<<
>>

Экстремальность как краевой феномен.

Выше мы акцентировали в содержании термина «экстремальность» значения «края», «конечности», которые представлены психологически как переживание края, конца. Продолжая эту мысль, добавим необходимость раскрытия содержания и направленности переживания в горизонте смысловой структуры жизненного мира личности.

Связанность экстремальности с феноменом конца, края мы можем обосновать, прежде всего, ссылаясь на Фрейда. Заявляя о том, что в бессознательном нет ничего такого, что могло бы дать содержание понятию об уничтожении жизни, и, следовательно, никакого переживания, подобного смерти, он высказывает следующее предположение: «...страх смерти, — говорит Фрейд, — приходится понимать как нечто аналогичное кастрационному страху, и ситуация, на которую Эго реагирует страхом смерти, представляет собой состояние, при котором Эго чувствует себя оставленным, защищающим его Супер-эго, олицетворяющим судьбу — и с этим наступает конец уверенности в защите от всех опасностей» (Фрейд 3., 2005, с. 47). Из этого фрагмента текста мы выделим следующий момент: страх смерти трактуется как состояние оставленности, покинутости защищающей Эго, скажем, всемогущей инстанцией. В результате, возникает переживание конца, т.е. наступает конец уверенности в защите от всех опасностей. Вот этот последний момент, связанный с концом, мы относим к фундаментальному переживанию уязвимости. Итак, чувство беспомощности и переживание развития травматического страха — аналога травмы рождения, выступает в качестве источника страха как сигнала опасности. В обратной перспективе этот феномен рассматривается Хайдеггером, который считал, что экстремальный феномен приводит личность — бытие личности в сферу «бытия-к-концу» (Хайдеггер М., 1997). Подчеркивая в экстремальности феномен конца, мы должны остерегаться от попадания в плен зачарованности идеей конечности в философии экзистенциализма как единственного основания человеческой аутентичности. Мы исходим из того, что «бытие-к-концу» для живущего всегда есть «бытие-к-началу» — решимость быть, воля «длиться». Маленькая поправка в этом тезисе: «для живущего» — имеет основополагающее значение для всех утверждений о бытии личности Чтобы быть, необходимо иметь — иметь жизнь. Вот почему экстремальная ситуация есть ситуация возможности, но эта возможность открыта живущему, и её сущность заключена в «бытии-возможности», которую возможно реализовать в жизни вопреки небытию.

Угрозу небытия мы назвали выше фундаментальной угрозой, имея в виду угрозу возможности невозможности (Хайдеггер М., 1997). С фундаментальной угрозой, с другой стороны, связана фундаментальная возможность возможности — забрасывание человека в самостановление. В онтологическом горизонте экстремальность — это забрасывание в возможность: возможность быть или не быть. Онтологически сущность всякой экстремальной ситуации заключена в феномене возможности — бытии возможности. Экстремальность определяется стремлением к возможности — возможности быть и длиться вопреки небытию. Таким образом, экстремальная ситуация, в своей сущности, онтологически — это не ситуация отсутствия чего-то, а ситуация присутствия предельного бытия личности, в том числе возможности собственной невозможности.

Даже стресс, по Селье, можно трактовать как реакцию возможности, хотя физиологически она строится на мобилизации организма, направленной на обезвреживание опасности.

Поэтому стресс и определяется не только Лазарусом и другими авторами, но, по сути, и Селье с точки зрения соотношения требований и возможностей организма (индивида), его ресурсов, адаптационного потенциала. Даже на уровне организма экстремальность (стрессовость) характеризует реактивность жизни — жизненность жизни (возможность жизни — стремление к возможности). Предельная возможность, которая связана с экстремальностью, двояка: она есть возможность конца и возможность начала.

Для дальнейшего продвижения проводимого нами анализа напомним, что экстремальная ситуация — это жизненная ситуация конкретного человека. Психологически, собственно, это означает, что экстремальная ситуация есть единство личности и её окружения в темпоральном горизонте — развёртывания сингулярного события жизни человека. Для того чтобы ухватить в экстремальной ситуации онтологический смысл, экстремальную ситуацию как жизненную ситуацию данного человека, необходимо ухватить его с точки зрения способа бытия личности. Мы уже предварительно охарактеризовали способ бытия личности в триаде «мученичества (страдания) — мужества (стойкости) — просветления (трансгрессии)», к которой добавили еще одну составляющую — заботу, выражающуюся в «помощи — привязанности — любви».

