити, и братень жеребей, Беляков, Вотяков и Чувашу, и пошлину на них имати...» ; «... а ведают и

судят тех своих людей и крестьян Матфейко Деветляров да Шомайко Казыев сами во всем или кому прикажут.»[542] [543] [544]

Процессу взаимозаимствования обычно-правовых институтов способствовало и относительно раннее вхождение финно-угорских народов пермской группы в состав Российского государства.

Несмотря на различия в историческом развитии рассматриваемых этносов, а также существование локальных групп, они имели множество общих обычно-правовых норм и институтов, регулировавших догосударственные виды суда.

Необходимо обратить внимание на тот факт, что у пермских народов управление в общинах и судебный процесс были объединены.

Важно также отметить практическое отсутствие в их обычном праве соответствующей обычно-правовой терминологии, касавшейся судебного процесса, видов преступлений, наказаний и т.д. Поэтому, используя сравнительно-правовой метод при рассмотрении вопросов их юридического быта, в настоящей работе попытаемся применить современную терминологию.

Несмотря на то, что правовой быт пермских народов всегда привлекал внимание исследователей, комплексное изучение интересующей нас проблемы не составляло самостоятельного предмета научного рассмотрения.

Так, по мнению К. А. Попова, «у предков зырян если и был суд, то, во всяком случае, не было длинного ряда инстанций; если была какая-нибудь администрация, что весьма сомнительно, если не считать администрацией патриархальный распорядок, то также в ней не было инстанций, и она не дробилась между множеством властей, обязанности и права которых смешивались и перекрещивались»[545].

Для того чтобы понять особенности правосудия у пермских народов в XVIII-XIX веках, кратко проанализируем генезис и эволюцию суда и рассмотрим особенности осуществления судопроизводства, базируясь на документах, относящихся к более ранним периодам.

Одни из первых упоминаний об осуществлении правосудия у коми встречаются в «Договорной грамоте Новгорода с тверским великим князем Михаилом Александровичем», где перечислены новгородские волости, которые фактически находились под управлением Новгорода. К ним относились в том числе Пермь, Печора, Югра. На территории расселения пермских народов правосудие должны были осуществлять посадник и князь, то есть представители центральной власти[546]. Ситуация не изменилась и после их вхождения в состав Российского государства. Так, в «Жалованной кормленной грамоте» зафиксировано, что великий князь всея Руси Василий Васильевич 28 августа 1425 года отдал в кормление наместникам Лузскую волость. Наместника и тиуна он наделил правом осуществления судебных функций[547].

О существовании княжеского правления у пермских народов свидетельствуют и другие средневековые источники. Так, Вычегодско- Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись сообщает, что в 1485 году мансийские и хантыйские князья «имали мир» [548] с вымскими князьями под Усть-Вымью. Князья вымские, имевшие собственные земельные владения, упоминаются и в «Жалованной грамоте Великого князя Ивана III Васильевича жителям Перми Вычегодской на владение реками, озерами и угодиями, которыми владели их деды и отцы» от 1485 года[549]. Причем в их функции не входило право самостоятельно менять сотника, то есть командира военного подразделения, однако они могли осуществлять ротацию тиунов и доводчиков, управленцев среднего уровня. Великопермские князья как представители местной элиты в своей деятельности вполне могли руководствоваться нормами обычного права, синкретизированного с религиозными и магическими нормами.

Кроме того, в «Вычегодско-Вымской (Мисаило-Евтихиевской) летописи» говорится о том, что в некоторые периоды с конца XV до начала XVI века в Перми Великой было распространено «особое княжение на правах наследственной вотчины, управляемой великопермскими

князьями» [550]. Содержит она и упоминание о наместниках из верейских князей. Назначение наместников, относившихся к великокняжескому роду, свидетельствовало о закреплении территорий, населенных коми, в составе Московского государства. Только в 1505 году повсеместно на территории, населенной преимущественно коми народом, распространяется

наместничество, при котором наместник, назначаемый из центра, занимался управлением всей вверенной ему территорией на основании уставной грамоты.

