<<
>>

А. Марксизм

Для многих сейчас уже совершенно очевидна необходимость перехода от былой идеализации и даже сакрализации марксизма-ленинизма и советского общественного строя к пониманию их несостоятельности в разных, если не во всех аспектах, особенно в их претензиях на практике на гуманность и прогрессивность, а в теории на научность, адекватность объективным закономерностям и на монополию в общественной науке.

Ведь еще совсем недавно было принято считать, что все мировое обществоведение делится на две части: научную, марксистскую, и ненаучную, вульгарную, немарксистскую, т.е. буржуазную.

Наша страна, да и ряд других государств, многомиллионные народы заплатили безмерную цену за свою прошлую абсолютную веру в марксизм и его национальные разновидности, за свои розовые надежды на его всесильность. В конечном счёте им пришлось воочию убедиться, что марксизм представляет собой мировоззрение, оторванное от реальных тенденций развития общества, точнее самую большую утопию из всех, какие знало человечество, но утопию, обращённую к обездоленной, люмпенизированной части человечества, которая особенно податлива на политические манипуляции и способно служить слепым орудием в руках корыстных и безответственных политиканов-диктаторов. Как справедливо пишет Я.А.Певзнер, “…марксизм-ленинизм-сталинизм-маоизм – исторически сложившийся второй этап утопического социализма. Его резкое отличие от первого (Мор, Фурье и пр.) состоит в следующем: там были мечта, теория, пожелания, не оказавшие никакого влияния на реальное положение дел, … здесь же было “дело”, охватившее 1/3 мира, которое свелось прежде всего и главным образом к разрушению старого. А как только перешли к новому, так сразу же выяснилось, что прежние идеи социализма – пустышка, блеф, обман”[6].

Хотя Марксу и Энгельсу принадлежит великая заслуга как одним из основателей социал-демократического движения, известные претензии марксизма на роль “не догмы, а руководства к действию”, оказавшись воплощёнными в жизнь, во многом обнажили отрицательные черты марксизма как учения, его функцию разрушителя немалой части того ценного, что создавалось в истории цивилизации.

Внешнюю глубину и научность марксизма-ленинизма нельзя оторвать от теории революции, от пафоса революционной борьбы, которыми были проникнуты вся жизнь и деятельность Маркса и Энгельса, а затем Ленина. В основе всего этого – революционное нетерпение, болезненные процессы первоначального накопления капитала в условиях раннего, а точнее, дикого капитализма, и знаменитые “три источника”, содержавшие, как известно, массу ошибочных, не подтвердившихся позже положений.

Будучи фанатом революции и классовой борьбы, находясь на позициях классовых предпочтений[7], Маркс не любил славян, и в частности русских. В статье “Демократический панславизм” он пишет: “Славяне – мы ещё раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков – постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции. Угнетаемые дoма, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций”[8]. Вождь мирового пролетариата делил таким образом нации на революционные и контрреволюционные, подобно тому, как классы он делил на эксплуататорские и эксплуатируемые.

Но больше всего досталось от него русскому народу. В той же статье он пишет: “…ненависть к русским была и продолжает быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределённое демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как в врагам”[9].

Итак, похоже, что истоки коммунистического терроризма, введенного большевиками в России, прослеживаются уже в этой статье. В другой своей статье, которая называется совсем просто “Русские”, Маркс также высказывает свою негативную оценку этой нации: “Полмиллиона вооруженных варваров только ждут подходящего момента, чтобы напасть на Германию и превратить нас в крепостных православного царя”[10].

Всё это, по меньшей мере, вздор, но мировой опыт показал вздорность и пресловутого тезиса Маркса о том, что вся прежняя, до победы социализма, история была лишь предысторией человеческого общества. И этот постулат нельзя отрывать от других положений марксова и марксистского исторического материализма, его экономической и политической теории.

