<<
>>

§ 4.3. Методы эколого-криминологических исследований

По своей сути любое научное направление, как и в целом сама социолого-правовая наука, исследует собственные, подчас присущие только ей методы, в связи с тем, что ее предметом являются не только познаваемые закономерности, но и процесс их познания.

«Метод науки, – справедливо отмечает А. В. Дулов, – не может разрабатываться вне связи с ее предметом, так как именно последний определяет особенности первого»[403]. Наряду с этим следует отметить, что предмет формирующегося научного эколого-криминологического комплекса может быть окончательно очерчен только в процессе применения метода научного направления. В этом и заключается их диалектическая связь и закономерность. В результате применения соответствующих методов углубляется понимание феномена экологической преступности, переходя в относительно устойчивое знание. Соответственно, в этом случае можно говорить о парадигме.

При данных обстоятельствах должно иметь место совпадение мнений по главным позициям, некоторые из них могут длительное время носить дискуссионный характер, а другие перейдут на более высокий качественный уровень сложившейся доктринальной позиции. Для сравнения приведем два следующих примера. Законодатель выделил в Уголовном кодексе РФ специальную главу «Экологические преступления», но не закрепил понятия экологического преступления, и до сих пор действующее законодательство нигде не содержит данного понятия. Какова же парадигма и как соотносить данное упущение с дальнейшим развитием научной мысли? Чья это недоработка? То ли законодатель поторопился в силу объективных или субъективных причин, то ли исследователь не успел преподнести готовый рецепт. Важно здесь другое: отсутствие законодательно закрепленного понятия экологического преступления стопорит и затрудняет выработку производных понятий – «экологический преступник», «экологическая преступность» и т. д.

В сложившейся доктрине под экологическим преступлением понимается общественно опасное деяние, посягающее на установленный в Российской Федерации экологический правопорядок, экологическую безопасность общества и причиняющее вред окружающей среде и здоровью человека. Данное понятие было выработано с помощью гносеологических подходов в теории криминологии и уголовного права на основе положений ранее действовавшего Закона РФ от 19 декабря 1991 г. «Об охране окружающей природной среды» и ныне действующего Федерального закона от 10 января 2002 г. «Об охране окружающей среды»[404].

В качестве второго примера обратимся к объекту экологического преступления. В настоящее время у российских юристов нет единого понимания объекта экологического преступления. Какова здесь парадигма? Как правоприменителю соотносить объект с составом преступления и тем более различать родовой, видовой и непосредственный объекты? Как осуществлять судопроизводство? Этот пробел попытался устранить Пленум Верховного Суда Российской Федерации своим Постановлением от 5 ноября 1998 г. № 14 «О практике применения судами законодательства об ответственности за экологические преступления»[405].

В постановлении объект экологических преступлений определяется как «стабильность окружающей среды и природно-ресурсный потенциал, а также гарантированное ст.

42 Конституции РФ право каждого на благоприятную окружающую среду»[406]. Соответственно, из этого понятия будут вытекать понятия видового и непосредственного объектов. Отсюда, чем прочнее и качественнее базисные понятия, тем убедительнее и практичнее надстроечные понятия, вытекающие из них как следствие.

Итак, из приведенных выше примеров следует, что познавательный процесс привел к определенному, большинством принятому за основу искомому понятию, предопределил формирование относительно устойчивого знания, что позволяет говорить о наличии парадигмы. При этом исследователи, соблюдающие данную оценочную модель, вовсе не в обязательном порядке должны иметь по каждому отдельному признаку определенного понятия мнение, совпадающее с мнением других. То есть вполне допустимо расхождение по второстепенным позициям (например, экологической преступностью наносится непоправимый ущерб экологии или окружающей среде).

Как известно, парадигмы могут возникать и на основе изменений в теоретических подходах к тому или иному явлению. Таким образом, парадигма играет ключевую роль для исследователя, который, прежде чем приступить к исследованию и попытаться истолковать феномен, должен избрать для себя подход, который и будет положен в основу исследования.

Правильный выбор и определение парадигмы обусловливают последующие стадии исследования в первую очередь – в части выбора теории и методик, составляющих основу теоретического исследования. Ключевое значение парадигмы особенно велико при проведении анализа криминологических теорий: здесь недостаточно изучать только специальные, криминоспецифические парадигмы, важно рассматривать и связанные с ними представления о социальном устройстве, а также детерминирующие факторы, находящиеся вне плоскости специфики явления.

