<<
>>

Глава 12. Шум и ярость, или Сомнительная мудрость из рубрики "Мнения и комментарии"

Бытует, кажется, единодушное мнение, что Великая Депрессия была плохой штукой. Стоит задаться вопросом почему.

Жизнь во время экономического кризиса имеет два недостатка. Во-первых, из-за кризиса объем вашего потребления — того, что вы могли бы потребить за всю вашу жизнь, — сокращается.

Во-вторых, это вынуждает нас принять менее привлекательную структуру потребления, чередуя праздник с голодом, вместо более равномерного распределения удач и неудач на протяжении всей жизни.

Этот второй недостаток весьма значителен. Опыт показывает, что людям свойственно по возможности выравнивать свое потребление. Если вы ежемесячно получаете зарплату в 4,000 долларов, маловероятно, что вы потратите эту сумму за один день и будете питаться в бесплатных столовых всю оставшуюся часть месяца. Выбрав себе жизнь в хижине в течение своих первых 40 лет, вы, возможно, сумеете добиться жизни во дворце во второй половине своей жизни, но немногие из нас сделают такой выбор, если этого можно избежать.

Неудачи переносятся легче, если их разделить и принимать дозированно, а не сразу одной горькой пилюлей. Этим в сущности и объясняется тот факт, почему кризисы столь непопулярны, и я бы не стал с этим спорить, если бы не прочел одного письма в New York Times , написанного Феликсом Рогатином, который явно считает иначе.

Господин Рогатин — видный финансист, председатель Корпорации муниципальной помощи штата Нью-Йорк, входящий в круг советников президента Клинтона. Его письмо стоит воспроизвести полностью.

Редактору:

Меня поразила и обескуражила предыдущая передовица в New York Times в поддержку стратегии государственного кредитования в качестве приемлемого способа оказания помощи обанкротившимся ссудосберегательным учреждениям. Кредиты могут быть политически целесообразными; однако это не так как с экономической, так и с нравственной точки зрения. Имея дело с подобного рода фиаско, разумнее всего погасить убытки в 130 миллиардов долларов временным, на три-четыре года, повышением подоходного налога. Экономика проста:

(1) Кредит превратит 130 миллиардов долларов убытков в 500-миллиардную брешь на 20-30 лет. И будет продолжать оказывать давление на кредитные рынки, ведя к повышению процентных ставок. Это добавит сумму в размере от 10 до 15 миллиардов долларов в качестве процентов к дефициту государственного бюджета, а расходы на погашение процентов станут второй по величине (после расходов на оборону) статьей государственных расходов. Что потребует сохранения значительного притока иностранного капитала. И приведет к сокращению крайне необходимых внутригосударственных программ.

(2) Временное повышение налога на три-четыре года позволит избежать от 300 до 400 миллиардов долларов в затратах на погашение процентов и будет способствовать снижению процентных ставок и капитальных затрат. Это подстегнет экономический рост. У налога не будет негативных экономических последствий, поскольку государственная помощь по сути представляет собой программу трансферта от налогоплательщиков вкладчикам.

(3) Базовые принципы экономики оправдывают кредиты только для оплаты активов с значительным сроком эксплуатации. Ничто не отстоит так далеко от этого определения, как кредит на финансирование уже понесенных потерь.

Нравственная проблема еще проще. Кредиты взваливают на последующее поколение бремя расплаты нашей глупости и обременяют малообеспеченных американцев расходами по процентным ставкам. Подоходный налог возлагает бремя туда, куда нужно: на нынешнее поколение и на американцев с более высоким уровнем дохода. В разрушительном наследии 1980-х годов ключевая роль будет отведена чрезмерной спекуляции и кредитам.

К сожалению, поддерживая сейчас идею кредитов в качестве средства оказания помощи ссудосберегательным ассоциациям, а ранее — идею использования облигаций с высокой степенью риска в частном секторе, вы не порываете с этим наследием. Для многих из нас ваш голос — голос разума. Но нужно быть разумными в оценке государственного и частного финансирования. Чрезмерные кредиты не разумны.

Феликс Г. Рогатин Нью-Йорк, 25 июня 1990 г.