Классики марксизма рассуждали так: общество делится на классы эксплуататоров и эксплуатируемых; рабочие продают свою рабочую силу капиталистам, создают прибавочную стоимость, присваиваемую буржуазией; эксплуатируемые сметают класс эксплуататоров, грабят награбленное и строят рай на земле; общественное развитие происходит в результате прогресса производительных сил, ведущего к смене формаций. Последней формацией является коммунизм, выше которого ничего нет и быть не может; единственный фактор производства – живой труд, который эксплуатируют; главный порок капитализма в том, что для него целью производства является прибыль, а не благосостояние людей; к рабочему классу относятся главным образом лица, занятые физическим трудом по найму, наниматели же являются эксплуататорами, а все остальные относятся к промежуточным слоям; рабочий класс в силу своего общественного положения естественным образом стремится к социализму; путь к социализму лежит через насильственную революцию; её цель – уничтожение буржуазного государства и частной собственности, создание пролетарского государства, или диктатуры пролетариата с общественной или государственной собственностью вместо частной; необходимое содержание социализма и перехода к коммунизму – уничтожение товарно-денежных отношений, рынка и денег, а содержание социалистической экономики – высокая централизация управления и планирование всех её частей и элементов; господствующее положение в обществе должна занимать коммунистическая партия, а все остальные партии должны быть либо уничтожены, либо не иметь права на существование.

Марксов анализ состоит из десятка банальностей, именуемых категориями типа базис и надстройка, формация, антагонистические и неантагонистические противоречия, первичность материального производства и т.д. Главный же вопрос, вопрос о глубинном содержании исторического процесса в прошлом, настоящем и будущем, был представлен в марксизме, скажем прямо, извращённо.

История общества фактически представляет собой историю долгого становления цивилизации, главной чертой которой стала не борьба классов, а формирование некой гармонии, объединения людей на почве создания материальных и духовных ценностей. Это было и остается процессом консолидации, сложной, противоречивой, нередко мучительной, поскольку она сопровождается борьбой этносов, наций и стран, социальных страт и нравов, а главное, всегда была (и не может не быть) объединением людей, совершенно разных по характеру своего труда, по их вкладу в производство, но неизменно (даже если вклад равен нулю или минусовой величине) претендующих на максимальную “получку”. Это относится ко всем классам, профессиям и социальным прослойкам, включая и рабочий класс.*

Возникновение же марксизма обусловлено теми же факторами, что и рождение других направлений утопического социализма. А его быстрое распространение было связано с тем, что на первоначальных ступенях – с XVIII и до первой половины ХХ веков – уровень социально-экономического развития, анархия и стихийность производства были таковы, что открывали перед владельцами средств производства возможности беспощадной эксплуатации на протяжении 12-14 часового рабочего дня без дней отдыха, использования труда детей и сопровождались периодическими кризисами перепроизводства, массовой и хронической безработицей, удержанием заработной платы ниже прожиточного минимума.

Как известно, в течение длительного времени бедственное положение широких слоёв населения сочеталось с почти непрерывными войнами. Согласно Марксу и особенно Ленину такие факторы политики, как противостояние государства демократическим силам с использованием методов террора, региональные и мировые войны, захваты колоний, прямо вытекали из коренных особенностей капитализма, его частнособственнической природы. Между тем дело обстояло по-другому. Основным средством борьбы буржуазии за прибыли была и остается конкуренция, а во внешней агрессии инициативная роль принадлежала наследию феодализма в лице монархического дворянства, военщины и разных видов тоталитаризма. Реальное соотношение сил, формы и методы борьбы в разные периоды и в разных странах складывались неодинаково, но генеральная линия общественного прогресса заключается в том, что при всех зигзагах верх берёт в конечном счёте либерально-демократическое направление, — и это выразилось, например, в таких свершениях исторической важности, как ликвидация многовековой (со времен Древнего Рима и до 50-х годов ХХ в.) колониальной системы и неотразимые удары по всем разновидностям тоталитаризма.

История общества – это история борьбы между демократией и диктатурой, между угнетением и свободой. Это – борьба между свободой предпринимательства и административным управлением экономикой и обществом, между централизованным планированием и рынком, правом на частную собственность и её запрещением. При этом в условиях товарного хозяйства и политической демократии решающую роль в общественной жизни играют не эксплуатация, не антагонизм классов, а взаимодействие работодателя и наёмного работника, капитала и труда, свободы и дисциплины, эффективное функционирование модели саморазвития, основанной на механизме рынка и конкуренции. С ликвидацией феодализма враждебное противостояние одних сил с другими, хотя и не исчезает, но отступает под натиском мирных, конструктивных форм состязания, а его главной ареной и главным механизмом является регулируемый демократическими силами рынок.

