<<
>>

§ 1. Абсолютизм и самодержавие: соотношение понятий

Прежде чем перейти к анализу соотношения понятий «абсолютизм» и «самодержавие», необходимо хотя бы в общих чертах разобраться с терминологией, прежде всего, касающейся типологии монархий. Далее нам будут не раз встречаться такие понятия как абсолютная монархия, дуалистическая монархия, парламентская монархия.

Дать им четкое определение, которое бы исключило двусмысленность в их трактовке - такова наша первостепенная задача.

220 Соколовская Т. О.

221 Соколовская Т. О.

222 Соколовская Т. О.

Сразу обратим внимание на то, что определения разных видов монархии можно дать в двух основных вариантах - юридическом и социально-политическом.

В большинстве работ по теории государства и права монархия определяется как особая

форма правления, характеризуемая следующими признаками:240

• формальная принадлежность верховной государственной власти одному лицу-монарху;

• бессрочность (пожизненность) полномочий монарха как главы государства;

• приобретение власти в порядке престолонаследия, а не в результате выборов.

Монархии традиционно делятся на две большие группы: неограниченные и ограниченные.

В неограниченной монархии власть монарха формально никем и ничем не ограничена.

Ему принадлежит вся полнота законодательной, исполнительной и судебной власти, источником которых он и является. Именно такая монархия и называется по-другому абсолютной.

В ограниченной монархии власть монарха ограничена либо определенным государственным институтом (Парламентом, Государственным Советом и т. д.), либо специальным правовым документом - Конституцией или законами, ее заменяющими.

Ограниченные монархии делятся на следующие виды:

• рабовладельческая и раннефеодальная монархия; власть монарха ограничена в них народным собранием или гвардией (дружиной); примером такой монархии является Древнерусское государство;

• сословно-представительная монархия; власть монарха опирается на поддержку представителей свободных сословий и ограничивается ими; в качестве примера можно привести Англию в XIII-XV вв., Францию в XITT-XTV вв.);

• дуалистическая конституционная монархия; власть монарха ограничена

Конституцией, при этом исполнительная власть полностью остается у монарха, а законодательная власть осуществляется совместно монархом и Парламентом. У монарха сохраняются весьма серьезные законодательные полномочия (право абсолютного вето, законодательной инициативы, роспуска Парламента, но с назначением новых выборов и т. д.). Однако монарх теряет право принимать законы своей единоличной властью. Сделать это возможно лишь с санкции Парламента. Сам Парламент лишен возможности влиять на выбор правительственного курса, но имеет право привлекать министров к уголовной ответственности. Подобный вид монархии существовал во Франции в 1814-1848, 1852-1870 гг., в

Австро-Венгрии в 1867-1918 гг., в Германской империи в 1871-1918 гг., в России в 1905-1917 гг.

• парламентская (парламентарная) конституционная монархия характеризуется тем, что монарх фактически лишен реальных властных полномочий и выполняет только представительские функции. В политической системе государств с такой формой правления действует принцип: «монарх царствует, но не правит».

Реальные властные полномочия принадлежат высшему представительному и законодательному органу страны - Парламенту, которому подчиняется правительство, руководимое лидером парламентского большинства. Наиболее яркий пример такой формы правления - Англия с конца XVII в. (после Славной революции 1688-1689 гг.). Естественно, возникает вопрос, а зачем вообще нужен монарх в государствах с подобной формой правления. Ответ видится в следующем. Во-первых, монарх воспринимается как символ государства, залог стабильности и преемственности исторических традиций. Во-вторых, в таких государствах фигура монарха играет роль третейского арбитра в возможных столкновениях ветвей государственной власти и различных общественно-политических сил. Главная его задача - сохранить баланс и равновесие внутри политической системы государства.

Применительно к истории России общепризнанной (во всяком случае, на данный момент) является точка зрения, согласно которой монархия в России прошла следующие этапы в

своем развитии.

В период существования Древнерусского государства (Киевской Руси) она была раннефеодальной (882-1132). После монгольского нашествия начинается процесс формирования сословно-представительной монархии, который завершается к середине XVI века (созыв первого Земского собора в 1549 г.). Однако почти одновременно зарождается тенденция, ведущая к оформлению неограниченной самодержавной монархии . На протяжении примерно столетия (с середины XVI в. до середины XVII в.) обе эти тенденции конкуриыруют друг с другом, верх поочередно берет то одна то другая (первая - во время реформ Избранной Рады, Смутного времени и правления Михаила Романова; вторая - во время деспотического этапа правления Ивана IV (1565-1584), во время правления Бориса Годунова и Алексея Михайловича). В конечном счете, в 1660-70-х гг. в России происходит переход от сословно-представительной монархии к неограниченной, который завершается при Петре I. Новая форма правления именуется двумя терминами: абсолютизм и самодержавие . Долгое время они рассматривались как слова-синонимы, обозначающие одно и то же - неограниченную монархию. Однако в 1960-70-е гг. в советской историографии разразилась многолетняя дискуссия о соотношении этих понятий.