Я часто просматриваю New York Times в поиске писем, выдающих незаурядное экономическое невежество, и сохраняю их в папке с неприлично громким названием «Шум и ярость». Я пользуюсь этой папкой «Шум и ярость» при составлении экзаменационных задач, где воспроизвожу какое-нибудь письмо и прошу студентов указать содержащиеся в нем заблуждения. Хотя конкуренция за репутацию жесткая, письмо господина Рогатина представляет собой ценную находку. К сожалению, времени, отведенного на эти экзамены, недостаточно для компетентного студента, дабы воздать должное тому богатству материала, что обеспечивает господин Рогатин. Если я когда-либо воспользуюсь его письмом на экзамене, то упрощу задачу, попросив студентов ограничиться анализом, например, главной ошибки из каждого абзаца.

Можно также попросить их ограничиться анализом менее явных ошибок, намеренно пропуская особенно очевидные. Это позволило бы освободить их, например, от комментариев по поводу первого пункта господина Рогатина, согласно которому кредит превращает 130 миллиардов долларов убытка в «500-миллиардную брешь на 20-30 лет». Когда студенты-второкурсники воспринимают доллар, выплаченный 20 лет назад, как эквивалент того доллара, который выплачен сегодня, мы обычно советуем им не заниматься экономикой ввиду отсутствия таланта к ней. Если он действительно уверен в таких расчетах, то господину Рогатину будет приятно одолжить мне 200 миллиардов долларов сегодня, полагая, что через 20 лет он получит 300 миллиардов долларов, заработав на этой сделке 100 миллиардов долларов от сделки. Буду рад услужить ему. Следуя моим указаниям игнорировать эту и несколько других таких же элементарных ошибок, студенты могут приступить непосредственно ко второму пункту и утверждению, что «у налога не будет негативных экономических последствий, поскольку государственная помощь по сути представляет собой программу трансферта от налогоплательщиков вкладчикам», как будто временное повышение подоходного налога не стимулирует откладывание выгодных предпринимательских инициатив на несколько лет.

Это привело бы их к моей излюбленной части письма-третьему пункту, где господин Рогатин фабрикует чистейшей воды выдумку, некие «базовые принципы экономики», которые противоречат азам экономической науки: никогда не занимайте средства для финансирования уже понесенных потерь. Я полагаю, это означает, что если ваш дом сгорит, вам не следует брать ипотеку для покупки нового; гораздо лучше жить в картонной коробке, покуда не накопите достаточно, чтобы купить себе новый дом.

Вот базовый принцип экономики, действительно известный экономистам: стремиться в разумных пределах выравнивать свое потребление. Если вы потратите 2,000 долларов на отпуск на Гавайях, не стоит сокращать расходы в этом месяце на 2,000 долларов, чтобы профинансировать отдых; вместо этого сократите на чуть-чуть свои расходы в течение многих месяцев. Сделайте то же самое, если вы потеряете кошелек или когда вас призывают помочь ссудосберегательным учреждениям. Несчастье легче переносится в малых дозах. Растяните тяготы во времени; не пытайтесь достичь всего сразу.

Принцип господина Рогатина, который утверждает обратное, предполагает, что Великая Депрессия была, по-видимому, хорошей идеей. В 1930-е годы производительность упала, что есть «уже понесенные потери», а в таких условиях господин Рогатин предоставил бы нам перенести все невзгоды в одной чудовищной дозе. Но если вы поговорите с людьми, пережившими Великую Депрессию, то увидите, что практически все они предпочли бы распределение этих тягот по времени, понемногу снижая свой уровень жизни в течение более длительного периода. Если людям не нравится страдать от невзгод в концентрированном виде в течение нескольких лет, вследствие прихотливых законов экономической цикличности, почему им должно больше понравиться, если подобное случится по воле правительства?

К счастью, люди могут и будут защищать себя от «плана Рогатина». И именно потому, что они предпочитают выравнивать свое потребление, люди будут занимать больше (или, что то же самое, меньше экономить), чтобы благополучно перенести временный период высоких налогов, которые он предписывает. Результат будет почти такой же, как если бы государство сделало займы.

Поэтому, если пункт (2) господина Рогатина верен, то его план не будет иметь практически никакого влияния. Решение государства не предоставлять кредит будет компенсирован кредитом от самих граждан. Но не совсем так. Простые люди берут кредиты по более высоким процентным ставкам, чем государство. Поэтому предложение господина Рогатина сводится к следующему: позволить людям попытаться взять для себя кредит по высоким процентным ставкам вместо того, чтобы позволить государству взять его по более низкой ставке.

