<<
>>

VIII. Иерархия и дискриминация

В эпоху демократии господин и раб стали уже исто­рией, и все же сегодня, как никогда раньше, огром­ное значение имеют различные ранжирования, соци­альные и неофициальные иерархии. Чаще всего они связаны с организационной необходимостью, при этом почти всегда мы радуемся отличиям и соответ­ствующим ощущениям, имея дело с нарциссизмом ма­лых различий.

Будь то в песочнице, за кружкой пива, в спорте или политике, всегда и везде альфа-самец, вожак проявит себя. И совершенно неважно, идет ли речь об отце, князе или харизматическом лидере, суть заключается в редком и уникальном умении, которое Освальд Шпенглер обозначил как «работу вождя»1.

То, что это совершенно не противоречит современ­ному эгалитаризму, а, напротив, в точности ему соот­ветствует, обосновал Фрейд, когда писал о стремлении большинства к подчинению власти в своем открытом письме Альберту Эйнштейну, известном под названи­ем «Почему война?». В частности, Фрейд отмечал, что «одной из сторон врожденного и непреоборимого не­равенства людей является их разделение на вождей и подчиненных»2. Мы стремимся стать зависимыми, по­тому что это делает нас равными по отношению друг

. . ' Spengler О. Der Mensch und die Technik. Munchen: Beck, 1931. S. 35. [Рус. изд.: Шпенглер О. Человек и техника // Культурология. XX век. Антология / под ред. С.Я. Левит. М.:

1 Юрист, 1995. С. 475.] 2 Freud S. Warum Krieg? // Freud S. Gesammelte Werke. Bd. XVI. Frankfurt am Main: Fischer, 1993. S. 24. [Рус. изд.: Фрейд 3. По­чему война? // Энциклопедия глубинной психологии / под ред. A.M. Боковикова. Т. 1. Зигмунд Фрейд. Жизнь, работа, наследие. М.: ЗАО МГ Менеджмент; Interna, 1998.]

185

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

к другу. Мы все равны, когда нами руководит один вождь. Потребность в подчинении авторитету все еще сильна в нас.

Но в современном обществе едва ли у кого-нибудь найдется «талант быть господином»3. Именно поэто­му экономист Йозеф Шумпетер искал вождя не в по­литике, а в экономике. Это должен быть предпринима­тель с фантастическим стремлением к новому. «Один может идти непроторенными путями, другой — толь­ко последовать за первым, третьего увлечет только массовое движение, но при этом он будет в его первых рядах»4. В своих размышлениях о работе вождя пе plus ultra5 Шумпетер отчетливо показал, что именно может мотивировать типичного предпринимателя. Прежде всего, это позиция господина, воля к победе и «ра­дость творчества»6.

Реакционные авторы Парето, Моска и Михельс опи­сали этот мир иерархий в позитивном ключе. Любое общество делится на управляющих и управляемых, иными словами, на элиту и не элиту. При этом граж­данские добродетели (der Citoyen) остаются несбыточ­ной мечтой левоинтеллектуальной богемы, фантомом, едва скрывающим очевидное положение вещей: элита всегда существует, общество всегда делится на веду­щих и ведомых, любая массовая организация управ­ляется олигархией, избегающей демократического контроля.

От культа гражданских добродетелей сегодня остал­ся лишь отказ от бюргерства. Все остальные желания и мечты не-элиты связаны с образом жизни элит. И в

3 Gross /. Nachrichten aus der Berliner Republik.

Berlin: Siedler Verlag, 1999. S. 156.

4 SchumpeterJ. Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung. Berlin, 1993. S. 121. [Рус. изд.: Шумпетер И. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982. С. 200.]

5 Дальше некуда (лат.).

' Schumpeter J. Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung. S. 138. [Рус. изд.: Шумпетер И. Теория экономического развития. С. 193.]

186

- VIII. иерархия и дискриминация

наши дни миром правит когнитивная элита. Ее стиль отличается чрезвычайно мягкой манерой управления, во главе которого находятся работники умственного труда, а великая когнитивная стратификация XXI в. осуществляется при помощи новых коммуникатив­ных средств. Так же как у бедных есть беднейшие, у представителей когнитивной элиты имеется «мигра­ционное закулисье». Невидимая миграция делает воз­можным обособление успешных людей.

С тех пор как нет господ, общество нуждается в ве­ликих личностях, которые были бы в состоянии брать на себя ответственность за все происходящее и тем самым позволить простым людям перестать боять­ся. Для этого медиадемократия использует довольно архаичный механизм: сплоченность группы обеспе­чивается совместным наблюдением доминантных личностей. Тот, кто доминирует, может создавать впе­чатление бурной деятельности. Тот, кто создает впе­чатление бурной деятельности, привлекает внимание. А тот, кто привлекает внимание, обеспечивает тем са­мым свое доминирование.

Этот принцип играет ключевую роль в отношени­ях полов. Существо вопроса, как бы критически он ни звучал, заключается в том, что женщины отрицают свое влечение к доминирующим мужчинам. Можно с легкостью наблюдать, что женщины презирают тех мужчин, которые позволили доминировать над собой другим мужчинам и которые не в состоянии добить­ся уважения в своем окружении. Сегодня все больше женщин находят выход из этой ситуации, покупая себе ощущение доминирования.

Сегодня, увы, не осталось мужчин, но зато есть прозак. Связь между серотонином, ощущением до­минирования и этим препаратом настолько тесная и однозначная, что это позволило антропологу Лайоне­лу Тайгеру с известной степенью иронии говорить о наилучшей демократической медицине: все чувствуют себя чуть лучше среднего.

18/

размышление о неравенстве. анти-руссо

Очевидно, мы зашли в тупик. В таких случаях оста­ется повернуть назад и углубиться в историю. Чтобы выявить причины сложившейся ситуации, достаточ­но будет в самом общем виде рассмотреть античные представления об отношениях. Полис воплощал собой равенство, дом же, напротив, был миром неравенства. На рыночной площади агоре равные состязались для того, чтобы отличиться и выделиться. Агональный дух хочет продемонстрировать всем, что он лучше, и вы­делиться на фоне всех остальных с помощью экстра­ординарных поступков. То, что греки называли «arete», а римляне «virtus», переводится на язык менеджеров нашего времени как «the pursuit of excellence»: добро­детель как стремление к совершенству. То, что раньше имелось в политике, теперь существует в экономике7.

Аристотелевское определение человека как zoon politikon, т.е. политического животного, с одной сторо­ны, указывает на политику, т.е. на равенство, сотрудни­чество и перераспределение; с другой — на животное в человеке, т.е. на желание неравенства (неофициальная иерархия), стремление к доминированию и готовность к борьбе. Кто доминирует, живет лучше. Все внима­ние направлено на него. Политическое стремление к равенству, таким образом, ограничивается борьбой за положение в обществе: мы маркируем собственное значение, предъявляем претензии и поднимаем флаги.

7 И в ней в условиях массовой демократии развилась в пол­ную силу, так как плюрализм, существующий в экономике, предоставляет больше возможностей для «исключительно­го», чем политика. Так как формы современного существо­вания взаимозаменяемы, на каждое место и на каждый ста­тус претендует множество кандидатов, притязания которых одинаковы. (См.: Thomas W.I. The Unadjusted Girl. Boston: Little Brown and Company, 1923. P. 31.) В этом заключается трагедия демократии: «Из множества подобных невозмож­но определить то место, которое каждый из них заслужива­ет» (Simmel G. Soziologie).

188

VIII. иерархия и дискриминация

Лучших из лучших греки называли аристократами, которые должны были постоянно доказывать свое превосходство и обессмертить себя делами. И сегод­ня еще используют словосочетание «непреходящая слава», когда говорят об амбициях некоторых полити­ков, чьей целью является желание остаться в истории, например в качестве канцлера немецкого единства8. Эгалитаризм не может это вынести и делает все воз­можное, чтобы совратить демократические взгляды перверсией, которая отрицает любое величие и пре­небрегает героическим. Больше не должно быть ни ве­ликих мужей, ни великих дел, ни великих идей. Поэто­му полнейшие ничтожества могут писать биографии Бисмарка, представляя его невротиком, и Хайдеггера, представляя его нацистом.

Возможно, в нашей культуре осталось лишь одно место для борьбы, которую признает общество: спорт как символический конфликт. Здесь возможны вещи, которые являются абсолютным табу в любых других областях. Спорт различает победу и поражение. Если в политике, особенно после выборов, все могут счи­таться победителями, а в экономике тщательно скры­вают, что триумф возможен только при условии прои­гравших, то спорт со всей ясностью заявляет, что есть победители и проигравшие. Только в спорте нам еще позволено определять «превосходных» и «лучших». Только в спорте позволительно одерживать победу. Потому что победа — эта античная форма счастья — в нашей культуре равенства связана либо с чувством неловкости, либо со скандалом.

Так как в спорте речь идет о победе, превосходстве и иерархии, наша политкорректность использует сло­весный наркоз, чтобы оградить сознание от архаизма «участие — это все». Это, разумеется, полная ерунда.

Имеется в виду Гельмут Коль, занимавший должность фе­дерального канцлера Германии с 1982 по 1998 г. В период его нахождения у власти произошло присоединение ГДР к ФРГ в 1990 г. — Примеч. пер.

189

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

В принципе каждый знает, что никому не интересны вице-чемпионы, занявшие вторые места, «выдающи­еся олимпийцы, занявшие четвертое место». Go for gold, признается только победа — в Атланте это можно было прочесть даже на плакатах.

Греки не размышляли о диалектике признания, ко­торая в итоге и погубила великую агональную куль­туру. Борьба делает одних рабами, других — свобод­ными9. Благородный и свободный человек может появиться только в результате борьбы, чтобы потом оказаться опутанным диалектикой, которая выносит ему смертный приговор. Борьба между господином и рабом закончилась, в гражданском мире она превра­тилась в конкуренцию, где на кону третья сторона: потребитель. Это объясняет, почему свободный чело­век Гераклита и гегелевский господин превратились у Маркса в хозяина фабрики. Политически ему соответ­ствует демократия, понимаемая как упразднение раз­личий между господином и рабом. Тем самым понятие демократии изначально содержит парадокс, заключа­ющийся в том, что суверен, а именно народ, не правит; со времен Шумпетера мы знаем, что существуют поли­тики, которые правят в демократиях. Таким образом, получается, что упразднение различий между госпо­дином и рабом происходит в режиме самоуправления добровольных рабов.

Из этого следует, что невозможной становится не только фигура господина, но и фигура его доверен­ного лица: слуги. Нам сложно вынести, когда кто-то становится на колени, чтобы почистить нам ботинки. Ни одно общество так не отдалено от слуг, как обще­ство сервисной экономики, и только тогда, когда все всем служат, только в этом случае они могут сами себя

9 Гераклит: «Раздор — отец всех общий и всех общий царь. И одних богами объявляет он, а других — людьми, одних рабами сотворяет он, а других — свободными» (F53). [Рус. изд.: Гераклит Эфесский. Всё наследие. М.: Ад Маргинем, 2012. С. 166.])

190

VIII. иерархия и дискриминация

выносить. Служить человеку или идее не связано со сферой обслуживания. Ни один социолог не видел это так ясно, как поэт Штефан Георге: «Те, кто не умеют ни служить, ни править, являются гражданами»10.

Таким образом, сначала на смену господину при­ходит гражданин, потом рабочий и, наконец, человек. Гражданин является субъектом либерализма: никто не должен приказывать. Так становится возможной свобода. Рабочий — аскетический герой социализма: никто не вправе чем-то обладать. Так становится воз­можным равенство. Человек — среднее значение гума­низма: никто не должен иметь собственного мнения. Так становится возможным братство. Этот в высшей степени претенциозный проект обеспечивает обу­здание мысли при помощи общественного мнения. В данном случае становится очевидным парадокс де­мократии Алексиса де Токвиля: чем свободнее люди, тем более они порабощены общественным мнением.

Весь мир сегодня проповедует сетевую организацию, командный дух и гетерархию, словно подобные органи­зационные формы являются панацеей от добровольной незрелости общества. Господин мог бы увидеть здесь слепое пятно демократической политики равенства. Той политики, которая не в состоянии содержательно оценить гуманность освобождающих функций иерар­хии. Иерархия обуздывает неофициальный порядок подчинения. Нигде психологический террор не пред­ставлен так широко, как в среде радикальных демокра­тов. Иерархия высвобождает, так как она разъясняет, на что необходимо реагировать. Даже если цена акций компании падает ниже плинтуса, это не означает, что глава отдела должен что-то предпринимать. И наконец, социальная ранговая дифференциация освобождает от конкурентной борьбы с достижениями заведомо силь­нейших. В этом и заключается гуманное зерно любой

10 Der George-Kreis / G.P. Landmann (Hrsg). Stuttgart: Klett-Cotta, 1980. S. 78.

191

размышление о неравенстве. анти-руссо

иерархии; она защищает людей от принуждения к срав­нению с лучшими из лучших. Когда все считают, что они такие же, то получается, что проигравшие должны себя чувствовать неудачниками. Только в иерархиях есть места для слабых11.

Каждый, кто работает в какой-либо организации или в большой компании, конечно, знает, что совмест­ная работа связана не только с конкуренцией, но и с подчинением. Ведь иерархия построена на взаим­ности. Начальник и подчиненный наблюдают друг за другом. Как остроумно заметил социолог Никлас Луман: «Один наблюдает сверху, другой наблюдает снизу»12. Успешно существовать в иерархии означа­ет радовать начальника, вдохновлять подчиненного, убеждать равных по должности коллег.

Есть вещи, которые лучше, чем другие. Есть куль­туры более прогрессивные и гуманные, чем другие. И есть люди, которые превосходят других: аристокра­тия, элита, звезды, богатые, знаменитые. Это желание быть лучше и превосходство традиционно обознача­ются как аристократизм, величие, стиль и воля к от­личию. Для массовой демократии — это скандал, на который она реагирует обостренным ресентиментом, направленным сначала против мастерства и автори­тета, затем против канона и элиты и, наконец, против успеха и достижений. Первыми жертвами этой рито­рики равенства становятся красота, истина, доброде­тель и величие13.

11 Для предотвращения различного рода недопониманий отметим, что и в иерархиях есть слабые, а в гетерархиях есть сильные. Гетерархии принимают слишком много плохих идей, иерархии отвергают слишком много хороших идей. В иерархиях больше хороших, чем плохих идей, за счет еще большего количества хороших идей. Гетерархии смешивают компетентность и некомпетентность, иерархии катализиру­ют компетентность и некомпетентность.

12 Luhmann N. Politische Planung. Opladen, 1994. S. 69.

13 He нужно быть психологом, чтобы распознать диалек­тику, которая скрывается за эгалитаристской риторикой:

192

-VIII. иерархия и дискриминация

В американской Декларации независимости гово­рится о «свободном и равном» человеке. С одной сторо­ны, это означает, что равенство возможно только при условии наличия свободы, а с другой — во всех других случаях речь идет о различиях, разнородности и разно­образии. Томас Джефферсон и Джон Адаме понимали равенство как включающее в себя совершенство есте­ственной аристократии во всех сферах жизни, что дела­ет возможным олимпийских чемпионов, нобелевских лауреатов, победительниц конкурсов красоты. Томас Джефферсон считал демократические выборы свое­го рода селекцией, которая позволяет выявить людей, способных к управлению, — «естественную аристокра­тию». Эта естественная аристократия демократических лидеров позже будет названа меритократией.

Положение естественного аристократа обязывает. Речь идет о nobilitas naturalis, тех самых аскетах циви­лизации, которые характеризуются своими огромны­ми достижениями. Аристократия была бы идеальной формой правления, т.е. господство лучших в обще­стве качественно неравных людей, но сегодня это уже не представляется возможным за неимением методов селекции лучших. Во времена американских отцов-ос­нователей все было по-другому. Тогда у них не было никаких трудностей с верой в пуританское равенство избранных и убежденностью в выборе достойных. Се­годня мы можем лишь констатировать: немногие ве­дут, многие следуют.

Универсальное разделение труда и естественная аристократия являются механизмами, использующи­ми неравенство людей в общественных интересах и репродуцирующими это неравенство. В этой связи Ро­берт Михельс говорил о железном законе олигархии: там, где люди делают что-то сообща, рано или поздно

как раз те, кто может согласиться с чем-то выдающимся, не склонны к авторитаризму. И наоборот, те, кто против, взы­вают к вождю.

193

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

возникает лидер, за которым все следуют. Об этот за­кон разбиваются все радикально-демократические по­пытки заменить лидерство соучастием. Эти провалы можно с легкостью наблюдать на примере заседаний различных комиссий, отмеченных скукой и неэффек­тивностью. Каждый участник должен принять одина­ковое участие в обсуждении, что занимает бесконечно много времени для принятия решения. Таким обра­зом, получается, что организации только и занимают­ся тем, что высасывают все жизненные соки из своих сотрудников, спешащих с одного заседания на другое.

Еще Монтескье было очевидно, что демократия рушится, если идея равенства становится слишком преувеличенной. Ничто не работает без приказания и подчинения, особенно в функционально дифферен­цированном обществе. «Как небо от земли, дух ис­тинного равенства далек от духа крайнего равенства. Первый состоит не в том, чтобы повелевали все или не повелевал бы никто, а в том, чтобы люди повино­вались равным себе и управляли равными себе. Он стремится не к тому, чтобы над нами не было высших, но чтобы наши высшие были нам равны»14.

В самом сжатом виде тема наших рассуждений мо­жет звучать следующим образом: «Проблема равен­ства — а ведь мы-то все жаждем отличаться»15. Ницше был первым, кто понял, насколько связаны кажущие­ся противоположности двух черт, отличающих совре­менного европейца: стремление к индивидуализму и требование равных прав. «Индивидууму свойствен­но крайне обостренное тщеславие. Оно-то, со свой­ственной ему мгновенной ранимостью сознания, и требует, чтобы всякий иной был заранее поставлен

14 Montesquieu Ch.L. Vom Geist der Gesetze. Munchen, 1967. S. 157. [Рус. изд.: Монтескье Ш.Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999. С. 103.]

15 Nietzsche F. Samtliche Werke. Bd. 12. Munchen, 1980. S. 287. [Рус. изд.: Ницше Ф. Соч.: в 13 т. Т. 13. С. 253.]

194

VHI. иерархия и дискриминация

с ним вровень»16. Именно здесь становится очевид­ным то, что Фрейд называл нарциссизмом маленьких различий. Принцип индивидуализма отвергает идею особенно великих людей, вот почему сегодня, как ни­когда, расцвело публичное поощрение мелких заслуг. Великим признается только массовый успех. Против всех, кто оставил свою гордость в одиночестве, про­тив благородных людей, «презирающих удел многих», направлена «беспредельная ярость» эгалитарного ин­дивидуализма17. То, что до сих пор завораживает в со­циализме, — это негодующий социализм.

Предисловие Ницше к ненаписанной книге «Грече­ское государство» начинается следующими словами: «Мы, люди новых времен, считаем нашим преимуще­ством перед греками два понятия, которые как будто служат утешением миру, держащему себя совершенно по-рабски и при этом боязливо избегающему слова "раб": мы говорим о достоинстве человека и о досто­инстве труда»18. Разницу образует христианское по­нятие любви к человеку, которое больше не делает никакой разницы перед Богом. Уже здесь отказ от ран­говой иерархии происходит за счет презрения к опре­деленным людям.

Иисус поместил в центр бедных, отверженных и обездоленных. В свою очередь большой мастер пара­доксов апостол Павел превратил это в высокоэффек­тивную концепцию власти, проистекающей от слабых людей. Власть слабых заключается в том, что они при­нуждают нас жалеть их, эта власть причиняет боль.

16 Nietzsche F. Aus dem Nachlass der Achtzigerjahre // Ni­etzsche F. Werke: in 3 Bd. Bd. III. Munchen, 1966. S. 474. [Рус. изд.: Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех цен­ностей. М.: Культурная революция, 2005. С. 422.]

17 Ibid. [Там же. С. 423.]

18 Nietzsche F. Der Griechische Staat // Nietzsche F. Werke: in 3 Bd. Bd. III. Munchen, 1966. S. 275. [Рус. изд.: Ницше Ф. Гре­ческое государство // Ницше Ф. Избранные произведения: в 3 т. Т. 3. М.: Наука, 1994.]

195

размышление о неравенстве. анти-руссо

Любой нищий знает, как превратить свою слабость во власть «выставленным напоказ несчастьем»19. По­добные представления невыносимы для буржуазного зрителя не только потому, что они обременяют его со­весть, но и потому, что не позволяют ему задуматься о великом. Восхищение — это взгляд наверх, жалость — это взгляд вниз. Мы демонстрируем жалость, чтобы не испытывать восхищения.

«Величие» стало основной темой антимодернист­ской философии Ницше. Он пришел к своим соб­ственным выводам, когда обнаружил, что не Сократ, а Павел и его учение о власти слабых является основ­ным врагом философии «величия». Речь идет о совер­шенно ином взгляде на жизнь. Так много раз высмеян­ный сверхчеловек, разумеется, никакой не супермен, а тот, кто находится над людьми, стоя на вершине горы и наблюдая за ними. Привилегия сверхчеловека наблюдать за людьми с высоты не имеет никакого от­ношения к социальной несправедливости, так как это является результатом величайшего самопожертво­вания. Именно поэтому Ницше назвал это «опасной привилегией»20.

Другим взглядом на жизнь может служить отсут­ствие «истинного» взгляда на жизнь. В зависимости от высоты становится доступным тот или иной вид, и это обстоятельство заставляет прибегать нас к эпистемо­логическому перспективизму, который в свою очередь является иллюстрацией социальной несправедливо­сти. Эта несправедливость жизненно необходима, так как она является обязательным условием всех ценно­стей. Ценности подразумевают селекцию; любая се­лекция порождает иерархию и неравенство, подавляя и отдаляя Других и Другое. В работе «По ту сторону

19 Nietzsche F. Menschliches, Allzumenschliches. S. 486. [Рус. изд.: Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. С. 63.]

20 Ibid. S. 441. [Там же. С. 15.] 196

VIII. иерархия и дискриминация

добра и зла» Ницше задается риторическим вопросом: «Жить — разве это не значит как раз желание-быть-другим, нежели природа? Разве жизнь не есть оцени­вание, предпочтение, желание быть несправедливым, ограниченным, отличным от прочего?»21.

Мы все время используем одни и те же понятия, ко­торые отсылают нас к основному утверждению Ницше, обозначенному им как «пафос дистанции»: иерархия, ценностные различия, различия, вошедшие в плоть и кровь, «упражнения в повиновении и повелевании»22. Из этого пафоса дистанции господа заявили о своем праве творить ценности и давать имена. «Право го­спод давать имена»23 полемически направлено против гегелевской «работы понятия». В сущности, эта работа заключается в том, чтобы рассматривать различия не как различия, а использовать их в качестве противо­положностей и противоречий.

«Мои возражения против всей социологии»24 за­ключаются в том, что социология, являясь антите­зисом пафоса дистанции, с течением времени пре­вратилась в норму. Социология не знает дистанции и иерархии, ей знакомы только функциональная диф­ференциация и интеграция. «Создавать пропасть» со­циологически не имеет никакого смысла. Но именно поэтому пафос дистанции подразумевает наличие го­спод. Прежде всего пафос дистанции, обращенный к

21 Nietzsche F. Jenseits von Gut und Bose // Nietzsche F. Werke: in 3 Bd. Bd. II. Munchen, 1966. S. 573. [Рус. изд.: Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Соч.: в 13 т. Т. 5. М.: Культурная революция, 2012. С. 24.)

22 Ibid., S. 727. [Там же. С. 191.]

23 Nietzsche F. Zur Genealogie der Moral//Ibid. S. 773. [Рус. изд.: Ницше Ф. К генеалогии морали. Полемическое сочинение // Там же. Т. 5. С. 243.]

24 Nietzsche F. Gotzendammerung // Ibid. S. 1014. [Рус. изд.: Ницше Ф. Сумерки идолов, или Как философствуют молотом // Там же. Т. 6. С. 85.1

197

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

VIII. иерархия и дискриминация

самому себе. «Рассматривать самого себя с некой дис­танции» (Selbstentfernung)25, как замечательно сказал Эрнст Юнгер. Аристократизм господина позволяет отказаться от счастья и удовольствия и оставить это рабам.

Так же, как невозможно купить хорошие манеры, невозможно сыграть аристократизм. «Аристократич­ность» — это ценность, которую альтернативные цен­ности современного общества отвергают. Для того что­бы это обозначить, Ницше использовал сильнейший и самый болезненный антоним: «презрительный». Это никак не связано с высокомерием, скорее, это имеет отношение к использованию различий. Скрупулезное наблюдение и есть высшая форма презрения. Это лю­бимое нравоучение моралистов. Аристократичность означает избранность. Редкие редки, сказал когда-то Штефан Георге: селекция, выбор, изящество. В связи с тем, что все это достигается только при условии, ког­да из множества выбирается нечто одно, вместо того чтобы выбрать всех и все сразу, современное обще­ство табуирует намерения, что напрямую связано с уже упомянутым табу на приобретение.

Современная социология не оспаривает все это исключительно из-за того, что она понимается как теория современного, т.е. функционально дифферен­цированного общества. В то же время аристократи­ческие ценности коррелируют со стратификацией общественной структуры. Макс Шелер был одним из первых, кто это понял: «Каждый — от короля до шлю­хи и палача — занимает формально "благородную" позицию, с точки зрения которой он на своем "месте" незаменим. Напротив, в "системе конкуренции" идеи жизненных задач и их значимости вырабатываются в принципе только на основе желания быть и значить больше через сравнение всех со всеми другими. Любое

25 fungerE. Eumeswil. Stuttgart: Klett-Cotta, 1977. S. 128. [Рус. изд.: Юнгер Э. Эвмесвиль. М.: Ad Marginem, 2013. С. 186.]

"место" становится всего лишь транзитным пунктом в этой всеобщей погоне за больше-значимостью»26.

Впрочем, в современном, функционально диф­ференцированном обществе проблема социального выражена в двух ортогонально находящихся друг к другу уровнях, а именно в иерархии и равенстве. Вот только у иерархии не осталось больше защитников. Личный авторитет, представленный в указаниях и на­ставлениях домработнице, сегодня не приветствуется и осуждается. В то же время мы наблюдаем возвраще­ние иерархии, но уже в виде неофициального порядка подчинения, например в качестве функциональной авторитетности администратора, руководителя, того, кто принимает решения. Сюда же относятся знамени­тости и публичные персоны: политики, спортсмены, представители шоу-бизнеса. Но мы все еще далеки от признания того, что наличие равенства может быть обеспечено иерархией.

Иерархия имеет глубокий смысл, ведь и культура представляет собой упорядочивание различий. Диф­ференциация рангов облегчает учебу: для того чтобы стать успешным, нужно уметь слушаться отцов, учи­телей, профессионалов27. Противоположностью этого является исчезновение различий, что в свою очередь приводит к росту соперничества, которое потом в СМИ подается как следствие наличия в обществе раз­личий. Поэтому необходимо заявить: именно совре­менный принцип равенства и жесткая политика урав­нивания создают потенциал для насилия.

Все люди разные. Если они вынуждены быть рав­ными, то им остается только одна возможность от­личиться от других, а именно подавить других. Эта агрессивность может быть нейтрализована только

26 Scheler M. Das Ressentiment im Aufbau der Moralen. S. 14. [Рус. изд.: Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. С. 32.]

17 Burt R.S. Structural Holes. Cambridge, MA; L.: Harvard Uni­versity Press, 1992. P. 140.

198

199

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

с помощью иерархии. Сегодня она сокращена до со­циального раздражения и сохраняется в таком состо­янии. Более того, чем современнее, а значит, удобнее и свободнее от физической работы становится жизнь, тем сложнее агрессивности найти выход. В условиях массовой демократии неизрасходованная агрессив­ность направляется против любых форм иерархии. Как отметил социолог Арнольд Гелен, «враждебность, существующая, так сказать, на молекулярном уровне, способствует сближению в борьбе всех против всех»28.

Если же людям будет позволено остаться разными, чего на самом деле и требует их гетерогенная индиви­дуальность, создадутся условия для их творческой ин­терактивности. Мы можем резюмировать это следу­ющим образом: равенство способствует конфликтам, неравенство делает возможным сотрудничество. Ис­ходя из этого предложенная двухуровневая модель со­циального может дифференцироваться и дальше. Это изумительным образом показал Алан Пейдж Фиске в работе о четырех элементарных формах человеческих отношений29.

Рассмотрим сначала эгалитаристские структуры социальной жизни. Фиске начинает с описания мира бытового деления, куда входят солидарность, сообще­ство и любовь, т.е. все то, что мы знаем из родовой общины, группы и семьи. В данном случае эквива­лентность членства обеспечивает стабильное чувство групповой принадлежности, которое объективирует­ся в общественных благах. Это мир помощи и заботы, который мы делим со всеми нуждающимися — «каж­дому по потребностям».

Вторая социальная структура, обеспечивающая по­требность в равенстве, образуется из готовых форм

28 Gehlen A. Philosophische Anthropologie und Handlungsleh-re. Bd. 4. Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 1983. S. 229.

29 Fiske A.P. Structures of Social Life: The Four Elementary Forms of Human Relations. N.Y.: Free Press (Macmillan), 1991.

200

- VIII. иерархия и дискриминация

эгалитарности. Здесь люди хотя и разъединены, но при этом равны. Их отношения исключительно вза­имны. То, что мы получаем, в точности соответствует тому, что мы отдаем. Повсюду главенствует принцип взаимности 1:1, римское quid pro quo30, английское turn-talking, означающее «теперь твоя очередь». Это мир товарищей, коллег, сверстников, в котором каж­дый человек гипотетически взаимозаменяем.

Ортогонально к структурам сообщества и равен­ства расположены структуры рынка и иерархии. Рыночные отношения противопоставляют эгалита­ристским структурам растущую сложность, которая обладает решающим значением. У Фиске это полу­чило отражение в том, что товарищи умеют только вычитать и складывать, в то время как рынок учит умножать и делить. Рынок, регулируемый ценообра­зованием, способствует развитию соперничества в его продуктивной форме — конкуренции и поощрения достижений. Впрочем, и рынком правит эквивалент­ность, но в данном случае она осуществляется с помо­щью нейтрального средства — денег, в которых можно выразить все что угодно. У всего есть своя цена, все компетентные и порядочные люди могут принять уча­стие в рыночной деятельности.

В конечном счете иерархия авторитетности (Autoritat) представляет строго асимметричную соци­альную структуру. В данном случае речь идет о сло­жившихся отношениях неравенства, представленных в различиях статусов и престижа, известности и соци­альной значимости. В отличие от властного принуж­дения иерархия авторитетности основана на уважи­тельном отношении подчиненных. Подобно понятию харизмы, разработанному Максом Вебером, высокий ранг рассматривается как продолжение самого себя. Соответственно и распределение внимания также

То за это, т.е. услуга за услугу (лат.).

201

размышление о неравенстве. анти-руссо

асимметрично — более высокий ранг более заметен. Сегодня иерархия уже больше не связана с вопросами приказания и послушания. Чем больше схожесть жиз­ненных материальных условий, тем сильнее мотива­ция, направленная на достижение статуса, признания и уважения. Так же как в вопросах любви и зависти, здесь используются внеэкономические мотивы, все еще недооцененные метафизическим индивидуализ­мом классической экономической науки.

В 1961 г. Ральф Дарендорф выступил в Универси­тете Тюбингена с программной речью, посвященной происхождению неравенства среди людей. Среди про­чего там можно найти великолепную формулировку: «Все люди равны перед законом, но не все равны по закону»31. Как только люди соприкасаются с законом, они оказываются в мире нормативных требований и ролевых ожиданий. Иерархия социального статуса формируется в процессе выбора между конформиз­мом и отрицанием при помощи одобрения (приня­тия) того или иного поведения. При этом оценочность заключена в различиях между рангами. Она следует из санкций социального поведения; и, как правило, общество приветствует конформистское поведение. В современном обществе оценочность выражена в различиях между доходом и престижем.

И сегодня эта концепция Дарендорфа все еще вос­хищает своей диалектической строгостью. Но, к сожа­лению, для большинства жалующихся на неравенство и социальную несправедливость она, очевидно, явля­ется слишком сложной как в интеллектуальном, так и в моральном плане. В свое время общественная модер­низация прошла путь от статуса к контракту. Сегодня же политкорректность призывает к обратному пути. Прикрываясь справедливостью и равенством, она ра­тует за предоставление привилегий всем, у кого их нет.

31 DahrendorfR. Uber den Ursprung der Ungleichheit unter den Menschen. Tubingen, 1961. S. 27.

VIII. иерархия и дискриминация

То, что в США получило наименование «позитив­ного действия» (affirmative action), ставит своей це­лью борьбу с дискриминацией, используя в качестве чудо-оружия репрезентацию, т.е. проблему решают с помощью квот. Ценятся не индивидуальные заслуги, а групповая принадлежность. При этом справедли­вая критика дискриминации доводится до абсурда. Действительно, когда-то индивидуальные заслуги от­дельных людей не признавались определенными груп­пами. Сегодня же поддержка оказывается только тем, кто относится к определенным группам, независимо от их индивидуальных заслуг. По сути, это все та же дискриминация, только с другим знаком. Раньше дис­криминации подвергались чернокожие и женщины, как бы хороши ни были их заслуги. Сегодня же под­держку оказывают чернокожим и женщинам, как бы бездарны ни были их достижения. Любая политика уравнивания дискриминирует прежде всего тех, кто добился успеха своими собственными силами, напри­мер женщин-профессоров.

Что же такое квоты на самом деле? Число мест на должность генерального директора компаний, коти­рующихся на бирже, значительно ограничено; число мест в бундестаге также ограничено, и число про­фессорских мест в университетах тоже нельзя увели­чить по желанию. В данном случае мы имеем дело с абсолютной ограниченностью. Установление квот для женщин, по крайне мере в нашей области, означает изъятие столь ценных мест для всех членов группы. Даже если это политически невыполнимо, требова­ние установления квот политически можно интер­претировать как предупреждение о том, что адепты политкорректности все еще не готовы смириться с тем, что результат индивидуального соперничества связан с ограничениями в возможностях. Ведь любое соперничество за доступ к ограниченной позиции яв­ляется борьбой за первенство, что напрямую связано с вопросом неравенства. Если мы хотим продвинуть

202

203

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

вперед женщин, то для этого мы должны поставить в невыгодное положение мужчин. Если мы хотим под­тянуть слабых учеников до уровня одаренных детей, то пострадают последние. Только в анекдоте у всех учеников могут быть незаурядные способности.

Как однажды издевательски заметил Никлас Лу-ман: «Политика неравенства компенсации неравен­ства (Politik der Ungleichheitskompensationsungleichheit) закончится в Судный день, с наступлением которого установится окончательное равенство»32. С тех пор как опекающее социальное государство больше не отлича­ет благодеяния от требований, мы можем наблюдать, как притязания групп, которые привыкли позициони­ровать себя в качестве жертв этого социума, образуют новую сегментацию общества. Политика антидискри­минации осуществляется при помощи виктимизации. Если раньше в основе ценностей лежали заслуги и до­стижения, то теперь — ущемление прав. В борьбе за статус решающим фактором теперь является возмож­ность предъявить стигматы дискриминации. Хорст Драйер обозначил это как «фетишизацию обиды»33. И эти процессы происходят в мировом масштабе. Все больше историков и социологов разрабатывают тему дискриминации в прошлом, чтобы оправдать нынеш­нюю «прогрессивную» дискриминацию, представив ее в качестве компенсации.

Война добрых людей против дискриминации уже давно превратилась в войну со здравым смыслом. Ра­ботодателям запрещают нанимать на работу тех, кого они хотели бы нанять. Домовладельцам запрещено сдавать жилье тем, кому они хотели бы его сдать. Ро­дителям сложно найти хорошую школу для своих де­тей. Учителя больше не могут избавиться от неснос­ных учеников. Все это наиболее известные практики

32 Luhmann N. Protest. S. 126, 129.

33 Dreier H. Verfassungsstaat im Kampf der Kulturen // Frank­furter Allgemeine Zeitung. 2007. 4. October. S. 10.

204

VIII. иерархия и дискриминация

принудительной интеграции, которая закрывает глаза на реально существующую дифференциацию в дости­жениях и качественные различия.

Единственная жизненная альтернатива принуди­тельной интеграции не сводится к несправедливым привилегиям, а скорее заключается в разобщенности равных. Любой, у кого есть свой собственный земель­ный участок, знает, что хороший забор — это основа добрососедских отношений. Мирное сотрудничество предполагает свободу пространственного обособле­ния и в том числе дискриминацию. Частная собствен­ность и есть дискриминация: это принадлежит мне, а не тебе. Обнести участок забором, разметить терри­торию — все это проявления частной собственности, эксклюзивности, отличия и неравенства34. Собствен­ность подразумевает право на исключения. Ты не мо­жешь ступить на мой участок, если я этого не хочу.

Политика социальной справедливости лишила это право на дискриминацию своего содержания и, по сути, превратило его в нечто криминальное. Не стоит забывать, что существует хорошая и плохая дискри­минация. Discrimino на латыни означает «я различаю». Если мы воспользуемся словом «дискриминация» в контексте политики, то это различие будет обла­дать решающим значением. Дискриминирующий по-разному относится к кому-то одному или целой груп­пе, и это оскорбляет. Таким образом, получается, что дискриминация — абсолютная противоположность непотизма, т.е. кумовства, подразумевающего особые отношения с избранным. Дискриминация связана с отрицательными представлениями, непотизм свя­зан с положительными представлениями. Вот только эти представления чрезвычайно сложно отличить от предубеждений35. В данном случае любое объясне-

34 Норре Н.-Н. Democracy — the God that Failed. New Bruns­wick; L: Transaction Publishers, 2001. P. 217.

35 Becker G.S. The Economics of Discrimination. Chicago; L.: University of Chicago Press, 1992. P. 16.

205

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

ние сталкивается с ограниченностью, так как тот, кто хочет дискриминировать, не обращает внимания на факты; он просто не желает быть «объективным».

Поэтому сегодня экономисты различают рыночную сегрегацию (различия во вкусах) и рыночную дискри­минацию (вкус к различиям). Вкус является выраже­нием дискриминации, поэтому неудивительно, что массовые демократии хотят подменить вкус, который исторически всегда был связан с высшими слоями об­щества, общественным мнением. Но до тех пор пока будут вестись споры о вкусе, призрак дискриминации будет бродить рядом. Тот, кто хотел бы обставить свой дом со вкусом, постарается, чтобы его мебель была не из ИКЕА.

Разумеется, вкус к различиям значительно шире, чем различия во вкусах. Многие находят вкус в дис­криминации других, по выражению нобелевского лауреата Гэри Беккера, у них вырабатывается по­требность в дискриминации36. Если рассмотреть этот вопрос экономически, то мы увидим, что у дискрими­нации есть потребители. И, следовательно, у нее есть своя цена. Любой, кто ценит вкус дискриминации конкретных людей, должен вести себя так, как если бы он был готов за это заплатить или отказаться от по­тенциального выигрыша. Я не хочу, чтобы меня об­служивали чернокожие. Мои дети не должны ходить в школу, где турчанкам разрешено носить хиджаб. Я не хочу жить по соседству с русскими немцами. Все это проявления дискриминации, инкриминируемой в по­литическом смысле этого слова.

Однако если женщину не берут на работу, потому что расходы на ее содержание больше, чем прибыль, которую она приносит, то это не имеет ничего общего с политической дискриминацией. То, что в Целендор-фе живет меньше турок, чем в Кройцберге37, также не

36 Becker G.S. The Economics of Discrimination. P. 76, 154.

37 Целендорф и Кройцберг — районы в Берлине. — Примеч. пер.

206

- VIII. иерархия и дискриминация

имеет ничего общего с дискриминацией; решающее значение имеет разница в доходах. При этом вкус к дискриминации вырабатывается у вполне успешно­го турецкого отца семейства, который переезжает из Кройцберга в Целендорф для того, чтобы его дети не ходили в школы, где учится много иностранцев. Доста­точно того, что сегрегация жилых районов в большом городе уже выражена в том, что турки предпочитают жить рядом с турками, а не с немцами, а немцы — ря­дом с немцами, а не с турками. Все это не имеет ника­кой политически инкриминируемой дискриминации. Таким образом, чрезвычайно важно различать по­нятие дискриминации. Представим себе предприни­мателя, который замечен в дискриминации — или не замечен; потому что имеет предосудительные пред­ставления — или же не имеет таковых. Из этого сле­дует четыре возможных варианта развития событий. Если у него есть предрассудки против определенных людей и именно поэтому он их дискриминирует, то мы можем говорить о потребительской дискриминации: он платит за это, поскольку отказывает этим людям, будь то рабочая сила, или будь то покупатели. В то же время у предпринимателя могут быть предрассудки против конкретных людей, но при этом они не будут подвергнуты дискриминации, так как это помешало бы бизнесу. Возможен и обратный случай: у предпри­нимателя отсутствуют предрассудки, но с его стороны имеется дискриминация определенных людей, потому что подобная ситуация хорошо отражается на его де­лах. Например, когда он знает, что покупатели не хо­тят, чтобы их обслуживала чернокожая продавщица. И наконец, оставшееся большинство предпринимате­лей, у которых нет ни предрассудков, ни стремлений к дискриминации. Этот, казалось бы, абсолютно обы­денный вариант тем не менее имеет свою собственную диалектику. Для добрых людей отсутствие предрас­судков, лежащих в основе дискриминации, выражает­ся в потреблении недискриминации. И в этом случае

20/

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

мы получаем дискриминацию в пользу маргиналов, непотизм сирых и убогих38.

Впрочем, истинной сферой, в которой происходит потребление недискриминации, является вовсе не биз­нес, ведь он должен приносить доход, а образование, финансируемое за счет государства. Здесь проблема дискриминации представлена как проблема селекции. Это первородный грех педагогики. Учитель должен хвалить и порицать, если, конечно, он придерживает­ся определенных критериев в своем желании добиться успеха в обучении. Обучение без критериев не явля­ется обучением. Учитель воспитывает, дискримини­руя. Именно это делает его положение в сегодняшней культуре политкорректности столь затруднительным, «так как селекция означает использование и усиление неравенства. Если же селекция не приветствуется, то равенство ограждает как от селекции, так и от ответ­ственности за селекцию»39, как это резюмировали со­циолог Никлас Луман и педагог Карл Эберхард Шорр.