Средневековые источники также содержат информацию о уважаемом члене общества, старце, относившемся к родоплеменной верхушке, которому народ готов был передать управление общиной, иначе говоря, речь идет о зарождении элементов демократии и возможности существования выборного правителя, опиравшегося в своей деятельности на нормы обычного права: «Имя его Пам Сотник; его издавна некрещеные пермяне чтили больше всех прочих чудотворцев, называя его свои учителем и наставником. И говорили, что его волхованием должна управляться Пермская земля и что его учением утверждается вера в идолы»[551]. Джильс Флетчер в работе 1591 года сообщает также о собственных правителях у пермян из числа священников или жрецов: «В каждом отряде начальники или правители у них попы или жрецы»[552]. Н. М. Карамзин упоминает о существовании у пермян старцев, которые обучают народ пермский: «Народ! твои учители суть опытные старцы...» [553] Подобные старцы вполне могли выполнять роль не только наставника пермян, но и вождя, жреца, судьи, руководствовавшегося в своей деятельности обычным правом.

В. Н. Татищев предполагал, что еще до пришествия славян название «Пярмиа» означало республику [554] [555] , в которой отсутствовали правители, передававшие власть по наследству. Управление в таком обществе осуществлялось избираемыми лицами . Эту точку зрения разделяет и И. И. Лепехин[556] [557] [558].

В XVI веке центральная власть не контролировала полностью процесс управления и осуществления судопроизводства на территории расселения пермских народов. Согласно некоторым источникам, управители волостей, назначавшиеся князем, то есть волостели, на территории Перми Вычегодской вообще не должны были находиться: «1555 г. Лета 7063 повеле князь великий Иван Васильевич на Перми Вычегоцкие волостелем не быти» .

О наличии системы собственного управления и принуждения у пермских народов до их включения в состав Российского государства свидетельствуют и исследования Н. Добротворского . Причем в данной системе можно обнаружить элементы принципа разделения властей: «Кроме этой местной родовой власти у них существовала еще власть общая всему племени, это был князь, номинальный начальник всего народа; он жил

обыкновенно в укрепленном городе... Можно думать, что князь заведывал только внешними делами, а всеми внутренними делами заправляли

574

стареишины-родоначальники» .

Приведенные материалы позволяют говорить о существования у финно-угорских народов пермской подгруппы собственной иерархической системы управления. В число ее функций входили и судебные, при выполнении которых руководствовались выработанными нормами обычного права. В подтверждение приведем следующий фрагмент из летописи: «А в волостех учинити судеек... по излюбу и им управа чинити и волостные доходы взимати. Волостелиным тиуном и доводчиком и приставом не быти- ж, потому их судят свои судейки. » В цитируемом источнике речь идет об осуществлении правосудия выборными «своими судейками», следовательно, нельзя исключить возможность применения ими норм обычного права.

Важно отметить, что к избираемым народом судьям предъявлялся ряд требований, в частности, они должны были пройти процедуру крестоцелования и принести клятву. Претендент в сотские и судьи должен был «быть лучшим человеком», добрым, открытым, прямодушным, иметь достаток (эти требования фиксировались еще в более ранних документах XVI века[559] [560] [561]). Критериев для определения лучшего, доброго, зажиточного, открытого человека в данном документе не содержалось, что свидетельствует о субъективном подходе к оценке требований для претендентов на эти должности.

Сотские и судьи наделялись властью после крестоцелования и получения царской грамоты на осуществление профессиональной

деятельности . Причем срок выполнения судьей своих функций ограничивался одним годом - с 1 сентября текущего года по 1 сентября следующего . Выборными были и должности целовальника, старосты. В подтверждение легитимности своей власти они также должны были

-579

получать царские грамоты на осуществление полномочий .

Как говорилось выше, в XVI веке контроль Москвы за управлением на местах не был полным. Ряд функций, в частности, преследование преступников, переадресовывался населению, включая право осуществлять в их отношении судопроизводство. В то же время в документах не указывалось, какими источниками (формами) права следовало пользоваться во время розыска, поимки и суда над преступником, в период рассмотрения его дела в судебном процессе. Сохранилось лишь упоминание: «... да обыскав их и доведчи казнили, по нашим грамотам, а обсылалися бы есте о тех делех не измежкивая» . Возможно, это объясняется тем, что для государственной власти важнейшей задачей являлось пресечение разгулявшейся преступности, а не особенности проведения судебного процесса над ворами, разбойниками, убийцами, так как в любом случае каждого из них, согласно распоряжению князя, ждала смертная казнь. [562] [563] [564] [565]

В XVI веке удмуртское население, принявшее христианство, освобождалось от судопроизводства, осуществляемого государственными представителями, - самим удмуртам предоставлялось право судить себя , что способствовало развитию общинного правосудия, основанного на обычно-правовых нормах. В XVII веке дополнительный импульс этому процессу был придан освобождением удмуртов от судебной юрисдикции татар: «... их Вятских Каринских и Верхочепецких отяков от Каринских

582

князей и мурз судом и всяким доходом. и судом велено отвесть...»

Таким образом, были созданы все условия для того, чтобы судебный процесс над преступниками удмуртские общины осуществляли на основе обычно-правовых норм: «И вы б, меж себя свестяся все за один. лихих людей, татей и розбойников, сами обыскивали. да обыскав их и доведчи на них и пытали накрепко, и допытався у них, что они крадут и розбивают, да

583

тех бы есте татей и розбойников бив кнутьем и казнили смертию.»

Из текста Грамоты великого князя Иоанна Васильевича видно, что центральная власть предоставляла местному населению не только право преследовать воров и разбойников, но и задерживать, обыскивать, пытать при допросах и даже наказывать. Все подобные действия могли осуществляться в рамках действовавшего обычно-правового регулирования. [566] [567] [568]

Кроме того, в княжеских грамотах говорится и о привлечении к ответственности соучастников преступления и лиц, укрывавших преступников : «А которые тати или разбойники скажут своих товарищев татей или разбойников в иных городех и в станех и в волостех... чтоб тех татей и разбойников в тех городех. меж себя потомуж имали, да обыскав их и доведчи казнили.» В этом же источнике упоминаются поимка преступника с поличным и вид наказания - смертная казнь[569] [570] [571] [572].

В работе М. Михайлова говорится о существовавшем в более ранние периоды зырянском Судебнике . Очевидно, в данном случае речь идет об обычно-правовом источнике, регулировавшем судебный процесс у коми- зырян. Однако данный источник пока не найден.

Г олландец Избрант Идес, находившийся на службе у русского царя, в 1692 году, путешествуя из Москвы в Пекин, посетил Ужгинскую волость, верховья Сысолы и Прикамье. В своей работе «Записки о русском посольстве в Китай» он сообщает, что местные жители не знакомы ни с наместниками, ни с воеводами, а судей выбирают сами. Можно предположить возможность избрания из местного населения судей, которые осуществляли правосудие на основании норм обычного права: «Однако же не знают никаких наместников

или воевод, а выбирают сами себе судей...» При невозможности

разрешения спора на месте дело передавали в высшую судебную инстанцию, которой являлся Посольский приказ.

Хотя исследованные источники XIII-XVII веков не содержат полной информации о процессуальной форме и стадиях судебного процесса, они позволяют утверждать, что к XVIII веку государство нормативно закрепляло предпосылки и условия для функционирования и развития у пермских народов правосудия, основанного на обычном праве.

Процесс накопления правовой информации в последующее время был связан с административным управлением российскими национальными окраинами. Г осударство в течение XVIII века не запрещало многим народам неславянского происхождения, в том числе коми и удмуртам, судиться по своим, долгое время применявшимся законам. Даже в инструкции межевщикам 1754 г. предусматривалась возможность рассмотрения споров старожилами, которые вполне могли руководствоваться обычно-правовыми нормами: «... при размежевании земель от владельцов учинятся споры, то межевщику в том месте выкопать яму, и поставить столб, как и выше сего в третьей главе показано, и тот спор разбирать старожилами.» .

Необходимо отметить, что российский законодатель начиная с XVIII века стремился унифицировать все судопроизводство, нормативно закрепляя состязательность и стадии процесса, способы возбуждения и досудебной подготовки дел, порядок вынесения приговоров[573] [574] [575], а также систему судебных органов, разделенных по инстанциям. Происходила дифференциация гражданского и уголовного судопроизводства , был введен институт

- 592

мировых судей , совершенствовались принципы и порядок уголовного судопроизводства судов различных инстанций и т.д. Все это не было характерно для судебного процесса пермских народов, основанного на нормах обычного права.

Таким образом, к XVIII веку у пермских народов были созданы все условия для существования и функционирования общинного правосудия. Общинный суд, в состав которого, как правило, входили общинные должностные лица и выборные крестьяне[576] [577] [578] [579] , такие как староста, сотник, общинники (мирские люди) и т.д., играл значительную роль в осуществлении обычно-правового правосудия. Данный принцип сохранялся на протяжении XIX века: «прибыв я в земскую избу... собрать добросовестныя крестьян для разбирательства.. ,»[580]

В рассматриваемый период община всегда старалась разрешить конфликт между крестьянами миром: «... не ходя в суд помирились, на то, что оный Налимов мне заплатил и впредь между собою друг на друга не бить челом.»[581] [582]; «... помирились на том, что вышеписанные деньги два рубля и

597

вексель вернули сполна» .

Противоправные действия, происходившие в крестьянской среде, у коми и удмуртов рассматривались на сходе, в состав которого входили обычно главы хозяйств и семей. Кроме того, сход рассматривал вопросы, связанные с семейными спорами, разводом супругов, разделом имущества. Причем в исследованиях часто отмечается «безапелляционность» решений такого схода. Обязательность исполнения вынесенного им решения, распространялась на всех членов общины. В случае неподчинения или невыполнения решений схода наступало наказание виновного лица, причем независимо от того, кем оно являлось: относилось к начальствующему составу (староста общины, десятский и др.) либо это был обычный общинник. «Мирской суд выступал как наказывающий, карающий, принуждающий орган, как правило, оформлявший свои решения в виде приговоров» 599 . В обычно-правовой практике применялся комплекс предохранительных мер: похвала за хорошо выполненную работу и, наоборот, порицание за некачественную работу или лень, пьянство и т.д. Однако в тех случаях, когда этот комплекс мер не являлся действенным механизмом, деяния правонарушителя, которые несли угрозу членам общины, рассматривал сельский сход.

У пермских народов был распространен самосуд600 - он не запрещался, а молчаливо санкционировался крестьянской общиной.

Самосуд как одна из форм наказания общинниками виновников без привлечения органов государственной власти - явление, часто применявшееся в обычном праве пермских народов. Как правило, он был следствием следующих факторов: «1. недостаточная оперативность властей, их снисходительность к нарушителям...; 2. поимка с поличным на месте

598

599

Добротворский Н. Указ. соч. - Кн. 3. - С. 260.

Никитина Г. А. Нормативные ценности удмуртского крестьянства в контексте мирской

ю

60!

- С. 7-8.

рисдикции...

0См.: Кошурников В. Указ. соч. - С. 39.

преступления; 3. тайное решение общинников подвергнуть наказанию явного нарушителя...; 4. неисправное выполнение общинных обязанностей»[583].

Существовали и иные особенности обычно-правового судопроизводства: «Когда определить вора на рациональной основе не представлялось возможным, крестьяне прибегали и к иррациональному способу его выявления»[584]. Они обращались к воржцу (колдуну), и вор под страхом «нечистых» последствий часто сознавался в совершенном противоправном деянии.

Сельский суд имел некоторые местные варианты, например, суд соседей - крестьяне, жившие поблизости, рассматривали маловажные для общины в целом вопросы; суд сельского старосты - в его состав входили старейшие по возрасту члены общины (совет стариков), которые разбирали вопросы как затрагивавшие интересы всей общины, так и «срочного характера». Совет стариков руководил обрядом инициации молодых парней, после которого им разрешалось жениться [585] , рассматривал некоторые брачно-семейные, религиозные, морально-нравственные вопросы.