В центре внимания оказался вопрос о степени применимости марксистской концепции абсолютизма к социально-экономическим и политическим реалиям Российской империи XVIII-XIX вв. В общих чертах концепция К. Маркса и Ф. Энгельса об абсолютизме гласила, что абсолютные монархии возникают в странах Западной Европы на переходном этапе от классического феодализма к раннему капитализму, когда, в связи с развитием товарно-денежных отношений, происходят серьезные изменения в социально-экономическом базисе. С переходом от натурального хозяйства к товарному падает экономическое, а значит и политическое влияние земельной аристократии (крупных феодалов) и, наоборот, укрепляются позиции зарождающейся городской буржуазии, что ведет к серьезным изменениям в структуре политической надстройки. Возникает ситуация своеобразного равновесия , когда новые буржуазные отношения еще окончательно не созрели, а старые феодальные уже не были господствующими. Сложившейся ситуацией воспользовались многие европейские монархи XVI-XVII вв. Стремясь освободиться от опеки и претензий крупных феодалов, они стали опираться на союз мелкого служилого дворянства и третьего сословия (горожан), заинтересованных в сильной центральной власти.[234]

Таким образом, возникновение абсолютных монархий рассматривалось Марксом и Энгельсом как закономерная смена политической надстройки в связи с изменениями социально-экономического базиса. Главной социальной опорой абсолютных монархий стран Западной Европы были мелкие дворяне и горожане, а политической опорой - бюрократический аппарат и армия. При этом абсолютные монархи отнюдь не слепо выполняли пожелания своей двоякой социальной опоры. Наоборот, учитывая противоречия между дворянством и третьим сословием, они стали искусно использовать их, стремясь к все большему укреплению собственной власти. Тем самым возникла тенденция к относительной самостоятельности абсолютной монархии от своей социальной опоры в широком смысле (служилое дворянство и горожане).

Что касается неограниченной монархии в России, то, судя по всему, Маркс и Энгельс не видели в ней сходства с классическим европейским абсолютизмом и склонялись к тому, чтобы отнести российское самодержавие к так называемой азиатской форме правления по типу Османской империи, Персии и т. д., основанной на господстве натурального хозяйства, общинном землепользовании и преобладании государственной, а не частной собственности на землю. [235] С другой стороны, Маркс и Энгельс отмечали, что при Петре I российское самодержавие эволюционировало от старых азиатских форм правления к европейскому абсолютизму, сохраняя, тем не менее, черты восточного деспотизма, поскольку сохранялось общинное устройство деревни и, в значительной степени, натуральное хозяйство.

Такая неоднозначная трактовка классиками марксизма российского самодержавия и привела к дискуссии о том, что же такое российское самодержавие - особый вид абсолютной монархии западного типа или восточная деспотия?

С позиций сегодняшнего дня видно, что дискуссия о природе российского самодержавия носила во многом схоластический характер и часто сводилась к комментированию высказываний Маркса, Энгельса и Ленина (часто весьма неоднозначных и противоречивых) по данному вопросу. К сожалению, ученые изначально были вынуждены действовать в узких рамках господствующей идеологии и поэтому обсуждение часто сводилось к тому, кто проявит большую эрудицию и находчивость в оперировании цитатами из работ классиков марксизма. Разумеется, их (классиков) мнение считалось истиной в последней инстанции.

Тем не менее, несмотря на указанные выше недостатки, дискуссия в целом оказалась достаточно плодотворной. В научный оборот был введен значительный массив новых источников, определены основные подходы к выявлению социальной и политической сущности российского самодержавия, этапов его становления и развития.

Мнения участников дискуссии по поводу природы российской неограниченной монархии разделились. Меньшинство ученых во главе с Н. П. Павловой-Сильванской доказывало наличие в российском самодержавии всех признаков восточной деспотии, ссылаясь, прежде всего, на ряд высказываний К. Маркса, Ф. Энгельса и Г. В. Плеханова.[236] Похожей позиции придерживался и А. Н. Чистозвонов . В своей статье «Некоторые аспекты проблемы генезиса абсолютизма», носившей сравнительно-исторический характер, он высказал мнение о существовании двух типов абсолютизма - классического европейского (например, Франция Людовика XIV) и азиатского (или полуазиатского). К последнему типу он отнес абсолютизм в Испании и России. При этом ссылался он, прежде всего, на высказывания Маркса, который, анализируя политический строй в Испании в XVII-XVIII вв., отмечал следующее: «Абсолютная монархия не только нашла в Испании материал, по самой своей природе не поддающийся централизации, но она сделала всё, от нее зависящее, чтобы не допускать возникновения общих интересов, обусловленных разделением труда в национальном масштабе и многообразием внутреннего обмена, которые и являются единственно возможной основой для единообразной системы управления и общего законодательства. Таким образом, абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями в Европе, вообще должна быть отнесена к азиатским формам правления». По мнению Чистозвонова, Маркс и Энгельс относили к испанскому варианту абсолютизма и российский абсолютизм. При этом абсолютизм они рассматривали в формально-юридическом смысле как неограниченную монархию, подразделяя ее, как минимум, на две разновидности - абсолютные монархии Европы и азиатские формы правления. Примерно такой же позиции придерживался и А. Я. Аврех. [237]