Одной из самых трудных профессий сегодня явля­ется педагогика. Несмотря на противостояние с уче­никами и их родителями, учитель должен всем про­демонстрировать, что каждый заслуживает уважение, но только немногие — похвалу. Вместе с тем похвала означает ущемление интересов. Хорошие ученики бы­вают только при наличии плохих.

Не бывает похвалы без порицания. Нельзя восхи­щаться уникальным и выдающимся, если отсутствует

38 Разумеется, это формирует положительную обратную связь для типичных социально-психологических реакций на дискриминацию группы, что выражается в самопреоб­ражении этой группы.

39 Luhmann N., Schorr K.E. Reflexionsprobleme im Erziehungs-system, Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1988. S. 263. Общеоб­разовательные школы хотят дифференцировать без селек­ции, но это, к сожалению, невозможно. А так как общество опасается результатов селекции, то приходится обращаться к услугам различных «советчиков».

208

VIII. иерархия и дискриминация

позитивное понятие неравенства. Тем не менее в эга­литарном обществе в центре находятся отстающие. Это предполагает недопущение отрицательных ре­зультатов — в связи с этим стандарты, конкуренция и достижения объявляются опасными. Таким образом, шаг за шагом происходит упразднение стандартов. Правильное понимание проблемы приводит к неуте­шительному выводу, что богатство не является реша­ющим критерием в вопросах успеваемости. Система образования должна быть построена не для богатых, а для одаренных. Но вместо расширения основания для талантливых детей идет борьба с селекцией40.

Макс Вебер однажды заметил: «Границы образова­ния и культуры вкуса — самые резкие и непреодоли­мые из всех сословных различий»41. Разумеется, для современного общества это является темой для по­стоянного скандала, которому оно отчаянно сопро­тивляется с помощью целого потока программ по ре­формированию образовательной системы. Успех же является производной от таланта, трудолюбия и об­разования. Конечно, можно гарантировать доступ к образовательным учреждением для всех, формально сохраняя тем самым равенство возможностей, но как можно управлять мотивацией достижений и навыков? Кроме того, государство полностью бессильно про­тив IQ и генетической предрасположенности. Обес­печение равных стартовых возможностей не может

"'"• " Эта эгалитаристская глупость работает с точностью до

наоборот, что позволяет обеспеченным слоям населения

; . использовать классическое образование как ярмарку тщес-

: •. j лавия, руководствуясь собственными преимуществами — я

.-',.«, могу позволить себе еще и это! Например, древнегреческий.

41 Weber М. Soziologie, Universalgeschichtliche Analysen, Poli-tik. Stuttgart: Kroner, 1973. S. 477. [Рус. изд.: Вебер М. Теория ступеней и направлений неприятия религиозного мира // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 339.]

209

размышление о неравенстве. Анти-Руссо

отменить того факта, что возможности осуществля­ются по-разному. Если ученик не заявляет о себе, то учитель ничего с этим не может поделать. Некоторые из школьников достаточно сильны, чтобы заявить о себе как о «ботаниках» вопреки издевательствам из­балованных и ленивых одноклассников. Большинство же ищет свое спасение в приспособлении к крутости, которая заключается в том, чтобы не проявлять ника­кого интереса к учебе. Если у семьи все-таки имеется определенное государственно нерегулируемое влия­ние, то учителя в данной ситуации бессильны.

Образовательные учреждения перекладывают за­дачи селекции, т.е. необходимость оценки результатов обучения, на экономику. Мы уже давно испытываем инфляцию хороших оценок и девальвацию дипломов. Если же все сдадут выпускные экзамены и затем за­щитят свои магистерские работы на «отлично», то ре­шение о победителях и проигравших примет первый начальник на работе. Потому что гражданские идеи конкуренции и совершенства выжили только в эко­номике. Больше равенства почти всегда экономически означает меньшую эффективность.

Но только ли в экономике? Может быть, немцы ког­да-нибудь выразят благодарность Международной программе по оценке образовательных достижений учащихся, результаты проверки которой вызвали на­стоящий шок у населения. Только после этого вновь стало возможным говорить о совершенстве, разго­воры о котором еще недавно приписывались так на­зываемой партии хорошо зарабатывающих. Спрос на элитные университеты в точности соответствует духу времени, когда Германия ищет суперзвезду и народ с помощью мобильного телефона решает, кого при­числить к «нашим лучшим». Этот заново возникший интерес к наивысшим достижениям с некоторых пор заметен и в конъюнктуре рейтингов: журналы публи­куют списки лучших врачей, адвокатов или универ­ситетов. Бенчмаркинг — мерить себя по сравнению с

210

VIII. иерархия и дискриминация

лучшими — до недавнего времени существовал только в экономике. Сегодня же эти мотивационные техники используются и в других жизненных областях. По­всюду имеются свои флагманские проекты и ведутся разработки канона достойного изучения, и кто знает, может быть, скоро это вновь даст нам столь необходи­мые образцы или даже идеалы.

<< | >>
Источник: Болыд, Н.. Размышление о неравенстве. 2014

Еще по теме VIII. Иерархия и дискриминация:

  1. Религиозная дискриминация
  2. Статья 5.62. Дискриминация Комментарий к статье 5.62
  3. Дискриминация левшей
  4. Запись беседы Марка-Антуана Жюльена с первым консулом Наполеоном Бонапартом о причинах государственного переворота 18 брюмера VIII г., 19 жерминаля VIII г. (9 апреля 1800 г.)
  5. Принцип иерархии
  6. Временная иерархия систем
  7. Уровни мировой иерархии
  8. 3.5. Метод анализа иерархий
  9. ИЕРАРХИЯ ВЛИЯНИЯ ИЗМЕРЕНИЯ
  10. Социальная иерархия.
  11. 4.3. ОБЩАЯ ИЕРАРХИЯ МИРА: КОСМОС, БИОТА И СОЦИУМ
  12. Иерархия государственных должностей
  13. Феодальная иерархия и крестьянство
  14. Факторная матрица по шкалам методики “Иерархия личности”
  15. Логика эволюции в терминах временной иерархии систем