Это, мягко говоря, не слишком хорошо. Но, к сожалению, пункт (2) господина Рогатина неверен, что делает его план не просто плохим, а пагубным. Временное повышение налога остановит производственную деятельность, повысив процентные ставки и не давая людям возможности растягивать нежелательные эффекты «уже понесенных потерь» с помощью кредитов, как это диктует экономическая теория.

План Рогатина — это рецепт глубокого экономического кризиса, обоснованный изобретенным принципом, предполагающим «желательность» таких кризисов. В этом смысле он внутренне непротиворечив, но лучше от этого не становится.

Сейчас, открыв свою папку «Шум и ярость», хочу поделиться еще одним из моих любимых писем.

Редактору:

Хотя расходы, производимые физическими лицами и фирмами, являются важной составляющей экономики Соединенных Штатов, неправильно было бы недооценивать ту роль, которую играют в стимулировании экономики государственные расходы.

С моей точки зрения, как университетского преподавателя и ученого, я вижу, что кризис и в университетах, и в научных исследованиях в значительной степени связан с сокращением государственных программ. Людей сокращают, набор новых сотрудников заморожен, а стипендиальные программы находятся под угрозой.

Если бы государственные расходы в нашем секторе были восстановлены до прежних уровней, мы могли бы возродить программы реконструкции и строительства, предоставляя рабочие места в строительной отрасли и увеличивая свои возможности в области преподавательской и научно-исследовательской деятельности. Студенты, получающие стипендии, снова бы имели средства для приобретения того, что им нужно, в дополнение к экономической деятельности.

Мы могли бы себе позволить привлечь кадры для проведения научных исследований и приобрести материалы, которые вновь способствовали бы развитию не только наших научных программ, но также и экономической науки.

Уверен, что другие американцы могут найти много примеров в своих областях, где сокращение государственных программ напрямую привело к нашему экономическому спаду. Государство не должно безвольно сидеть и наблюдать сползание экономики в пропасть. Государство —ключевая часть экономики, и его сверхбережливая политика помогла нам очутиться в этом хаосе.

Чтобы исправить ситуацию и вновь встать на ноги, нам, возможно, придется прибегнуть к дефицитному финансированию.

Рональд Бреслоу, Нью-Йорк, 18 декабря 1991 года.

Профессор Бреслоу — профессор химии Колумбийского университета, лауреат Национальной научной медали. Как компетентный ученый, он, конечно, понимает закон сохранения энергии. Энергию можно перемещать из одного места в другое, но ее невозможно создать из ничего. Вот почему вечный двигатель невозможен.

В экономике также есть свои законы сохранения. Можно перемещать ресурсы из одного места в другое, но даже государству не по силам создавать их из ничего. Так же, как законы физики исключают существование вечного двигателя, так же и экономическими законами не предусмотрены бесплатные обеды. Государство может конвертировать ресурсы в лаборатории и поставлять их Колумбийскому университету, но те же ресурсы тем самым отвлекаются от их альтернативного использования.

Если государство тратит доллар, чтобы взять на работу научного сотрудника для профессора Бреслоу, то этот доллар откуда-то берется. Самый простой случай для понимания — это когда доллар поступает от повышения чьих-то налогов, скажем, Джона Доу. В результате Джон покупает на две плитки шоколада меньше. Новые рабочие места для студентов-выпускников имеются, но их, соответственно, становится меньше для кондитеров.

Профессор Бреслоу, несомненно, может предложить множество альтернативных сценариев. Может быть, когда налоги Джона поднимутся, он не станет покупать меньше сладостей, но вместо этого снимет доллар со своего сберегательного счета. Вследствие чего в банке Джона станет на доллар меньше для кредитования Мэри Роу, которой теперь придется сократить свои расходы. Мэри воздерживается от покупки венчика для взбивания яичных белков или откладывает покупку автомобиля, а производители венчиков или автомобилей нанимают на работу меньшее количество людей.