Самое важное в научном подходе к истории заключается в том, что марксистское деление на классы – это в сегментации общества не только не единственное, но и не главное. Не главным является и деление общества по религиозному, этническому признакам, по уровню доходов и т.д. Главное же в общественных отношениях – это деление на творческих и нетворческих, любящих добро и добру враждебных, работающих и ленивых, здоровых и больных, порядочных и бесчестных, умельцев и неумёх, надёжных и не очень. На этой почве образуются социальные группировки, партии и общественные организации.

По мере развития капитализма постепенно огромную роль стали играть такие факторы, как укрепляющиеся демократизм и парламентаризм, а также социальные факторы, факторы эффективности производства, личного потребления населения, от которого Маркс абстрагировался в своём анализе, возрастала роль экономической науки. Расширялся и укреплял свои позиции в обществе средний класс, образовавшийся на базе значительного повышения среднего уровня жизни, а с середины ХХ в. и на базе сокращения дифференциации в распределении доходов. Всё большая часть людей стала понимать, что “теория” классов, якобы прогрессивных и реакционных, главных и неглавных, это социальный расизм, который истинная наука не признаёт.

Таким образом, теория классов и классовой борьбы в марксизме – это примитивная и бессодержательная позиция. Собственники и неимущие были всегда и всегда сосуществовали и договаривались между собой. И совсем необязательно, что если неимущие приходят к власти, то хозяйство и государственное устройство страны начинают работать лучше, чем прежде. Всегда и везде существуют руководители и исполнители. И хороший эффективный руководитель – это, прежде всего, профессионал, авторитетная личность. Кстати, рабочий класс, по определению, – это класс не руководителей, а исполнителей.

Следующий вопрос марксистской экономической теории, который не подтвердился жизнью, – это вопрос об измерении труда. Объективный процесс развития рынка, товарно-денежных отношений, против чего так неистово выступал марксизм, развитие цивилизации вывели человечество на дорогу к нормальной, обеспеченной и защищённой законом жизни. А разница в оплате труда зависит не только от затрат труда, но и от полезности создаваемого продукта, соотношения между спросом и предложением на него. Именно поэтому доходы популярных артистических звёзд, композиторов, писателей, художников и т.д. порой намного превышают прибыли капиталистов. И российские большевики-ленинцы, советские чекисты, матросы и красногвардейцы просто не могли понять, что Шаляпин, Рахманинов, Бунин и другие гении русской культуры попросту уникальны и невоспроизводимы и поэтому заработанные ими миллионы, недвижимость и т.д. они имели не по закону эксплуатации, а по закону рынка, спроса и предложения, т.е. вполне заслуженно. И распространив на них практику пайкового распределения, мы лишились их навсегда.

В процессе строительства после октябрьского переворота 1917 г. реального социализма мы создали антидемократическое общество с монополией одной партии, абсолютной властью одного человека, а большинство населения, именно тех, “кто был ничем”, не только оставили с “ничем”, но и поставили в ещё худшее положение. Прежние мелкие собственники (крестьяне, кустари, лавочники и пр.) не только потеряли свою собственность – гарантию честного и свободного труда, но и даже те ограниченные права участия в забастовках, митингах, чтения газет разных направлений и др., которые они имели до революции. Они потеряли право на свободу вероисповедания, на свободу передвижения и т.д. Получили же они право на подневольный, принудительный и малопродуктивный труд. Получили право на образование, которое оказалось в рамках тоталитарного режима и было в значительной мере идеологизировано. Получили право на бесплатное лечение, которое, как правило, было плохим.

Но главная цель и смысл октябрьского переворота оказались в другом. Незначительная часть общества, его ничтожное меньшинство, получила необъятную власть и “стала всем”. Монополия одной партии по существу привела к формированию в стране эксплуататорского класса особого рода, гнёт которого оказался намного сильнее того гнёта, который большевики приписывали буржуазии в капиталистических странах.