Экстремальная ситуация — это такая ситуация, в которой трансформируется бытие личности в жизненном мире. Повседневный модус бытия переходит в неповседневный модус быгия — и создаётся ситуация, или феномен, трансординарной экзистенциальной транзитности (ТЭТ), в которой человек оказывается в потоке экзистенциальных переходов. Неповседневный модус бытия здесь понимается как способ бытия личности в условиях вторжения небытия в бытие, смерти в жизнь. Экстремальность, таким образом, определяется, не как особое свойство, качество или интенсивность, а онтологически, как вторжение небытия в бытие и направленность бытия личности на преодоление (в трансгрессивной работе) небытия.

Для онтологической конкретизации экстремального бытия личности — вторжения небытия в бытие, превращения смерти в феномен жизни — экстремальную ситуацию надо трактовать с точки зрения события. Что касается события, то в экстремальной ситуации мы имеем событие личности как «со-бытие» бытия и небытия. Именно через событие личность вовлекается, забрасьгеается в экстремальный жизненный мир, а мир через событие вторгается в личность, забрасывая личность в двойную возможность «бытия-небытия».

Не опасаясь повторения, скажем, что экстремальная ситуация имеет не только негативную, травмирующую человека сторону, доставляющую страдания, мучения, вовлекающую его в выживание или в деструкцию, негативность, но и позитивную, состоящую в преодолении возможности смерти, забрасывании человека в героическое, мужество, святость, человечность, рост, развитие.

Эти две полярности экстремальности, в целом, как уже отмечалось, создают триадическую структуру (негативное-нейтральное-позитивное, «страдание—стойкость—рост»). С другой стороны, надо разграничивать, конструктивную и деструктивную неповседневность, тогда уточняются два онтологических движения бытия личности: первое — заброшенность человека в небытие, вторжение небытия в бытие, и второе — «вьщвижение» бытия в небытие. Из этого следует, что экстремальность создаётся не только бедствием, но и стремлением человека к восхождению, к возвышенному, сакральному. Тенденция жизневосхождения, соответствующая инструментальной выдвинутости, выходу бытия в небытие, есть в определённой своей форме «позыв овладения», который бросает человека в техническую гонку и конструирование особых гиперреальностей. Этот факт проясняет то, что в существе современной техники человек находится в особой инструментальной экстремальности. Данная форма инструментальной экстремальности отличается от другой формы вдвинутости бытия в небытие — экстатического модуса бытия, самовыражения человека в экстазисе, переходе, восхождении, трансгрессии, сакральном и т.д.

Возвращаясь к модусу негативной неповседневности (бытия личности), мы уточним затронутые два аспекта экстремальности: 1) экстремальность создаёт предельную угрозу, предельную возможность невозможности человека — «бытие-к-концу»; 2) экстремальность создаёт запредельную решимость быть — «жить, чтобы быть», то есть запредельную возможность собственной возможности — «бытие-к-началу». Эту вторую ориентацию бытия личности мы раскрываем также как бытие-к-длительности, или «волю-к-длению». Экстремальная ситуация, с одной стороны, открывает предельную возможность невозможности существования человека, а с другой стороны, бросает человека в трансгрессию — запредельную возможность быть собой или не быть. Угроза конечности, небытия, и стремление, решимость быть (воля «длиться») — два фундаментальных аспекта экстремальной ситуации.

Соединяя вместе оба аспекта экстремальной ситуации, мы уточняем феномен переживания края, который разделяется на близкое и дальнее, предельное и запредельное. Переживание края дифференцируется, разносится между началом, в которое превращается «безысходный конец», и дальним горизонтом собственного существования, из которого человек относится к тому, что близко, в чём он актуально пребывает и в деянии, и в страдании.