Этим альтернативы не исчерпываются. Я уверен, что если бы Бреслоу хотел настоять на своей точке зрения, то он мог бы перечислить десятки других способов для государства, как получить доллар, и еще с дюжину иных возможных реакций от частных лиц. Но каждая из этих альтернатив должна вылиться в доллар, который не будет потрачен где-то в другом месте экономики. В этом легко обмануться, потому что косвенные последствия повышения государственных доходов иногда бывают неявными. Столь же легко обмануться и по поводу вечного двигателя. Для этого нужно только рассматривать одни части машины, игнорируя при этом другие. Кажется, будто электрическая розетка в стене, если рассматривать ее саму по себе, производит электроэнергию. На самом деле она лишь подает энергию, выработанную электростанцией. Существует одно существенное различие между вечным двигателем и бесплатным обедом. Если бы я, как экономист, должен был сконструировать вечный двигатель, New York Times , скорее всего, проконсультировалась бы у специалиста (например, у профессора Бреслоу), прежде чем с уважением отнестись к моей инициативе. Когда профессор Бреслоу, как выдающийся ученый-физик, проектирует бесплатный обед, New&gt; York Times принимает его за чистую монету. Другими словами, New York Times признает, что утверждения о химии или физике должны основываться на некоторых фундаментальных представлениях о предмете, но не может признать, что то же самое относится и к экономике. Подобное непонимание является признаком широко распространенной экономической неграмотности, что печалит и злит меня.

Конечно, согласно многим экономическим моделям государственные расходы действительно могут стимулировать совокупный выпуск и занятость. Но ни одна из этих моделей не согласуется с упрощенным анализом профессора Бреслоу, в котором грубо игнорируется источник государственных средств. Простейшие модели, с которыми согласился бы любой экономист, выглядят примерно так: государство расточительно тратит средства на временные проекты, создавая краткосрочные экономические трудности, которые люди пытаются преодолеть с помощью кредитов. Это ведет к росту процентных ставок, что делает обладание деньгами менее желательным (так как деньги — беспроцентный актив), поэтому люди пытаются избавиться от них, покупая товары длительного пользования. В свою очередь это ведет к росту цен, который побуждает производителей увеличивать выпуск своей продукции, что приводит к росту занятости[25].

Готов держать пари: профессор Бреслоу имел в виду совершенно не это. Размер моей папки «Шум и ярость» быстро меняется каждый раз, когда я удаляю устаревший материал и набираю новый, идя в ногу с New York Times. Некоторые записи слишком хороши, чтобы отказаться от них совсем, как, например, мнение радиокомментатора Айра Айзенберга, который выступает за передачу уличным попрошайкам ваучеров на получение услуг у местных торговцев в качестве альтернативы наличности. Он объясняет, что ваучеры «не могут быть обменены на алкоголь или сигареты, не говоря уже о запрещенных наркотиках». Почему же не могут?

Моя папка пополняется вырезками не только из New York Times. Передо мною лежит письмо в Wall Street Journal от Ричарда С. Леоне из Управления портами Нью-Йорка и Нью-Джерси. Господин Леоне объясняет, почему аэропорты Кеннеди и Ла Гуардиа не могут быть приватизированы: их стоимость намного превышает 2,2 миллиарда долларов, но нет такого покупателя, кто бы заплатил так много. Господин Леоне продвинулся в жизни далеко для человека, который считает, что стоимость актива может отличаться от того, сколько люди готовы за него заплатить.

У меня есть колонка Энн Ландерс о производителях колготок, сознательно создающих продукцию, которая самоуничтожается в течение недели, а не через год, потому что «не рвущиеся колготки (и технология их изготовления известна) повредят их продажам». Энн считает, что она и ее читатели «беззащитны против эгоистического заговора». Пока не ясно, чей эгоизм имеет в виду Энн. Это не может быть интерес производителя. При таком положении дел, как она его описывает, алчный производитель переключился бы с продажи «изнашивающихся за неделю» колготок стоимостью 1 доллар, на продажу «изнашивающихся за год» по цене 52 доллара, радуя клиентов (которые в любом случае тратят 52 доллара в год, но ценят возможность реже ходить по магазинам), поддерживающих его доходы, и — поскольку он производит примерно на 98% колготок меньше — значительно сокращая свои затраты. У меня есть выдержка со страницы «мнения» в Chicago Sun-Times с призывом принять закон, который бы защищал художников, позволяя им получать гонорары, когда их картины перепродаются с прибылью. Автор игнорирует вопрос о том, как его предложение повлияет на цену оригинального произведения искусства. Восполню этот пробел за него. Если самый первый покупатель ожидает, что ему придется выплатить сто долларов роялти при последующей перепродаже, то его готовность заплатить за оригинальную картину — и, следовательно, цена, получаемая художником, — уменьшится примерно на сто долларов[26]. То, что художники получат в виде гонорара, они потеряют на продаже своих подлинных работ.