И Павлова-Сильванская, и Чистозвонов, и Аврех выделяли следующие черты российского самодержавия, сближавшие его, по их мнению, с азиатской деспотией: преобладание неправовых методов управления обществом и, прежде всего, личного произвола монархов; преобладание государственной собственности на землю и общинного землепользования; неразвитость в России XVII-XVIII вв. третьего сословия, а отсюда, исключительно дворянский характер российского абсолютизма.

Однако большинство ученых, принимавших участие в дискуссии, эту позицию не поддержало. А. Л. Шапиро, Н. И. Павленко, А. Н. Сахаров, А. М. Давидович, Ю. Ю. Титов и др. доказывали, что Маркс имел в виду не разные типы абсолютизма, а региональные особенности абсолютной монархии как единой формы правления . По их мнению, Россия прошла те же этапы в становлении монархии, что и страны Западной Европы. Другое дело, что из-за влияния монголо-татарского ига Россия, во-первых, стадиально отстала от передовых стран Западной Европы, как в социально-экономическом, так и политическом плане, превратясь в страну догоняющего развития, и, во-вторых, длительная зависимость от Золотой Орды способствовала восприятию многих черт восточной политической системы (незначительная роль права в управлении страной, преобладание личного произвола правителя и т. д.). При этом обращалось внимание на то, что те черты, которые было принято считать проявлениями восточного деспотизма, обнаруживаются в той или иной мере и в практике большинства западноевропейских абсолютных монархий. Например, в период правления во Франции Людовика XIV личный произвол монарха играл значительную роль в определении внутренней и внешней политики. Так что даже теоретически разделение понятий на абсолютизм и восточную (азиатскую) деспотию весьма условно. После западнических реформ Петра I российское самодержавие по внешней форме окончательно сближается с западноевропейским абсолютизмом.[238]

Что касается вопроса о соотношении понятий «абсолютизм» и «самодержавие», то он решался с позиций их равнозначности. При этом вышеупомянутые ученые ссылались, прежде всего, на работы В. И. Ленина, в которых самодержавие, абсолютизм и неограниченная

монархия рассматривались как синонимы.[239]

В любом случае, представители обоих подходов пришли к выводу, что российский абсолютизм имел ряд особенностей , отличавших его от западноевропейского абсолютизма. Во-первых , у российского абсолютизма была иная социальная база . Если в Западной Европе абсолютизм возник на стадии равновесия дворянства и нарождающейся буржуазии, то в России абсолютистский режим опирался исключительно на дворянство, т. к. буржуазии, в западном смысле этого слова, в России XVII-XVIII вв. почти не существовало. Во-вторых , в России власть монарха в меньшей степени опиралась на закон, и в большей степени - на личный произвол , насилие, т. е. на неправовые средства . Хотя, начиная с Петра I, соотношение постепенно меняется в противоположном направлении и монархия как бы «обрастает» правовыми средствами осуществления своего господства.

Таким образом, дискуссия о природе российского абсолютизма постепенно прекратилась, хотя к единому мнению учёные не пришли, а вопрос, по сути, остался открытым. С тех пор время от времени как в российской, так и в зарубежной историографии предпринимались попытки возобновить обсуждение проблем, связанных с абсолютизмом, но уже не в том масштабе и в ином ракурсе. В последнее время в западной историографии значительным влиянием пользуется направление, сторонники которого фактически отрицают реальность существования абсолютизма в европейских государствах XVII-XVIII вв. Одним из наиболее ярких представителей этого направления является английский историк Николас Хеншелл . В монографии с символическим названием «Миф абсолютизма» он подверг резкой критике классическую и, казалось бы, давно устоявшуюся концепцию, согласно которой в большинстве европейских государств во 2-ой пол. XVII-XVIII вв. господствовала абсолютная монархия, признаками которой были наличие жестко централизованной верховной власти в лице монарха,

опирающейся на армию и бюрократический аппарат, сосредоточение в его руках всей полноты законодательной, исполнительной и судебной власти, ее неограниченный характер, независимое положение монарха по отношению к различным слоям общества (надсословный характер власти). Своеобразным эталоном абсолютизма считалась Франция времен Людовиков XIV, XV и XVI. Н. Хеншелл, как раз на примере Франции этого периода, пытается доказать, что ни одного из этих признаков не было и в помине. По его мнению, у французских королей не было монополии на верховную государственную власть, которая вплоть до революции 1789 г. носила децентрализованный характер. И если Генеральные штаты на общегосударственном уровне действительно не созывались, то в провинциях продолжали существовать и активно действовать местные сословные корпорации, с мнением которых

королям приходилось считаться. [240] Институт королевских интендантов, введенный при Людовике XIV и традиционно считавшийся одним из главных признаков абсолютизма, Н. Хеншелл оценивает совершенно по-другому. С его точки зрения, интенданты - это вовсе «не управляющие от короны», а своего рода «наблюдатели», представители короля при местных

корпорациях. [241] Особое внимание Н. Хеншелл уделяет судебным и законодательным полномочиям короля. По его мнению, даже у Людовика XIV, «образцового абсолютного монарха», не было всей полноты ни того, ни другого. Судебные прерогативы принадлежали не столько королю, сколько парламентам в провинциях и, особенно, Парижскому парламенту, который и являлся высшей судебной инстанцией. К тому же Парижский Парламент обладал правом регистрации всех законопроектов, исходящих от короля, без чего они просто не могли вступить в действие. Причем это право не было отменено вплоть до революции 1789 г.

Следовательно, власть короля не была абсолютной и в законодательной сфере.[242] Конечный вывод Н. Хеншелла заключается в том, что никакого абсолютизма во Франции ни при Людовике XIV, ни при его преемниках вплоть до революции не было. «Ничего нового в смысле установления монополии на власть и ослабления роли корпоративных организаций на местах Людовик XIV не создал, он всего лишь собирал воедино свои прежние полномочия (королевские прерогативы), а не претендовал на новые». Революция была направлена не против абсолютизма как принципа политики, а против тех искажений и злоупотреблений властью, которые действительно появились при преемниках Людовика XIV, за возвращение к нормам неписанной конституции, которая, по мнению Н. Хеншелла, существовала во Франции и в XVII, и в XVIII вв. Представление же о «деспотическом абсолютизме» является одним из

мифов эпохи революции, созданным революционерами для оправдания своих действий.[243]

Концепция Н. Хеншелла является, конечно, крайней точкой зрения на проблему абсолютизма. Большинство западных историков придерживаются более «мягкой» позиции. Например, авторитетный французский историк Ф. Фюре не отрицает наличия признаков абсолютизма в дореволюционной Франции, но считает, что степень их развития не стоит преувеличивать. Монархия Бурбонов никогда не была абсолютной в современном значении этого слова. При этом он приводит примерно те же аргументы, что и Н. Хеншелл, и предпочитает именовать форму правления и государственный строй дореволюционной

Франции не абсолютизмом, а монархией Старого порядка.251

У концепции «мифичности абсолютизма» в европейских государствах в XVIII в. в 1990-е гг. появились сторонники и в российской историографии. К ним следует отнести, прежде всего,

специалистов по истории Франции А. В. Чудинова, Н. Е. Копосова и Л. А. Пименову . Все они придерживаются примерно той же позиции, что и Ф. Фюре: абсолютизм Бурбонов до самого конца своего существования носил, как минимум, черты незавершенности. Их аргументы напоминают построения Н. Хеншелла и Ф. Фюре: сохранение сословных собраний на местах; огромная роль провинциальных Парламентов в осуществлении не только судебной, но и законодательной власти через процедуру регистрации законов и право внесения поправок, что часто меняло их содержание до неузнаваемости; незавершенность вычленения высшей бюрократии как главной опоры королевской власти из среды магистратов верховных судов и т д 252

Что касается российского абсолютизма, то здесь складывается похожая ситуация. Ряд исследователей, например С. И. Каспэ, Н. А. Проскурякова, высказывают мнение, что исходя из специфики Российской империи как полиэтнического государства, об абсолютизме, если и можно говорить, то только применительно к Европейской части страны, да и то не в полном объеме. В присоединенных территориях с преобладанием нерусского населения почти полностью сохранялся прежний социально-экономический и политический уклад, вплоть до родоплеменных отношений. Тем самым, на национальные окраины Российской империи императорская власть распространялась совершенно не в том объеме, нежели на первоначальную территорию. Поэтому, по мнению вышеназванных исследователей, российское имперское государство являлось скорее не абсолютистским с жестко централизованной структурой власти, а фактически децентрализованной монархией с многосоставной системой управления, которая складывалась с учетом специфики присоединяемых территорий и

особенностей этнического состава населения.[244] [245]

Ситуация с проблемой реальности существования абсолютизма как формы правления осложняется еще и тем, что к ней добавляется проблема соотношения понятий «абсолютизм» и «самодержавие».

Попробуем высказать свое мнение по этим вопросам, исходя; прежде всего, из принципа исторического объективизма.

На первый взгляд, доводы сторонников концепции мифичности абсолютизма выглядят достаточно весомыми. Однако их теоретические построения страдают одним существенным недостатком, а именно: раскритиковав основные положения классической концепции

абсолютизма[246], они фактически ничего не предложили взамен. Если абсолютной монархии не

существовало, то, что же было вместо нее? К сожалению, четкого ответа мы не найдем. В лучшем случае услышим о «монархии Старого порядка» (применительно к дореволюционной Франции) или «полиэтнической империи» (применительно к России). Однако понятия эти расплывчаты и неконкретны, их четкое определение отсутствует, они еще менее верифицированы, чем понятие «абсолютизм».

Тем самым позитивная часть построений противников концепции абсолютизма явно нуждается в дополнительной разработке и конкретизации.

С другой стороны, возникает вопрос, а нужны ли вообще подобные обобщения и теоретические конструкции? Не легче ли просто описывать и анализировать конкретные исторические факты? На наш взгляд, подобные обобщения нужны, хотя бы в силу необходимости иметь четкое представление об объекте исследования. Как бы не относиться к классической теории абсолютизма, нельзя не признать, что она дает определенный умозрительный инструментарий, позволяющий моделировать разные стороны исторического процесса и сравнивать однотипные исторические явления.

По нашему мнению, сложность с определением понятия «абсолютизм» объясняется существующей до сих пор неопределенностью в выборе критерия для выделения главных сущностных признаков в этом понятии. Критерии предлагались и предлагаются самые разные: юридический (особая форма правления), политический (особый политический режим со специфическим механизмом принятия и реализации политических решений),

социально-экономический (особый тип экономических и социальных отношений, господствующих в обществе). В результате в одно понятие вкладывается совершенно разное содержание.

Наша позиция по этому вопросу такова. Термин «абсолютизм» обозначает, прежде всего, форму правления , т. е. особый механизм организации государственной власти, принятия и реализации политических решений, базирующийся на определенном правовом основании . Следовательно, абсолютизм относится к государственно-правовой составляющей

общественного строя, т. е. является, прежде всего, юридической категорией. Значит наиболее логичным и объективным будет определение этого понятия на основе формально-юридического

критерия .[247]

Исходя из этого, абсолютную монархию можно определить как особую форму правления, при которой власть монарха, исходя из действующих законов , является неограниченной . Монарху принадлежит вся полнота законодательной, исполнительной и судебной власти, источником которой он и является.

Данное определение является предельно конкретным, оно исключает двусмысленные толкования. Упор в нем делается на формально-юридическую сторону: неограниченность власти монарха по закону . Это понятие, по сути, вневременное. Любая монархия в любой исторический период, соответствующая этому критерию, может считаться абсолютной. А вот далее она наполняется конкретным историческим содержанием (социальная опора, преобладающие методы управления и т. д.).

Здесь, правда, необходимо сделать существенную оговорку. Давая именно такое

определение абсолютизма, мы исходим, прежде всего, из того, что собой представляет монархия, так сказать, «по закону». Фактически же ситуация может быть иной. В мировой истории мы действительно вряд ли найдем пример «стопроцентной» абсолютной монархии. Монархи неизбежно подвергались воздействию со стороны гвардии, армии, придворных группировок, духовенства и т. д. Значительную роль играли и личные качества монарха, определявшие степень самостоятельности при принятии решений и полноты использования собственных полномочий.

Тем самым возникает проблема серьезного расхождения между формальным и фактическим положением дел. Но с другой стороны, любое государство функционирует, прежде всего, на основе формальных законов. Именно действующее законодательство является главным регулятором общественных отношений. Поэтому и форма правления определяется именно по формально-правовому критерию, а не по фактическому положению вещей. В этой связи, можно привести следующий пример. В Конституциях СССР 1924 г. и 1936 г. форма правления определялась как республиканская, хотя по фактическому объему полномочий власть главы государства И. В. Сталина в 1929-1953 гг. была вполне сопоставима с властью абсолютного монарха. Тем не менее, во всех научных исследованиях и учебных пособиях Советский Союз сталинского периода определяется все-таки как республика, а не монархия, так как именно республиканский статус был закреплен в Конституции.

Примерно так же обстоит дело и с абсолютизмом. Если в законодательстве государства провозглашается неограниченность власти монарха (или, по крайней мере, не упоминается о ее ограничении сословно-представительными или иными учреждениями), то вполне правомерно будет считать ее абсолютной. Но здесь возникает еще одна проблема. Ведь до появления первых конституций в конце XVIII в. статус и полномочия монарха в большинстве европейских государств четко не фиксировались или же были разбросаны по многочисленным правовым документам, часто второстепенного назначения. В качестве примера можно привести Россию в период правления Петра I. Статус абсолютного (самодержавного) монарха четко определяется только в одном законодательном документе явно не первостепенного значения - Воинском Уставе 1716 г., в одной из статей которого говорилось: «Его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь по своей воле и благонамеренно управлять».256 Но и это вполне объяснимо. Постепенно сосредоточив в своих руках всю полноту государственной власти в ходе процессов территориального объединения и централизации управления, монархи, видимо, считали, что это само собой разумеющийся факт, не нуждающийся в каком-то специальном оформлении в виде единого законодательного акта.

Итак, с нашей точки зрения, классическая концепция абсолютизма не является устаревшей. Наоборот, с учетом формально-юридического критерия, она по-прежнему позволяет четко обозначить объект исследования и провести сравнение абсолютных монархий в разных государствах. При этом следует учитывать, что абсолютизм - это не какая-то застывшая теоретическая конструкция, общая для всех государств. Наоборот, при наличии главного общего признака (неограниченность власти монарха по закону), абсолютные монархии имели ярко выраженные региональные и национальные особенности, выражавшиеся в специфике социальной опоры, разном соотношении правовых и неправовых методов управления, степени применения прямого принуждения и личного произвола монарха, степени развитости бюрократического аппарата и т. д.

Таким образом, с позиций формально-юридического подхода и абсолютизм, и самодержавие являются синонимами понятия «неограниченная монархия». В этом смысле российское самодержавие является разновидностью неограниченной, т. е. абсолютной монархии. Следовательно, понятие «российский абсолютизм» (самодержавие) вполне сопоставимо с такими понятиями как «французский абсолютизм», «испанский абсолютизм» и т. д.

Другое дело, что российский абсолютизм возник на иной социальной основе , чем в

Западной Европе. Из-за неразвитости буржуазных отношений в России рубежа XVII-XVIII вв. (когда и произошло окончательное формирование признаков абсолютной монархии) никакого равновесия между дворянством и буржуазией не существовало. Абсолютизм в России, как и ранее централизованное государство, возник в основном под воздействием почти исключительно внешнеполитического фактора , а отсюда и опорой являлось только одно служилое сословие (дворянство). Постоянная внешняя опасность требовала сильной центральной власти и быстрого принятия решений на высшем уровне. Однако параллельно действовала и другая тенденция, ограничительная. Старая земельная аристократия (боярство), опираясь на сильные экономические позиции, естественно стремилась оказывать влияние (как минимум) на принятие политических решений, а по возможности, и участвовать в этом процессе. К тому же все еще сохранялись и продолжали действовать старые вечевые традиции (по сути, прямого народовластия), восходившие еще к времени существования Древнерусского государства и Новгородской республики, и выразившиеся в создании и деятельности Земских Соборов (1549-1653 гг.). По сути, вся 2-ая половина XVI в. и 1-я половина XVII в. прошла под знаком борьбы этих двух тенденций в политическом развитии России. Причем, долгое время исход этой борьбы был неясен, верх поочередно брала то одна тенденция, то другая. При Иване Грозном и в годы правления Бориса Годунова, казалось, победила абсолютистская тенденция, направленная на максимальную концентрацию властных прерогатив в руках монарха. Однако во время Смуты и в правление Михаила Романова (1613-1645) возобладала ограничительная тенденция, резко усилилось влияние Боярской Думы и Земских Соборов, без санкции которых тот же Михаил Романов фактически не принял ни одного закона.

Переломным моментом, приведшем к победе абсолютистской тенденции, стало, на наш взгляд, установление в России крепостного права , завершившееся в 1649 г. Мы сейчас не будем останавливаться на причинах и особенностях этого процесса (цель нашей работы все-таки другая), а остановимся на последствиях. А основное последствие заключалось в том, что после окончательного юридического оформления крепостного права, дворянство оказалось в полной зависимости от центральной власти в лице монарха, которая только одна и могла обеспечить господство дворян над крестьянами и удерживать их в повиновении. По сути, это был один из переломных моментов в истории России. Ведь крепостное право было установлено государством под прямым нажимом дворянства (особенно среднего и мелкого) ради обеспечения им минимального уровня доходов. Но в обмен дворянству пришлось отказаться от претензий на прямое участие в делах управления государством и признать себя в качестве не более чем слуг монарха. Такова была плата за «оказанные услуги» со стороны монархической власти. Дворяне получили власть над крестьянами и постоянный уровень материальных доходов в обмен на отказ от притязаний на участие в государственном управлении «на равных» (или «почти на равных») с государем. Недаром, почти сразу за юридическим оформлением крепостного права (1649 г.) последовало прекращение созывов Земских Соборов (последний из них в полном составе был созван в 1653 году).

Итак, выбор был сделан, и ради своих экономических интересов российские дворяне пожертвовали интересами политическими. Абсолютистская тенденция победила. При этом введение крепостного право привело и к еще одному последствию, а именно: из-за отсутствия нормальных условий для развития (исчез, например, рынок свободной рабочей силы) резко затормозилось формирование буржуазных отношений . Поэтому и буржуазия в России долгое время не складывалась в отдельный класс общества со своей социальной психологией, требованиями и т. д. Ей просто неоткуда было взяться. Поэтому и социальная опора у формирующейся российской абсолютной монархии, в отличие от стран Запада, могла быть только одной - дворянской . Каковой она, вполне закономерно, и стала.

Второй ярко выраженной особенностью российского абсолютизма стало его отношение к праву и закону . В соотношении правовых и неправовых средств осуществления власти в России выбор был однозначно сделан в пользу неправовых . Основным методом управления стал личный произвол монарха и его окружения. Это пошло еще со времен Ивана Грозного, и в XVII в., когда произошел окончательный переход от сословно-представительной монархии к абсолютной, мало что изменилось.

Личный произвол всегда ставился во главу угла. Конечно, можно на это возразить, что

существовало же Соборное уложение как общегосударственный свод законов. Но в том-то и дело, что на практике ни монарх (будь то Алексей Михайлович или Петр I), ни высшие чиновники требованиями законов не руководствовались, не считали себя ими связанными. Грубое принуждение и военная сила - таков был основной метод управления государством. Примеров можно привести множество. Один из самых ярких - знаменитая реплика Петра I в ответ на неоднократные просьбы церковных иерархов позволить им все-таки избрать нового патриарха. Разгневанный Петр бросил на стол свой кинжал со словами: «Ну что ж, хотите патриарха - вот Вам булатный патриарх!» Церковные деятели все поняли и больше с

подобными просьбами не обращались.257

Конечно, нельзя отрицать, что в период правления Петра I законы принимались в достаточно большом количестве и затрагивали почти все сферы управления (Генеральный регламент, регламенты коллегий, Воинский Артикул, Табель о рангах). Однако предназначались они исключительно для подданных, сам же монарх и близко не считал себя связанным законами. Практика принятия политических решений при Петре I мало чем отличалась от эпохи Ивана Грозного. Воля монарха по-прежнему рассматривалась как единственно возможный источник власти.

При этом нельзя сказать, что Россия уж очень сильно отличалась в этом смысле от стран Запада. Тот же произвол и волюнтаризм в полной мере применялся во Франции Людовиком XIV, который считается классическим абсолютным монархом. Чего стоят хотя бы печально известные чистые проскрипционные бланки с подписью короля, куда чиновники полицейского ведомства по своему усмотрению могли вписать любую фамилию, обладатель которой тут же без всякого суда оказывался в Бастилии.

Другое дело, что при всех противоречиях развитие западноевропейских абсолютных монархий пошло по пути все более активного использования правовых средств при регулировании разнообразных общественных отношений. Постепенно соотношение между личным произволом и законом стало смещаться в сторону последнего. Способствовало этому несколько факторов, главным из которых, по нашему мнению, было осознание монархами того простого факта, что управлять государством гораздо легче, если как можно больше сфер общественных отношений урегулирована четкими и ясными правовыми нормами. Во-вторых , применение волюнтаристских методов управления государством, активное личное вмешательство во все сферы жизни подразумевают наличие определенных личностных качеств у монарха: высокий интеллектуальный уровень, сила воли, энергичность и целеустремленность и т. д. однако, сравнительный анализ положения дел в России и Европе XVII-XVIII вв. показывает, что большинство абсолютных монархов того времени, мало чем напоминало по своим качествам Людовика XIV, Петра I или Фридриха II. Следовательно, в силу своих ограниченных способностей они чисто физически не могли эффективно применять личный произвол в делах управления государством. К тому же волюнтаризм все-таки требует определенной доли творчества, а с этим у большинства монархов того времени были явные проблемы. Гораздо проще было управлять в «автоматическом режиме» на основе норм и правил, доставшихся в готовом виде от предшественников. Ну а то, что было еще не урегулировано, было передоверено урегулировать бюрократическому аппарату. К чему это привело - это уже другой вопрос.

Самое интересное заключается в том, что в глазах общества того времени уже сам факт правового урегулирования какого-либо вопроса выглядел прогрессивным делом. И не важно, что подобные нормы могли быть жестокими, несправедливыми. Главное - они гарантировали хоть какой-то минимальный порядок. В качестве примера можно привести австрийский уголовный кодекс «Nemesis Teresiana» , принятый при императрице Марии Терезии в 1768 г. и поражавший современников своей суровостью и даже жестокостью (в нем, например, широко предусматривались различные виды мучительных наказаний, устрашающие способы смертной казни, подробно описывались разные виды пыток и т. д.). Тем не менее, население восприняло

этот кодекс в целом положительно, так как, по меткому выражению историка П. П. Митрофанова, «это был все-таки порядок, хотя и жестокий, и тяжелый, и полный

несовершенств, а не полнейший беспорядок, как то было раньше»[248].

Но, пойдя по пути все большего использования закона в качестве главного инструмента управления государством, западноевропейская абсолютная монархия тем самым вступила на путь затяжного кризиса и в перспективе подписала себе смертный приговор. Ведь по самой своей сути абсолютизм предполагает юридически неограниченную власть монарха, а использование именно юридических средств в управлении неизбежно ведет к появлению идеи (ее, собственно, и сформулировали идеологи Просвещения) о верховенстве права и закона , а вовсе не воли монарха. Монархи, конечно, пробовали сопротивляться, иногда приспосабливаться к новым веяниям. Что из этого получилось - об этом мы поговорим в следующем параграфе. Пока же вернемся к абсолютизму в России и подведем некоторые итоги

На наш взгляд, понятия «абсолютизм» и «самодержавие» являются тождественными , и означает особую форму правления, при которой власть монарха юридически неограниченна . Абсолютные монархии в Европе возникают в XVI-XVII вв. на стадии разложения феодальных отношений и формирования буржуазных. Исходя из этого, западноевропейские абсолютные монархи опирались на поддержку дворянства и формирующейся городской буржуазии с тенденцией к определенной самостоятельности в проведении внутренней и внешней политики.

Абсолютные монархии имели ярко выраженные региональные особенности, выражавшиеся в специфике социальной опоры, разном соотношении правовых и неправовых методов управления, степени применения прямого принуждения и личного произвола монарха, степени развитости бюрократического аппарата и т. д.

Российский абсолютизм (самодержавие) начал формироваться во 2-й половине XVII в. (хотя отдельные элементы возникли еще в XVI в. во время правления Ивана Грозного и Бориса Годунова) и окончательно оформился при Петре I . При этом он существенно отличался от западноевропейского классического абсолютизма.

Во-первых , у него была иная социальная опора (одно служилое дворянство, а не союз дворянства с городской буржуазией), что объясняется иными историческими условиями его формирования. В России XVII - 1-й пол. XVIII вв., буржуазия в силу ряда причин была крайне немногочисленной и не сформировалась в отдельный класс населения с четко очерченной социальной психологией, мировоззрением и т. д.

Во-вторых, соотношение правовых и неправовых методов управления было явно смещено в сторону последних. Личный произвол, деспотизм монарха был в России более ярко выражен , чем в странах Запада. Во многом это объясняется общими особенностями российского исторического процесса (преобладание деспотических тенденций в период ига Золотой Орды; изменение в связи с этим ценностных ориентаций у основной массы населения, выразившееся в постепенном формировании подданнических отношений; установление крепостного права, приведшее к формированию рабской психологии у большинства населения; состояние постоянной внешней угрозы, серьезно повлиявшее на выбор методов управления и способствовавшее милитаризации всех сторон общественной жизни, превращению чрезвычайных методов военного времени в постоянные и т. д.). Хотя нельзя не отметить и реальную возможность развития России по иному а льтернативному пути, связанному с демократическими традициями в период существования Древнерусского государства, Новгородской республики, общинным бытом русских крестьян и др. Однако, после Смутного времени, когда неудачные попытки реализации принципа выборности монарха чуть было не привели к потере национальной независимости, цивилизационный выбор был сделан однозначно в пользу формирования сильной неограниченной власти монарха с максимальной централизацией и деспотическими чертами в управлении .

Эти две основные особенности российского абсолютизма (опора только на одно

дворянство и использование в основном деспотических методов управления ) оказали существеннейшее влияние на дальнейший ход исторического процесса в России и предопределили иные результаты попыток реализации на российской почве западноевропейских правовых, социальных и культурных норм и ценностей.

<< | >>
Источник: Виталий Юрьевич Захаров. Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII - 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1 2017. 2017

Еще по теме § 1. Абсолютизм и самодержавие: соотношение понятий:

  1. Разница между самодержавием и абсолютизмом в первом приближении может показаться незначительной.
  2. Разница между самодержавием и абсолютизмом может при первом приближении показаться незначительной
  3. ПОНЯТИЕ И ПРИЗНАКИ ПРАВОПОРЯДКА. СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЙ «ПРАВОПОРЯДОК» И «ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК», «ЗАКОННОСТЬ» И «ДИСЦИПЛИНА»
  4. § 3. Соотношение понятий «обычай» и «обычное»
  5. § 2. Понятие и содержание компетенции арбитражного суда Соотношение со смежными категориями
  6. 1.1. История и соотношение понятий.
  7. 5.1. Человек, личность, гражданин: соотношение понятий
  8. СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЙ «ЗАКОНОТВОРЧЕСТВО» И «ПРАВОТВОРЧЕСТВО»
  9. Соотношение понятий «бизнес» и «общество»
  10. ПОНЯТИЕ «ПРАВОВОЙ МЕНТАЛИТЕТ» И ЕГО СООТНОШЕНИЕ С ПРАВОСОЗНАНИЕМ
  11. § 1. Понятия «контроль» и «надзор» в административной деятельности органов внутренних дел и их соотношение
  12. Соотношение понятий «исполнительные действия» и «меры принудительного исполнения»
  13. § 3. Проблема соотношения химического и биологического в аспекте понятия сложности
  14. Источники и формы права: понятие и соотношение
  15. «ГИПНОЗ». «АВТОГИПНОЗ» И «МЕДИТАЦИЯ»: СООТНОШЕНИЯ ПОНЯТИЙ.
  16. СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЙ «СОДЕРЖАНИЕ», «ФОРМА» И «ИСТОЧНИК ПРАВА»
  17. 6.1. Государственный аппарат: понятие, структура. Соотношение понятий «механизм государства» и «государственный аппарат»
  18. Понятие и соотношение гарантий и защиты прав на землю.