Здесь можно провести прямую параллель с фашизмом, возникшим сначала в Италии в начале 20-х годов, затем в Германии в начале 30-х годов. Фашисты также отбирали элитный общественный слой, из которого формировалась монопольная партия, они также противопоставляли друг другу разные слои общества и на самый верх последнего посадили своего вождя, или фюрера, располагавшего безграничной властью. Ни о какой народности или демократичности такого общества речь идти не может. Однако в отличие от большевиков фашисты не уничтожали свой собственный народ, не ликвидировали полностью частную собственность, рынок и предпринимательство. Но в главном у них было много общего: люмпенизированная социальная база, поддержка рабочего класса и железная диктатура. Недаром в Италии и Германии фашисты и коммунисты имели практически один и тот же электорат и конкурировали за него между собой. Прав был Генрих Бёлль, сказав, что “фашизм – это коммунизм бедных”[11].

Необходимо понять и бессмысленность самого понятия “коммунизм” как конечной цели, т.е. прекращения развития общества на том его уровне, когда воплощается в жизнь лозунг “каждому – по потребностям”. Истинная общественная наука выдвигает на первое место не достигнутый уровень развития, а стимулы и возможности его продолжения. С этой точки зрения коммунизм – по сути античеловеческая теория, ибо декларируемый ею будущий строй означает предел социально-экономического развития. Точно также известная формула социализма – “от каждого по способностям, каждому – по труду” заключает в себе ставшую роковой пустоту и неясность: что значит “по труду”? По часам труда или по его результатам? Если по часам, то это и есть та самая “мелкобуржуазная уравниловка”, которая на словах осуждалась большевизмом, а на деле пронизывала всю общественную жизнь в СССР и сочеталась с огромными привилегиями номенклатуры, с неравенством, вытекавшим из её интересов. Если же по результатам, — а только это и можно рассматривать как принцип, — то где та мера, при помощи которой результаты можно определить? Где тот эталон, при помощи которого категория “общественно-необходимый труд”, занимающая в экономической теории Маркса одно из центральных мест, может быть наполнена реальным содержанием и перестать быть мифом? Практическая проверка марксистской идеи о труде, как о мериле ценности произведенных благ при социализме, в ранние советские годы доказала её полную нерациональность и неприемлемость. Как писал известный российский экономист Б.Бруцкус, в годы военного коммунизма “только те предприятия сохранили в РСФСР свою жизнеспособность, которые, несмотря на громы и молнии Главков и Центров, а они были далеко не картонные, не утрачивали своих связей с вольным рынком и заботились о самоснабжении, не полагаясь на милость Главков и Центров. Мало того, в конце концов, эти предприятия, не питавшиеся государством из общего котла, давали и государству больше, чем состоящие у него на полном содержании”[12].

Тем не менее и Маркс, и Энгельс задавались вопросом об измерении общественного труда. Так, в письме к Марксу Энгельс писал в 1882 г.: “...Совершенно невозможно выразить экономические отношения в физических мерах”[13].

Знаменательно это суждение хотя бы потому, что письмо было написано незадолго до смерти Маркса, т.е. тогда, когда Энгельс уже создал свои основные произведения. Ведь к физическим мерам относится и время, а в таком случае, как же всё-таки найти необходимый измеритель? Отсутствие в марксизме ответа на этот кардинальный вопрос обусловливает невозможность анализа механизма функционирования капиталистической рыночной экономики на марксистской основе. И, естественно, нельзя анализировать классовые отношения в отрыве от того, как функционирует экономика.

В самом деле, сосредоточившись преимущественно на таких категориях, как прибавочная стоимость и прибыль, Маркс увидел их эксплуататорский характер в самом их производстве на основе частной собственности и совершенно абстрагировался (по крайней мере в своих основных теоретических положениях) от не менее, а скорее более важной проблемы – куда и как направляется прибыль, как поднимать эффективность её использования, не уничтожая её самое?

Ещё при жизни Маркса и особенно после него мировая экономическая наука дала на вопрос об эталоне измерения труда подлинно научный ответ. Его суть в том, что затраты и результаты труда сопоставляются и взаимодействуют в такой бесконечномерности, которая не может даже частично преодолеваться иначе, как с помощью рынка. Известные науке математические выкладки неопровержимо доказывают, что для решения соответствующих уравнений, не поддающихся счёту, не было и не может быть иного механизма, кроме рынка, рыночного ценообразования. Непонимание этой истины или полная отрешённость от данной объективной истины не только определили утопичность марксизма, но и привели в сочетании с огромной разрушительной энергией его последователей к тем катастрофам, которые легли больше всего на плечи советского народа.