Начертим следующую цепочку умозаключений для разъяснения понятия воли к длительности. Человек, как существо живущее, бытийствующее, «имеет» свою жизнь как сингулярное событие, длящееся длительностью всей жизни, в этом смысле континуальности она неограниченна. Действуя в конечных, дискретных жизненных ситуациях, сингулярная жизнь человека не ограничена ни с начала, ни с конца. Конечно, выделяясь из окружения как отдельное, человек в то же время переживает континуальную длительность единственного события — жизни. Жизненное событие человека как длящееся целое конкретизируется, воплощается в собственном становлении в конкретных жизненных событиях. Континуальная длительность жизни развёртывается отдельными дискретными, но континуальными, длительностями (существованиями), создающими потребность длиться и работу связывания отдельных полей длительностей (существований). Каждое жизненное событие есть частичка (момент) сингулярной человеческой жизни, в свою очередь, состоящая из образующих событие моментов, субсобытий — их взаимопроникающей (неаддитивной) серии Событийная серия, составляющая «пространство-время» события, не только взаимопересекается без разрывов (длится), но и находится в становлении (разворачивается и контр-разворачивается). Быть живущим тогда означает: во-первых, иметь жизнь, чтобы жить этой жизнью; во-вторых, иметь жизнь, чтобы быть. Требование «жить» философии жизни дополняется требованиями «быть», создавая фундаментальную формулу существования: «жить, чтобы быть». В этой формуле союз «чтобы» указывает на феномен работы, сущность которой есть забота, получающая своё выражение в движениях индивидуации и приобщения. Поэтому, проживая свою жизнь, человек движется по своей жизни, каждый раз вступая в определенное событие. Вступая в событие до всякой рефлексии о событии, человек уже имеет жизнь (в событии), чтобы быть. Фундаментальная угроза, связанная с экстремальной ситуацией, не может быть исчерпывающе определена в тематическом поле потребности в безопасности, ибо является онтологической — угрозой небытия. Онтологически угроза связана не только с реализацией низших потребностей (по А. Маслоу, потребностей в безопасности), но и высших — в самоактуализации, самореализации и касается не только Я, но и Другого. Экстремальная ситуация угрожает реализации мета-потребности в существовании, создавая возможность невозможности человека, ограничивая человеческие проявления и т.д. Однако, как любил говорить Хайдеггер, там, где угроза, там есть и спасительное (Хайдеггер М., 1997). Экстремальность забрасывает человека не только в возможность смерти, но и в возможность жизни как экстремальное самовыражение в человеке человеческого. Обнаруживается неожиданный поворот в определении экстремальной ситуации — она оказывается, по своей сути, не ситуацией невозможности возможностей, а наоборот, ситуацией возможности, в которой наиболее явно и открыто показывает себя феномен бытия возможности.

В экстремальной ситуации осуществляется переворот бытия личности, и личность забрасывается в ситуацию возможности: человек подходит к пределу, Рубикону бытия, и он в переходе забрасывается в самореализацию. Самореализацию надо трактовать темпо-рально, с точки зрения «воли-к-длению», т.е. темпоральной заботы. Можно даже говорить о принципе онтотемпорального Рубикона. Да, небытие переходит Рубикон в экстремальности, превращаясь в посюстороннее и ничтожащее, но и бытие личности переходит Рубикон в сферу неповседневной воли быть и длиться. Экстремальность двулика: в просвете бытия в экстатичности разворачивается яростное единоборство между конструктивным и деструктивным, добром и злом, «Ничто» и длительностью. Мы не поймём полноценно феномен экстремальности, если не учтём, что человек заброшен в неустранимую сферу ценностей и близкого контакта человеческого и нечеловеческого. В этой ситуации творятся ценности и смыслы[В6] . В данной части нашей работы мы пытались очертить онтологический горизонт понимания экстремальности, который в дальнейшем мы конкретизируем более подробно.

Экстремальные факторы являются источниками, материалом неповседневной реальности, которые в ходе обработки в работе личности складываются в детерминанты расстройства, стойкости или роста. Речь идет о том, из какого горизонта бытия личности обрабатывается жизненный опыт, т.е. тематизируется проблематичность существования.

<< | >>
Источник: Магомед-Эминов М. Ш.. феномен экстремальности. 2008

Еще по теме Экстремальность как краевой феномен.:

  1. Магомед-Эминов М. Ш.. феномен экстремальности.2008, 2008
  2. В психологической литературе экстремальность, несмотря на разнообразие возможных подходов, чаще всего трактуется как «экстремальные условия», «факторы», «ситуации» и в целом согласуется с первым из шести выделенных нами подходов.
  3. ТЕМА 1. Философия как социокультурный феномен Лекция 1. Философия как социокультурный феномен
  4. Экстремальность как экстазис.
  5. Травма как транзитный феномен.
  6. Экстремальность как транзитность.
  7. Абсолютизация смерти как феномен культуры
  8. 2.1.3. Абсолютизация смерти как феномен культуры
  9. § 2. Организованная преступность как социальный феномен
  10. §2. Организованная преступность как социальный феномен
  11. 7.1. Язык символов как эпистемологический феномен
  12. Язык символов как эпистемологический феномен
  13. Самотрансценденция как феномен человека
  14. Самотрансценденция как феномен человека
  15. Знание как сознательный феномен
  16. 7.2.8. Кац Л.М. 45 лет Приморской государственной краевой картинной галерее (1966).
  17. Телесность как интегративный личностный феномен
  18. Телесность как интегративный личностный феномен
  19. Судебная власть как общеправовой феномен: