<<
>>

Итак, воплощенный человек (как вид и как индивид) наделен способностью материализующего сознания или сознающей материи.

Параметры этой способности (ко­торую Мать, по свидетельству Сатпрема, называла «те­лесным сознанием») таковы91:

— внутреннее видение (видение-осязание);

— отсутствие центральной оси упорядочения опыта (эго);

— отсутствие самосознания (у Д.Т.Судзуки данная способность упоминается как «му-син», Мать говорит о ней следующим образом: «как только осознаешь, все пропадает»);

— отсутствие ограничений пространства-времени.

Доступно отдаленное прошлое и будущее. Все сосуще­ствует в режиме «здесь и теперь»;

— постижение через проживание в себе. Стремясь понять объект, человек не анализирует и преобразует его, а становится им;

— человек понимает язык птиц и животных (симво­лическое выражение данной способности мы встречаем у Адама; святые также были способны к такому взаимо­действию с миром — вспомним Франциска Ассизского, устыдившего «Брата-Волка», который пожирал людей, а также то, как он общался с птицами — см. «Цветочки»; этой же способностью обладают шаманы).

Однако в результате постижения (проживания в себе) добра и зла изначальная субстанция воплощения струк­туры «человек» (материя-сознание) видоизменяется, рас­падаясь на противоположные составляющие — бессозна­тельную материю и нематериальное сознание. Отныне эта прежде устойчивая структура теряет свою целостность и уравновешенность. Вместо гармоничного сочетания центростремительных и центробежных тенденций начи­нают преобладать последние. В результате структура, ра­нее не нуждавшаяся в дополнительных средствах поддер­жания целостности, оказывается на грани разрушения, распада. Чтобы выжить, каким-то образом восстановить утраченную целостность, компенсировать возникшее не­равновесие и неустойчивость, человек вынужден преоб­ладающим отныне центробежным тенденциям противо­поставить некое объединяющее начало.

Эту функцию, на мой взгляд, и выполняет самость92, эго, Я-тенденция93. И именно в этом мне видится причи­на того, почему самость так укоренена в человеческой куль­туре, хотя многочисленные свидетельства — и духовные, и практические — убеждают в том, что «Я» — не более, чем иллюзия. Даже в том случае, если человек на уровне созна­ния принял это суждение, мысленно согласился с ним и пытается отказаться от этого затемняющего представле- ния94, ему очень трудно осуществить это на практике.

Итак, в результате грехопадения произошла транс­формация параметров излучения, поскольку материя и сознания, составлявшие ранее одно целое, оказались ото­рваны друг от друга. Открывшийся человеку мир был со­всем другим, новым, незнакомым, опасным. В прежнем мире материи-сознания все было понятно, т.к. существу­ющее в нем имело те же параметры, что и вещество-но­ситель структуры «человек» («мы все одной крови — ты и я» Р.Киплинга). Поэтому способом постижения в подоб­ных условиях было «вчувствование» в объект. Если опи­раться на свидетельства духовных подвижников, а также данные культурной антропологии, то можно сказать, что подобное вчувствование предполагает следующие мо­менты: а) человек обращает внимание на объект, б) тот начинает как бы изнутри светиться в ответ (озаряется внутренним светом), в) человек как бы проникает внутрь объекта, становится им, переживает происходящее в нем, как в-самом-себе-совершающееся.

Поэтому такое пости­жение мгновенно, точно, полно, ярко.

Не исключено, что именно такой тип восприятия- вчувствования лежал в основе эзотерического знания: когда человечество уже утратило эту способность пости­жения и всемерно развивало способность сознания, ко- роли-священники95, возможно, сохранили ее. И имен­но поэтому оказались способны извлекать знание той степени глубины, которая уже была недоступна рядо­вым членам сообщества. Отсюда и представление о «древней мудрости»: «древней» — потому, что она бази­ровалась на той способности постижения, которая была свойственна раннему человеку. Кроме того, мне дума­ется, что именно эта реликтовая способность знания- вчувствования лежит в основе глубинных научных прозре­ний. Данным обстоятельством может объясняться и ха­рактер внутренних переживаний в момент инсайта: мгновенное постижение, решение обнаруживается ра­зом, во всей полноте, еще до того, как построена логи­ческая цепочка объяснения, человек ощущает восторг, блаженство. И напротив, рутинные научные методы, на мой взгляд, основаны как раз на эволюционно более по­зднем способе постижения — методе проб и ошибок, ког­да человек в своем узнавании ориентируется на возмож­ность непосредственного взаимодействия только с по­верхностной стороной объектов.

Итак, в результате происшедшей трансформации человек оказался в чуждом и неведомом мире. Но самое неприятное заключалось в том, что он утратил способ­ность постижения, которой спонтанно и ненасильствен­но обладал ранее: он больше не мог стать каким-либо объектом, поскольку его природа теперь была иной, аль­тернативной по отношению к тому, чем он мог бы стре­миться почувствовать себя (ведь параметры излучения мира остались прежними, изменился только человек).

Итак, мир, который теперь «отзывался», резониро­вал в ответ на это новое изучение, был совсем другим, чем прежде. Субъективно это переживалось как выпаде­ние в совершенно новый, незнакомый, ранее неведомый мир. При этом была утрачена прежняя способность по­стижения через проживание в самом себе. В результате, как мне кажется, должна была сложиться довольно дра­матичная ситуация: выживание требует понимания про­исходящего и в некоторых случаях предсказания хотя бы ближайшего будущего, а человек утратил способность постижения, которой обладал вот только что. Он еще отчетливо помнит, как это делается. Он по-прежнему пытается использовать тот же прием. Но ничего не по­лучается: в ответ на направление внимания объекты боль­ше не озаряются внутренним светом, не раскрываются навстречу человеку. Он пытается стать объектом, ощу­тить в себе происходящее в нем, но ему это не удается, теперь он всегда вне объекта96.

Но выживать необходимо. И человек оказывается вынужден искать какие-то другие способы постижения. Он начинает действовать вслепую, «методом проб и оши­бок» (в просторечье, «методом тыка»97). Постижение глу­бинной сути предметов в переживании-проживании боль­ше не доступно. Отныне непосредственно воспринима­ется лишь внешняя, поверхностная сторона объектов. Понятно, что огромное количество предметов при этом становятся неразличимыми, или различаются несуще­ственно (ведь их внутренняя, сущностная природа боль­ше не ощущается, а чисто внешне многие предметы сход­ны). Это, на мой взгляд, и есть основа, предпосылка обоб­щений, категоризаций, формирования в языке общих понятий. Не случайно у примитивов каждое дерево, каж­дый кустик, каждый пригорок имеет свое название98. Мы этому удивляемся, мы не понимаем, как можно так из­нурять свою память. Мыслимое ли дело помнить сотни индивидуальных имен предметов, которые вообще-то все — «дерево»! Нам не понятно, зачем им это нужно. А они просто так видят, так ощущают и переживают мир. Они спонтанно и без усилий воспринимают глубинную природу каждого конкретного дерева, поэтому для них все они различаются так же, как для нас различаются наши знакомые. Ведь для нас они не просто — люди, а Иван Петрович, Тамара Сергеевна, Николай Александ­рович. Мы их помним под собственными именами не потому, что не способны к категоризации, а потому что для нас они все разные: каждый со своим характером, привычками, пристрастиями. Примерно то же, я думаю, верно и в отношении представителей примитивной куль­туры. Только они еще не обладают способностью к обоб­щению, поскольку не имеют предпосылок к этому. Их восприятие окружающего таково, что затрудняет «нераз­личение» деталей. Они слишком отчетливо видят их сво­еобразие, неповторимость.

Потом общее понятие начинает восприниматься как признак, качество: «дерево» — быть деревянным, «ка­мень» — быть каменным. На этой основе уже возможно формирование абстрактных понятий — «деревянность», «быстрота», «краснота», «пустота».

Что лежит в основе подобной динамики когнитив­ных средств? На мой взгляд, специфика жизненной си­туации, в которой человек оказался вслед за проживани­ем в себе добра и зла. Как я уже отмечала, это, с одной стороны, «выпадение» в совершенно новый, неведомый мир, с другой, — невозможность его узнавания с помощью ранее имевшихся средств постижения. В этих условиях поиск и всемерное развитие каких-то альтернативных средств познания оказался в буквальном смысле вопро­сом жизни и смерти.

Почему когнитивные средства развивались именно в том направлении, в каком это характерно для совре­менной технократической культуры?

А по-другому, скорее всего, просто и не могло быть. Поскольку человек утратил способность спонтанного, глубинного постижения сущности объектов, но сохранил возможность взаимодействия с их поверхностными струк­турами, он мог опираться лишь на эту возможность. Что это означает? Это и означает развитие тех средств, кото­рые основаны на использовании пяти органов чувств, обеспечивающих взаимодействие именно с таким уров­нем реальности. Сущность определенным образом пред­ставлена в своих поверхностных проявлениях, и теперь, добираясь до сущности, человек оказывался вынужден идти именно от поверхностных проявлений (и от собствен­ных средств восприятия этих поверхностных проявлений) к глубинным.

Однако совершенно очевидно, что этот путь (от вос­приятия поверхностных проявлений на основе исполь­зования собственных органов чувств — к постижению сущности) опосредован гипотезами и мысленными ре­конструкциями. Ведь как бы хорошо ни ощупали, ни обнюхали, ни потолкали предмет, мы непосредственно получим информацию о том, каков он наощупь — глад­кий или шершавый, ребристый или округлый, чем он пахнет, какую имеет форму, цвет, как поддается воздей­ствию и т.п. Но все это само по себе совсем не является сутью предмета. А его суть необходимо знать для того, чтобы предвидеть его поведение, чтобы использовать его в своей жизни, в конце концов, чтобы не бояться его99.

Из всех этих предпосылок и вырастает то, что мы называем современной наукой. Любой объект, с которым мы имеем дело, предстает для нас как некий вариант чер­ного ящика: мы знаем, каков он снаружи, знаем, что про­исходит в результате того, что мы поступим с ним тем или иным образом, но мы не знаем, почему. И все наши по­иски оказываются ориентированными на то, чтобы по­нять, почему (ведь это и будет означать, что мы узнали его глубинную суть). Отсюда, как мне кажется, исключи­тельная ориентация западной традиции на поиск причин­но-следственных связей100.

А что такое выявление причинно-следственных свя­зей, поиск сути, если он движется от внешнего к внутрен­нему? Это всегда мысленный эксперимент, домыслива­ние, предположение и его проверка. Иначе говоря, неиз­бежным становится колоссальное возрастание значения и роли мыслительной сферы в жизни человека. Потому что отныне только таким путем — через исследование вне­шних проявлений, гипотезы о том, какими причинами обусловлено то, с чем мы сталкиваемся на поверхности, и их проверку — мы можем узнавать, что там внутри.

Таким образом, как видим, сама логика эволюции че­ловека как вида обусловила выбор направления его когни­тивной эволюции. В качестве предпосылок я бы обратила внимание на следующие обстоятельства:

— человек оказался в новом для него мире;

— он утратил возможность постижения, с помощью которой ориентировался ранее;

— он испытывал практически не проходящее чувство страха и неуверенности;

— у него сохранилась единственная возможность познания — через использование органов чувств и взаи­модействие с поверхностными пластами предметов;

— теперь постижение сути оказалось неразрывно свя­занным с поиском ответа на вопрос «почему?» (т.е. вы­явление причинно-следственных связей): почему мы имеем на поверхности то, что имеем? Почему предмет ведет себя так, а не иначе?