На самом деле все обстоит даже хуже. Карьера некоторых художников неожиданно заканчивается неудачей. Такие художники продают свои работы за более низкую цену, но никогда не набирают достаточно роялти в качестве компенсации. Дела других художников идут куда лучше, чем можно было бы ожидать; их роялти с лихвой компенсируют заниженные сверх меры цены за продажу оригинальных картин. Таким образом, план автора со страницы «мнения» ведет к еще большему обнищанию неудачливых художников и еще большему преуспеванию успешных. У меня есть письмо к редактору с призывом ввести контроль над ценами на нефть в качестве непрямого способа контроля над ценами на бензин. Но когда цены на нефть контролируются законодательно, цена на бензин на бензоколонке растет, а не падает. Контроль на оптовом уровне ведет к тому, что нефтеперерабатывающие заводы поставляют меньше бензина. Снижение поставок приводит к тому, что потребителям приходится платить более высокую цену на бензоколонке.

Несколько лет назад во Флориде мороз стал причиной такого высокого роста цен на апельсины, что производители заработали больше обычного. А один из комментаторов заработал себе место в папке «Шум и ярость», заявив, что огромный рост цен показывает способность фермеров выступать в качестве монополии. На самом деле это показывает как раз обратное. Этот случай показывает, что производители могут повысить свои доходы в результате гибели апельсинов. Если бы они были в состоянии действовать согласованно, то не стали бы ждать морозов.

Политическая нестабильность на Ближнем Востоке неизбежно ведет к разбуханию папки «Шум и ярость». Прерывание поставок нефти всегда вызывает всплеск писем и редакционных статей, где объясняют, как американские нефтяные компании, используя свою монопольную власть, могут задирать цены для увеличения прибыли. Оставляя в стороне вопрос о том, как возможна монопольная власть в отрасли, куда входят Exxon , Gulf , Mobil , Atlantic Richfield , Shell, Getty , Marathon и многие другие, рассмотрим только внутреннюю логику. Если бы ограничение поставок способно было увеличить прибыль, монополизированная нефтяная отрасль не стала бы ждать политических потрясений, чтобы ограничить поставки. Можно утверждать, что компании наживаются на политических кризисах или что они вступают в сговор, чтобы действовать монополистически, но нельзя утверждать и то, и другое, и быть последовательным.

Ложная монополия является лишь одной из постоянно повторяющихся тем в папке «Шум и ярость». «Низкие процентные ставки являются благом для экономики» — эта тема часто озвучивается теми, кто не в состоянии признать, что на каждого счастливого заемщика приходится несчастный кредитор, или то, что «благо для экономики» является не чем иным, как тем, что хорошо для индивидов, которые ее образуют.

Каждый раз на День Благодарения я могу рассчитывать, что найду редакционные статьи с призывом к американцам есть меньше мяса, чтобы то, от чего они отказываются, стало доступно голодающим. Правда, увы, тоньше. Когда люди едят меньше мяса, скотоводство становится менее рентабельным, а сама отрасль сокращается. Тогда, по крайней мере, зерно, прежде предназначенное на корм скоту, становится доступным для потребления человеком, не так ли? Не так. Сельское хозяйство также сокращается.

Целый жанр состоит из писем и редакционных статей, заявляющих, что какой-то закон станет «победой» именно для той группы, которая больше всего пострадает от него. Закон об «отпуске по семейным обстоятельствам», требующий от работодателей предоставления длительных отпусков по беременности и уходу за ребенком, воспринимается как «победа» работающих женщин, но кажется странным называть «победителями» тех, кого закон почти приравнивает к нетрудоспособным[27]. Когда суд постановил облегчить положение суррогатных матерей, предоставив им право отказываться от заключенных контрактов и оставлять себе своих детей, журналисты поспешили приветствовать победу потенциальных суррогатных матерей. Это была «победа», практически упразднившая контракты по суррогатному материнству. Был ли автомобиль победой для человека, который сделал автомобильные антенны?

Джеймс К.Глассман писал в The New Republic, утверждая, что лучше инвестировать в акции, а не в недвижимость. По его расчетам, «если вы купили дом за 200,000 долларов в Foggy Bottom [район в Вашингтоне, округ Колумбия] в 1979 году, он будет стоить 316,000 долларов [десять лет спустя]. Но если вы купили акции на сумму 200,000 долларов в 1979 году, то их стоимость будет 556,000 долларов [десять лет спустя], и еще дополнительные 68,000 долларов дохода вы будете получать в форме дивидендов». Допустим, но если вы покупаете дом, то у вас будет место, где жить те самые десять лет, тогда как если бы вы купили акции, вам пришлось бы платить арендную плату. Это делает сравнение Глассмана бессмысленным. Он показывает лишь то, что если вы сравните все преимущества владения акциями с некоторыми преимуществами владения недвижимостью, то акции выходят вперед. Великое дело.