Сходы, на которые приходило большое количество населения, упоминались уже в самых ранних источниках. Причем они не содержат исчерпывающей информации как относительно состава схода, так и о том, кому принадлежало право голоса: «И весть даша неверным людем по реке Вычегда, на место именуемом Вишера, и по реке Выме, тамо живяху старый Пан-сотник. Пан-сотник же, созвав многи люди, яко до тысящех и боле, собравшеся в ладьи, приплывше на Устьвымь и начаша о том зело сетовати.»[586]

В более поздних источниках XVII - начала XX веков, напротив, не только раскрывается состав схода (в него входили главы семейств), но и представлен перечень рассматриваемых им вопросов, порядок выборов его членов, отражены особенности процесса заседания и голосования.

Сохранившиеся источники свидетельствуют о том, что на сходах помимо правосудия решались вопросы, наиболее важные для всего общества: «Имели они обыкновение постоянно собираться вместе, сходиться в одно место...»[587]; «за неимением... вотяков... переводчиков... оные по общему одобрению в каждой волости избирали в то звание по одному из людей доброго поведения.»[588] ; «... крестьяне разных деревень Чутырской вол., Сарапульского у., Вятской губ., собравшись 18 декабря 1905 г. на частный сход, имели суждение о причинах, приведших нашу родину к полному разорению.» [589]. Решения принимались большинством голосов: «... мы единогласно постановили требовать»[590]. Сход действовал, руководствуясь принципом «коллективного решения общественных вопросов»[591].

Именно на сельском сходе чаще всего осуществлялось крестьянское судопроизводство, принятое решение считалось справедливым: «... действие миром он (вотяк. - О.П.) считает вполне основательным и законным»[592]. Выносимые сходом меры пресечения зависели от вида совершенного преступного деяния и репутации преступника: «... раз пала в этом смысле репутация домохозяина, раз его нравственная несостоятельность с этой

Из требования чутырских крестьян от 18 декабря 1905 г. // Хрестоматия по истории Удмуртии / под общ. ред. В. Е. Майера; сост. Г. К. Аникина и др. - Ижевск, 1973. - С. 89.

416 Прошение крестьянина Михайлова № 134 от 2 июня 1806 г. // НА РК. Ф. 99. Оп. 1. Д. 156. Л. 1.

417 НА РК. Ф. 99. Оп. 1. Д. 492. Л. 9.

Копия с межевой книги 1784 года // НА РК. Ф. 273. Оп. 1. Д. 3. Л. 15 об. Копия с межевой книги 1784 года // НА РК. Ф. 273. Оп. 1. Д. 3. Л. 32.

НА РК. Ф. 99. Оп. 1. Д. 71. Л. 60.

Просит Яренской округи ленскаго волостнаго правления жительствующий Шежамскаго Селения в деревне крестьянин Иван Иванов сын Парилов от 21 мая 1831 г. // НА РК. Ф. 100. Оп. 1. Д. 376. Л. 1 об.

URL:

URL:

стороны станет общепризнанной, - то положение дел будет для него горше всякого судебного наказания»611.

В общинном правосудии применялись различные виды доказательств. Во-первых, клятва, данная человеком на основании «своей веры», как правило языческой, в соответствии с нормами обычного права: «... пусть меня Бог громом убьет, ... пусть нас отцы и деды (умершие) скрутят как

нитку»612.

Во-вторых, следы преступника, оставленные в месте преступления, вещественные доказательства. Воров «уличают по “подходности” следов, по сличению намолоченнаго зерна, образцы котораго преследователи берут с собой из клади, по состоянию мешков и пологов, бывших в деле при воровстве (“Уж всегда там - да инде колоски прицепятся к мешкам и пологам”)»613.