И, наконец, самое главное: утрата способности не­посредственно переживать суть объектов привела к тому, что многие аспекты, определяющие их специфику, стали для нас не воспринимаемыми, как бы стерлись, исчезли.

Это и было, на мой взгляд, важнейшей предпосылкой того, что эволюция когнитивных средств освоения мира оказалась ориентированной на выделение общего в мно­гообразном, на формирование на этой основе идеализа­ций и абстракций.

В пользу данного вывода свидетельствует то обстоя­тельство, что представители примитивных культур, об­ладая завидной памятью, острой наблюдательностью и прекрасным воображением оказываются неспособными к осуществлению простейших, с нашей точки зрения, операций. Например, счет их очень утомляет. Они могут начинать считать «один, два, три». Затем следует «мно­го». Аесли их просят продолжать, говорят, что они очень устали. Или еще пример. Один представитель племени выполнял по просьбе экспериментатора счет. Досчитав до 60, он сказал, что дальше считать не будет, потому что таких больших стад свиней просто не бывает.

Ранее бытовавшая точка зрения, в соответствии с которой они этого делать не могут, потому что у них сла­бо развито мышление, сейчас уже никого не убедит, по­скольку совершенно очевидно, что во многих отноше­ниях примитивы дадут сто очков вперед современному человеку. Значит, причина здесь не в слабости их мыс­лительных возможностей, а в чем-то другом.

Иногда предполагают, что причина в том, что им это просто не нужно. При таком подходе оказывается, что арифметика и геометрия стали развиваться потому, что человеку понадобилось решать хозяйственные задачи, свя­занные с пересчетом площадей, учетом потребленных продуктов и материалов и т.п. Но какие у нас основания думать, что развитие счета явилось следствием новых хозяйственных потребностей, а не то и другое (и новые хозяйственные потребности, и способность счета) — син­хронистическими событиями (в терминологии М.-Л. фон Франц), обусловленными констелляцией некой новой жизненной ситуации? Явления в мире связаны такими сложными зависимостями, что иногда их сведение к про­стым и однозначным причинно-следственным отноше­ниям существенно огрубляет картину происходившего.

Анализ логики эволюции человека и сопутствовав­ших этому процессу изменений его когнитивных возмож­ностей склоняет меня к мысли, что в основе и новых по­знавательных возможностей, и развития новых познава­тельных средств, и возникновения новых хозяйственных задач лежало нечто общее. И это общее, на мой взгляд, — изменение сущностной природы человека и сопутствовав­шее ему изменение характера мировосприятия (утрата спонтанной способности постигать в непосредственном усмотрении суть объектов, а также трансформированное вйдение самих предметов и их свойств101).

Иначе говоря, примитивный человек не потому не использует обобщений и абстракций, что это в принципе за пределами его возможностей, и не потому, что отсут­ствуют хозяйственные задачи, которые побудили бы его к этому, а потому, что его вйдение мира и конкретных объек­тов делает такой прием слишком грубым, слишком насиль­ственным по отношению к миру, неорганичным миру.

Мне кажется, это подобно тому, как если бы нам ска­зали: «Дайте собственные имена всем деревьям в парке возле вашего дома. И отныне, когда захотите что-то ска­зать о деревьях, уточняйте, используя собственное имя, какое конкретно дерево вы имеете в виду». Я думаю, та­кая инструкция вызвала бы у нас чувство внутреннего протеста: «Какой смысл? Зачем? Что это дает? То, что я могу сказать о деревьях, чаще всего имеет отношение к любому из них, а не к какому-то конкретному. Так зачем так напрягаться?».