Действительно, по смыслу марксистской теории социализм – это такое общественное устройство, которое ликвидирует не только частную собственность, но и конкурентный рынок и рыночное ценообразование, заменяя их государственной собственностью, прямым государственным администрированием в сферах производства и распределения благ и услуг. При этом в качестве альтернативы рынку и конкуренции выступают план и соцсоревнование. С ликвидацией рынка в СССР был полностью отрезан путь для измерения результатов труда самими людьми – потребителями и производителями. И это был громадный регресс по отношению к товарному производству, полное нарушение принципа оплаты по результатам труда. В итоге было создано общество хронического дефицита и абсолютного всевластия номенклатуры. Для десятков миллионов советских людей главным делом жизни стала добыча дефицитных товаров, а для правящей номенклатуры “социалистический строй” был средством достижения своего всевластия, неограниченной возможности командовать и определять судьбы людей.

Отказ марксизма от товарного производства и рынка при социализме обосновывался теорией обобществления производства. Эта же “теория”, в свою очередь, базировалась на идее концентрации и централизации производства, преувеличении роли крупного производства, крупных форм его организации и недооценке мелкого и среднего производства.

Однако за долгий период времени наука и история доказали, что подлинный прогресс состоит не в уничтожении рынка, а в его постепенном и непрерывном совершенствовании. Рынок выступает в роли активного двигателя социально-экономического прогресса, развития демократии и демократических институтов. При этом преодоление дефектов рынка осуществляется с помощью нерыночных средств (прежде всего государства), формируемых на демократической основе, но при безоговорочном признании хозяйственной необходимости самого рынка, а также того, что он представляет собой необходимую базу для демократии.

Печальная судьба была предопределена и марксовой теории трудовой стоимости, согласно которой цена товаров определяется количеством затраченного в производстве временем без учёта соотношения между спросом и предложением и полезности произведённых благ. Не случайно поэтому развитие мировой экономической науки совершалось в обход марксизма, который остался на обочине прогресса мировой общественной мысли. А настоящим переломом, открывшим путь к прогрессу экономической науки, было появление ещё за 20 лет до смерти Маркса теории предельной полезности К.Менгера. Эта теория во многом опровергала его взгляды и, по свидетельству современников, произвела на него столь сильное впечатление, что он практически прекратил работу над “Капиталом”. И экономическая теория стала истинно научной лишь постольку, поскольку способствовала развитию товарно-денежных отношений. И в этом плане она была обращена против Маркса и особенно против советского, ленинско-сталинского марксизма.

Не менее тяжёлой ошибкой является трактовка классиками марксизма мелкого крестьянского хозяйства, как неэффективного, во-первых, и как базы для постоянного нарождения новых эксплуататоров, во-вторых. Критикуя Прудона, Энгельс писал, что “крупное землевладение представит нам желаемую основу для того, чтобы при помощи ассоциированных работников повести земледелие в крупном масштабе, при котором только и возможно применение всех современных вспомогательных средств, машин и т.п., и тем самым наглядно показать мелким крестьянам преимущества крупного хозяйства на началах ассоциации”[14].

Именно на базе такого рода высказываний Маркса или Энгельса в СССР было ликвидировано индивидуальное трудовое крестьянство и искусственно организованы колхозы и совхозы – аграрные фабрики социализма, убедительно доказавшие на деле свою экономическую неэффективность, неспособность прокормить народ собственной страны.

Советское нерыночное хозяйство как не ориентированное на потребителя, с самого начала было обречено. Что же мешало его ликвидации, переходу нашей экономики на давно обнаруживший своё превосходство механизм регулируемого рынка? Такое положение дел правомерно связывается прежде всего и главным образом с самодержавием партийно-государственного аппарата. Нарастали одновременно дефицит и инфляция, причём советская инфляция носила непрерывный характер, ибо сбалансированность масс товаров и денег никогда не обеспечивалась. Всегда спрос превышал предложение товаров и услуг, и дефицит последних лишь нарастал. А героический труд на производстве стал скорее исключением, чем правилом. В условиях уравниловки многие “советские люди” предпочитали халтурный труд при низкой оплате напряженному и продуктивному труду при высокой оплате. Фактически в СССР было создано общество, в своей значительной части люмпенизированное, с очень большим удельным весом людей неумелых и нерадивых, что находит отклик в ошибках и трудностях экономических реформ в наши дни. Причём люмпенизированные слои и не желали перемен к лучшему, в частности перехода к рыночной цивилизации, опасаясь её, и потому оставались приверженцами “социалистического выбора”. Другой же части населения, наоборот, хотелось бы прогрессивных перемен, она могла и хотела работать продуктивно и в полную силу, но оставалась бессильной перед властью. Практически была потеряна мера труда, а следовательно, и мера человека.