Рассматривая роль и значение парадигмы для исследователя, хочется обратить внимание, что на сегодняшний день при рассмотрении криминологических теорий она учитывается в недостаточной степени. К сожалению, такое положение дел сказывается и при подготовке квалифицированных кадров. Впервые понятие и концепция парадигмы появились в 1962 г. благодаря Томасу Куну, автору книги «Структура научных революций». Томас Кун выдвинул тезис о том, что научные дисциплины развиваются посредством смены научных парадигм. Под парадигмой Кун понимает признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решения[407]. Парадигма является оценочной моделью, которая представляет собой абстрактное определение предмета исследования внутри дисциплины. Теоретическая модель и отдельные теории, напротив, пытаются объяснить и предсказать специфические аспекты исследуемого предмета.

В философском, социологическом понимании термин «парадигма» трактуется (от греч. paradeigma – пример, образец) как исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, господствующая в течение определенного исторического периода в научном сообществе. Смена парадигм представляет собой научную революцию[408]. В обществе революции всегда ассоциировались с различными потрясениями и кровопролитиями. Но научная революция не имеет ничего общего с революцией социальной. Научная революция – это двигатель прогресса, движущая сила поступательного развития научных дисциплин и достижений. Необходимость и особое значение парадигмы прослеживаются именно в эпоху перемен, когда на смену одной общественно-экономической формации приходит другая, тем более с диаметрально противоположными ценностями, полюсами и ориентирами.

Российское общество избрало для себя новую социально-экономическую модель правового государства. В этих условиях неизбежность правовых реформ очевидна. Необходимо заметить: от того, насколько научно и социально обусловлена новая парадигма, напрямую зависит успех реформирования правовых систем. Отсюда следует, что третьего не дано: либо реформы ради реформ, либо тщательно продуманный выбор исходных концептуальных схем с отработкой и апробацией моделей постановки проблем и их решения.

Как было отмечено, переходный период обостряет процесс смены парадигм:

– с одной стороны, это закономерно в силу их господствования в течение 70 лет. Сложившиеся на основе ранее существовавших парадигм подходы в определенной степени накладывают негативный отпечаток на конструирование той или иной модели постановки проблемы. Соответственно, попытки их решения на основе традиционных методов лишь усиливают противоречия;

– с другой стороны, тормозится поступательное развитие научных дисциплин, многие из которых остаются в зачаточном состоянии, что приводит к разрыву теории с практикой. На этом фоне отчетливо прослеживается «пробуксовочное» состояние ряда законов, над которыми довлеют старые парадигмы. Соответственно, решение выдвинутых проблем данным образом в реалиях нового времени малоэффективно, а порой вовсе невозможно.

Следовательно, несоответствие парадигмы законотворческому процессу в конечном итоге демонстрирует несовершенство механизмов воплощения этих законов, что, безусловно, будет подтверждаться практикой правоприменения. В связи с этим уместно подчеркнуть, что любые аргументы блекнут, если не находят своего подтверждения в практической деятельности. Практика – это та лакмусовая бумага, на которой четко проявляется обоснованность или ошибочность выбранной парадигмы. Сегодня вполне закономерно звучит вопрос, который общество ставит перед правоохранительными органами: «Когда будет покончено с произволом преступности?» В определенной степени данный вопрос правомерен. «В определенной» потому, что адресован не совсем по назначению. Конечно, сотрудник правоохранительных органов – представитель власти, но лишь в части своей компетенции, определяемой функциональными обязанностями, и не более того. Как известно, функциональные обязанности каждого сотрудника (в зависимости от принадлежности к той или иной службе) разрабатываются на основе действующего законодательства. При добросовестном отношении к своим функциональным обязанностям и при профессиональном исполнении своего служебного долга сотрудник должен быть защищен от предвзятого отношения кого бы то ни было, в том числе и самого общества.

Таким образом, вопрос, который выдвигает общество, должен быть адресован, во-первых, тем, от кого зависит законотворческая деятельность. Именно законами руководствуется правоприменитель в своей деятельности. Этот аспект связан также с квалифицированной подготовкой, отработкой на практике всех профессиональных требований во исполнение принятого закона. Этот процесс столь скоротечен, что правоприменитель не успевает отработать всю технологию и механизмы принятого закона, как на смену ему приходит другой или в прежний закон вносятся масштабные изменения и дополнения.

Подчас нормы одного закона входят в противоречие с подзаконными актами или другими законами федерального значения. Это не может не сказываться на эффективности правоприменительной деятельности.

Во-вторых, вопрос должен быть адресован самому правительству, от которого зависит материально-техническое снабжение и денежное довольствие тех, кто отдает без остатка свое здоровье и при необходимости готов отдать жизнь, посвятив себя служению закону и борьбе с преступностью. Ведь именно правительство вырабатывает концепцию рыночных отношений, где царит принцип свободных цен, а стоимость товара определяется спросом и предложением. В таком случае профессиональные услуги, оказываемые населению, – не что иное, как товар, который имеет большой спрос в современном обществе. Соответственно, в рамках рыночных отношений эти услуги должны оплачиваться соразмерно спросу на них. Как известно, услуги в области охраны и безопасности стоят ровно столько, насколько они обеспечиваются.

И наконец, в-третьих, вопрос должен быть обращен к самому обществу. Ведь никто не станет опровергать тот факт, что любой сотрудник правоохранительных органов – это всего лишь представитель того общества, в котором он существует (практика показывает, что чаще всего это лучший представитель этого общества).

Определенная часть общества поддалась заданной программе, включающей конъюнктурные, популистские методы. Сегодня только ленивый не обвиняет правоохранительные органы во всех грехах. В обществе зарождается своего рода мода на разоблачение «оборотней в погонах» и охаивание сотрудников милиции. Общество словно забывает о том, что они – его же представители.

Справедливости ради следует заметить, что результаты криминологических исследований наглядно отображают действительность и подтверждают, что отщепенцев и различных «оборотней» ничуть не меньше, а порой даже больше в других структурах и слоях общества. Но объектом нападок чаще всего становятся правоохранительные органы, так как они находятся на виду и большинство проблем правового характера удобнее связывать с ними.

Между тем эти проблемы коренятся в самом обществе, в корыстной психологии, охватывающей все большее количество людей, и т. п. Одни считают, что это дань, которую вынуждено платить общество за свой выбор, – рыночные отношения. Другие уверены, что подобные беды свойственны каждому переходному периоду. Мы же придерживаемся других воззрений, основанных на научных доводах и результатах исследований.

Представленный выше анализ со всей очевидностью показал, что покончить с произволом преступности возможно, лишь познав саму преступность, преступника и совершаемые преступления. И можно сколь угодно долго игнорировать необходимость использования криминологии (независимой криминологической экспертизы), ее научных направлений и методов – это лишь ускорит развитие преступности.

Весь парадокс заключается в том, что нежелание законодателя использовать в полной мере результаты криминологической экспертизы приводит в худшем случае к принятию практически невыполнимых, оторванных от правоприменительной практики законов. В лучшем случае принятые законы носят декларативный характер и способны служить лишь правовой основой (или маскировочной завесой) для самодеятельности «инициативного» правоприменителя. Такой подход законодателя может быть вызван следующими причинами:

– нежеланием использовать объективные данные независимых криминологических анализов, экспертиз, основанных на фактах;

– непониманием истинного значения криминологии как таковой, что граничит с некомпетентностью;

– отсутствием нормативного акта «О криминологической экспертизе».

Наконец, мы можем сделать основополагающий вывод о значении парадигмы в определении исследуемого предмета, последующего выбора теории и методик.

Проведение криминологической экспертизы (при необходимости – специальных экспертиз, например научного эколого-криминологического комплекса, и т. п.) рассматриваемых проектов законов обусловит действенность и эффективность их применения с помощью:

– определения соответствия принимаемого закона выдвинутой парадигме;

– анализа исходной концептуальной схемы, ее криминологической «живучести» и «работоспособности»;

– вариантов моделей постановки проблем и их решения;

– эффекта правоприменения на практике;

– прогноза положительных и отрицательных результатов;

– сравнительно-правового анализа тенденций развития преступности по России, регионам, зарубежного опыта.

Это все – звенья одной цепи, именуемой парадигмой. Насколько верно определена парадигма, настолько она определяет живучесть и стойкость этих звеньев, что в конечном итоге обеспечивает дееспособность закона и механизмы правоприменения.

Что же касается анализа всего спектра законодательных основ, то с полной уверенностью можно говорить о том, что самым декларативным является законодательный блок в области обеспечения экобезопасности и охраны окружающей среды. К тому же – самым объемным, и не только по содержанию, но и по сути противоречий, свойственных различным правовым актам и нормам, страдающим непомерно высокой бланкетностью. С медицинской точки зрения может означать только клинику. С социальных позиций может выражаться в виде «революционной ситуации», когда законодатель не может, а правоприменитель не хочет…

Главной причиной все возрастающих противоречий между ними является, с одной стороны, желание конструировать законодательную модель на основе старых парадигм со всеми вытекающими последствиями, что в определенный момент неизбежно приводит к разрыву основных звеньев, скрепляющих теорию и практику. С другой стороны, данный процесс усугубляется недооценкой или нежеланием использовать в полной мере научные выводы и достижения. Не следует также забывать, что законодательная деятельность в данной области как никакая другая подвержена влиянию ведомственных интересов. Отсюда и высокая степень оказываемого на законодателя давления, и потенциал лоббирования, и т. п.

Как гласит восточная мудрость, «природа не любит лести, но и не прощает обмана»[409]. Отсюда следует вывод, что найти и выдвинуть правильную парадигму недостаточно. Необходимо обусловить выполнение заложенных в ней принципов, и лишь в этом случае будет создана объективная, соответствующая дееспособному закону модель постановки проблем и их решения.

При данных условиях выявится закономерность, состоящая из двух этапов. Первый этап позволит выработать оценочную модель абстрактного понимания предмета исследования в рамках рассматриваемой дисциплины. Второй этап обусловливает как локальную теоретическую модель, так и модель во взаимосвязи с другими теориями, не только дающими характерное определение предмета, но и раскрывающими весь спектр его специфических аспектов. Отклонение от тщательного изучения предмета и учета специфики неминуемо приведет к отвлеченным механизмам правоприменения.

В этой связи учет отмеченных обстоятельств имеет первоочередное значение для научного эколого-криминологического комплекса. Отразить же специфику предмета научного эколого-криминологического комплекса и всего комплекса вопросов, охватываемых им, становится возможным при дедукционном подходе, отталкиваясь от общей системы проблем, изучаемых этим научным направлением, включая соотношение с системой смежных наук и научных направлений и переходя к конкретным частным вопросам практики правоприменения как по предмету, так и по всем компонентам, связанным с обеспечением экологической безопасности и охраной окружающей среды.

Следовательно, предмет научного эколого-криминологического комплекса непосредственно связан с его методом, дальнейшая разработка которого становится невозможной вне связи с его предметом. В этом смысле и недоработка метода в той же степени отразится на предмете, что наиболее отчетливо скажется на результатах практики правоприменения. Именно предмет ярче всего выражает особенности метода. Только в процессе применения метода научного эколого-криминологического комплекса представляется возможным исследование и определение предмета этого научного направления, что, по сути, и обеспечивает получение достоверной криминологической информации в сфере экологии. Эта закономерность и будет определять их диалектическую неразрывную связь, в результате которой происходит дальнейшее познание предмета научного эколого-криминологического комплекса как самодостаточного научного направления.

Методы научных исследований, используемые в рамках научного эколого-криминологического комплекса, могут быть подразделены на три группы.

Первая включает общенаучные методы: системно-структурный, программно-целевой, формально-логический и др.

Вторая группа – это традиционные методы, которые применяются криминологической наукой. Они, в свою очередь, подразделяются на две подгруппы, что обусловлено двойственным характером криминологии: методы изучения преступности как совокупности уголовно наказуемых деяний (в данном случае – экологических) – сравнительноправовой, математический, статистического и системного анализа, картографический; методы изучения преступности как общественного явления – социологический, анкетирование, статистический, документальный, методы и подходы, принятые в психологии.

Третья группа состоит из методов, которые используются в масштабах криминологии лишь данной ее отраслью и применение которых обусловлено особенностями объекта противоправных посягательств – окружающей среды, природных объектов, здоровья людей. К таким методам относятся применяемые экологией, биогеографией, физической географией, геологией способы оценки состояния экосистем. Собственными методами исследований в рамках научного эколого-криминологического комплекса являются приемы оценки и прогноза экологической криминогенной ситуации, эколого-криминологического прогнозирования, эколого-криминологического планирования при помощи разработки и многоцелевого использования автоматизированных систем экологического (правового) мониторинга и геоинформационных криминологических технологий.

Рассмотрим некоторые из перечисленных методов подробнее. Так, среди основных методов научного эколого-криминологического комплекса следует выделить: социологический, статистический, документальный, методы и подходы психологии, анкетирование, метод опроса и эколого-правового мониторинга. С помощью статистического и социологического методов должна исследоваться экологическая преступность в целом, ее причины. Только эти два метода позволяют обобщить значительное число фактов на основании определенных разграничений по групповым и другим признакам.

Личность преступника и мотивы его поведения должны изучаться на основании методов психологии. Кроме того, в изучении личности преступника следует применять и методы социологии – в связи с тем, что основы эколого-маргинального поведения человека составляют, в первую очередь, социальные факторы.

Документальный метод необходим для сбора сведений об экологических преступлениях, о факторах эколого-маргинального поведения и о работе по профилактике данного вида преступлений. Естественно, основными документами в данной области познания будут служить гражданские, административные и уголовные дела, возбужденные на основании фактов нарушения норм законодательства в области охраны окружающей среды.

Анкетирование и опрос позволяют выяснять мнения людей о разных сторонах экологической преступности, об их возможной связи с противоправной деятельностью и их суждения по поводу причин ситуации, сложившейся в области исполнения экологического законодательства.

Новый подход к определению парадигмы предмета обусловливает применение новых методов, в частности, представленного в данной работе. Применение нового метода не только будет способствовать изучению предмета научного эколого-криминологического комплекса, но и, в известной степени, может выступать самостоятельной методологической проблемой представленного научного направления.

Наряду с общеизвестными, в достаточной степени устоявшимися методами, научный эколого-криминологический комплекс выдвигает свой метод, связанный с разработкой и внедрением автоматизированных систем экологического (правового) мониторинга и геоинформационных криминологических технологий различных подсистем, описываемых подробно в соответствующем разделе. Этот метод послужит мощным катализатором повышения эффективности правоприменительной практики как таковой, а также облегчит задачу по точному выявлению экологического преступления и определению его признаков, что позволит дать объективную квалификацию содеянного и обеспечить неотвратимость наказания.

Выполнением этих функций указанная система не ограничивается, это лишь первая фаза потенциальной работоспособности. Вторая фаза позволяет получить модели оценивания и прогнозирования эколого-криминологической ситуации в различных экосистемах на основе интеграции данных с помощью автоматизированного эколого-криминологического мониторинга. И наконец, по результатам третей фазы будут получены систематизированные данные экокриминологической экспертизы – основа для объективного принятия оперативного решения (поддержки управления), целенаправленного планирования борьбы с экопреступностью и прогнозирования экокриминогенной ситуации в районе, городе, регионе и т. д. (в зависимости от заданных параметров).

Таким образом, данный метод не только позволяет обеспечить эффективную борьбу с самым опасным явлением – экологической преступностью, но и раскрывает объективную криминологическую картину в области охраны окружающей среды и указывает, как и каким способом целесообразно изучать тенденции и закономерности детерминирующих признаков и динамики экопреступности в будущем. Отсюда, законодатель, как гроссмейстер, в своей законотворческой деятельности может заглядывать на несколько ходов вперед, при этом вырабатывать действенные законы и создавать реальные механизмы их исполнения. В настоящее время вопрос практики стоит ребром: или научный эколого-криминологический комплекс со свойственным ему предметом и специальным методом становится непреодолимым заслоном на пути распространения экопреступности, или общество будет ввергнуто в пучину надвигающейся экологической катастрофы…

Конечно, сам по себе научный эколого-криминологический комплекс, и даже наука в целом, не справится мгновенно с таким глобальным явлением, носящим устойчивый, а в ряде случаев и необратимый характер. Образно экопреступность можно сравнить с гигантским спрутом, который опоясывает своими ядовитыми щупальцами весь земной шар, поражая смертельным ядом жизненно важные органы экосистем. Последствия деятельности этого монстра более чем очевидны, и не предвидеть этих результатов просто невозможно.

В этой связи уместно процитировать Р. С. Белкина, указывающего, что «научное предвидение становится возможным при познании объективно действующих закономерностей возникновения и развития предметов, явлений и процессов и фактически является результатом отражения наукой этих закономерностей. Из этого следует, что научное предвидение становится доступным только той науке, которая от изучения явлений перешла к изучению сущности своего предмета, явления, т. е. обладает общей теорией. Такая теория выражает результаты познания, отражения этих закономерностей и позволяет предсказать тенденции их дальнейшего развития и проявлений»[410].

Значит, нельзя считать случайным продолжающийся процесс расширения границ проблематики общего предмета криминологии посредством возникновения новых отраслей, освещающих взаимосвязь преступности с отдельными функциональными общественными системами. Это свидетельствует о возрастающем интересе криминологов к обобщающим фундаментальным вопросам своей науки, их стремлении творчески развивать методологию познания явлений преступности[411].

Сегодня перед криминологическим сообществом как никогда остро стоит вопрос о скорейшей выработке криминологического инструментария, адекватного характеру и постоянно растущим масштабам криминологических проблем, особенно в сфере окружающей среды. Это выдвигает на первый план насущную потребность в незамедлительном совершенствовании методологии данной науки, которое становится возможной в определенной степени благодаря самой науке, а именно с помощью ее отраслей и новых научных направлений. Главным же образом эта возможность определяется новой парадигмой, в рамках которой результаты криминологических анализов и экспертиз приобретут юридическую силу. До этих пор в любом случае у криминолога всегда остается область исследования, присущая только ему: выявление во взаимосвязи различных социальных явлений и процессов (экономических, политических), непосредственно порождающих преступность.[412]

На наш взгляд, выявление всех социальных явлений и процессов во взаимосвязи имеет большое значение, поскольку именно их взаимосвязь порождает преступность. Тем не менее по объективным причинам сегодня необходимо выделять приоритеты и минимизировать (нейтрализовать) явления и процессы, непосредственно порождающие экопреступность, так как в противном случае экопреступность достигнет своего апогея, что обернется экологической катастрофой. А тогда уже вряд ли найдется кто-либо, желающий заняться какими-либо проблемами вообще, – их просто не будет…

Именно приоритеты определяют цели и эффективность мер борьбы с преступностью. К сожалению, в компетенцию криминолога не входит определение приоритетов, но иметь свою позицию он вправе. По этому поводу интересно высказался профессор А. Д. Берензон: «криминолог подобен метеорологу, предсказывающему погоду, но не диктующему гражданам, что им лучше делать – надевать плащ или брать зонт. Этот вопрос они решают сами с учетом своих экономических и иных возможностей».

Таким образом, криминологические выводы должны, несомненно, учитываться и использоваться в процессе продолжающегося правового реформирования как своего рода гарант объективности и действенности принимаемых законов, эффективности борьбы с преступностью в целом и экопреступностью в частности.

Изучение предмета и метода научного эколого-криминологического комплекса в отрыве от объекта его исследования практически невозможно, поскольку объект играет ключевую роль. В чем же выражается специфика этого объекта исследования?

Прежде всего, он представляет собой банк бесценных данных, накопленных в результате научно-познавательных процессов, обусловливающих те научные представления, которые ложатся в основу анализов, выработки выводов в ходе исследований, проводимых в рамках научного эколого-криминологического комплекса.

Специфика самого объекта определяется характерными признаками, т. е. специфичностью, присущей только ему. Если говорить о специфике различных объектов, рассматриваемых криминологией вообще, то самым специфическим из них является объект научного эколого-криминологического комплекса – в силу повышенной общественной опасности необратимости последствий соответствующих деяний.

Поэтому ограничивать исследования данного объекта исключительно рассмотрением экологической преступности в данном аспекте недопустимо. В противном случае, с одной стороны, утилитарный подход приведет к смешению предмета и объекта исследования, что отразится на репрезентативности искомых данных. С другой стороны, подобное ограничение скажется на соотношении науки и практики: наука может оказаться оторвана от чаяний и потребностей практики, которая в настоящее время «задыхается» в неравной борьбе с экопреступностью.

В значительной степени от правильного определения объекта нового научного направления будет зависеть «кислород», так необходимый сегодня практике. В решении этой проблемы, остро стоящей перед наукой, исследователь в первую очередь при осуществлении научного поиска должен исходить из потребностей практики в области обеспечения экологической безопасности и охраны окружающей среды. Несомненно, если предметом научного эколого-криминологического комплекса будет являться сама экопреступность, то объектом этого научного направления станет не только экопреступность как таковая, но и явления, процессы, определяющие ее природу и специфику.

Однако накопленный в этой области опыт исследований делает предпочтительным другой вариант, позволяющий рассматривать объект научного эколого-криминологического комплекса в более широком понимании. Данный подход зиждется на необходимости тщательного изучения неразрывной связи объекта с предметом и методом познаваемой новой отрасли криминологии. Таким образом, только комплексный гносеологический подход позволяет проникнуть в корни экопреступности и раскрыть онтологию объекта.

Выбор ключевых аспектов исследования той или иной экосистемы при непосредственном воздействии различных составляющих экопреступности и в зависимости от того, под каким научным углом происходит рассмотрение, будет определяться предметом научного эколого-криминологического комплекса. Аспектами, насыщающими предмет экокриминологического исследования, выступают различные закономерности и детерминанты экопреступности, условия и причины, ее порождающие, а также параметры подверженности всевозможным влияниям.

Научный эколого-криминологический комплекс рассматривает конкретную область объективной действительности – окружающую среду, и ее содержательные компоненты – экосистемы. Объектом науки здесь выступают окружающая среда и ее компоненты во взаимосвязи с криминологическими аспектами. Отсюда, явления и процессы, присущие данной объективной действительности и укладывающиеся в пределах границ, отведенных предмету, будут служить объектом экокриминологической области знания. Как верно подмечает профессор А. И. Долгова, объект – это преступность в разных проявлениях; продуцирующие ее и влияющие на нее явления, процессы; характер воздействия на преступность и последствия такого воздействия[413].

В полной мере данное общее понятие объекта соответствует пониманию объекта научного эколого-криминологического комплекса, так как объектом указанного исследования всегда выступают те общественные отношения, которые будут складываться в сфере экологии и которые представляют повышенную проблематику глобального воздействия экопреступности и ее детерминантов.

Объект исследований криминологической науки, как небезосновательно полагает Г. А. Аванесов, составляет широкий круг событий преступного характера, в условиях которых преступность существует, без анализа и учета которых она не может быть правильно понята, а следовательно, не могут быть разработаны оптимальные меры устранения и ликвидации ее причин и условий как гарантия эффективности предупреждения преступного поведения[414].

Геометрическая прогрессия масштабов экопреступности, ее разнообразия, позволяет предположить адекватное расширение многогранности объекта экокриминологического исследования, что в полной мере взаимосвязано с общими тенденциями увеличения количественных и качественных составляющих преступности в целом. Так, В. В. Лунеев со всей уверенностью отмечает, что доминирующей криминологической тенденцией в начале нового тысячелетия останутся продолжающийся рост преступности в мире, повышение ее тяжести и общественной опасности с одновременным отставанием социально-правового контроля от растущей мобильной и мимикрирующей криминализации общественных отношений[415].

Особенно эта тенденция прослеживается в непомерной криминализации компонентов окружающей среды и общественных отношений, негативно воздействующих на нее. Одной из причин такого доминирования является не просто безнадежное отставание, а в ряде случаев полное отсутствие социально-правового контроля над экопреступностью и факторами, ее обусловливающими. В числе методов и механизмов обеспечения такого контроля назовем автоматизированную систему экокриминологического мониторинга (АСЭКМ) и геоинформационные технологии (ГИТ). Несомненно, данные системы гармонично впишутся в объект экокриминологического исследования. Тем самым произойдет логическое завершение конструкции объекта научного эколого-криминологического комплекса.

В третьем тысячелетии острота проблем, связанных с преступностью, стала более очевидной, а пророческие доводы гениального криминолога В. В. Лунеева – более убедительными. Он писал: «Самой большой опасностью для человечества, его демократического и экономического развития останется интенсивно растущая национальная и транснациональная преступность, которая в настоящее время включает в себя и традиционно уголовные, и военные, и экологические, и генетические, и прочие угрозы. Борьба с ней может оказаться долгой, позиционной, разрушительной и не менее кровопролитной, чем переживаемые человечеством войны»[416]. Наибольшую опасность для общества представляет экологическая угроза. Вопрос стоит вообще о возможности дальнейшего существования человечества как вида.

Экологическая преступность не только многообразна и многолика в своих проявлениях, но и непредсказуема по своим масштабам и последствиям. Многие из этих последствий носят необратимый характер, влияют на генотип, обусловливают мутационные и деградационные процессы.

Причиненный вред порой не поддается исчислению и возмещению, а ряд последствий в полной мере проявляет себя лишь через многие годы. Это является характерной чертой и особенностью данного глобального вида преступности, затрудняющего не только его теоретическое осмысление, но и практику борьбы с ним. На первый взгляд, безграничность экопреступности, повышенная опасность большинства ее составляющих, масштабность и охват всех экосистем и мегаполисов, специфика и неоднородность лиц и субъектов, совершающих экопреступления, и другие бесчисленные показатели, могут создать представление о непостижимости и бесконечности объекта экокриминологического познания.

Поскольку науке неизвестна такая область человеческой жизнедеятельности и общественных связей, которая в той или иной степени не могла бы быть подвергнута влиянию экопреступности и ее последствий, то высказанные утверждения в известном смысле имеют право на существование. В данном аспекте аргументированно высказывается известный криминолог Г. А. Аванесов, который отмечает, что нет такой области общественных отношений, которая бы не была потенциально или реально связана с явлениями преступности, не побуждала бы криминологов к расширению орбиты своих исследований. При этом важно понимать, что подобная связь вовсе не обязательно должна продуцировать преступность, она может ей противостоять. И в том, и в другом случае закономерности подобных взаимодействий, в итоге, несомненно, носят криминологический характер[417].

Вышеизложенное имеет криминологически значимую функцию, выражающуюся в необходимости познания этого объекта с помощью полученных знаний. Например, предмета научного эколого-криминологического комплекса, который и будет выступать в известном смысле мониторингом различных устанавливаемых факторов, порождающих экопреступность, и процессов, оказывающих на нее влияние, а также других аспектов, имеющих криминологическое значение и потенциально входящих в объект экокриминологического познания.

Этим продиктована необходимость понимания предмета научного эколого-криминологического комплекса, изучения его в рамках нового научного направления, что обеспечивает не только индивидуализацию криминологических знаний, но и продуктивность правоприменительной практики.

<< | >>
Источник: Б.Б. Тангиев. Научный эколого-криминологический комплекс (НЭКК) по обеспечению экологической безопасности и противодействию экопреступности. 2010

Еще по теме § 4.3. Методы эколого-криминологических исследований:

  1. Глава 4. Научный эколого-криминологический комплекс как направление криминологических исследований
  2. 3. Методы криминологических исследований
  3. 3. Методы криминологических исследований
  4. § 5.2. Организационная структура и основные задачи геоинформационных криминологических и геоинформационных эколого-криминологических систем
  5. § 4.2. Предмет, системность и понятийно-категориальный аппарат научного эколого-криминологического комплекса
  6. § 4.1. Социально-правовые предпосылки и концепция формирования научного эколого-криминологического комплекса
  7. Б. Б. Тангиев .. Научный эколого-криминологический комплекс (НЭКК) по обеспечению экологической безопасности и противодействию экопреступности. .2010, 2010
  8. § 5.3. Проблемы информационно-правового обеспечения геоинформационных эколого-криминологическихсистем при проведении криминологической оценки воздействия на окружающую среду
  9. § 2. Диалектический метод исследования как система. Соотношение диалектического метода с методами исследования конкретных наук
  10. §5. Эмпирические криминологические исследования
  11. 4. Организация криминологического исследования
  12. § 5. Эмпирические криминологические исследования
  13. 3. Методы криминологического прогнозирования
  14. 1.14. Специфика уголовно-правовых и криминологических исследований
  15. Тема 2. Методы социологических исследований
  16. Методы социологических исследований
  17. 1.16. «Вспомогательные» методы юридических исследований
  18. Принципы и методы исследования
  19. 3.1. Методы и средства эмпирического исследования
  20. Методы экономических исследований