Обратим внимание: я не хочу этого делать не пото­му, что не могу, а потому, что не вижу смысла, ведь та фун­кция, в которой деревья выступают по отношению ко мне, не требует их индивидуального различения. Грубо говоря, они для меня все на одно лицо. Я вижу, что чис­то внешне они различаются, но для меня это различие не существенно, потому что их суть (для меня) — одна и та же. Наверное, если бы я могла на какое-то мгновение стать каким-то конкретным деревом, ощутить его как часть самой себя, пережить его сущность в себе, оно на­всегда для меня осталось бы особенным, выделенным, не похожим на другие. Но поскольку мне это не доступ­но, и то отличие от других деревьев, которое я обнару­живаю в результате чисто внешнего взаимодействия с ним, не существенно для моих повседневных нужд, я аб­солютно ненасильственно отношу его к общей катего­рии «дерево».

Как видим, здесь действительно можно сказать, что я этого не делаю, потому что мои повседневные нужды никак не связаны с индивидуальным именованием де­ревьев. А можно сказать, что я этого не делаю потому, что не способна к непосредственному переживанию глубин­ной сути данного конкретного объекта. И то, и другое объяснение, в принципе, справедливо. Но второе мне кажется более фундаментальным: ведь даже если мои повседневные нужды изменятся и для меня будет полез­но и выгодно использовать индивидуальные имена для каждого дерева, это еще не означает, что для меня станет возможным непосредственное взаимодействие с их глу­бинной сутью, которое, по большому счету, и лежит в основе индивидуации воспринимаемого.

Итак, в основе современной эволюции когнитивных средств, на мой взгляд, лежит утрата способности непос­редственного восприятия-переживания сути предметов, а также изменение параметров внутреннего мира человека за счет его распада на противоположности. Первое при­вело к тому, что единственным источником получения знания об объектах стало исследование различных вне­шних проявлений их сущности и ее реконструкция в про­цессе выявления причинно-следственных связей, ведущих от внешнего к внутреннему. Второе — к тому, что мир, в котором человек был вынужден жить, оказался для него поделенным на противоположности, утратившим цело­стность. Т.е. мало того, что отныне он мог непосредствен­но взаимодействовать только с внешней стороной объек­тов, но и восприятие этой внешней стороны оказалось искаженным в соответствии с собственной диссоцииро­ванной природой человека.

Таким образом, мы видим, что серьезно осложни­лись условия адаптации к окружающей действительнос­ти. Вместе с тем, задача выживания требовала того, что­бы были найдены средства, позволяющие компенсиро­вать эти затруднения, поскольку устранить их человек не мог. Таким средством компенсации в познавательной сфере, как мне кажется, и стало всемерное развитие мыш­ления, и в частности, сознания, а также тех средств, ко­торые с ним связаны. Почему я думаю, что сознание мо­жет рассматриваться как средство компенсации тех ут­рат познавательных возможностей, которые человек понес в результате грехопадения?

5.1.

<< | >>
Источник: Бескова И.А.. Эволюция и сознание (когнитив­но-символический анализ). 2001

Еще по теме Итак, воплощенный человек (как вид и как индивид) наделен способностью материализующего сознания или сознающей материи.:

  1. Итак, воплощенный человек (как вид и как индивид) наделен способностью материализующего сознания или сознающей материи.
  2. Глава 2. ЖИЗНЬ, КАК ВЫСШАЯ ЦЕННОСТЬ, КАК ЕДИНСТВО МАТЕРИИ И СОЗНАНИЯ
  3. именно в Африке возник человек как биологический вид
  4. Сознание как духовное отношение человека к миру
  5. В Германии и Швейцарии акционерное соглашение, как правило, не рассматривается как самостоятельный вид договора.
  6. Одной из важнейших способностей, которые связываются в современной научной традиции с сознанием, является способность к усвоению языка
  7. «Способности» творческого интеллекта в XV веке были эмпирически обнаружены в мышлении индивида
  8. 3.1. Педагогические способности как духовные
  9. Церковь как высший вид общества
  10. 2. Управление многоквартирным домом как вид деятельности.