В поисках исходных моментов, определивших характер Октябрьской революции, движущих сил и путей последующего общественно-экономического развития нашей страны следует решительно выступать против оценки пролетариата как такого особого класса, на который история возложила задачи свержения господства буржуазии, “экспроприации экспроприаторов” и создания своей диктатуры как системы, которая открывала бы дорогу к полной ликвидации государства, неправомерно рассматриваемого марксизмом как исторически преходящий институт классового господства. Послеоктябрьский опыт России наглядно раскрывает многоплановую фальшь этой концепции.

Во-первых, ни из чего не следует, что октябрьский переворот был поддержан большинством рабочего класса, а тем более его передовыми слоями, т.е. квалифицированной частью. Клеймение Энгельсом, а затем Лениным тех слоёв пролетариата, которые не поддерживали крайне левые организации, как “рабочей аристократии”, вызывает недоумение и неприятие. Во-вторых, по Марксу, диктатура пролетариата должна быть обращена против буржуазии, т.е. собственников, эксплуатирующих людей наёмного труда, а отнюдь не против большинства населения. Между тем даже в 1917-1918 гг. руководство РСДРП (большевиков), получив на выборах в Учредительное собрание в момент своей наивысшей популярности лишь меньшинство голосов, не только разогнало его, но и начало затем последовательно уничтожать те социальные слои, которые ничего общего с буржуазией не имели (прежде всего крестьянство). Компенсировать же быстрое падение своего влияния большевики не могли иначе, как при помощи красного “террора”.

В качестве примера можно сослаться на уничтожение партии левых эсеров – братьев по классу, с которыми большевики делили власть в первое время после октябрьского переворота до 6-7 июля 1918 г. С левыми эсерами, которые ещё в начале этого года имели 30% голосов на V съезде Советов, было покончено[15].

Итак, после октябрьского переворота подавляющее большинство населения нашей страны, а именно “те, кто был ничем”, не только остались с “ничем”, но и оказались поставленными в ещё худшее положение. Не говоря уж о политической несвободе, массы трудящихся потеряли право собственности как средство честного, не связанного с эксплуатацией, труда, — имеется в виду труд крестьян, лавочников, кустарей и т.д. Были резко ограничены права на свободу вероисповедания, передвижения и т.д. “Право на труд” обернулось правом на труд подневольный, принудительный, малопродуктивный. А право на образование утвердилось в обществе не только у нас, но и в других странах Европы и в Америке, причем у нас образование, как и производство и вся общественная жизнь, было в очень большой мере идеологизировано, заключено в тиски тоталитарного режима. В СССР была создана возможность бесплатного, хотя часто и скверного, лечения, но это, как свидетельствует практика многих стран, не является исключительно советским достижением.

В то же время лишь каких-нибудь 5-7% общества стало “всем” и получило “необъятную власть”. Их лидером, их воплощением был Сталин. Он же остаётся их идеалом и в наши дни. Этот правящий класс породил всевластие приспособленцев, лгунов, карьеристов. В качестве “руководящей и направляющей силы” во всей политической, экономической и духовной жизни общества, в партийном и государственном строительстве утвердилась большевистская, коммунистическая партия, как единственная; едва ли не беспрецедентные, господствующие позиции заняла вездесущая тайная полиция, а печать стала послушной этим силам.