В-третьих, свидетельские показания, которые достаточно свободно оценивались волостными судьями и основывались на уровне «знакомства

614

судей с личностью свидетелей, с их отношениями к тяжущимся» . «В случае пропажи скота прибегали к помощи свидетелей» 615 . На свидетельские показания в крестьянской среде смотрели как на «дело частное, соседское, как на обоюдную услугу оказываемую одним односельцем другому»616.

Помимо индивида в обычно-правовом понимании свидетелем мог являться также сход («кенеш») при рассмотрении семейных споров и разделах: «. когда они производятся полюбовно, - совершает дележ

611

612

613

614

Тихонов В. П. Указ. соч. - С. 18.

Верещагин Г. Е. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии.. - С. 15. Тихонов В. П. Указ. соч. - С. 8.

Скоробогатый П. Доказательства на волостном суде // Юридический вестник.

№ 2. - С. 252.

615 Александров Ю. В. Обычное право удмуртов (XIX - начало XX вв.)... - С. 84.

616 Скоробогатый П. Указ. соч. - С. 252.

собственной властью, когда между братьями нет согласия, гарантирует разделившимся обладание их долями»[593].

В-четвертых, неопровержимым доказательством считалась поимка преступника с поличным в момент совершения преступления.

Наконец, в качестве доказательств выступали пятна, тавра, «тамги», «пусы», в том числе нанесенные на тело домашних животных [594] , подтверждавшие принадлежность животного, вещи конкретному хозяину. Этот вид доказательств часто применялся при рассмотрении дел не только в общинных, но и в волостных судах.

Обобщая сказанное, можно констатировать, что разработанность уголовно-правовых институтов и норм, регулировавших общинный судебный процесс, в обычном праве пермских народов была не столь значительной, как в российском уголовном законодательстве, действовавшем в рассматриваемый период. Это было в значительной мере обусловлено тем, что неформальные санкции и ценности усваивались населением с детства, поддерживались общественным мнением и обеспечивались комплексом превентивных мер, таких как общественное порицание, страх понести наказание со стороны высших сил («духов») и т.д.

В XVIII веке виды преступлений не отличались разнообразием. Нами выявлены следующие виды преступлений, встречавшихся вплоть до конца XVIII века: кражи, грабежи, разбойные нападения - отметим, что совершались они редко; незаконное завладение чужим имуществом или его присвоение; неуплата долга; бесчестие женщины; избиение; предательство общинником интересов общины; неумышленное и умышленное уничтожение чужого имущества; незаконный захват общественных земель и даже убийство. Кроме того, в отдельный вид выделялись промысловые преступления, перечень которых в XVIII веке был невелик - в основном это кража добычи и порча орудий промысла.

Уже в начале XIX века увеличивается не только количество видов преступлений, прежде всего экономического характера, но и частота их совершений, которая к концу XIX века, по мнению современников, была значимой. Так, в XIX веке расширилась категория промысловых преступлений. К существовавшим в XVIII веке добавились такие, как: убийство объекта промысла, ранее найденного, подстреленного, но не убитого другим охотником; хищение промыслового имущества и добычи из чужих кладовых и ловушек. Появляются также промысловые проступки (ссоры, вражда, неуважение к товарищу, распри между артельщиками во время ведения промысла, сквернословие, сварливость, уклонение от коллективных работ) как действия, посягавшие на установленные обычным правом нормы коллективного поведения, отличались небольшой общественной опасностью, но наказывались.

Наблюдается также рост иных видов преступлений, особенно в пореформенный период XIX века, в их числе: кражи различного имущества, в том числе и в особо крупных размерах; нарушение, смещение колышка с «тамгами» («пусами») домохозяина после выделения ему надела; уничтожение «тамги» с тела скота или иной вещи; незаконная рубка; нарушение договоров и уговоров между общинниками (квалифицировалось обычным правом как мошенничество); потравы урожая скотиной нерадивых хозяев; пьянство; неподчинение вынесенному сходом решению; посягательство на священные предметы и т.д.