Статья Глассмана занимает почетное место в моей коллекции «Шум и ярость», потому что его вывод полностью противоположен истине. Он объясняет, что «стоимость акций растет быстрее стоимости недвижимости; так было и будет всегда. Дело в том, что акция является частью компании, в которой умы производят стоимость. Недвижимость просто стоит на месте». Стоимость акций действительно растет быстрее стоимости домов именно потому, что дома не просто стоят на месте, — они обеспечивают кров, тепло и место на каждый день, покуда ими владеют. Стоимость акций должна расти быстрее, чтобы компенсировать тот факт, что они не предоставляют сколько-нибудь сопоставимого спектра услуг. Если бы стоимость акций и стоимость недвижимости росла одними и теми же темпами, никто не стал бы владеть акциями.

Я закончу эту тему письмом ДжорджаФ. Уилла. Господин Уилл считает, что процентная ставка по государственному долгу представляет собой «беспрецедентный в истории США трансферт богатства от рабочего — капиталисту. Налоговые поступления от среднестатистических американцев передаются покупателям американских государственных облигаций — покупателям из Беверли-Хилз, Лейк Форест, Шейкер Хейте и Гросс Пойнт, а также Токио и Эр-Рияда».

Это уму непостижимо: узнать, что есть образованный американец, который считает, что процентная ставка по кредиту является одной из форм подарка. Господин Уилл должно быть перегружен благотворительностью американских банкиров, которые так щедры к владельцам счетов в своих банках. Они почти так же щедры, как домовладельцы, которые милосердно жертвуют большие выплаты по кредиту каждый месяц. И зачем на этом останавливаться? Перед тем как появился господин Уилл, экономисты считали, что процентцая ставка была платой за использование чужих активов. Если такие выплаты-подарки, тогда и любая арендная плата арендодателю, плата за обучение в колледже и каждый входной билет в парк или театр — тоже. Господин Уилл считает, что держатели облигаций разбогатели за счет кредитования правительства. Но если они не будут кредитовать правительство, то они предоставят свои активы взаймы кому-нибудь другому: возможно, рабочим, пытающимся пережить период высоких налогов, которые господин Уилл прописывает для сокращения государственного долга.

Вопреки Шекспиру, это не просто дурак, в истории которого много шума и страстей, но смысла нет. Моя папка пухнет, пополняемая перлами вполне неглупых персон, чьи прозрения по поводу каких-либо событий претерпели, по крайней мере, хотя бы одно публичное фиаско. Экономист может поддаться соблазну заметить, что такие провалы вполне ожидаемы, потому что за них не принято строго наказывать. Большинство читателей просматривают страницы «мнения, обсуждения, комментарии» всего лишь для развлечения, а не для просвещения, а стимул для писателя заключается в том, чтобы предлагать своим читателям то, что пользуется у них спросом.

<< | >>
Источник: Стивен Ландсбург. Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь. 2016

Еще по теме Глава 12. Шум и ярость, или Сомнительная мудрость из рубрики "Мнения и комментарии":

  1. Глава 1. "Свежий" человек на дорогах истории и в науке: о культурно-антропологических предпосылках "новой науки"
  2. Статья 5.24. Нарушение установленного законом порядка подсчета голосов, определения результатов выборов, референдума, порядка составления протокола об итогах голосования с отметкой "Повторный" или "Повторный подсчет голосов" Комментарий к статье 5.24
  3. 3. Соотношение понятий "учредитель", "промоутер", "инкорпоратор"
  4. Статья 17.8.1. Незаконное использование слов "судебный пристав", "пристав" и образованных на их основе словосочетаний Комментарий к статье 17.8.1
  5. "Качество и категории "вещь", "свойство", "отношение
  6. Качество и категории "вещь", "свойство", "отношение ”
  7. Сократ и "учителя мудрости"
  8. Критика чистого "общения": насколько гуманистична "гуманистическая психология"
  9. 3.3. "Реалии", "потенции" и "виртуальности"
  10. Техника "человек-поток", "человек-оборотень", "человек-сканер":