Всё, что с нами произошло после Октября 1917 г., чётко прописано у классиков марксизма, особенно касательно диктатуры пролетариата и гражданской войны. Маркс писал, что нужно сменить оружие критики на критику оружием[16], и призывал к революционному террору, чтобы “сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества”. Здесь “только одно средство – революционный терроризм”[17]. Маркс призывал не бояться гражданской войны[18] и смело штурмовать несправедливый, отживший своё эксплуататорский капиталистический строй и наворованную буржуазией частную собственность. При этом всячески осуждались такие “буржуазные” феномены, как парламентаризм, демократия, система защиты прав и свобод граждан, что со временем породило и феномен правового государства, от которого старательно открещивались КПСС и все советские руководители, исключая М.Горбачёва. Более того, Ленин выдвинул принцип: нравственно всё то, что служит интересам революции и построения коммунизма. От этого безнравственного принципа не отходил затем ни один правитель СССР.

А что такое пролетарская революция? По этому поводу Энгельс писал следующее: “Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков и пушек, то есть средств, чрезвычайно авторитарных. И если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать своё господство посредством того страха, который внушает реакционерам её оружие”[19].

Так что мы получили всё то, что и было прописано классиками марксизма. Однако большевики пошли намного дальше. Они, например, объявили о возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране, причём не высокого, а скорее среднего или даже низкого уровня экономического развития, например, в России. И взялись на практике осуществить это дело. Впоследствии было объявлено, что социализм можно построить и в стране, не знавшей капитализма и практически не имеющей пролетариата, а именно в Монголии.

Такова “теория”. Но этого мало. Ленин, Троцкий и другие большевики были убеждёнными сторонниками жёсткой трудовой повинности, трудовых армий. Всем памятен нелепый принцип: “Кто не работает, тот не ест”. И старики, и дети, следовательно. Трудящийся не имеет права выбора, его принуждают, назначают туда, куда нужно начальству, а его мнение немногого стоит. И диктатура пролетариата жёстко расправлялась с непослушными. “В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, — писал Ленин, — дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы… В другом поставят их чистить сортиры. В третьем – снабдят их, по отбытии карцера, жёлтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал над ними, как за вредными людьми. В четвёртом – расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом – придумают комбинации разных средств”[20]. И вот, человек, который в одно время писал, что государство при коммунизме отомрёт, что при коммунизме будет достигнуто “царство свободы”, тут же однозначно подчеркивает: “Нам нужно государство, нам нужно принуждение”[21]. Так и произошло.

То, что мы получили в конце концов – сталинизм, брежневизм, неудавшуюся перестройку и неудающуюся до сих пор трансформацию к рынку и демократии – всё это страшная и роковая цена за слепую приверженность марксистской утопии.

Абсолютно прав наш российский философ А.Ципко, который пишет: “… Наша многолетняя борьба с психологией собственника, за психологию несобственника, была величайшей глупостью, коль скоро уничтожение частной собственности, по сути, обернулось не только разрушением основ экономики, но и основ самой общественной жизни”[22]. Эта глупость порождена марксизмом, его теорией, а марксизм – это реальный и, пожалуй, самый важный источник российского большевизма.

Нельзя не сказать о том, что Маркс отличался неуважением, высокомерием и даже грубостью по отношению не только к своим политическим оппонентам, но и настоящим учёным. Многих крупных экономистов, ставших со временем классиками, он называл “вульгарными экономистами”. Резко и грубо критиковал Маркс русского народника и анархиста, интересного мыслителя М.И.Бакунина. Более того, по его инициативе Бакунин был исключён из I Интернационала на Гаагском конгрессе в 1872 г. Событие это стало одной из серьёзных причин раскола в Международном товариществе рабочих. В своей книге “Государственность и анархизм” М. Бакунин написал о Марксе следующее: “Г. Маркс играл и играет слишком важную роль в социалистическом движении немецкого пролетариата, чтобы можно было обойти эту замечательную личность, не постаравшись изобразить её в нескольких верных чертах.