Тенденция к смене жестоких форм наказания, существовавших в дохристианский период, на щадящие, сопровождавшиеся моральнонравственным воздействием, сохранялась на протяжении XVIII и XIX веков. Однако к концу XIX века по причине участившихся систематических рецидивных действий, направленных на незаконное завладение чужим имуществом, намечается возврат к суровым видам наказаний («саро пуктом», сжигание заживо и др. ).

Система наказаний в обычном праве пермских народов не отличалась сложностью. Наказание часто носило двойной (комбинированный) характер. Ряд экономических преступлений, связанных с незаконным посягательством на чужое имущество, наказывались не одним видом наказания, а несколькими (как правило, это было не только физическое наказание, но и морально-позорящее).

На протяжении рассматриваемого периода у пермских этносов преобладали преступления экономического характера, преступления против личности и практически не совершались тяжкие и длительно готовящиеся преступления с корыстной целью. Примечательно, что некоторые деяния обычное право не рассматривало как уголовно наказуемые.

Суд находился в зачаточном, архаичном состоянии. Обычно-правовые нормы и институты регулировали догосударственные виды суда. Управление в общинах и осуществление правосудия у рассматриваемых народов были объединены. К XVIII веку государством были созданы все условия для существования и функционирования у них общинного правосудия, в состав которого входили общинные должностные лица и выборные крестьяне, такие как староста, сотник, общинники (мирские люди) и т.д.

Распространенной формой наказания общиной своих членов без привлечения органов государственной власти был самосуд.

К системе доказательств, применявшихся в общинном правосудии, относились следующие виды: клятва; следы преступника, оставленные в месте преступления; свидетельские показания; вещественные доказательства; поимка преступника с поличным в момент совершения преступления; «тамги» («пусы») на теле домашнего скота и др.

Руководствуясь, прежде всего, обычно-правовыми нормами, община контролировала соблюдение установленных миром императивов. Однако принуждать к ответственности лиц, нарушивших обычно-правовые нормы, в процессе общинного правосудия она не спешила, предоставляя возможность сначала общественному мнению воздействовать на них. Если

неправовые соционормативные регуляторы оказывались неэффективными, община применяла к лицам, совершившим противоправные поступки, различного рода санкции.

2.2.3.

<< | >>
Источник: Плоцкая Ольга Андреевна. ОБЫЧНОЕ ПРАВО ПЕРМСКИХ НАРОДОВ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ XVIII-XIX вв.: ИСТОРИКО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ. ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени доктора юридических наук. 2016. 2016

Еще по теме Уголовно-правовые институты и процесс:

  1. Можно констатировать, что по ряду вопросов Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года содержит позитивный самобытный опыт правового регулирования институтов уголовного права.
  2. Понятие уголовного права. Особенности уголовных правонарушений. Предмет уголовного права. Метод уголовного права. Задачи уголовного права. Функции уголовного права. Принципы уголовного права, их закрепление в Уголовном кодексе Российской Федерации (далее - УК РФ)
  3. 1/7 часть недвижимого и 1/4 часть движимого имущества умершего. 42. ОСНОВНЫЕ ИНСТИТУТЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ПО «УЛОЖЕНИЮ О НАКАЗАНИЯХ УГОЛОВНЫХ И ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ» 1845 г.
  4. § 5. Уголовное право и уголовный процесс
  5. 59. Институт наказания в уголовном праве ВКЛ (XV – середина XVI вв.). Трахимчик А.
  6. 60.Институт преступления в уголовном праве ВКЛ (XV – середина XVI вв.) Трахимчик А.
  7. § 4. Уголовное право и процесс
  8. СТАДИИ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА
  9. Уголовное право и процесс
  10. Тема 4. Уголовное право и процесс
  11. Регламентация деятельности адвоката в уголовном процессе
  12. § 3. Уголовное право и процесс
  13. § 2. Основные элементы познавательной деятельности в процессе уголовного преследования
  14. Психологические аспекты исследования личности обвиняемого в уголовном процессе.
  15. Глава 1 Уголовное преследование как познавательный процесс
  16. Разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса (ст. 311 УК РФ)