По происхождению г. Маркс — еврей. Он соединяет в себе, можно сказать, все качества и все недостатки этой способной породы. Нервный, как говорят иные, до трусости, он чрезвычайно честолюбив и тщеславен, сварлив, нетерпим и абсолютно, как Иегова, господь Бог его предков и, как он, мстителен до безумия. Нет такой лжи, клеветы, которой бы он не был способен выдумать и распространить против того, кто имел несчастие возбудить его ревность или, что всё равно, его ненависть. И нет такой гнусной интриги, перед которой он остановился бы, если только, по его мнению, впрочем большею частью ошибочному, эта интрига может служить к усилению его положения, его влияния или к распространению его силы. В этом отношении он совершенно политический человек… Редко можно найти человека, который бы так много знал и читал и читал так умно, как г. Маркс. Исключительным предметом его занятий была уже в это время наука экономическая. С особым тщанием изучал он английских экономистов, превосходящих всех других и положительностью познаний, и практическим складом ума, воспитанного на английских экономических фактах, и строгою критикою, и добросовестною смелостью выводов… Но что замечательнее всего и в чём разумеется г. Маркс никогда не признавался, это то, что в отношении политическом г. Маркс прямой ученик Луи Блана … Впрочем эта странность объясняется просто: риторик француз, как буржуазный политик и как отъявленный поклонник Робеспьера, и учёный немец, в своем тройном качестве гегельянца, еврея и немца, оба отчаянные государственники и оба проповедуют государственный коммунизм, с той только разницею, что один вместо аргументов довольствуется риторическими декламациями, а другой, как приличествует учёному и тяжеловесному немцу, обстанавливает этот, равно им любезный принцип, всеми ухищрениями гегелевской диалектики и всем богатством своих многосторонних познаний”[23]. И ещё: “По воспитанию и по натуре он (К.Маркс – В.К.) якобинец и его любимая мечта – политическая диктатура”[24]. Нетрудно вспомнить, что дела последователей Маркса полностью подтвердили эти оценки.

М.Бакунин указывает и на противоречие в марксистской теории о диктатуре пролетариата и освобождении рабочих. При диктатуре меньшинства страданий у большинства не убавится, считает он. Более того, все разговоры марксистов о народном государстве представляют собой “ложь, за которою кроется деспотизм управляющего меньшинства”[25]. Совсем неплохое предвидение.

Тем не менее в целом Маркса и Энгельса можно считать трагическими фигурами. При их жизни их идеи пролетарской революции и строительства коммунистического общества нигде не подтвердились на практике. После их смерти они прочно воплотились в жизнь только в России, затем через 30 и более лет в ряде других стран, но к концу ХХ в. эти страны, за исключением КНР, КНДР и Кубы, также отказались от идеалов коммунизма. Коммунистические партии в большинстве постсоциалистических стран либо переродились в социал-демократические западного образца, либо перешли в оппозицию с надеждой вновь завоевать государственную власть. Но эти надежды вряд ли будут реализованы на практике, ибо большинство населения этих стран отдает себе отчёт во всех бедах, которые оно пережило, когда коммунисты были у власти.

Итак, марксистское экономическое учение – чисто умозрительное, утопическое учение, восходящее своими корнями к таким утопистам, как Сен-Симон, Фурье, Оуэн, Кампанелла. Главная сторона этого учения – не создание, а разрушение. Такие практики, как Ленин, Троцкий и Сталин, воплощавшие это учение в жизнь в нашей стране, не создали адекватной альтернативы рыночной экономике, не сформировали хозяйство, основанное на активной внутренней мотивации к прогрессу, даже к переменам вообще. А ведь разные хозяйственные системы, разные общества отличаются между собой прежде всего механизмами мотивации к труду. Эти механизмы формируются на базе собственности, характера общественного устройства и принятого законодательства, поддерживаемого всем обществом.

Таким образом, приходится констатировать, что марксизм не создал ни в теории, ни на практике надёжную новую хозяйственную систему, способную выдержать соревнование с рыночной системой, предпринимательством и демократией.

<< | >>
Источник: В. Кудров. КРАХ СОВЕТСКОЙ МОДЕЛИ ЭКОНОМИКИ. 2000

Еще по теме А. Марксизм:

  1. Теоретическая посылка «плюрализации» марксизма — полное и абсолютное «отлучение» марксизма от науки.
  2. Аналитический марксизм
  3. Марксизм
  4. Гуманистический марксизм (A)
  5. Гуманистический марксизм (B)
  6. 1.4 Марксизм
  7. Марксизм о человеке
  8. Марксизм.
  9. 1 Возникновение и развитие философии марксизма
  10. СОЦИАЛЬНО-КЛАССОВЫЕ КОРНИ «ПЛЮРАЛИЗАЦИИ МАРКСИЗМА»
  11. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ «ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОГО МАРКСИЗМА»
  12. ЛЕКЦИЯ 16. Зарождение русского марксизма. Г.В. Плеханов